Все моря мира

Гай Гэвриел Кей, 2022

Однажды ночью по тёмному морю к пустынному побережью подплывает корабль, на борту которого двое. Их цель – убийство. Их наняли, чтобы изменить баланс сил в этом мире. И если задуманное исполнится, последствия гибели одного человека отразятся на судьбах целых империй. Надию ещё в детстве похитили и продали в рабство на годы, закалившие её в орудие мести. Рафел – купец, давно изгнанный из родного дома и с тех пор странствующий в поисках нового. Эти двое встретились на том самом корабле, что теперь гасит фонари в тёмном море. И им суждено вплести нити своих судеб в эпическое полотно великих событий, которые определят их время…

Часть вторая

Глава V

Чуть менее чем за год до этих событий другой корабль отплыл домой из Хатиба на востоке, и домом его также был Альмассар на самом крайнем западе. Во время плавания, после того как на борт по традиции доставили вино и новости с большого острова Кандария, его подкараулили и взяли на абордаж пираты-джадиты с одного из меньших островков к северу оттуда. Солнце только начало подниматься, когда их галера возникла из темноты над морем, так близко от корабля, что бегство было невозможным.

Обычное дело, пиратство, не стоило бы и упоминать о нем — никаких кругов от этого мелкого происшествия не разошлось бы по миру, — но один человек, имеющий некоторое значение, оказался на том судне, а один из пиратов умел читать по-ашаритски и заглянул в бумаги, найденные в каюте этого путешественника. Мужчина пытался выбросить их из окна на корме, когда пираты ворвались внутрь.

То, что происходило на палубе, не было тайной. Пираты кричали на матросов и капитана на языке Тракезии. Он не говорил на этом языке, но по тону все понял.

Курафи ибн Русад, посланник халифа Альмассара, молодой автор великого (как он надеялся; работа над ним еще продолжалась) труда, знал, что ему нужно предпринять, чтобы уцелеть.

Первым делом он открыл кожаную сумку, где хранились документы. Руки у него дрожали. Конечно, дрожали. Он рывком распахнул маленькое круглое окошко крохотной каюты. Затем сел на бугорчатую койку и начал быстро просматривать свои заметки, расправляя листы на коленях, комкая и выбрасывая те, которые могли скомпрометировать его халифа или быть для него неудобными.

К сожалению, таких оказалось много. В тяжелых обстоятельствах гражданской войны правитель Альмассара послал ибн Русада просить срочной помощи у Хатиба в борьбе против своего брата, предлагая в дальнейшем тайную помощь в попытках Хатиба сохранить независимость от могущественного Ашариаса.

Было бы нехорошо, если бы вторая часть этих предложений стала известна другим городам, особенно могущественному Ашариасу. Правителя османов Гурчу, завоевавшего Сарантий и теперь устремившего свой честолюбивый взор на другие земли, во всех направлениях, не стоило оскорблять.

В действительности, если ибн Русад правильно понимал положение дел (а он был почти уверен, что понимает правильно), та помощь, которую он предложил, а потом обсуждал, никогда не будет оказана. Хатиб, несмотря на всю его историю, не устоит против османов. И обеспокоенный халиф Альмассара уже наверняка пишет Гурчу или его визирям, предлагая поделиться любыми сведениями, которые получит насчет планов Хатиба. А заодно, собирается отправить еще одного посланника в Ашариас. Приходится так поступать, чтобы выжить. Выжить очень трудно.

Халиф также попросит Гурчу Завоевателя оказать ему поддержку.

Вряд ли он ее получит.

Гурчу хотел, чтобы его люди правили городами Маджрити, собирая налоги и пошлины с запада и получая прибыль от торговли. Разрушительные гражданские войны в этих краях были ему на руку. Он мог послать своих солдат и флот в разоренные земли. И выглядеть спасителем.

Положение в городах и государствах было сложным. Чрезвычайно сложным, по мнению Курафи ибн Русада. Его карьера только начиналась, и он питал большие надежды на будущее. Он также, в данный момент, находился на корабле, который взяли на абордаж, и понимал, что может лишиться не только карьеры, но и жизни. Дипломат поспешно просматривал бумаги, написанные его собственной рукой, и выбрасывал в окно те, что представляли очевидную опасность, оставляя достаточно других документов, которые доказывали, что он важная персона. На случай, если кто-то из этих варваров умеет читать.

Считаться важной персоной было очень важно! Если эти дикари сочтут его таковым — если их получится убедить в этом, — они возьмут его в плен ради выкупа. А вот экипаж на палубе… они, несомненно, отправятся на галеры джадитов и умрут, работая веслами. Если их еще не выбросили за борт. Так принято в этом мире. Ашаритские корсары на всем Срединном море делали то же самое.

Ты всегда рискуешь, выходя в море, и не только из-за штормов.

К тому моменту, когда двое пиратов, пахнущих пивом, рыбой и потом, ворвались в каюту, Курафи ибн Русад был готов. Оказалось, что один из них умеет читать по-ашаритски (да будут благословенны звезды-хранительницы!), и с ибн Русадом обошлись не слишком жестоко. Не продали его на другую галеру и не приковали к банке на собственной.

Корабль забрали себе варвары. Их едкая вонь стояла повсюду. Крупные мужчины, некоторые с русыми или рыжими бородами, но большинство с черными. Либо охваченные гневом, либо дико хохочущие — ничего среднего. На второй день ибн Русад рискнул открыть дверь своей каюты и осторожно подняться наверх, чтобы спросить, что они намерены с ним сделать.

Его ударили по спине дубинкой так сильно, что он упал на палубу. Два человека сразу же подняли его и с грохотом сбросили обратно вниз. Он заработал синяки в нескольких местах, ударился головой и правым плечом о доски.

Больше он на палубу не поднимался. Он не знал наверняка, что произошло с четырьмя его телохранителями, но был совершенно уверен, что те мертвы или гребут на галере, которая захватила корабль. За них не заплатили бы выкупа.

Ему приносили кишащую личинками еду и чашку кислого эля дважды в день. Он заставлял себя есть, выуживая личинки. Никто с ним не разговаривал. Он понятия не имел, куда они плывут. Бумаги у него отобрали, и ему нечем было писать. Он испражнялся в ведро при необходимости; утром ведро выносили, а потом оно стояло в каюте и воняло, весь день и всю ночь. Окно было слишком маленьким, чтобы пленник мог избавляться от собственных отходов. Он попытался, но ветер отбросил их обратно, на него. Было бы ложью сказать, что ему это нравилось.

Несколько дней после падения с лестницы у ибн Русада болела голова. Плечо и спина мучили его дольше. Вероятно, на лбу останется шрам, решил дипломат, ощупывая рану. Он больше не испытывал воодушевления. Некоторое время он был зол, потом стал чувствовать постоянный страх.

Однажды ночью разыгрался шторм. Курафи несколько раз стошнило в ведро, а также рядом с ним, к сожалению. Его посещали тревожные мысли, которые ему хотелось записать.

Вопреки ожиданиям, ему в конце концов представилась возможность это сделать, так сложилась его жизнь.

Тем весенним утром, находясь в своем палаццо в маленьком прибрежном городе Сореника на юго-западе Батиары, где жила с прошлой осени, донна Раина Видал, часто называемая Королевой киндатов, чувствовала себя не в ладах со всем миром и с собственным телом.

Это происходило довольно часто: головные боли в определенные дни месяца или перед их началом заставляли ее страдать и вызывали плохое настроение, сопровождавшееся мелочным желанием убить всех, кто слишком громко разговаривал поблизости от нее. Потом это стремление проходило, за исключением, возможно, тех случаев, когда дело касалось ее невестки. Тамир, все еще живущая вместе с ней, как и в течение многих лет, очевидно, была для нее наказанием за какие-то грехи, которых донна Раина не могла назвать или вспомнить.

Она считала, что прожила в основном благочестивую жизнь.

Стоял приятный весенний день, однако сейчас она не способна была радоваться ему в полной мере. Те, кто ей служил, научились узнавать (и предвидеть) такое настроение, и в доме стояла полная тишина. Тамир, которая не умела вести себя тихо и у которой имелось много (как она полагала) поводов для жалоб, ушла куда-то утром. Благословение, истинное благословение. И, возможно, также слабое доказательство наличия у невестки инстинкта самосохранения.

