Неутешительная Аналитика. Выпуск №1. Культура памяти

Вячеслав Черемухин, 2020

Сборник общественных явлений и социальных наук «Неутешительная Аналитика» – научный проект, созданный молодыми исследователями из Москвы с целью всестороннего изучения актуальных проблем гуманитарного знания и общественного дискурса. Центральной проблемой этого выпуска является «культура памяти» как социально значимое явление исторического времени.

Ответственный редактор В.В. Черемухин

Посвящается памяти врачей, волонтеров и неравнодушных, которые вели самоотверженную борьбу за жизнь заболевших коронавирусной инфекцией (covid-19).

Слово ответственного редактора

Почему аналитика неутешительна?

Открывая настоящее издание в тяжелый период, связанный с осмыслением событий уходящего «коронавирусного» года, мы, как аспиранты-историки, стараемся смотреть на будущее не только с позитивом, но с пониманием того, что подобные события, как прошедшие в минувшем году, стали не первыми в истории подобными явлениями, в одночасье кардинально изменившими жизнь людей.

Называя настоящий сборник общественных явлений и социальных наук «Неутешительной аналитикой» («Н.А.»), мы исходим из того, что каждый человек, задающий вопросы, пытается найти на них нужные и полезные ответы. Однако аналитика, которая способна дать ответ и даже определенный прогноз, не всегда способна утешить слушателя, а в ряде случаев наоборот — наводит его на дополнительные рассуждения, которые мы в силу своей природы не всегда рассматриваем с позитивной точки зрения.

По этой причине сборник и получил такое название. На наш взгляд, не только полезно сомневаться, но полезно думать и не бояться рассуждать. Это крайне важно.

Изначально, редактором настоящего сборника в начале 2020 года, еще до того момента, как началась всеобщая проблема заболеваний от нового штамма вируса, была выпущена в электронном виде небольшая брошюра под названием «К чему мы пришли и куда движемся?» под общим заголовком «Неутешительная аналитика». В ней были рассмотрены основные проблемы человечества к концу 2019 года, среди которых проблемы экологии, миграции, болезней, голода, социальных конфликтов и других общественно значимых явлений современного мира.

Опираясь на написанное, была заложена идея ежегодно выходить с подобным разбором основных проблем современности. В дополнении к этому пришла мысль начать выпуск сборника научных трудов для новой генерации исследователей и популяризаторов научного знания. Так была создана дополнительная площадка, которая открывается важным материалом Эльмиры Полатхановой о формировании исторической репутации графа Алексея Андреевича Аракчеева, продолжается текстом ответственного редактора о парадоксах исторической памяти о Гражданской войне в России и завершается материалом Олега Очереднюка об экуменизме в современной Римской-Католической церкви.

Заканчивается издание небольшими биографиями трех наиболее значимых, на наш взгляд, личностей, ушедших в этом году, которые в свое время изменили мир, окружающих и культуру.

Площадка «Н.А.» готова стать основой для научных и аналитических трудов начинающих и опытных исследователей, которые согласны придерживаться принципа междисциплинарности в научном творчестве.

Вячеслав Черемухин

Плакат авторства Эльмиры Полатхановой.

Граф А.А. Аракчеев — выходец «гатчинской школы» Павла I: к вопросу о формировании исторической репутации.

Эльмира Полатханова

Во всех значимых преобразованиях и нововведениях конца XVIII — первой трети XIX века со строк указов, приказов и инструкций, воспоминаний современников, статей и монографий не сходило упоминание имени графа А.А. Аракчеева.

В своем очерке «По поводу записок графа Зента», написанном в 1876 году, знаменитый публицист и деятель культуры князь П.А. Вяземский, на наш взгляд, справедливо написал о том, что граф А. А. Аракчеев «как историческое лицо будет в свое время подлежать истории»¹. Государственная служба графа А.А. Аракчеева представляла собой многомерный образ, в котором отражались ключевые события и явления царствования императоров Павла I и Александра I.

