Грубый секс и нежный бунт

Вячеслав Прах, 2020

Двое прилетают на юг Франции. Влюбленные друг в друга, влюбленные в свой единственный день. Этот день – их «минута, ставшая веком счастья». Он думает, что страсть спасет его душу от кризиса смыслов. Она думает, что он станет одним из множества удовольствий жизни. Но это лишь начало пути, и пройдет по нему не каждый. Любовь – это всегда риск. Не попробовав, не узнаешь; не нырнув глубже, не поймешь ни себя, ни того, кто рядом; не рискнув, никогда не испытаешь счастья. В мире так много обмана, поэтому в сексе мы ищем честность… Книга – бунт. Книга – запретное наслаждение. Книга – откровение тела и тайна души.

Акт 2. Нежный бунт

С этой личностью, с этой женщиной, явившейся из ниоткуда так спонтанно — настоящий кирпич с красивым бантом, падавший с небес на голову, но на самой макушке решивший застыть на месте, — было о чем говорить, было о чем спать. Всегда. С ней можно было просто разговаривать и получать настолько яркий умственный оргазм, что сексуальность ума больше никогда не подвергалась никаким сомнениям.

Ум сексуален. Это правда.

Мы познакомились с ней случайно, когда я заказывал кружку хорошего немецкого пива в одном удивительном кафе возле озера. Это была Москва… Большая и шумная, но в этом месте — маленькая и тихая.

Она сидела за столиком, пила лимонад и смотрела на озеро, а когда заметила меня и взглянула мне в глаза, вдруг спросила: «Вы наблюдатель?»

В тот миг мне подумалось, что все наше знакомство сведется к тому, что мы выпьем, улыбнемся друг другу, расскажем какие-то «интересные» истории из жизни, быть может, увидим обнаженные тела друг друга, насладимся ими и забудем обо всем так же спонтанно, как произошла эта встреча.

Но я еще никогда так по-крупному не ошибался! И кирпичу, застывшему на макушке моей головы, не суждено было вернуться обратно на небеса.

Мы разговаривали с ней о многих вещах. Если не обо всем. Я беседовал с ней на такие темы, которые не обсуждал ни с кем и никогда. Да, я наблюдатель. Не мужчина мечты, не писатель, не человек, занимающийся высоким искусством, хотя определение Ренуара подходило мне в наибольшей степени. Но если смотреть истинно, в самую глубь: я — наблюдатель. Я тот, кто наблюдает и познает. Анализирует и чувствует. Всё так.

На вопрос: «С чего вы вообще это взяли?» — она ответила: «Это очевидно для наблюдателя».

Я даже представить себе не мог, в какой океан вынесло мой плот.

Мы заговорили о красоте — мне показалось, что женщина, которая разглядела во мне наблюдателя, в ней разбирается.

Я спросил:

— Как вы считаете, внешняя красота человека может быть отражением красоты его души, и напротив: уродство — отражением внутреннего уродства?

— А что вы полагаете красивым? — ответила она вопросом на вопрос.

— В самом обыденном и доступном понимании — красивое лицо.

Она пожала плечами:

— Понятие идеала красоты возникло в Древней Греции и менялось неоднократно на протяжении истории человечества. В средние века женщины выбривали себе высокий лоб, сейчас делают пухлые губы, в индейских племенах для красоты увеличивают кольцами шею и вставляют предметы в губы и уши… Знаете, я считаю, что внешность человека с возрастом все больше становится отражением его образа мышления, чувств. Выражение лица, взгляд — да, являются зеркалом души. Но красивым люди считают разное. Кто-то видит красоту в Ренуаре, а кто-то предпочитает современное арт-искусство. О вкусах не спорят.

Ее было необычайно интересно слушать… В тот момент, когда я впервые увидел ее, мне показалось, что она похожа на Деву — своей стройностью, своими пухлыми губами, своим образом. Но это было лишь первое впечатление, обманчивое; и после того, как я услышал ее голос, увидел ее манеру поведения, то, как она пила лимонад, я понял, что ошибся.