Они обе потеряли мужей. Мужа Раины, некогда самого известного коммерсанта-киндата в Эсперанье (а потом и в мире за ее пределами, после того как его вынудили уехать), заживо сожгли через десять лет после изгнания.

Эллиас все время возвращался туда, вопреки ее желанию (но какое значение имеют желания молодой жены?). Обычно он плавал на одном из их кораблей — у них было шесть кораблей, а потом больше, — предварительно подкупив чиновников. Он хотел руководить постепенной распродажей их семейной собственности в Эсперанье и выводом последних активов (насколько это возможно) из страны.

Во время последнего плавания он подкупил не тех людей, или один из них решил, что может получить прибыль быстрее, и выдал его. Они так и не узнали, кто это сделал. Это до сих пор не давало ей уснуть по ночам. Предупрежденные священнослужители схватили Эллиаса Видала. И сожгли его на главной площади Картады перед святилищем, когда он не согласился принять веру Джада.

Ей было двадцать три года, когда она овдовела. Они жили в Астардене на севере, где их познакомили и поженили. Она родилась в Эсперанье, но у нее не сохранилось воспоминаний о ней. Многие киндаты переселились в этот низко лежащий город на холодном море. Их переселение нередко оплачивал Эллиас, а потом — ее управляющие, когда она взяла на себя эту задачу. Она издалека организовывала места, где люди могли останавливаться без риска во время долгого, опасного путешествия, а зачастую и находила для этого средства.

Они оба твердо решили сделать все, что в их силах, чтобы помочь своим единоверцам уехать туда, где можно жить так свободно, как только позволяет этот мир. Киндатов в основном охотно принимали на севере. Не все правительства, или монархи, или купеческие гильдии были настолько верующими или покорными священнослужителям, чтобы отказаться от преимуществ, которые сулило их присутствие. Их так же охотно принимали в Ашариасе, теперь, когда пал Сарантий. Она уже начала думать об этом.

В Астардене бойко шла торговля самоцветами и бриллиантами, а также золотом; все это добывали к югу от Маджрити и доставляли на север на судах по Срединному морю и вдоль побережья Эспераньи. Эту торговлю держали в своих руках главным образом киндаты. Именно благодаря ей по большей части, муж Раины и его старший брат продолжали увеличивать семейный капитал после изгнания, до того как начали заниматься другими делами (многими другими делами).

За то, чтобы им разрешали сохранять собственную веру и строить молельные дома, они платили большие деньги. И взятки, конечно. Взятки никогда не кончались. Иногда Раине казалось, что миром движет подкуп. За исключением тех случаев, когда он не срабатывает и хорошего человека сжигают заживо.

Муж Тамир, старший из братьев, умер в Астардене. Умер естественной смертью, через два года после Эллиаса. У него к тому времени уже была подагра, и больное сердце, и пронизывающие его до самых костей тревожные мысли, определяющие его жизнь. Он не имел такого влияния, как брат. Все главные решения принимал Эллиас. А потом его молодая вдова, у которой обнаружились исключительные способности к ведению дел и которая не уступала мужу в решимости вывезти своих единоверцев из Эспераньи или из любых других мест, где они находились, в лучшие места, так как они лишились своей родины. Своего дома.

Раина чувствовала, что так она отдает ему дань памяти. В большей мере, чем молитвами и свечами.

Конечно, если верить, что возможно найти эти лучшие места. Астарден со временем стал проблемой, так как король и королева Эспераньи начали угрожать северным городам войной. У Эспераньи была армия и большой флот. Она могла начать войну, пусть даже король Фериереса Эмери яростно сопротивлялся ее экспансии, а корсары Маджрити отвлекали на себя часть ее кораблей на юге.

Эсперанья потребовала — и не слишком вежливо, — чтобы богатый город каналов перестал давать приют и возможность заработать на жизнь еретикам-киндатам. Это вызвало в Астардене внушающий тревогу раскол, которому способствовало мнение некоторых купцов, что нет особого смысла оставлять большую часть прибыльной торговли драгоценностями и золотом в руках киндатов.

Они увидели возможность это изменить. Страдания одних часто оборачиваются прибылью для других. Так устроен этот мир.

Раина приняла решение уехать. С двумя маленькими сыновьями, со всем своим хозяйством и движимым имуществом. Тамир поехала с ней. Конечно.

Лучше опередить неприятности, чем позволить им догнать тебя и извести. В итоге конечным пунктом их назначения вполне мог стать Ашариас, но этого решения она пока не приняла. Она отправила туда двоюродного брата, чтобы он открыл торговое агентство на дальнем конце пролива, в той части Золотого города, где позволено было жить джадитам и киндатам. И чтобы он начал раздавать взятки нужным людям.

О многом предстояло подумать в связи с этим. Сейчас она вела переговоры. Визирь Гурчу был киндатом. Халиф предложил свободу вероисповедания в своем городе людям, которых называют странниками (конечно, в обмен на уплату налога). Сарантий опустел. Он хотел снова наполнить его людьми, блеском.

Возможно, они действительно отправятся туда. В тот весенний день Раина размышляла (ее головная боль уже слегка утихла), сможет ли она каким-то образом переселиться в Ашариас без невестки или потерять ее в море. В результате прискорбного несчастного случая.

А пока они остановились в Соренике; прошли осень, зима, наступила весна. Киндаты жили в этом городе много веков. Здесь тоже случались погромы, но по большей части город их не трогал. Недалеко от базара даже стоял памятник целительнице из киндатов, жившей сотни лет назад. Ее имя стерлось, и никто его не помнил (Раина спрашивала), но высеченная из камня фигура держала в руке флакон для мочи, поэтому все знали, что женщина была лекарем.

Раине нравилось думать об этом.

Большая часть года ушла на то, чтобы подготовить переезд сюда, а дорога на юг оказалась тяжелой. Сберечь обширное хозяйство и значительные ресурсы в таком длительном путешествии было непростой — и затратной — задачей.

По пути сюда они остановились в Акорси, у Фолько Чино и его очень элегантной жены. Эти двое предложили семейству Раины кров. Катерина Риполи д’Акорси показала ей красивый дом, который они готовы ей предоставить. Не в квартале киндатов — палаццо на главной площади, поблизости от дворца.

Фолько был уродливым, умным, внушительным мужчиной и опасным наемником. Его жена, решила Раина, производит не меньшее впечатление и, возможно, не менее опасна, если ее рассердить. Раине она понравилась. Она почувствовала искушение остаться в Акорси, ей казалось, что это цивилизованный город. Фолько добился его процветания благодаря войнам, но все равно. Однако в Акорси не было порта, а корабли семьи Видал нуждались в надежной базе для погрузки, разгрузки и ремонта.

Она вручила д’Акорси подарки, получила ответные дары и приехала сюда.

В Соренике шла бурная морская жизнь, имелся древний университет с медицинской и юридической школами, надежные стены и башни вокруг гавани, которые постоянно ремонтировали, так как в то время жизнь на побережье означала постоянную опасность налета корсаров.

Двор герцога, правившего южной Батиарой, вдали от побережья, в Касьяно, сейчас был охвачен интересным начинанием, стремясь к религиозной гармонии. Герцог Эрсани держал стражников-ашаритов наряду со стражниками-джадитами. Рядом со святилищами и обителями солнечного бога стояли храмы звездопоклонников. Фермеры-ашариты из Маджрити занимались выращиванием индигоферы, и это приносило прибыль. И еще они разводили лошадей.

Усилия герцога, направляемые некоторыми прославленными мыслителями, призванными к его двору, находили одобрение не у всех, особенно после падения Сарантия. Однако он был могущественным и независимым правителем, а сменявшие друг друга Верховные патриархи долгое время предпочитали не вмешиваться в дела герцогов юга — в обмен на то, что они не станут строить честолюбивых планов продвижения на север. Как правило, они и не строили. Юг Батиары — это отдельный мир, так говорили.

Донна Раина (и ее невестка, что было неизбежно) нанесли визит герцогу вскоре после прибытия в Соренику. Карета отправилась на восток через осенние виноградники, хлебные поля и те самые поля индигоферы. Эрсани был полным, румяным, любезным мужчиной, ценителем бесед, вина и музыки. Он носил длинные волосы и короткую бороду. В тот момент он был холост, две его жены умерли. У него остался только один выживший наследник, и говорили, что у того хрупкое здоровье. Они не увидели герцогского сына, но Тамир размышляла обо всем этом по дороге обратно на побережье. Сын или, возможно, даже отец, сказала она, мог бы стать для нее подходящей партией. Она была невыносима, в самом деле. Хороша собой? Да. Привлекательна для мужчин? Приходится это признать.