Образ «временщика»² и «злодея» складывался, прежде всего, при искусственном расщеплении исторического материала, изучении воззрений, характера, службы, круга общения графа в отрыве от исторического контекста и, главное, без попыток целостной реконструкции его жизненного пути. Да и сама судьба А.А. Аракчеева оставляет столь же разрозненные впечатления: талантливый государственный деятель, реформатор артиллерии, которого публицист Н.И. Греч считал «моральным уродом и неучем»³. Граф воспринимался, по замечанию историка А.А. Кизеветтера, «гатчинским выскочкой»⁴, по воле случая попавшим на государственную стезю.

Большинство современников в своих воспоминаниях, отзываясь как положительно, так и негативно о личности графа, так или иначе (порой сами того не ведая), рассматривали государственную службу графа А.А. Аракчеева как явление историческое.

Так, генерал-майор Н.А. Саблуков, начавший свою стремительную карьеру при императоре Павле I и ушедший в отставку после трагичной кончины последнего, в своих зарубежных записках давал следующую оценку графа: «знаменитый был полковник гатчинской артиллерии Аракчеев, имя которого, как страшилища Павловской и особенно Александровской эпохи, несомненно, попадет в историю»⁵.

Государственная деятельность графа А.А. Аракчеева действительно все больше обретает черты многомерного исторического явления, которое по большей части складывается из неоднородных элементов общественного мнения, исторической репутации, взглядов и идей императоров, реальной практической и преобразовательной деятельности графа.

Из многих мемуаров, на наш взгляд, выбивается вышеупомянутая записка деятеля П.А. Вяземского, в которой он дает свою оценку происходящих событий периода царствования «самодержавного республиканца».

И возникает вопрос: почему автор в статье решается поднять проблему историчности деятельности графа А. А. Аракчеева, пытается заглянуть в суть происходящих явлений и событий самодержавия императора Александра I и дать им свою оценку?

Литератор П.А. Вяземский, участник Отечественной войны 1812 года, в статье пишет, с одной стороны, что граф при жизни стал «живой легендой». Государственный деятель представлялся своим людям своей эпохи «человеком, выходящим из ряда обыкновенных людей».⁶ Следует отметить, что граф А.А. Аракчеев стал определенным символом царствования императора Александра I, образ «временщика» прочно пошел в историю. Тем самым граф вышел за пределы своей эпохи, его образ настолько многомерен и неоднороден, что несет в себе намного больше, чем критика его личности и реакция на его деятельность.

С другой стороны, автор пытается исходить из позиций историка, разобраться в сути вещей и дать свое понимание для потомков и тех, кто займется исследованием оставленного противоречивого наследия первой половины XIX века. Будучи первым председателем Русского исторического общества, П.А. Вяземский метко определит одну из тенденций, которая возобладает в историографии: «ясно и очевидно, что Аракчеев был не вполне тот, что мерещится нам в журнальных легендах, которые поются с такою охотою на удовольствие общественного суеверия».⁷ Однако большинство историков возьмут в историографическую традицию «укоризны, частью справедливые, большею частью празднословные, и наглые поношения, которыми безжалостно и беспощадно преследуют память его» и предпочтут ее действительности и противоречивости государственной службы графа.

Следует сказать, что публицист критически подходит к деятельности графа А.А. Аракчеева, описывая с разных сторон его качества характера и государственную службу. При этом убедительно предлагает свою положительную оценку государственной деятельности графа А.А. Аракчеева, рассматривая воспоминания сенатора Е.Ф. фон Брадке (служил при графе в штабе военных поселений) и придворного историографа Н.М. Карамзина, которые давали оценку графу с позиции государственного деятеля, находясь сами на государственной службе.

В целом, Вяземский как раз пытается объяснить, почему и как сложились по отношению к графу такие общественные настроения, преимущественно различных дворянских групп: «почти без приготовления он был судьбою заброшен на вышину, которая давала ему обширную власть, обязывала его большою ответственностью и ставила всем на виду»⁸. Целью статьи автор ставит себе дать оценку как свидетель, разъяснить «темные места в летописи событий» Александровской эпохи. Эпоха, которая занимает особую главу в истории нашей страны, изучение которой выводит на целый комплекс противоречий и проблем, прежде всего связанных с трансформацией государственного строя и поиском вектора развития империи.