Мне не хотелось больше ни в ком находить Деву, потому что насколько знакомство с ней получилось роковым и незабываемым, настолько же — губительным и болезненным. Если убрать из меня всего одно качество, вынуть его из меня и уничтожить — а именно влюбленность, неконтролируемую влюбленность в человека, — я мог бы быть прекрасным любовником и прожигать свою жизнь, наслаждаясь прелестью женских тел и порочной чистотой их душ. Но если вынуть влюбленность, то, полагаю, страстности такой бы я лишился — это уже был бы не я.

— Забавно, что вы заговорили о Ренуаре. Я вижу красоту в личности Ренуара, в его биографии, она для меня интересна, познавательна и даже местами поучительна, я нахожу красоту в том, кем он был, но не в его работах. И другие художники меня интересуют по схожему принципу. Я изучаю их биографии, истории их жизни, их путь. Но их произведения мне совершенно не интересны. Пусть даже меня считают безнравственным.

— Я так не считаю.

— А в чем находите красоту вы? — обратился я к ней.

Что-то в ней было такое, чего не выразить словами — такое чувство, словно видишь человека, смотришь в него, но в то же время не видишь ничего. Очень трудно оказалось заглянуть в нее, и этому было только одно объяснение: она не хотела, чтобы я в нее заглядывал. Почему?

— Нужно подумать… Если мы говорим о людях, то, несомненно, — в чертах характера, таких как уверенность в себе, в своем выборе, в своих целях. Мне нравится, когда человек умеет принимать решения, в нем чувствуется спокойствие и верность своему выбору. Внешне это может проявляться во взгляде, в походке, в жестах, отчасти — в фигуре. Я считаю, что заплывшее жиром тело — это неуважение к себе. А если брать внешность, то кривой у человека нос или ровный — не имеет для меня никакого значения. Красота внутри человека. Я, как и вы, изучала биографии, но люди столько раз переосмысливают свой жизненный опыт… Если бы я писала книгу, в ней было бы несколько непохожих друг на друга линий жизни и только в конце стало бы ясно, что все эти линии принадлежат одному человеку, а не разным людям.

— Да, вы правы. Особенно в том, что касается переосмысления. Я раньше даже боялся менять свою систему ценностей, мне казалось, что я всегда должен хранить ей верность. Но со временем понял, что именно таким образом происходит человеческий рост. В случае со мной это выражается в том, что в моих книгах появляются мысли, противоречащие друг другу, я будто спорю с самим собой и своими прежними взглядами. Кстати, я в каком-то роде писатель-порнограф. Не думаю, что вы читали мои книги, хотя их можно найти в каждом книжном Москвы.

Я ненадолго замолк, а затем понял, что хочу задать этой таинственной женщине, явившейся из ниоткуда, один давно волнующий меня вопрос:

— Как вы считаете, когда человек свободен, не в отношениях, но в нем очень много сексуальной энергии, стоит ли ему постоянно выплескивать эту энергию на других людей, чтобы получать удовлетворение, или нужно направлять ее в творчество, работу, не давая ей касаться тех, кто оказался рядом?

Она мазнула по мне взглядом.

— Забавно, я сама сейчас изучаю эту тему. Секс — это все-таки про совместимость личностей, а иначе «о чем мне с тобой трахаться?».

Я улыбнулся:

— Тоже смотрел этот фильм.

— Я считаю, что секс в мозгу. Чем глубже и многограннее человек, тем ярче и эмоциональнее секс.

В этот момент с моим телом начали происходить странные вещи. Внутри появился трепет, некое… наполнение. Член затвердел. Я сам и не понял, с каких это пор секс появился в моем мозгу. Мысленно я сказал себе что-то вроде: «Ну почему этот человек — женщина? Почему не мужчина, с которым можно холодно и отстраненно порассуждать о вещах? Без эрекции, без желания владеть чужим телом».