— Понятно. Ты готова принять веру джадитов? — резко спросила Раина, вдоволь наслушавшись этих размышлений.

— Почему бы и нет? Многие из нас это сделали. Эллиасу надо было поступить так. Он был бы жив теперь. Ты станешь ашариткой, когда поедешь на восток.

— Не стану. И я еще не приняла решение насчет отъезда на восток.

— Конечно приняла! — рассмеялась Тамир. — Ты только притворяешься, будто обдумываешь это. Или боишься решить. А сейчас ты просто завидуешь, что Эрсани явно отдал предпочтение мне. Может быть, я останусь, когда вы уедете, стану его герцогиней, и мне больше не придется тебя терпеть. — Она была из тех женщин, которые способны подпрыгнуть даже сидя.

Вспоминая этот разговор полгода спустя, созерцая с верхней террасы своего дома далекие корабли, входящие в гавань и покидающие ее, Раина напомнила себе, в который раз, что убийство запрещено в любой религии, в том числе в ее собственной. Но, думала она… ох, но, но, но…

Глядя вдаль без определенной цели (хотя она часто наблюдала за гаванью, чтобы увидеть, не возвращается ли один из их кораблей), Раина заметила торговое судно, подходящее к причалу. У нее на глазах оно подняло флаг — две киндатские луны.

Само по себе это не было невероятным — Сореника стала домом еще большему количеству ее соплеменников с тех пор, как она сюда приехала, — но немногие корабли поднимали флаг с белой и голубой лунами. На самом деле она не помнила, когда видела такой флаг в последний раз. Он мог бы быть у Эллиаса, подумала Раина, но Эллиас умер уже давно. Она делала то, что делала, одна и одна ложилась в кровать по ночам. Решение не выходить больше замуж было принято много лет назад. Она о нем не жалела. Она обнаружила, что предпочитает сама обладать властью, а не отдавать ее мужу.

Раина решила отправить кого-нибудь выяснить, что за корабль подходит к причалу. Узнать больше о том, кто прибыл в город, всегда полезно. Она также велела принести еды и бокал вина. И поняла, что чувствует себя лучше.

Может, Тамир съел волк в городе? В городе не водятся волки, но почему бы не помечтать?

Во второй половине дня они расстались. Рафел собирался в отделение банка Карраца в Соренике. Туда перевели из Марсены их плату за убийство. Он хотел открыть три счета, один на имя Газзали аль-Сияба, который — возможно, сам того не желая, — сделал все, что им от него было нужно, и даже больше, но то, что владелец счета мертв, могло вызвать серьезные осложнения. Они решили просто учесть его долю. Идея заключалась в том, чтобы в конечном итоге отправить деньги семье аль-Сияба, хоть и не сразу, чтобы не возникло вопросов.

Сегодня Рафел просто хотел проверить соответствие суммы вклада документам, которые им дали в отделении банка в Марсене, и снять немного денег, чтобы начать пользоваться счетом. Она сказала, что сделает то же самое на следующий день. Сейчас, глядя, как он уходит вместе с Эли и двумя телохранителями (по крайней мере, теперь он согласился взять телохранителей), она хотела побыть одна.

Воспоминания и боль утраты омывали ее как волны.

Сореника не была для нее знакомым городом, но находилась близко, очень близко от того места, где она выросла. Воспоминания и боль утраты.

Она поклялась никогда не возвращаться, чтобы не позволить тем ранам снова открыться здесь. Прошло двадцать лет, ферма, наверное, уже давно перешла к кому-то другому. Не осталось никого из ее родных, чтобы работать на ней. Ее брат был совсем ребенком. Она понятия не имела, удалось ли им с матерью убежать, выжили ли они. В ее воображении промелькнула картина, как та женщина, которой она стала теперь, столько лет спустя, находит брата, маму. Видит ужас на их лицах — так как они должны знать, что с ней случилось и, следовательно, кем она была.

Слишком большой позор. Слишком сильная боль укоренилась в сердце. Одна только мысль об этом была мучительна.

Она не собиралась возвращаться на ферму. Она никогда не планировала оказаться так близко. В двух или трех днях пути верхом (она плохо держалась в седле). Но даже здесь, на побережье, столько воспоминаний хотело вернуться к ней, заявить на нее права. В том числе ее имя.

Как ей называть себя теперь? Здесь, в Батиаре. Неужели она по-прежнему Надия бинт Диян?

Или она снова Ления Серрана? Та потерянная девочка.

А когда они отплывут — а это неизбежно случится, — что тогда? Кем она тогда будет? Рафел использовал три имени, по одному для каждой веры, в зависимости от того, где они находились. Он менял выговор, места рождения. Она не знала, способна ли на это. На такую жизнь. Киндаты… возможно, они к этому привыкли. К необходимости быть гибкими, приспосабливаться к ситуации, даже в вопросах собственной идентичности. Того, как они молятся. На каком языке. Она этому так и не научилась. Она была ашаритской рабыней с ашаритским именем так долго, так далеко от дома. От самого понятия дома.

Сейчас она недалеко. И все-таки далеко.

В Соренике у них была цель. Рафел объяснил ей. Именно по этой причине (в том числе по этой причине) он ходил к той женщине, Гаэль, в Марсене. За сведениями. И за любовными объятиями, подумала она, но не произнесла этого вслух, когда он вернулся на корабль утром.

Недавно, перед тем как они расстались, он указал ей на одно из здешних палаццо. Дом стоял на вершине крутого холма над гаванью. Самый большой в городе, судя по виду. Там живет своего рода королева, сказал он ей.

Они встретятся снова на корабле перед заходом солнца, сказал он, а потом оставил ее в одиночестве. Проявил учтивость. Вероятно, по ее лицу читалось, что ей это необходимо. Ей не нравилось, когда что-то читалось по ее лицу. Это делает человека уязвимым. Так он однажды сказал ей, но к тому времени она сама уже это понимала.

Она шла одна по улицам портового города в Батиаре во второй половине весеннего дня. С воды дул бриз. Вокруг было много киндатов в бело-голубых одеждах, в честь лун. Большинство из них просто использовали эти цвета в аксессуарах. Шарф, шляпа, отделка плаща. Она знала, что киндаты живут в Соренике уже давно. Она помнила, что узнала об этом… когда-то. Ее отец был человеком, которому нравилось узнавать о многом и делиться знаниями. Он научил ее — не только брата — читать. Зачем это нужно на ферме, он так и не объяснил. Он просто решил, что это хорошо.

Она не любила вспоминать о нем и о матери — практичной, спокойной, резкой, но певшей им песни в детстве почти каждый вечер. Воспоминания могут обжигать, подумала она. Могут вызвать желание плакать или кричать в небо. Или убивать людей.

Поэтому ты держишься подальше от них в большом мире и пускаешь свои мысли течь (заставляешь их течь) по другим каналам. Так она и жила. Не вспоминая ни о чем, насколько это было возможно.

Это стало труднее здесь, при этом памятном свете, так отличающемся от света Маджрити, куда ее увезли и где продали. Вероятно, теперь эти воспоминания уже не остановить. Она решила, что если это так, то приплыть сюда было ошибкой. Она даже не знала, как себя называть!

Вот только на самом деле она понимала, что знает.

Несмотря на всю мучительность воспоминаний о семье, ферме, детстве, она — не Надия бинт Диян. Это имя хозяин дал ей насильно, как насильно овладевал ее телом, каким бы добрым обычно ни был. Она носила его имя большую часть жизни (ужасная мысль), но… она не обязана это делать, больше не обязана. Ее настоящее имя хранило много слоев боли, но она могла предпочесть жить с ними. Она решит это сама. Точно так же, как решила убить мужчину, которому принадлежала.

Она будет принадлежать самой себе, подумала Ления Серрана, шагая через базарную площадь Сореники. Она и ее горести. По правде сказать, она не будет отличаться этим от других. У всех разные горести, но у всех они есть.

Она поморщилась. Не собирается ли она теперь стать философом? Соперничать с Рафелом в анализе текстов и их научных толкований? Вряд ли.

Она остановилась у прилавка торговца соками и купила апельсиновый. Выпила его, вернула глиняную чашку. Вино потом, когда они снова встретятся с Рафелом, подумала она. Даже хорошее вино. Теперь у них есть деньги. Возможно, их будет намного больше.