На наш взгляд, рассматриваемые мемуарные записки П.А. Вяземского по стилю являются не только свидетельством современника, но и является подспорьем для дальнейших исследований. Несмотря на то, что записки являются мемуарными, автор ставит ряд вопросов, которые не теряют своей актуальности при любой форме знакомства с периодом правления Александра I.

Во-первых, это процесс мифотворчества при жизни самого графа А.А. Аракчеева, который не сходит с исторического поля. Причем мифы и легенды касаются самых различных сторон жизни графа, в том числе и государственной службы. Действительно, создается особая «мифическая реальность», которая состоит из самых различных пластов. При исследовании жизни и службы графа касаешься непосредственно его биографии как первой части проблемы исследования. Помимо этого, используя комплексный подход к изучению преобразовательной деятельности политика, выявляются нарастающие общественные и политические проблемы, вставшие перед Российской империей. Неотъемлемой частью исследования составляют вопросы исторической репутации графа и распространения устоявшихся стереотипов, ставших частью символом и образом явлений и событий царствования Павла I и Александра I.

Во-вторых, деятельность графа А.А. Аракчеева представляется одним из индикаторов взглядов и политики правления императоров.

В-третьих, записки деятеля П.А. Вяземского продолжают традицию дневников и воспоминаний второй половины XIX века, в которых дать оценку деятельности императора Александра I невозможно без упоминания и рассмотрения роли в ней графа А.А. Аракчеева. Характерно, что автор в отличие от современников, никак не пытается оставить значимый след роли своей личности в разворачивающиеся события тех лет и признает, что лично с графом А.А. Аракчеевым был не знаком. Оценки личности и деятельности графа А.А. Аракчеева всегда являются полярными и постоянно варьируются. Важно понимать, по каким параметрам необходимо рассматривать службу и судьбу графа, как и в исторических источниках, так и в научной литературе. Кроме того, пристальное внимание к тому, какие сложились оценки и, почему, в большей степени, избираются и предпочитаются устоявшиеся образы графа и его государственной службы.

И наконец, в записке публицист П.А. Вяземский мельком упоминает имя императора Павла I, который стал связующей нитью между графом А.А. Аракчеевым и императором Александром I. Помимо этого, следует добавить, что опыт Гатчины стал определяющим фактором для тесного сотрудничества между ними.

На наш взгляд, Гатчину следует рассматривать как особую школу государственного управления и способ осуществления взглядов на государственную политику ее создателя и благодетеля (как вспоминали об императоре и сам граф, и его «гатчинцы») Павла I.

Как писал исследователь Н. Лансере, «Павел наложил такой отпечаток на весь «дух» гатчинских построек, что по справедливости можно назвать Гатчину Павловским созданием»⁹. Хотя сам Гатчинский мыз, входивший в земли Великого Новгорода, имеет свою отличительную историю. История ее земель вошла в летопись русских сражений, начиная от войн с Ливонией и Швеций и заканчивая знаменательной победой Петра I в Северной войне¹⁰.

Подобное историческое место и его красоты стали частью историй лиц знаменитых владельцев Гатчины, как сестры Петра I Натальи Алексеевны и блестящего екатерининского деятеля графа Г.Г. Орлова. Однако верно заметит исследователь С. Казнаков, что «ни “Гатчинские машкарады” Меншикова, и грандиозное строительство Орлова, с любовным попечением Екатерины о замке и садах всесильного любимца, ни карантин опального вельможи, почти впрочем не жившего в Ринальдиевском замке, бродившего по заграничным “спа” с бездетной молодой женой, — ничто не наложило на «Гатчинскую мызу» такой печати жизни, творчества и красоты, какой запечатлел свое созданье Павел I»¹¹. Характерно, что Гатчина, которая по своей сути будет являться «маленьким государством с крепостями», со своим войском, станет символом и олицетворением жизни императора Павла I, воплощением его идей и взглядов.