— В мозгу? Не знаю, возможно. У меня по-другому: самый яркий и запоминающийся секс всегда случался с теми, с кем поговорить было почти не о чем, а заниматься любовью — это все. — Я на секунду прервался, потом добавил: — Странно все это рассказывать незнакомому человеку…

— Секс для мужчины и женщины — это совершенно разные, хоть и комплементарные, дополняющие потребности. Женщина порой хочет отдаться, быть желанной, хочет, чтобы ее взяли. Мужчина наоборот — хочет взять. Как только женщина становится слишком агрессивна в своем сексуальном желании — мужчина сбегает. Нормальный мужчина, не невротик. Если грубо, но правильно сформулировать мысль: ему хочется трахать, — из ее уст это слово прозвучало сексуально, — а не быть трахнутым. Из этого следует, что сексуальная энергия — вовсе не энергия. Это потребность. Энергии в человеке может быть много, но за ней стоят нужды и мотивация. Обилие сексуальной энергии у женщины — это потребность быть желанной в разных ипостасях: в роли миловидной и нежной девочки, развратной шлюхи или обольстительной искусительницы. Женщина находит себя в стольких ролях, сколько она в состоянии увидеть в себе. Поэтому сексуальная энергия — это масштаб личности.

Я ощутил, что все во мне откликается на ее слова. Она не боится говорить прямо и открыто, она не стыдится быть собой… Это было неописуемо красиво, в ее словах я нашел для себя истину.

Она немного помолчала, затем продолжила:

— Мужчина хочет разнообразия. Ему скучно каждый день надевать одну и ту же одежду, употреблять одну и ту же пищу. Сегодня ему хочется девственницу, а завтра шлюху. Чем энергетически сильнее мужчина, тем бóльшим количеством «типажей» он желает обладать. Мужская сексуальная энергия — в обладании; таким образом он обретает для себя подтверждение своей силы. Это и мотивация, и потребность. Обычный мужчина может довольствоваться одним типажом, одной ролевой моделью. Мужчина, чья личность масштабна, хочет разнообразия. Вот только готов ли он увидеть в одной и той же женщине, которая живет рядом с ним, и шлюху, и скромницу? И готова ли она быть для него разной?

Тем временем мы прогулялись к озеру, где никто не мог нас услышать. Я старался контролировать свое тело, ибо внезапно вставший орган мог вызвать некоторый конфуз.

— Если вы будете писать об этом книгу, предлагаю название: «Забудь, какой я была вчера», — сказала моя незнакомка со стаканом лимонада в руках.

Она была очень стройная, высокая, всего на несколько сантиметров ниже меня; темные волосы, ровная осанка. Взгляд… пронзительный взгляд, словно это она берет меня, а не я ее.

Я почувствовал между нами разницу в уровне интеллекта, в уровне самообладания, в возрасте. Она выглядела старше меня лет на пять-семь. Ее загадочность, ее ум пленили меня.

— Название покупаемое, — улыбнулся я.

— Секс — это про принятие, — сказала она после паузы. — Когда женщина достигает оргазма, то получает его от ощущения, что ее взяли и приняли в ее роли. Мужчина испытывает оргазм в силу своей уверенности, что он обладает такой «новой ролью», новой фигурой в его жизни, данным типажом женщины. По своей сути сексуальный акт — это акт взаимного принятия, а безусловное принятие — и есть любовь.

Я удивлялся тому, как спокойно она говорит о сексе. Обычно эту тему обсуждают шепотом и в близком кругу, а не в полный голос с человеком, которого видишь первый раз в жизни.