И именно в этот момент, отворачиваясь от прилавка с соками, она увидела одного из тех мужчин, которые охраняли братьев ибн Тихон в таверне, где им выплатили деньги.

Он целеустремленно шел через базарную площадь, которую с шумом разбирали, так как уже перевалило за полдень и фермеры готовились выехать со своими фургонами и телегами за городские ворота, чтобы вернуться домой до наступления темноты.

Он здесь. В Соренике. Он ее не заметил.

Теперь ее философское настроение исчезло, и погруженность в воспоминания тоже. Она пошла за ним. Это решение не было взвешенным. Но оно также изменило ее жизнь.

— Мне нужно, — сказала женщина, известная как Королева киндатов, — чтобы теперь вы рассказали мне о том, что случилось на улице возле дома. Обо всем, что там случилось. Я предпочитаю, чтобы мои советники делились со мной всеми подробностями и я могла сама решить, что имеет значение. Я была бы очень благодарна, если бы вы сделали то же самое, синьора.

Раина Видал была маленькой, привлекательной темноволосой женщиной примерно одних с Ленией лет, красиво причесанной и одетой, с манерами, ясно говорившими о том, что она привыкла контролировать ситуацию, несмотря на присутствие мужчины, стоящего рядом с ее креслом. Очень внушительного на вид мужчины. Он не произнес ни слова с того момента, как они вошли в дом.

Эта женщина — и правда своего рода королева, подумала Ления.

Она решила снова стать Ленией. Имя Надии бинт Диян может пригодиться в каких-то случаях, но теперь эта личность будет только маскировкой. Она не представилась, и ее пока не попросили это сделать здесь, в элегантной приемной на верхнем этаже. На стенах висели гобелены. Яркие, дорогие: украшение, тепло, статус.

Если ты достаточно богата, то можешь позволить себе это. Иметь такие гобелены. Даже если ты из киндатов.

Вторая женщина, ростом даже выше Лении, светловолосая, вызывающе красивая, сидела рядом с донной Раиной, подавшись вперед в позе взволнованного предвкушения. Неподобающей при данных обстоятельствах. У нее были широко расставленные глаза, большие, поразительно синие. А еще тонкая талия и длинные ноги — на нее трудно было не смотреть. Не глазеть. И она это знала. И пользовалась улыбкой как оружием, в том числе и сейчас, обратив ее к Лении.

— Госпожа, я увидела его на базаре, и я знала, кто он такой. Я решила пойти за ним.

— Очень хорошо. Подождите, пожалуйста. Можно мне задать два вопроса? Откуда вы его знали? И зачем женщине преследовать такого мужчину в одиночку?

У нее быстрый ум. Жаль, что Рафела здесь нет. За ним послали по просьбе Лении. Два охранника пошли за ним с запиской. Она надеялась, что он уже вернулся на корабль. Она не боялась, просто понимала, что это та самая женщина, ради встречи с которой он прибыл в Соренику, и… это не обязательно должно было произойти вот так.

И потом, этот мужчина. Невероятный мужчина стоял здесь и молча смотрел на нее.

— Я видела его, когда мы с моим партнером встречались с его хозяевами в Марсене несколько дней назад.

Эти люди уже знали, кто были его хозяевами.

— Марсена. Братья ибн Тихон? Неужели? И по какому же поводу вы там с ними встречались?

Ления пожала плечами:

— Мы получали плату за услугу.

— За какую именно?

Она покачала головой:

— Я не вправе поделиться с вами этими сведениями, при всем уважении, моя госпожа.

Донна Раина смотрела на нее. С легкой улыбкой. Возможно, она узнала в ней еще одну женщину, которая так легко не сдастся.

— Вы не ашаритка, не так ли? — Ления увидела, что стоящий рядом с Раиной мужчина теперь тоже улыбается. Улыбка преобразила его лицо.

Но заданный вопрос изменил что-то в ней самой. Она вновь сказала, на этот раз в присутствии других людей, а не в темном переулке в Марсене:

— Нет, госпожа. Меня зовут Ления Серрана. Я родилась в нескольких днях пути к востоку отсюда.

— Вас похитили ашариты? О, бедная девочка! Как давно? Это было очень ужасно?

Это заговорила другая женщина, Тамир Видал, светловолосая. Здесь две вдовы, вся власть принадлежит старшей, Рафел немного рассказал ей об этом. Эта красавица — не слишком важная птица, но она может быть полезной, заметил он, принимая во внимание то, зачем они сюда приплыли.

Она тогда поняла его лишь наполовину. Теперь, увидев ее, она поняла больше.

— Меня похитили, госпожа, да. Много лет назад. Я была юной. Не так давно я добилась освобождения. Присоединилась к Рафелу бен Натану, и мы стали партнерами по торговле, совладельцами корабля. Он проявил щедрость, предложив мне небольшую долю в делах.

— Добилась освобождения — это деликатное выражение, — сказал стоящий в комнате мужчина. Его первые слова.

Он произнес их одобрительно, все еще слегка улыбаясь. По-видимому, он… симпатизировал ей. Из-за того, что случилось на улице. Она боялась его, его репутации, его необъяснимого присутствия здесь.

— Почему? — Снова заговорила Раина Видал, продолжая свою собственную цепочку расспросов. — Почему бен Натан сделал вас своей партнершей?

— Вы его знаете, госпожа?

— Немного. Знаю его имя. Мой муж вел с ним дела в Эсперанье.

Ления ответила:

— Почему он предложил мне долю — опять же, при всем уважении, — не имеет отношения к тому, что привело меня сейчас сюда. — Рафел, думала она, хотел бы, чтобы она не была колючей, чтобы отвечала любезно. Поэтому она прибавила: — Но… меня учили читать и считать и вести финансовые документы.

— И вы немного владеете оружием, что объясняет, почему вы не побоялись преследовать корсара? — Это снова сказал мужчина, тихо.

Она посмотрела на него:

— Когда я увидела, что он один.

— Вы были готовы сразиться с ашаритским корсаром, чтобы защитить нас? Как прекрасно! — воскликнула Тамир Видал.

— Она действительно сразилась с корсаром, Тамир. — В голосе маленькой женщины не чувствовалось любви к родственнице.

— Да! — выдохнула Тамир. Она одарила Лению очаровательной улыбкой, широко раскрыв глаза. — Продолжайте, пожалуйста! Это так интересно!

Ления откашлялась. Интересно, когда Рафел доберется сюда? Он ей нужен. Это его соплеменники, это была его задумка, они находятся в Соренике, потому что он хотел здесь быть!

— Я увидела, что он поднимается на холм, — сказала она. — И он поднялся на самый верх. Затем я увидела, что он сидит на скамейке напротив этого палаццо и делает вид, будто вытряхивает что-то из сапога. Из обоих сапогов, точнее. Чтобы посидеть подольше. В действительности он изучал вашу охрану.

— Я тебе говорила, Раина, что эта скамейка — плохая идея! — воскликнула Тамир Видал.

— А я тебе говорила, что установка скамейки будет выглядеть как любезность людей со средствами, предложивших прохожим место, где можно посидеть.

— На базаре или возле него, Раина! Мы одни на вершине холма. Здесь она ни к чему. Это была ошибка!

Раина Видал вздохнула:

— Я никогда не утверждала, что не совершаю ошибок.

— Нет, но ты никогда не признаешь, что совершила ошибку!

Семейная ссора, подумала Ления. Ни ей, ни этому мужчине нет необходимости это слушать. Хотя Рафел бы сказал, что это сведения, которые могли бы пригодиться торговцу. И где же он, во имя Джада?

— Пожалуйста, продолжайте, — сказала Раина Видал.

Ления опять откашлялась. Следующая часть была рискованной.

— Я знаю его хозяев, как уже сказала, и я… знаю, какими делами они занимаются. Особенно младший. Я решила выяснить побольше. И еще… мне не понравилось то, зачем, по-моему, он мог сюда приехать.

— Подготовить мое похищение! Конечно, это вам не должно было понравиться, Ления Серрана! — В голосе Тамир все еще слышалось больше восторга, чем страха. Она не ребенок, подумала Ления, ей не следует так себя вести.

— Тогда я этого не знала, — продолжала она. — Когда он встал со скамейки и начал подниматься дальше, чтобы посмотреть на ваш дом сбоку, я подошла ближе.