Определяющим словом является символ, который неоднозначен и до сих пор воспринимается по-разному современниками и исследователями, придерживающихся различных историографических традиций по данному вопросу. Символ строгих порядков, воинской дисциплины, муштры на прусский манер. Возникает вопрос: что сокрыто за возникшим символом, каковая его внутренняя составляющая, позволяющая более полно взглянуть на события?

Те, кто не проходили службу в Гатчине и отражали настроения, царящие в обществе, как, например, мемуарист Ф.Ф. Вигель (по собственному признанию видевший два раза графа на балу) писал о службе молодого Аракчеева: «лучшей школы раболепства и самовластия найти бы он не мог; он возмужал среди людей отверженных, презираемых, покорных, хотя завистливых и недовольных, среди этой малой гвардии, которая должна была впоследствии осрамить, измучить и унизить настоящую, старую гвардию»¹². Следует отметить, что в историографии довольно часто под фактами используются высказывания автора. По сути, за данными эпитетами стоит проблема столкновения старого государственного аппарата с новым, в который войдут «гатчинцы».

В работе «Павловская команда 1782-1796. История, униформа и снаряжение Гатчинских войск» исследователь К. Татарников убедительно развенчивает мифы о комплектации, обучении и практики, значении гатчинских войск, подкрепляя аргументами из архивных источников и выявляя противоречия в популярных воспоминаниях.

Одно из таких противоречий как раз относится к запискам мемуариста Ф. Ф. Вигеля, которого, как подчеркивалось выше, довольно часто цитируют в исторических трудах. Тот писал, что гатчинские батальоны Павла Петровича состоят из людей грубых, непорядочных и необразованных. При этом вспоминал одного «гатчинца» Петра Малютина, в котором для автора было главное: «в фронтовом деле был он величайший мастер, за то все ему прощалось, даже страсть его к щегольству — порок непростительный в глазах Павла Первого»¹³. Яркие эпитеты и не скрываемое отношение к графу и Гатчине Ф.Ф. Вигеля, ставшего впоследствии директором Департамента духовных дел иностранных исповеданий, потомки и исследователи будут передавать из книги в книгу.

К таким воспоминаниям часто будет обращаться историк Н.К. Шильдер, автор фундаментальных исторических работ, посвященных правлениям императора Павла I и императора Александра I. Известный историк задавался вопросом, как императрица Екатерина II и современники допустили «необъяснимое недоразумение» и не воспрепятствовали сыну императрицы в постепенном формировании «особых отрядов» в Павловске и Гатчине¹⁴. Историк, описывая события биографии цесаревича Петра Павловича до восшествия на престол, не скрывал собственного отношения к войскам и писал о них: «уродливые гатчинские войска, обратившиеся со временем в грозный бич для всей русской армии»¹⁵. Нельзя обойти вниманием в труде историка сравнение «гатчинцев» с опричниками.

И действительно, очень схожая историческая коллизия, казалось, внешне напоминающая суть явления. Ведь опричнина представляла собой попытку царем Иваном IV создать новый аппарат управления и выстроить эту систему. Только ведь иные и вызовы времени, и эпоха, и само самодержавие конца XVIII века Российской империи претерпело изменения. И все же грядущее столетие началось с правления императора Павла I и было ознаменовано его смелыми преобразованиями.

В целом, знаменитому историку были близки по духу общественные настроения. Следует обратить внимание на то, что историк Н.К Шильдер дает свое понимание предназначения гатчинских войск в государственной политике «гатчинского преобразователя» Павла I. Так, автор видит его в «верном залоге будущего возрождения российской армии нуждавшейся, по его мнению, в коренном преобразовании в гатчинском духе»¹⁶.

Устройство Гатчины, как правило, рассматривалось сквозь «прусские порядки». Следовательно, ее образ часто ассоциировался с увлечениями императора Петра III с его «голштинцами». В записках адъютанта князя Г.А. Потемкина и военного советника М.А. Гарновского дается описание гатчинского караула при дворце в Павловске: «помянутый баталион совершенная копия прусских солдат»¹⁷. Уже упоминавшийся современник, генерал-майор Н.А. Саблуков, в рассматриваемых записках будет отмечать, что строение у войск «точь-в-точь такие, как в Пруссии»¹⁸. В этом многие современники и исследователи видели наследие отца, императора Петра III.