— Тут внутренний вопрос звучит так: «Любишь ли ты меня настолько, чтобы увидеть и принять, желать меня в разных ипостасях? Я хочу реализоваться и в своих самых темных, и в самых светлых ролях, готов ли ты безусловно принять их все? Желаешь ли ты их все?» — развила она мысль. — Как я могу узнать, что мужчина желает меня и в таком проявлении тоже? Только когда я вижу, что он хочет меня! Все остальное — слова. А вот доверие зачастую требует доказательств, люди проявляются в действии. Эта область самореализации — секс, половой акт, обмен энергиями — нуждается в подтверждении (ты готова отдаться мне такому? ты готов взять меня такой?). И если мы имеем в виду отношения с одним человеком, близость, любовь, то секс — это сотворчество. Мужчина может сколько угодно говорить, что принимает меня разной, но на деле это выглядит так: «Дорогая, ты же серьезная взрослая женщина, что за мини-юбка?» И в этот момент я понимаю… Как вас зовут? Впрочем, не важно… Я понимаю, Автор, что такой он меня не хочет, такой он меня не принимает, такой он меня не любит и не готов взять. А любит ли меня человек, который готов принять только ту часть меня, которая ему импонирует? Нужны ли мне такие отношения, где мужчина любит во мне что-то одно, отвергая другое? Вот тут мы и возвращаемся к любви и масштабу личностей. Если мужчина готов вместить лишь крошечную часть меня, моей энергии, моей сути — он мне мал.

Она назвала меня Автором, ей не важно имя… Откуда в ней столько познаний? Кто она?

— Чувствую себя Дорианом Греем рядом с лордом Генри и Бэзилом в одном флаконе… не знаю, читали ли вы или нет. Это очень странно. — Я находился в некоем замешательстве, ибо… Ибо!

— Я понимаю, что вы хотите спросить. У меня очень большой и трудный жизненный опыт. Я не боялась жить, любить, вскрывать себя, как консервную банку, чтобы добраться до сути. С детства я была наблюдательной, возможно, поэтому и стала аналитиком.

Я глядел на нее, и мне казалось, она нашла все ответы на те вопросы, которые я задаю себе изо дня в день. Я не мог ее упустить. Не мог потерять.

Вдруг мне захотелось рассказать…

— Иногда, когда человек просто проявляет ко мне доброту и тепло, я начинаю влюбляться в него. Потому что этого не хватает. Хотя, если смотреть на вещи трезво, этот человек мне не нужен, мне нужно его тепло. И я знаю, что это не есть правильно — использовать человека, чтобы согреться самому, но другого пути не вижу. От этого я порой страдаю.

— Знаю. Мужчины часто признаются мне в любви и даже зовут замуж, но я не верю в такую любовь, потому что она вызвана лишь нуждой. В том, чтобы я их услышала и поняла. Это благодарность, а не любовь.

— Безусловно. Это благодарность и потребительство. Я пишу об утопии, мои книги считают утопией, но я верю в это. Я верю в великую любовь и великую истину. Хотя еще не встречал ни того ни другого.

— Любовь… Я считаю, что люди ищут полноты в другом человеке. Им хочется, чтобы был такой человек, в котором ты можешь поместиться весь, а не только малая часть тебя. Только тогда, когда масштаб человека, которого ты встретил, может тебя вместить, принять всего полностью, кажется, что это любовь. Но проблема в том, что можно внезапно обнаружить, что твой человек гораздо больше, чем ты. И ты сам вместить его не сумеешь. А мы растем… Кто-то растет быстрее, кто-то медленнее. Это истинная причина, почему люди расстаются. «Твой» человек перестал вмещать тебя, потому что однажды ты вырос или напротив — однажды стал слишком мал для него.

Мне нравилась она. С каждым словом все больше. Это было эгоистическое желание потреблять ее без остатка, но не тело. А ее истины, ее идеалы, ее суть.

Слишком ничтожно — спать с такой женщиной.

— Какой у вас знак зодиака? — спросил я.

— Я Водолей. И да, я верю в любовь. Я прошла долгий путь исследования этого чувства…

Что бы она ни говорила — все откликалось внутри меня. Я испытывал эмоциональный оргазм, наполняясь ею. Вникая в смысл ее слов. Мое тело будоражили самые разные эмоции: я хотел кричать от новых знаний, от радости. Делиться этими знаниями с миром. В том числе я хотел целовать ее тело и через поцелуи показывать ей свой восторг!