— Очень быстро, — сказал мужчина. — Я видел, как вы это сделали. Два ножа — и он распластался по стене. Охранники наблюдали в щели для лучников с того момента, как он сел на скамейку. Один из них предупредил нас, что он здесь. Я спустился посмотреть. Мы тихо вышли на улицу.

— Тогда вы знаете, что произошло потом, — сказала Ления.

Она двигалась бесшумно, ее этому учили, а он был слишком уверен в себе и ни о чем не подозревал, шагал уверенной походкой человека, работающего на людей, которых больше всего боятся на побережье Срединного моря. Она сумела подойти к нему сзади почти вплотную. Приставила один нож к его горлу, а другой к спине раньше, чем он успел понять, что его преследуют.

Неосторожно с его стороны. Если ты не богат, не обладаешь властью и не ходишь постоянно с телохранителями, ты сам отвечаешь за свою безопасность. Действительно, телохранители — это способ передать ответственность за себя другим. Она начинает смотреть на многое глазами Рафела, это никуда не годится, подумала Ления. Она подталкивала корсара обоими ножами, пока он не оказался прижатым к шершавой стене напротив палаццо семьи Видал. Он повернул голову влево. Ления немного сместилась в противоположную сторону; он не мог ее видеть.

Она сильнее нажала на клинок у его горла — достаточно сильно, чтобы пустить кровь. Она сделала это охотно. Он втянул воздух, впервые испугавшись. Она сказала:

— Выживешь ты или умрешь, зависит от того, что ты мне скажешь и как быстро. Зачем ты здесь?

Она произнесла это немного более низким голосом. Он, возможно, не поймет, что она женщина. Для нее это почти не имело значения, но он будет более осторожен, если подумает, что она мужчина. Она была готова его убить, но хотела сначала кое-что узнать.

— Ты хоть представляешь, какой мучительной смертью умрешь, если причинишь мне вред? — прохрипел он. Недостаточно напуган, по-видимому; пока недостаточно. Он говорил на ашаритском. Она не собиралась притворяться, что не понимает его.

— Никто не знает, что я здесь. Никто не узнает, кто тебя убил. Перестань угрожать. Ты в шаге от того, чтобы выяснить, что думает Ашар о корсарах, когда судит их.

Возможно, подействовало ее спокойствие. Или то, что на этот раз она вонзила острие ножа в его поясницу сквозь тунику, проколов кожу. Это должно было быть больно.

— Умирать от удара ножом вот сюда — очень мучительно, — сказала она. — Наверное, ты и сам так убивал и должен знать. Мне нет необходимости оставлять тебя в живых. Ясно, чем ты занимаешься, и я знаю, кто твои хозяева.

Это заставило его замереть.

— Откуда? — спросил он.

— Не ты задаешь здесь вопросы. Поэтому слушай внимательно. Мне наплевать на киндаток в этом доме. — Ложь, но так ей было нужно. — У меня свои интересы. И твоя смерть мне тоже не нужна. Скажи мне, зачем ты здесь, и я, возможно, оставлю тебя в живых. Я могу поступить так — или иначе. Что нужно братьям ибн Тихон в Соренике?

Ей необходимо было назвать их имя, дать понять этому человеку, что его опознали и он сильно рискует. Он был опасен, но она угрожала ему двумя ножами.

Кажется, он это осознал. Что-то изменилось в его позе. Или на него подействовало то, что ее не интересуют киндатки из этого дома.

Он нехотя произнес:

— Зияр хочет младшую из них. Говорят, она красавица.

— Для выкупа?

— Нет. — Пауза. — Для себя.

— В Тароузе?

— Может быть. Может, в другом месте. Не мое дело.

Она знала, где это другое место. Они только что организовали убийство халифа Абенивина. Значит, именно Зияр переедет на запад. По одному брату в каждом из двух больших городов Маджрити.

— И как вы ее захватите?

— Не в этом палаццо. Я собираюсь ему об этом сказать.

— Где он? Зияр?

— В нижнем городе. Переодетый. Мы можем захватить ее, когда она спустится туда. Она ходит на базар. Этот дом слишком хорошо укреплен.

Действительно. Войти в дом было бы непросто, и там должны дежурить охранники. Она сама пришла к такому выводу, пока он делал вид, будто вытряхивает камешки из сапог. Она понятия не имела, ходит ли Тамир Видал на базар, но, наверное, Зияр это знал.

— Сколько вас?

Он молчал. Потом ответил:

— Мне не нравилась эта идея. Ты должен это знать.

— Вот как, — сказала она. — Тебе она не нравилась. Но ты здесь, чтобы ее осуществить?

— Я на них работаю. Ты делаешь то, что они тебе говорят. Если бы ты знал о них хоть что-то, ты бы понял, что…

Он не договорил, хотя потом она была совершенно уверена: она знает, что он сказал бы, если бы не умер.

Он рванулся вправо, скользя вдоль стены, быстрее, чем она ожидала, — ошибка с ее стороны. Ошибки могут тебя погубить. Она слишком увлеклась тем, что он ей говорил. Он сильно толкнул ее локтем в плечо, увернулся от ножа у шеи. Потянулся к своему клинку у пояса. Она пошатнулась и вонзила второй нож ему в спину.

Услышала хлопок и свист.

Увидела вонзившуюся в него арбалетную стрелу. Она пролетела прямо через то место, где Ления стояла перед тем, как он оттолкнул ее. Стрела торчала из середины его спины, выше ее ножа. Она пронеслась совсем близко.

Корсар распластался по стене, потом медленно сполз на землю, расцарапав щеку о камни. Он лежал мертвый на пыльной улице, далеко от места своего рождения, где бы оно ни находилось. Стоя над ним, Ления решила, что может считать этого человека еще одним убитым ею ашаритом. Ведь первым в него вонзился ее нож, не так ли? Она обернулась.

У дверей палаццо стояли два стражника в бело-голубой форме. Но стреляли не они. Свои арбалеты, все еще заряженные, они держали в руках. Тот, кто стрелял, стоял перед ними, чуть в стороне. У нее была секунда, чтобы подумать о том, как бесшумно открылись двери. Она этого не слышала, и как они вышли — тоже. Эти люди знают свое дело, подумала она.

Потом поняла, разглядев его примечательную внешность, что за человек выпустил стрелу. И с трудом сглотнула.

Это был мужчина средних лет, невысокий, могучего телосложения. Не стражник. Она узнала его по длинному шраму на щеке и отсутствующему глазу над ним.

Этот человек излучал уверенность в себе, просто стоя на тихой теперь улице. Ления сделала глубокий вдох, но не обрела спокойствия. Она наклонилась и вытерла свои ножи о тунику мертвеца, потом вернула их в ножны — у пояса и в сапоге.

Выпрямилась. Сказала:

— Вы могли меня убить. Я слышала, как стрела пролетела мимо.

— В действительности нельзя услышать выпущенную из лука или арбалета стрелу. Это распространенная иллюзия. — Его голос звучал мрачно, задумчиво. — Я знаю, что это было рискованно, но я целился отсюда, как вы видите. — Это было правдой, но так мог сказать только человек, совершенно уверенный в своем мастерстве.

— Это не ваш арбалет.

— И это значит?

— Это значит, что вы не могли знать, насколько точно можно из него прицелиться.

Тут он улыбнулся:

— Это правда. Хорошее замечание. Но расстояние совсем небольшое, а у меня есть некоторый опыт.

— Вижу, — ответила она. — Думаю, я бы прикончила его без посторонней помощи.

Он кивнул:

— Вероятно. Но я не мог этого знать. Не хотел, чтобы он прикончил вас.

Она поколебалась.

— Тогда благодарю вас, мой господин, — сказала она.

Он должен был отметить почтительное обращение. Она давала ему понять, что знает, кто он такой. Наверное, он привык к своей известности.

— Будет лучше сделать вид, что вас здесь никогда не было, если только вам не важно, чтобы о вашем участии стало известно, — произнес он.

— Нет, это не так. Почему лучше?

— Потому что братьям не так-то легко будет мне отомстить. Представим, что это я увидел его из дома. Заставил сказать то, что он сказал, а потом убил его.

— Вы находились в доме, мой господин?

Он снова кивнул:

— Давайте войдем внутрь. Госпожа захочет поговорить с вами. И я тоже. Стражники уберут тело.

— Я знаю, кто вы такой, — сказала она.