Историк Е.С. Шумигорский в биографическом труде, посвященном жизни и правлению императора Павла Петровича, в связи с описанием гатчинских войск, привел цитату из манифеста Екатерины II от 7 июля 1762 года, где «неудобоносимые обряды» ее мужа отменялись¹⁹. На самом деле автор также продолжает описывать традиционные представления общества об идеях и действиях императора Павла I.

Справедливо отмечено, что прусская школа имела влияние на поиск и создание своей опоры будущего императора. Но такие сравнения больше приобретали политический характер, отражали противоречия между двором Екатерины II и двором цесаревича Павла Петровича. Однако суть явлений снова становится не раскрытой.

Приведем мнение исследователя А.В. Гаврюшкина, считавшего, что император Павел I вовсе не был «пруссофилом»; для него был важен прежде всего порядок и дисциплина. Историк писал в своей работе, посвященной биографии графа Н.И. Панина, который являлся одним из воспитателей цесаревича Павла Петровича: «В тогдашней Пруссии, по мнению всей Европы, государственные учреждения и армия содержались в образцовом порядке. Им подражали везде, поэтому трудно осуждать Павла за то, что он, подобно другим монархам, стремился перенять у Фридриха II полезные нововведения. Другое дело, что полезное, с точки зрения Павла, не всегда оказывалось таковым в действительности»²⁰. И вновь повториться похожая история, связанная с влиянием и симпатиями к Наполеону Бонапарту и его проводимым реформам в армии даже во время Отечественной войны 1812 года.

Известный историк Е.И. Юркевич, специалист в области военной истории Павловской и Александровской эпох, приводил следующий пример: «кроме прусского опыта Цесаревич активно использовал опыт французской артиллерии, реформированной в 1760-х гг. “отцом французской артиллерии” генералом Жаном-Батистом Грибовалем, а также все лучшее, что было наработано в русской полевой артиллерии»²¹. Судя по всему, императору Павлу I было важно найти в существующих порядках те идеи и принципы, в которых монарх мог увидеть возможность создания прочной армии как части сильного государства. Сначала в Гатчине император развивал собственные идеи, воплотившиеся затем в его преобразованиях.

Следует отметить, что идея государственности как в прусском, так и во французском вариантах, императора Павла I не устраивала. Известны следующие указания императора, как «Распоряжение императора Павла об улучшении русскаго языка» и «Высочайшее повеление 1797 года об изъятии из употребления некоторых слов и замене их другими»²². Для императора идея порядка и практичности дела была характерной чертой государственной политики.

Так, император Павел I писал К.А. Куракину, который занимал в то время пост петербургского губернского прокурора: «…по каким бы то ни было делам изъяснялись самым чистым и простым слогом, употребляя всю возможную точность и стараясь изъяснить лучше самое дело, а высокопарных выражений, смысл подменяющих всегда избегать!»²³. Многие бы современники и исследователи отнесли бы данный пример к чрезмерной мелкой регламентации. Однако в приводимом отрывке обращалось внимание на подход к делам, и закладывались принципы, при которых дела бы шли эффективнее.

Идея службы и порядка была основной составляющей в деятельности графа А.А. Аракчеева, отразившаяся в предписаниях-программах, письмах-наставлениях и практической преобразовательной деятельности. Теория и практика закладывались в гатчинской школе. Отмечающееся пренебрежительное отношение графа А.А. Аракчеева к французским речам будет иметь именно политический, мировоззренческий характер.