–…Как любить. Что такое быть любимой. Что такое быть счастливой. Я разделяю мысль, что один и тот же мужчина с разными женщинами будет вести себя по-разному. Потому что одна женщина станет для него миром, домом, а другая — нет. А еще я считаю, что понятия «мой человек», «родственная душа» очень размыты. Чтобы понять, кто тебе нужен, для начала надо узнать себя. Кто я?.. Чтобы любить другого — научиться любить себя. Чтобы обрести счастье в отношениях — научиться быть счастливым самому. Счастье, на мой взгляд, это большой труд. Труд над собой.

Мы стояли у озера. Сначала оба смотрели куда-то вдаль. Затем я перевел взгляд на ее профиль.

Сейчас говорила только она, а я слушал.

— Люди часто в поисках того, кто поможет им узнать себя — как в зеркале. Но на самом деле в таком случае в человеке они любят только самих себя. Это потребительская любовь. Настоящая любовь для меня рождается из желания дать. А взаимность обретается, когда это «дать» и «взять» между двумя людьми совпадает. Вам стоит наполниться самому, чтобы захотеть давать. Это путь через поиск нового ответа на вопрос «кто я?». Попробуйте посмотреть фильм «Весенние надежды» с Мерил Стрип.

— Я посмотрю. Скажите, как вас зовут?

Она ничего ответила, но в ее глазах я прочитал вопрос: «Как меня зовут, Автор?»

Муза…

Это было общение на интуитивном уровне. Когда не произносишь ни слова, но разговариваешь.

— Вы счастливы?

— Сейчас да.

Теперь она смотрела на меня, а я время от времени переводил взгляд на ее красивую, длинную шею.

— Я счастлива, но я знаю, что это временно и однажды мне снова придется обрести себя заново. Я всего лишь нашла то, какой мне нравится быть, и стала именно такой. Если брать в целом, то мне нравится быть разной, так же, как нравится есть разную еду, а не омлет и суп каждый день. И эта гармония со своим настроением и чувствами дает мне приятное ощущение свободы. К слову, вам может понравиться еврейское определение свободы: возможность самостоятельно выбирать цель и способ ее достижения.

— Я ценю свободу. И не могу без нее. Я обязан быть свободным всегда, ибо свобода — это часть меня… Да, мне импонирует еврейское определение свободы, — отозвался я и почти без паузы спросил: — Как вы считаете, почему великий Оскар Уайльд, с его масштабом личности, желал обладать подростками и юношами, а не женщинами? Это ведь нездоровое проявление сексуальной энергии. Или что это? Я не могу понять такого. У меня бывают разные мысли и желания относительно секса, но мне не хочется юношей и мужчин.

Еще какое-то время мы смотрели друг другу в глаза. Два океана, бездонных. Нет, вернее — океан и человек на плоту, в чьих глазах живет океан. Затем она вновь перевела взгляд за горизонт. Мне нравилась ее невозмутимость, она никогда не давала оценку происходящему. Только пыталась это объяснить. Это потрясающее качество, им могут обладать лишь истинные профессионалы-наблюдатели.

Я таким, увы, не являлся.

В ее глазах таились ответы. Ответы, которые мне не мог дать никто!

Я страдал от того, что не нашел подходящую мне истину. От того, что не нашел смысл моего существования. Не знаю, какие боги послали ее и есть ли они вообще, но она мне сейчас была нужна, как никогда, как никто другой…

И она ответила вновь:

— Во-первых, педофилия развивается у людей, которые сами психологически и социально незрелы. Они не осознают в полной мере, что уже взрослые. Это люди, не чувствующие свой возраст; часто они удивляются, глядя в зеркало или в паспорт. Удивляются тому, что они старше, чем сами себя чувствуют. Во-вторых, дети — это всегда искренность, мечты, доброта, много энергии. Мужчина не может сам родить, но ему хочется обладать ребенком. Как ему взять его? Если есть конфликт с женщинами, отторжение, связанное с психологическими конфликтами из детства, то тут единственный путь для мужчины — желать мальчиков-подростков. Когда женщина неискренна, она не дает мужчине необходимую энергию, и происходит обман: секс есть, а наполнения, что так необходимо мужчине, он не получает. Дети же не умеют врать…

Она немного помолчала. Давно выпив свой лимонад, теперь она просто гладила пальцами стакан. Я наблюдал за ее гибкими, изящными пальцами.