— Могу себе представить, — ответил он. — Я достаточно уродлив, чтобы быть широко известным.

— Почему вы здесь? — спросила она. — В Соренике? В этом палаццо?

— Войдем внутрь, — сказал он, но опять улыбнулся. — Там поговорим. И еще: это было очень хорошо исполнено, двумя ножами, до самого конца.

— В конце я сделала ошибку. — Она не совсем понимала, зачем это говорит.

— Небольшую. Вы все же воткнули нож ему в спину. Думаю, вы действительно его прикончили этим ударом, независимо от того, что сделал я. Кто вас обучал?

Она смотрела на него. На Фолько Чино д’Акорси. Который почему-то был здесь. Говорил с ней. Ее сердце билось быстрее, чем во время разговора с корсаром.

Ления пожала плечами:

— Войдем в дом, как вы предлагали, мой господин?

Она от всей души возблагодарила Джада, когда в комнату вошел Рафел.

Это тоже было нечто новое: всего день, как вернулась в Батиару, — и уже непроизвольно взывает к солнечному богу? То, как работает твой разум; то, куда несет тебя жизнь. Все зависит от штормов на море. А потом — ты где-то сходишь на сушу?

По-видимому, нынешний шторм принес ее сюда — и к третьему убитому ей человеку. Она была совершенно уверена, что ее нож оборвал жизнь того мужчины; она знала, куда вонзить клинок, чтобы это сделать. Она также понимала, что д’Акорси прав: во всех смыслах лучше, чтобы считали, будто это он убил корсара. Он заявит об этом позже. Сначала надо кое-что сделать, сказал он.

Рафел остановился в дверях, оглядывая людей, находящихся в комнате. За окнами стемнело, наступил вечер. Ветреный, не холодный. Она в Батиаре. Это… это много значит.

Она заметила тот момент, когда Рафел узнал Фолько д’Акорси. На его лице ничего не отразилось. Он хорошо умел скрывать свои мысли. Интересно, подумала она, кого он поприветствует первым?

Оказалось, женщину. Донну Раину Видал, хозяйку этого дома. Он шагнул вперед, остановился перед ее мягким креслом, низко поклонился.

— Моя госпожа, — произнес он. — Мы никогда не встречались. Для меня это честь. Я знал вашего мужа.

Ления видела, что она пристально смотрит на него. Еще один человек, который всю свою жизнь оценивает людей, ситуации.

— Я это знаю, Рафел бен Натан, — сказала она. — Вы вели с ним дела за год до того, как он погиб?

— Да, дважды. Я вывез для него некоторые ценные вещи из Эспераньи на своем корабле. И, также по его просьбе, нескольких наших людей, которые там оставались и которым, по его мнению, грозила опасность. Я был очень… помогать ему было большой привилегией, донна Раина. Он был хорошим человеком, и это большая потеря для всех нас.

Он снова поклонился. Лению удивила дрожь, которую она услышала в его голосе. Она не думала, что это притворство. Рафел был на него способен — но сейчас она так не думала. На этот раз ему не удалось скрыть свои чувства, подумала она.

Рафел поклонился другой женщине, высокой, красивой, потом повернулся к мужчине.

— Полагаю, я имею честь видеть господина д’Акорси, — произнес он. И поклонился, так же низко, как и раньше.

О д’Акорси рассказывали столько историй. Его присутствие здесь было таким неожиданным, таким тревожащим. Возможно, он собирался посетить Соренику тайно?

Фолько Чино д’Акорси, находящийся в этой комнате, был всего лишь самым опасным командиром наемников в Батиаре. Когда-то с ним соперничал другой человек, не менее прославленный и сильный, из Ремиджио. Его давний враг. Но он погиб. О том, как именно, ходили разные слухи.

Теперь у д’Акорси соперников не было.

Даже в Маджрити, на далекой западной окраине мира, знали об этом человеке. О его единственном глазе, его шраме, его армии, его великолепной жене (из семьи Риполи, сестре герцога Мачеры). О том, как он преображает Акорси, когда не занят войной на стороне того, кто нанял его этой весной за огромные деньги.

Сейчас была весна. Что он делает здесь?

— Это действительно мое имя, — серьезно произнес Фолько. — Я польщен, что оно известно в Альмассаре.

— Оно было на слуху в прошлом году, когда вы приобрели большое количество ковров в нашем городе. Я еще больше польщен тем, что вам известно, откуда я прибыл, — ответил Рафел.

Д’Акорси ухмыльнулся:

— Ваш партнер рассказала нам, пока мы вас ждали. Я не проявил особой проницательности.

— Как я понимаю, — заметил Рафел, по-прежнему без улыбки, — здесь кого-то убили. Стражники, которые за мной пришли, сказали, что им велено сообщить мне об этом.

— Это так. Спросите у вашего партнера, — предложила Раина Видал.

Все посмотрели на Лению. Она коротко рассказала, как было дело. Другие уже слышали это. Рафел хорошо умел заполнять пробелы. В конце она добавила:

— Правитель Акорси предложил, чтобы убийцей ашарита считали его. Так будет безопаснее для всех.

— Я в этом не сомневаюсь. Как я понимаю, он и правда его убил? — спросил Рафел.

— Это спорный вопрос, — возразил д’Акорси. — Ваш партнер хотела взять эту ответственность на себя. Но согласилась, что разумнее этого не делать. Скажите, — обратился он к Лении, — если можно задать вам этот вопрос второй раз: как вы научились владеть оружием?

Кажется, ему действительно хотелось это знать.

— Меня обучили этому в Альмассаре.

— Да. Обучили, потому что?..

Она постаралась не выдать чувств, которые вызывала в ней эта тема.

— Потому что там думали, что из меня получится полезный телохранитель для знатного человека.

— Того, которому вы принадлежали? — спросила Тамир Видал, снова широко распахивая синие глаза.

— Тамир, оставь, — осадила ее невестка. — Она наша гостья, она оказала нам услугу, и она джадитка из Батиары.

— Я только…

— Да, полагаю, что оставить эту тему будет разумнее, — произнес Фолько д’Акорси. — И уважительнее по отношению к человеку, который только что помог предотвратить ваше похищение? — Он снова повернулся к Лении. — Прошу прощения за свой вопрос, синьора. У меня была для него причина. — Голос его звучал резко. — В зависимости от того, что вы намерены делать дальше, я мог бы сделать вам предложение. У меня на службе раньше состояла одна женщина. Она была мне крайне полезна.

— Ваша племянница! — воскликнула Тамир по-прежнему весело. Или она действительно глупа, подумала Ления, или совершенно уверена, что никто ей на это не укажет. Она не знала, кем была та, другая девушка, но видела лицо Фолько.

— Да, — ответил он через секунду. — Родственница моей жены. — Он бросил взгляд на Тамир, только взгляд, но та неожиданно затихла. Он снова посмотрел на Лению. — Возможно, мы сможем поговорить после того, как решим ту задачу, которая неожиданно на нас легла.

— И что это за задача? — спросил Рафел.

Голос его звучал невесело. Лению это почти позабавило — неужели он расстроен тем, что ей хотят предложить работу вне их торговых дел? Но она была слишком потрясена, чтобы забавляться от души. Все, что происходило, было таким неожиданным.

Д’Акорси сказал:

— Тамир, если она согласна, пойдет утром в город, как делает обычно, насколько я понимаю, вместе со своей служанкой и двумя телохранителями. Стражники этого палаццо придут туда раньше ее, и мои люди тоже. Я уже послал распоряжения, хотя их, разумеется, можно отозвать. Ее будут тщательно, но незаметно охранять. Когда Зияр ибн Тихон явится, чтобы схватить ее, его и его корсаров разоблачат и возьмут в плен. Или убьют. Скорее всего, убьют. Я необыкновенно рад получить такую возможность. Так уж вышло, что сейчас мне не помешала бы благосклонность Верховного патриарха.

— Вы собираетесь использовать мою невестку, чтобы устроить ему ловушку? Разве это безопасно? Могу ли я такое позволить?

— Позволить? Я сама решаю, что я согласна делать, Раина, — возмутилась Тамир.

— В таком случае, — сказал Фолько д’Акорси, — вы согласны, донна Тамир?

Он действовал быстро. Ления удержалась от желания взглянуть на Рафела.

— Я готова сделать все, о чем бы правитель Акорси меня ни попросил, — любезно ответила Тамир Видал. У нее был красивый голос.