Еще более показательно повеление императора Павла I о замене вполне определенных слов. Так, например, слова «пособие» заменялось на «помощь», «выполнение» на «исполнение». Следующие слова, как «приверженность» «Отечество», «граждане» заменялись, соответственно, на слова «привязанность или усердие», «Государство», «жители или обыватели», а слово «общество» вовсе «не писать».²⁴ Характерная подборка слов не является случайной и дело ни сколько в истории и этимологии данных слов. После начала Великой Французской революции прошло уже не менее шести лет, общественные настроения были весьма противоречивыми. Император Павел I, взойдя на престол, привносил свои идеи государственности через различные меры. Это коснется и образа власти императора.

С одной стороны, при восшествии на престол, Павел Петрович провозгласил традиции самодержавия императрицы Екатерин II. С другой же, перезахоронение останков императора Петра III являлось не просто желанием следовать политике своего отца. Тем самым новый государь подчеркивал легитимность власти императора, как отмечал историк А.В. Скоробогатов, его «кровное и духовное родство» через императора Петра III с великим предком Петром Великим²⁵.

На престол вступил новый император, который давно готовился к преобразовательной деятельности со своей командой. Не бесспорны некоторые позиции, которых придерживается исследователь А.В. Скоробогатов²⁶. Следует отметить его оригинальный подход к пониманию власти императора Павлом I, проявившейся, по мнению историка, на законотворчестве нового монарха.

Итак, при всех устоявшихся представлениях, важно подчеркнуть, как сам поиск императором Павлом I вектора развития российской монархии, так и его стремление познать сущность правления и реализовать собственные взгляды на государственную политику сначала в Гатчине, а затем во всей империи.

При изучении устройства и реальной практики Гатчины прослеживались определенные тенденции. Например, одна из них характеризовала конкретное отношение к идеям и правлению Павла I различных групп из гвардейской среды, придворных кругов и потомков, придерживающихся диаметральных общественно-политических взглядов.

Довольно интересную характеристику дал императору Павлу I историк В.О. Ключевский. Историк пишет, что «инстинкт порядка, дисциплины и равенства был руководящим побуждением деятельности этою императора, борьба с сословными привилегиями — его главной задачей. Так как исключительное положение, приобретенное одним сословием, имело свой источник в отсутствии основных законов, то император Павел начал создание этих законов»²⁷.

Сложно согласиться со знаменитым историком, что настолько кардинально император Павел I был настроен к сословиям, преимущественно дворянству. Заслуживает внимание проблема роли дворян как поддержки, столпа, на котором держалось самодержавие. Любые изменения и настроения в дворянских кругах отражались на политике императоров и на устройстве государственного строя Российской империи, являвшимся, выражаясь словами историка Н.М. Карамзина, «палладиумом самодержавия»²⁸.

В выстраивании политического курса у императоров всегда возникали проблемы, с одной стороны, формирования кадрового аппарата, с другой стороны, выстраивания механизмов взаимодействия различных ветвей власти при всей пестроте состава и разнообразия взглядов служащих.

Таким образом, особенно метко подчеркнул в своих записках публицист П.А. Вяземский качественную характеристику графа А.А. Аракчеева как государственного человека: «он был одинок в обществе, не примыкал ни к какой партии влиятельной или ищущей влияния, следовательно, не мог быть орудием какого-нибудь кружка; не мог быть и его главою». Данная немаловажная деталь проясняет и определенные настроения среди дворян к графу, а также подводит к вопросу о роли графа в государственном управлении, истоки которого были заложены в Гатчине.

Историк А.А. Левандовский так писал о государственной деятельности графа: «Я не знаю ему равных. У него просто бульдожья хватка. Он производит очень сильное впечатление баллистической ракеты, запущенной по заданной траектории. От него идет волна удивительной энергетики — черная она, белая, хорошая, плохая — об этом можно рассуждать и спорить, но что это человек сильный, с выдающимися, вполне определенными качествами — это несомненно»²⁹.

Цельность и энергетика образа А.А. Аракчеева определяется, прежде всего, тем фактом, что судьба этого человека представляла собой сочетание сразу трех исторических эпох — царствования императрицы Екатерины II, императора Павла I и императора Александра I. При всех противоречиях эти периоды логично связаны и преемственны, что и показывает изучение государственной деятельности графа А.А. Аракчеева и его личностного развития. Более того, реформы государственного управления, развернувшиеся при императоре Николае I, имели глубокие корни в предыдущем периоде истории Российской империи.