— Гомосексуализм и педофилия имеют разную природу; крайне редко желание обладать детьми имеет физиологические причины. Как правило — психологические. Которые уже в свою очередь отражаются на физиологии. Эти отклонения — еще одно подтверждение, что секс у человека в мозгу. Я не изучала историю детства Оскара Уайльда, но думаю, что он сам чувствовал себя как тот самый мальчик-подросток и хотел быть им.

После этого она перевела взгляд на меня:

— А вы хотели бы испытать множественный оргазм, как это происходит у женщин. Вас манит эта загадка, и вы надеетесь в сексе испытать через женщину то, что испытывает она.

Я не знал, что ответить. Будто неожиданный удар по лицу. Будто залезли в мою голову, вытащили оттуда мысли и озвучили их. Те мысли, которые я даже сам себе не озвучивал. Она права на миллион процентов. Но откуда она это знает?

— Откуда вы узнали? Да, постоянный оргазм не только когда кончаешь, а всегда. Снова и снова! Много раз. Я хочу это в себе открыть, понять…

— Анализируют мужчины. Женщины чувствуют и знают, — улыбнулась она своей загадочной улыбкой. — Оскар Уайльд, полагаю, хотел получить то, что было у мальчиков-подростков и не было у него. Его манила эта потребность, вероятно, он был ею одержим. Он хотел обладать ими, чтобы восполнить ее. Это могла быть сексуальная неискушенность, искренность, страх перед меняющимся организмом, перед гормонами, мешающими думать.

— Кстати, Уайльд был высокого роста, почти два метра, — заметил я. И подумал, что да, такой рост не свойственен юному мальчишке, с которым, возможно, ассоциировал себя писатель.

— Хемингуэй писал, что лишь с возрастом мужчина освобождается от этой сексуальной жажды, этого «проклятия». А ведь мальчики-подростки, еще не познавшие сексуальности, не так зависимы от сексуальной энергии женщин. Возможно, Уайльд завидовал их свободе и пытался завладеть ею, восполнить ее в себе, так же, как вы хотите испытать множественный оргазм, доступный женщинам? Как считаете?

Она вновь улыбнулась.

Я хотел ее. Но не так, как обычно. Я хотел ее душу, нет — душу и мозг, мечтал завладеть ими. Но достать ее души своим органом мне не удастся. Ее нет в том месте, где положено быть душе. Положено… А с чего я взял, что она должна быть именно там? Прошлый опыт, возможно? Я понимал, что хочу обладать интеллектом и душой этой женщины. Во что бы то ни стало!

Желание обладать ее душой было гораздо сильнее, чем испытать множественный оргазм.

— Я люблю Хемингуэя как личность. — сказал я. — Мне близки его «Старик и море» и «Праздник, который всегда с тобой». И мне нравится ваш ответ, как и все ответы, которые я услышал до этого. Знаете, я с раннего возраста чувствовал в себе сексуальную энергию. Наверное, лет с пяти-шести. И я наблюдал за собой: как происходит эрекция, как мое тело откликается на женщин… Где-то лет в десять, точно не скажу, я смотрел на всех женщин вокруг, на их бедра, на их груди, на их губы — и хотел их. К двенадцати, бывало, я испытывал поллюцию, когда видел на улице, как женщина крутит бедрами. Не знаю, зачем все это говорю, но это правда. И с детства… — в этот момент я думал: говорить или не говорить, ведь это тайна, о которой не знает практически никто, о таком не принято говорить; но все-таки продолжил: — я слышал, как мои родители занимаются сексом. Мне было три или четыре года, но помню все явственно и в деталях, будто это было вчера. Это отложило на мне отпечаток. И это мне очень мешало.