Она с притворной скромностью сложила ладони на коленях, сжала пальцы, унизанные кольцами.

Ления увидела, как ее невестка поморщилась. Д’Акорси оставался бесстрастным. У него это получалось даже лучше, чем у Рафела.

— О чем бы вы ни попросили, — повторила Тамир, широко распахивая глаза и устремляя искушенный взгляд на изуродованное, удивительное лицо правителя Акорси.

Лению и Рафела пригласили поужинать и переночевать, на этом настаивал д’Акорси. Его доводы были простыми: если они всего несколько дней назад встречались с братьями ибн Тихон в Марсене, то их корабль известен, и люди, живущие у моря, заметят этот корабль, если он появится в неожиданной гавани. Это опасно для них, учитывая, зачем Зияр направляется сюда.

Они остались. У Рафела на то есть своя причина, подумала она. Это и ее причина тоже, так как они партнеры.

Об этой причине заговорили после ужина, еще до того, как встали из-за стола. Рафел уже объяснял ей, что часто бывает полезно сообщить людям о том, чего ты от них хочешь, после того как они выпили вина — особенно если сам ты выпил умеренно.

Они пили умеренно, она и Рафел. Но Ления сейчас не собиралась говорить ни слова.

— Я взял с собой и то и другое, — тихо сказал он ей, когда они шли в столовую.

— Что?

— Когда еще подвернулся бы безопасный момент? Меня сопровождала ее личная охрана. И именно сюда я намеревался прийти в первую очередь. Поэтому мы сейчас в Соренике.

Лению встревожило то, что он беспечно шел по улицам города с таким бриллиантом, просто сунув его в кожаную сумку на плече. И с книгой тоже, хотя ей до сих пор с трудом верилось, что она стоит так дорого, как он считает.

Она молчала и старалась не думать о том, что, по-видимому, предлагает ей правитель Акорси. Он сказал, что они могут побеседовать позже. После завтрашнего дня. После того, как утром они по его предложению устроят ловушку, используя Тамир Видал в качестве приманки.

На протяжении всего ужина лицо Тамир пылало, она была очень красива. Румянец на ее щеках горел и сейчас, когда они сидели за столом, ярко освещенным дорогими свечами. Ее возбуждала мысль о том, что Зияр ибн Тихон хочет ее похитить. Когда Ления это поняла, ее слегка затошнило.

Эта неспешная трапеза проходила в палаццо, где она увидела больше дорогих вещей, чем за всю прежнюю жизнь. Диян ибн Анаш был уважаемым в Альмассаре и хорошо обеспеченным человеком. Но едва ли до такой степени. Рафел говорил, что донна Раина одна из самых богатых людей среди представителей любой веры. Даже в палаццо, которое занимала меньше года, она жила совершенно по-королевски. Но она все еще продолжала участвовать в тех торговых предприятиях, которые начал ее муж. Она ими управляла. Интересно… что женщину признали способной на это. Есть свои преимущества во вдовстве, думала Ления, сознавая, что это циничные мысли. Но она ведь имеет на них право?

Она, Рафел и Фолько д’Акорси не были соответствующим образом одеты для трапезы в такой комнате. Она была в брюках и тунике с поясом. Обе женщины семьи Видал выглядели элегантно: одна поразительно красивая, вторая задумчивая и настороженная.

Они остались впятером. После того как слуги убрали последние тарелки, Рафел сделал быстрый глоток из своего бокала и сказал:

— Мне надо поговорить о другом деле с… пожалуй, с вами обоими, но предложение в первую очередь касается донны, при всем уважении, господин д’Акорси. Она наша хозяйка, и она из киндатов, как и я, и мы явились в Соренику потому, что я узнал, что она живет в этом городе.

— Как узнали? — спросила Раина Видал.

— От одного друга-киндата в Марсене, госпожа. Ваши передвижения интересуют всех нас, как вы можете догадаться.

— И других тоже, — заметил Фолько д’Акорси.

Он сидел, расслабленно откинувшись на спинку стула. И прилагал некоторые усилия, чтобы игнорировать многозначительные взгляды, которые бросала в его сторону Тамир Видал. Интересно, подумала Ления, возможно, безосновательно, чем занята под столом обутая в туфельку ножка Тамир? Они с д’Акорси сидели напротив друг друга.

— Итак, вы приехали, чтобы меня найти, и рады заодно видеть здесь правителя Акорси. Это обещает быть интересным. Продолжайте.

Раина Видал тоже выпила мало вина. Ления наблюдала за ней. Она знала, что Рафел делает то же самое.

Он нагнулся и поднял стоящую рядом с его стулом сумку. Он был хорош в своем деле. Свет свечей, подумала она, прекрасно подойдет для того, что он собирается показать.

Рафел открыл сумку, достал изящную кожаную шкатулку и поставил ее на стол. Она не знала, когда он купил эту шкатулку. В Марсене, наверное. Или здесь сегодня. Он открыл ее, все еще молча. И расположил на столе перед донной Раиной так, что все они могли видеть то, что находится внутри.

— Всеблагой Джад! — произнес Фолько д’Акорси.

Он действительно был поражен. Ления это видела и слышала.

Раина Видал ничего не сказала, только смотрела. Тамир Видал резко вскочила, оттолкнув назад тяжелый стул. Она подбежала к тому месту во главе стола, где сидела ее невестка, глядя на сверкающий бриллиант, зеленый, изумительный при свете свечей. Тамир прижала ладонь ко рту. Прошептала, едва дыша:

— Я знаю, что это.

— Мы все знаем, — спокойно произнесла донна Раина. — Как он попал к вам, уважаемый Рафел?

Очевидный вопрос.

— Увы, я не вправе вам сказать, — ответил он с сожалением.

Очевидный ответ.

— Понимаю, — сказала Раина Видал. И больше не настаивала.

— Можно я его потрогаю? — спросила Тамир.

Не дожидаясь ответа, она взяла «Бриллиант Юга» на золотой цепочке, которую подобрал для него Рафел, и надела на шею; цепочка опустилась над глубоким вырезом темно-красного платья. Ления заметила, как ловко Тамир справилась с ювелирной застежкой. Бриллиант лег между ее грудей. Там он смотрелся чудесно, завораживающе.

— Мы должны им владеть, — сказала Тамир своей невестке. — Раина, он не может принадлежать никому другому.

— Мы? — переспросила та.

— Мы можем… мы можем обе носить его! — воскликнула Тамир. Один ее палец ласкал бриллиант, скользил по его поверхности. Ления видела, что оба мужчины не могут отвести от нее взгляд.

— Одновременно? — спросила Раина.

Ления была единственной, кто рассмеялся. Раина Видал быстро взглянула на нее.

Свет колебался и плясал, оранжевый и золотой. Снаружи дул ветер; она слышала его в наступившей тишине. Сейчас под их миром, как гласит учение Джада, бог начинает битву с демонами, которую будет вести всю ночь, чтобы защитить своих смертных детей, пока не взойдет снова на востоке и не вернет им солнечный свет, свое благословение.

Ления вспомнила, как убила молодого человека, который украл этот бриллиант из дворца в Абенивине.

Молчание еще никто не нарушил. Все по-прежнему смотрели на Тамир Видал — на камень на ее шее.

— Я должна им владеть, — наконец повторила Тамир. На этот раз она не сказала «мы». — Какова ваша цена, Рафел бен Натан? Назовите ее, пожалуйста.

— Это не имеет значения, — сказала Раина. Лении показалось, что она услышала в ее голосе сожаление, но она не была в этом уверена.

— Для вас я всегда назначу разумную цену, моя госпожа, — ответил Рафел.

— Не сомневаюсь, — сказала темноволосая женщина. — Но это действительно неважно. Мы не можем им владеть, его не должны у нас видеть.

— Почему? — вскричала Тамир. В ее голосе слышалась боль. Она расстегнула застежку и теперь держала бриллиант в обеих ладонях, вглядываясь в его глубину, словно человек, плывущий по морям любви, подумала Ления. Это была строчка из старой песни. Ее мать пела эту песню им с братом. Внезапное воспоминание.

— Мы киндаты, — сказала Раина. — Это прославленное сокровище ашаритов. Очень быстро станет известно, что оно у нас. А наш народ все еще живет среди них, все еще зависит от ашаритов, которые дают нам убежище. Рафел, вы тоже живете среди них. Нет. Он не может нам принадлежать, хотя он и очень милый.