Исторический образ графа А.А. Аракчеева неизбежно вбирает в себя ряд положительных и негативных черт, оказывается на пресечении противоположных мнений. И за этими мнимыми весами исторического правосудия зачастую не просматривается ни сущность явления, ни процесс, ни эпоха, ни связь с современной действительностью. Впрочем, даже самые скептически настроенные историки оказываются под влиянием величия этого образа.

Павел Рыженко. Вторая присяга (фрагмент). 2013 г.

Парадоксы исторической памяти о событиях Гражданской войны в России.

Вячеслав Черемухин

2020 год оставит в представлении современников свой неизгладимый отпечаток не только переживаемыми событиями, но и тем, как на глазах нескольких поколений одновременно изменилась оптика отражения реальных событий. После известной всему миру «Войны в Заливе» 1993 года, когда американские военные силы, поддерживая жителей Кувейта, вытеснили иракские войска под командованием президента Саддама Хусейна, философ Жан Бодрийяр возразил всему миру, что это была «война, которой не было». После Второй мировой и Холодной войн, «то, что там делят Америка, Саддам Хуссейн и страны Персидского залива, это и есть труп войны», — написал француз³⁰

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Аракчеев: свидетельства современников / Сост. Е Е. Давыдова, Е.Э. Лямина, А.М. Пескова. М. 2000. С. 256.

2

Рылеев. К.Ф. К Временщику // Полное собрание стихотворений. Л., 1971. С. 45.

3

Аракчеев: свидетельства современников… С. 264.

4

Кизеветтер А. А. Император Александр I и Аракчеев в их взаимоотношениях // Огни Кузбасса. №1. 2002. С. 91.

5

Кизеветтер А. А. Указ. соч. С. 122.

6

Аракчеев: свидетельства современников… С. 233.

7

Там же. С. 353.

8

Аракчеев: свидетельства современников… С. 362.

9

Гатчина при Павле Петровиче цесаревиче и императоре. СПб., 1995. С. 16

10

Там же. С. 16.

11

Гатчина при Павле Петровиче цесаревиче и императоре. СПб., 1995. С. 201-202.

12

Аракчеев: свидетельства современников… С. 200.

13

Вигель Ф.Ф. Записки. СПб., 1928. С. 22.

14

Шильдер Н.К. Император Павел I: историко-биографически очерк. СПб., 1901. С. 189.

15

Там же. С.193.

16

Там же. С. 223.

17

Русская старина. 1876. Т. XVI. C. 6.

18

Саблуков Н.А. Записки Н.А. Саблукова о временах императора Павла I и о кончине этого государя. Лейпциг, 1902. С. 45.

19

Шумигорский Е.С. Император Павел I: жизнь и царствование. СПБ., 1907. C. 56.

20

Гаврюшкин А.В. Граф Никита Панин. М., 1989. С. 151.

21

Юркевич Е.Ю. Военный Петербург эпохи Павла. М., 2007. С. 29.

22

Русская старина. 1871. Т. III. C. 531-532.

23

Русская старина. 1871. Т. III. С. 531.

24

Русская старина. 1871. Т. III. С. 532.

25

Скоробогатов А.В. Образ власти в годы правления императора Павла Первого // Материалы конференции «История в XXI веке (май 2001). М., 2002. С. 216.

26

Скоробогатов А.В. Государство и общество в идеологии и политике императора Павла I. Казань, 2004.

27

Ключевский В.О. Курс русской истории. Т.3. М., 2002. С. 150.

28

Карамзин Н.М. Записки о древней и новой России. М., 2002. С. 25.

29

Левандовский А.А. Аракчеев: «Без лести предан» // Знание-сила: ежемесячный научно-популярный журнал и научно-художественный журнал. — 2011. — № 3. — С. 95.

30

Бодрийяр Ж. Дух терроризма. Войны в заливе не было. [пер. с фр. А. Качалова]. — М.: РИПОЛ классик, 2016. С. 13.