— Почему мешало? — уточнила она.

— Они мешали мне спать. Мне не хотелось, чтобы отец ее… «насиловал», — тихо сказал я. — Мне казалось, что матери больно. Я не понимал, зачем это нужно.

Она внимательно выслушала, не перебивая, а затем предложила прогуляться до беседки, в которой не было ни души. Но был удобный большой диван и изумительный вид на озеро.

Я последовал за ней.

— Вот тут и кроется ваш страх, который вызывает у вас потребность доказать обратное. В каком возрасте вы узнали, что вашей матери было приятно с отцом, что она получала удовольствие, а не боль?

— Ни в каком, — сам того не ожидая, ответил я. Эта женщина входила туда, куда не входил еще никто в моей жизни. Ни одна моя влюбленность. Но это меня не пугало. Я сам ее туда впустил. — Я этого не узнал. Я блокировал и блокирую эти воспоминания даже сейчас.

— Возраст с восьми до двенадцати лет — это период формирования мировоззрения…

Первый раз, когда я ее перебил. Первый раз за всю нашу беседу (к тому времени мы уже сидели на диване и смотрели друг на друга):

— С восьми до двенадцати лет мне определенно хотелось иметь всех женщин на этом свете.

Она понимающе кивнула, переводя взгляд с моих губ на глаза.

— Вам кажется, что вы блокируете. На самом деле эти воспоминания очень влияют на вас. На все ваше поведение. Именно поэтому секс для вас так важен. Вы бежите от него, а он вас преследует еще сильнее. Я считаю, во-первых, нужно принять сами воспоминания, страх перед сексом. Потому что тогда, в детстве, вы испугались. И тщательно скрывали то, что узнали. То, что вы услышали, стало серьезным потрясением, но вы боялись задавать вопросы. Табуированность этого опыта сделала его сакральным для вас. — Она в задумчивости поводила пальцем по губам. — Во-вторых, вы все время пытаетесь доказать, что вашей матери было хорошо, повторяя поведение отца. Потому что он мужчина. И приближаясь к этому страху причинить женщине боль, вы сами себе хотите ответить на вопрос: было вашей матери больно или приятно? Секс приносит вам удовлетворение и в то же время облегчение — когда вы видите, что женщине он доставил удовольствие. Потому что в этот момент вы истинно убеждаетесь, что матери тогда было не плохо, а совсем наоборот. А также в том, что «мой отец хороший, и я, как мужчина, хороший, ибо я идентифицирую себя с ним. Я принимаю себя мужчиной и принимаю свое желание сексуально обладать женщиной».

Я чуть не расплакался. Мне было мучительно и приятно одновременно. Мучительно от того, что вскрыли рану, которую я прятал под замками в темной бездне моего мрака. Приятно от того, что меня поняли. Единственный человек в моей жизни, который сумел докопаться до сути. Сумел прикоснуться к тому, к чему не прикасался никто.

— Если вдруг женщине плохо с вами в постели, то у вас пропадает всякое желание, вы чувствуете себя разбитым и даже подавленным. И трудно себя убедить, что дело в ее фригидности и комплексах, потому что на вас накатывает чувство вины, словно вы узнали, что на самом деле вашей маме было тогда неприятно и больно, а вы, как мужчина, следуя деяниям своего отца, поступили плохо.

Все, что я смог выдавить из себя:

— У меня нет слов…

— Не нужно никаких слов. Примите. Вот почему в возрасте восьми-двенадцати лет вам хотелось обладать всеми женщинами. Вы всего лишь познавали мир и искали ответ на вопрос: как чувствовала себя ваша мать. Вы объявили войну своему страху быть плохим. Потому что поняли, что вы мужчина. Это маленький бунт.

— Но почему мне иногда доставляет удовольствие грубый секс, когда я делаю женщине больно своей грубостью? Потому что в этот момент я выступаю в роли своего отца, каким я его видел в четыре года?