— Милый? — В голосе Тамир слышалась ярость.

— Ну, да, он милый, — сказала Раина. — Спасибо, что подумали обо мне, сер Рафел, но это невозможно. У меня слишком много обязательств, и слишком много людей зависит от меня в это опасное время.

Она удивительная женщина, подумала Ления. Ей говорили об этом, но между тем, о чем ты слышал, и тем, что ты видел собственными глазами, — такая же разница, как между туманным и солнечным днем. Так говорил ее отец.

Ления подумала, что непривычно часто стала вспоминать родителей. Она понимала, что это неудивительно. Но легче от этого понимания не становилось. Она была одинока в этом мире. Многие люди одиноки, но она… не другие люди. Ты проживаешь свою собственную жизнь, только эту жизнь. Прячешься от своих воспоминаний или возвращаешь их.

— В таком случае, — сказал Фолько д’Акорси, — думаю, что моя жена убила бы меня своими руками, во сне или с помощью яда, если бы узнала, что у меня была возможность приобрести этот камень, а я отказался.

— Не кинжалом? — слегка улыбнулась донна Раина.

— Только не Катерина. Так поступают другие. — Он улыбнулся в ответ, в том числе и Лении. Этот человек просил побеседовать с ним позже.

— Раина! — воскликнула Тамир Видал. — Я тебя умоляю.

— Ты умоляешь меня о чем-нибудь через день, Тамир. Я уже объяснила. Подумай хоть секунду о других людях, а не о себе, и ты поймешь. Они сжигают нас, и джадиты, и ашариты. Это сокровище не для нас. Думаю, бен Натан это понимал.

— Я думал об этом, моя госпожа, — ответил Рафел. — Хотя это было бы возможно, если бы вы остались здесь.

— Нет, речь идет не только обо мне. Не все наши люди могут жить в Соренике, Рафел бен Натан. — В ее голосе Лении почудился легкий упрек.

Рафел склонил голову:

— Я понимаю.

— Если это решено, мы можем обсудить вашу цену наедине, если хотите, — предложил Фолько д’Акорси. — Эта покупка спасет меня от насильственной смерти дома. Это будет проявлением доброты с вашей стороны.

— Конечно, — ответил Рафел.

Тамир Видал издала сдавленный стон. Положила бриллиант на стол, словно расставание с ним было для нее горем.

— Скажите, — спросила донна Раина с небрежным любопытством в голосе, — куда вы собирались отправиться дальше в случае моего отказа? Если бы правитель Акорси не оказался к счастью для всех нас за этим столом?

— В Родиас, — просто сказал Рафел. — К Верховному патриарху. — В ответ на это Раина Видал слегка улыбнулась. — Конечно, не исключено, что я еще туда отправлюсь, — небрежно прибавил Рафел. Если д’Акорси не предложит хорошую цену, вот что это означало. Он действительно мастер своего дела, снова подумала Ления. Он также вскоре сделает ее богатой. Я в долгу перед этим человеком, вдруг осознала она, в большом долгу.

— Он не испытывает страха перед ашаритами, — заметил д’Акорси. — И будет желать, можно даже сказать — страстно желать дать им знать, что у него их сокровище.

— Я тоже так подумал, — согласился Рафел.

— Мы можем поговорить в моих комнатах, — сказал д’Акорси. — Я все же предпочитаю не быть убитым своей женой.

— Она так опасна? — спросила донна Раина, все еще улыбаясь. — Леди Катерина была так любезна, когда мы вас посетили.

— Опасна? Вы даже представить себе не можете насколько, — ответил он. — Она Риполи. Я живу в постоянном страхе.

С другой стороны стола донесся тихий сокрушенный стон. Тамир Видал вернулась на свое место. Одна слеза, подобная бриллианту, скользнула вниз по ее щеке.

— Отлично исполнено, Тамир, — заметила ее невестка.

Глава VI

Позднее в тот вечер в комнате Фолько д’Акорси, дверь в которую находилась через две двери от комнаты Рафела бен Натана, они с Фолько довольно легко договорились о цене бриллианта.

Она была недостаточно большой и слишком большой одновременно.

Эти деньги делали Рафела — и Лению (он уже начинал привыкать к этому имени) — богаче, чем они когда-либо могли себе представить. Такую сумму д’Акорси мог бы потребовать за сезон военных действий своей армии от города-государства, нанявшего его в эту весну.

Но… на свете действительно не существовало ничего подобного этому бриллианту. Он нес в себе угрозу взрыва в войнах их времени между Джадом и Ашаром. Продав его, скромный купец-киндат мог пробудить пушки.

Рафел прошел по коридору, мимо свечей на стенах, неся бриллиант в шкатулке. Тихо постучал в дверь. Дверь тотчас открылась. Его ждали. Разумеется, ждали. Он гадал, не придет ли к нему покупатель сам, но это было бы неправильно. Он купец, а этот человек — правитель города и командующий войском. И еще Фолько д’Акорси джадит, а Рафел бен Натан — представитель преследуемой, маргинальной веры.

Он прошел по коридору и постучался.

У Фолько горели лампы. На столе стояли бутылка вина и два бокала.

Рафел отклонил предложение выпить. У него сильно билось сердце. Разумеется. Его собеседник заметил, указывая на стул:

— У вас в этой шкатулке лежит нечто очень важное. Донна Раина права. Она не может владеть этим.

Рафел сел на предложенный стул. Опустил на стол шкатулку. Комната была изящно обставлена. Несомненно, это лучшая гостевая комната палаццо. Очень большая кровать. На двух стенах гобелены.

— Да, полагаю, не может.

— Но вы тем не менее предложили ей камень? Вы хотели выразить ей свое уважение? — Искреннее любопытство.

— Решение было за ней, мой господин. Могли существовать варианты, неизвестные мне. Возможно, даже подарок Гурчу? Если она решит отправиться туда.

Фолько налил себе вина.

— Я об этом не подумал, — признался он. — Если так, то это очень значительный подарок.

— Да.

— Она бы это сделала?

— Понятия не имею, мой господин. Но она договаривается с ним и платит за то, чтобы большое количество наших людей обосновалось в Ашариасе, а значит, думает об их безопасности.

— Щедрая женщина.

— Не то слово. Ее муж тоже был таким.

— Вы сказали, что были знакомы с ним?

— Очень поверхностно, господин. Он вращался в намного более высоких кругах, чем я.

— А потом он умер.

— Потом его сожгли заживо, если сказать точнее. — Он не пытался скрыть горечь.

Фолько д’Акорси кивнул. Он был солдатом, смерть его не потрясала. Во всяком случае, эта. Рафел гадал, было ли в жизни этого человека то, что его потрясло. Наверняка было.

— Мы живем в грешном мире, — сказал правитель Акорси. — Все мы теряли людей, которых знали — а иногда любили, — в результате насилия. Вот почему мы молимся, разве не так?

Ответ на его мысль.

— Я нечасто молюсь, — признался Рафел. Он не вполне понимал, почему сказал это.

Д’Акорси отпил вина.

— Я молюсь. Все время. Вы бы действительно отправились с этим к Верховному патриарху, если бы не встретили здесь меня, а донна Раина отказалась бы от бриллианта? Несмотря на искусные слезы ее невестки?

Рафел не улыбнулся. Ему показалось, что от него этого ждут, но он не улыбнулся.

— Если честно, господин, не с этим бриллиантом, нет.

Фолько соображал быстро.

— Вот как! У вас есть еще что-то на продажу?

— Есть, господин. И Родиас, я считаю, подходящее для этого место.

— И если бы вы предложили патриарху два сокровища, это, вероятно, снизило бы цену на оба предмета?

— Из вас получился бы отличный купец, мой господин. — На этот раз Рафел все же улыбнулся. И его собеседник тоже.

— В моем мире мы все время торгуемся. Я купец иного рода.

Купец войны, подумал Рафел. Они живут в мире, который определяют войны.

— Куда бы вы тогда отправились? С этим? — Он показал на шкатулку.

— Хотите еще раз его увидеть?

— Нет необходимости. Я видел его на столе и на шее у женщины. Я знаю, чем вы владеете. Как бы это вам ни досталось. — Он быстро поднял руку. — Я не спрашиваю.

— Благодарю вас, господин. Я бы отправился в Серессу или в Мачеру.

Конец ознакомительного фрагмента.