История Кыштыма

Вячеслав Лютов

Кыштым – один из старейших городов Южного Урала. Здесь пересекаются несколько исторических эпох: от демидовских заводов и становления уральской металлургии до нашей современности. Это перекресток творения рук человеческих и удивительной по красоте первозданной природы, многогранная история людей и событий. Новая книга – наиболее полный на сегодня свод фактографического материала по истории этого удивительного города.

Новые владельцы

Л. И. Расторгуев. «Кыштымское дело» на царском столе — восстание Клима Косолапова. Г. Ф. Зотов и П. Харитонов. Ефим Черепанов в Кыштыме. История строительства Белого дома. Тайны кыштымских подземелий.

Л. И. Расторгуев

Новый владелец — купец 1-ой гильдии Лев Иванович Расторгуев — был доволен сделкой и новым хозяйством. Под его начало перешло сразу несколько заводов: Каслинский, Шемахинский, Нязепетровский, два Кыштымских. Только в поселках Верхнего и Нижнего Кыштыма проживало 18 тысяч человек. Вместе с заводами ему были проданы села Рождественское, Воскресенское, Губернское, деревни Беспалово, Смолино, Григорьевка, Знаменская, Клеопинское, а также Сорокинская судовая пристань на реке Уфе.

Сам Расторгуев начинал мелким служащим в лавке вольского купца В. А. Злобина, державшего винные откупа, — и поднялся за счет торговли спиртным. Только на Среднем Урале Л. И. Расторгуев, откупив себе право торговли спиртным, открыл сразу 100 кабаков и нажил миллионное состояние, которое и вложил в Кыштымские заводы.

В 1810 году новокупленными заводами был получен правительственный заказ на выпуск ядер, бомб, картечи и гранат в связи с подготовкой к военным действиям против Наполеона.

Л. И. Расторгуев развернул дело с размахом, расширяя и модернизируя металлургическое производство. Свободные средства были — и не только за счет производства. Заводчик весьма умело обходил законы, занижая, как сказали бы сегодня, налогооблагаемую базу. Часть продукции оставалась неучтенной и продавалась контрабандно. Кроме того, Л. И. Расторгуев в обход строжайшего запрета правительства на добычу золота, что являлось государственной монополией, стал добывать его в районе таежной речки Сак-Елги. В 1812 году частным лицам все же разрешили добычу, но под строгим правительственным контролем и с обязательным налогом на прибыль. Но сколько золота прошло через руки Л. И. Расторгуева на самом деле, вряд ли кто сможет сказать.

Кстати, в том же 1812 году министру финансов было сообщено, что на Кыштымских заводах появились фальшивомонетчики. Из Оренбургского губернского правления на заводы для секретного следствия был отправлен коллежский асессор Угличинин. Ничего путного из этого следствия не вышло — но заводской исправник, как указано в донесении, «не допустил Угличинина до Кыштымских заводов и, быв в пьяном виде, оказывал ему разные грубости и обиды, а напоследок приказал взять его под караул, чрез что отнял у него средства к открытию виновных в выпуске фальшивых денег…»

Лев Расторгуев сделал особую ставку на старообрядцев — не только в силу своей личной причастности к раскольникам. Да, приобретя заводы, он прежде выстроил часовню в Каслинском заводе, а затем, в 1811 году, «профинансировал» старообрядческий монастырь на Сунгуле, который за четверть века стал одним из крупнейших центров на Урале. Но главный расчет оказался в другом — старообрядцы, как правило, были при деньгах, а потому всегда можно было воспользоваться старообрядческими торговыми капиталами в качестве ссуд. К тому же старообрядцы с их корпоративными связями на Севере, на Волге, в Сибири, в Москве на Рогожке помогали сбывать уральское железо, в том числе и «неучтенное», и становились, таким образом, крупными оптовыми скупщиками.