— Все верно. Именно поэтому. Грубый секс вам нравится, возбуждает вас, потому что через него вы доходите до грани. До грани и/или удовольствия, когда этот страх/вопрос обостряется в вашем мозгу, то вызывает особенно острые эмоции. Ваш секс тоже в вашем мозгу, Автор.

Я долго глядел вдаль, на темную воду, прежде чем задать следующий вопрос:

— Скажите сейчас честно: вы увидели во мне что-то такое, что импонирует вам?

Она снова улыбнулась. И сказала, не задумываясь, будто всегда знала ответ:

— Мне импонирует ваше желание творить. И узнавать.

— Неожиданный ответ, хотя очень справедливый.

Мне хотелось, чтобы она сказала что-то вроде: «Вы мне нравитесь. Вы необыкновенны»… Я благодарен ей за честность.

— Мужчина — всегда творец, — добавила она после непродолжительной паузы.

Я медленно наклонил голову, соглашаясь.

— В моих утопических мечтах женщина — есть вдохновение. Но я об этом начал забывать в силу того, что «бытие определяет сознание». Я начал соглашаться на то, что женщина, живущая со мной под одной крышей, — это послушная, добрая, хозяйственная, любящая и сексуальная рабыня. Она безусловно была одно время моим вдохновением, я много творил, но потом все угасло… В последнее время я выбираю женщин, с которыми хочу просыпаться каждый день, по принципу «она меня любит, она меня хочет, у нее красивое лицо, у нее добрая душа, она мне подходит, она достойна меня, а я достоин ее». Со временем она начинает готовить мне рагу и печь апельсиновый пирог, но мне не нужно ни ее рагу, ни пирог. Я хочу голодать рядом с ней. Почему?

Она ничего не ответила на это. Мы решили помолчать и послушать шелест листвы у озера. Темнело. Холодало. Мне хотелось ее обнять, но я не обнимал. Это был не страх, однако я не знаю, что не позволило мне этого сделать; мы ведь чужие и, быть может, завтра станем для друг друга еще меньше, чем никем.

И вдруг она сказала нечто такое, от чего у меня волосы встали дыбом. Выходящее из ряда вон! Не иначе как прочитала мои мысли…

— Большинство мужчин желают от женщины любви в виде поглаженных рубашек и ужина, приготовленного вовремя. Вот они и получают жен, которые гладят их одежду и готовят им еду. На самом деле женщина тоже выбирает, когда наблюдает, что мужчина будет делать с ее энергией. Каким образом будет расходовать ее. Один построит большой красивый особняк, другой сольет в унитаз. От вторых женщины уходят. Вот вы, к примеру, напишете роман. А Пикассо нарисовал бы картину. Куда приятнее отдавать энергию мужчине, который сотворит из нее что-то вечное.

Она будто снова заглянула в меня, словно знала, какой вопрос в этот момент меня интересует больше всего.

Я не знаю, кто она, умеет ли она читать мои мысли, но то, что она одна из самых значимых фигур на данном отрезке моей жизни, — это факт. И ее нельзя ни за что потерять! Ибо я — художник, а она муза.

— Мне не нужны наглаженные рубашки и вкусный ужин. Я могу заказать еду на дом либо приготовить ее сам, могу вообще несколько дней не есть. Еда не делает меня счастливее. — Я улыбнулся и добавил: — Такое ощущение, будто читаю еще не написанный роман.

Сгустились сумерки. Я последовал примеру моей незнакомки и взял стакан лимонада; мы сидели в беседке, глядя на утопающий в озере закат цвета Марса, становившийся в этот миг частью озера. Время от времени мы смотрели друг другу в глаза. Какого цвета у нее были глаза? Мне кажется, темные. Но не точно — я не смотрел на их цвет. Я смотрел через их цвет. Сквозь него. Туда, куда она позволяла мне смотреть.

Конец ознакомительного фрагмента.