Новый хозяин бывал в Кыштыме наездами, предпочитая жизнь в деловом Екатеринбурге, где на Вознесенской горке велось строительство большого расторгуевского дворца. Заводами управлял один из его родственников, и управлял слишком жестко. Определенной продолжительности рабочего дня не было установлено, и люди работали с раннего утра до позднего вечера. Нормы работ заранее выставлялись невыполнимые, приказчики налагали большие штрафы и применяли физические расправы. Кроме заводских работ крестьяне бесплатно поставляли для заводских лошадей по 10 пудов сена каждый, по 5 пудов хлеба с каждой посеянной десятины земли. Были и другие повинности. Стоит ли удивляться, что именно здесь вспыхнут волнения мастеровых людей, а само дело ляжет на царский стол.

«Кыштымское дело» на царском столе — восстание Клима Косолапова.

Хронологию кыштымских волнений восстановить легко — благо, сохранился и опубликован журнал Особого комитета, организованного Александром I для ведения политических следственных дел. Причина волнений на Кыштымских заводах Л. И. Расторгуева оказалась не слишком нова. В 1819 году разразилась засуха, и все Зауралье, главный поставщик хлеба, оказалось на грани голода. Не изменилось особо положение и в последующие два года. Хлебные запасы в заводских магазинах были исчерпаны, а купить зерно на рынке было не на что, так как зарплата заводским рабочим задерживалась сверх меры.

18 февраля 1822 года заводские крестьяне написали исправнику Каслинского и Кыштымских заводов прошение: «Находясь мы в ведении господина своего уже с давнего времени и поныне, по распоряжению конторы все возложенные на нас заводские работы выполняем в самой точности без отлагательства, за которые не только надлежащей платы, но и пайкового провианта в свое время не получаем, отчего доведены до крайней с семействами своими бедности…»

Прошение осталось без ответа, и спустя полмесяца, в начале марта 1822 года кыштымские мастеровые, оставив самовольно заводские работы, явились в Екатеринбург с жалобою. Горное правление, нужно сказать, признало справедливость требований мастеровых и приняло дело к рассмотрению.

Дело рассматривалось по русскому обыкновению — долго и неповоротливо. 1 августа 1822 года Александр I утвердил Предписание, согласно которому, с одной стороны, заводчику Расторгуеву был поставлено «в непременную обязанность давать заводским людям такую за работу плату, чтобы они, невзирая на нынешнюю дороговизну, могли содержать и пропитывать себя с семействами безбедственно». С другой стороны, наказывались и ищущие справедливости мастеровые: «Главных зачинщиков своеволия /4 человека/ и неповиновения предать немедленно суду для поступления с ними по всей строгости законов. Остальных же затем 98 человек, следуя правилам полицейского исправления наказать… и водворить их с семействами на казенных Богословских заводах».

Это распоряжение о переселении и стало причиной активного возмущения рабочих. Как только в начале декабря для выполнения предписания прибыли в завод заседатель земского суда, заводской исправник, поручик этапной команды и отряд казаков, «мастеровые в многочисленности собрались перед заводскою конторою, имея под полами куски чугуна и каменья». Ситуация вышла из-под контроля сразу же. Заводской исправник Щедров был немедленно арестован, следом за ним под «крепкий караул» попали статский советник Федоровский и подполковник горной инвалидной команды князь Ураков. Руководила всем заводским неповиновением «мирская изба» под началом «главного зачинщика возмущения» Климентия Косолапова, «бойкого говоруна», как он назван в следственном деле, который, к тому же, пригрозил властям, что «под распоряжением своим имеет уже до 8 тысяч человек, а к обороне бунтующих собираются им разные орудия».

А вообще Клим Косолапов — личность для Кыштыма легендарная. Он был одним из первых ярких предпринимателей: торговал кыштымским железом на Троицкой ярмарке. Хотя сам «числился» кузнецом в приписных-крепостных работниках. В самом Кыштыме у него была лавка, и торговля шла бойко — к зависти других. Когда в 1820 году лавку обокрали, сумма ущерба составила 1512 рублей — неподъемные средства для рабочего-кузнеца.

Косолапов принадлежал к мелкой буржуазии, которая пыталась откупиться от заводских работ деньгами, а её принуждали нести феодальные повинности. Одно время Косолапов пытался перейти на службу в казенное ведомство и даже направил прошение царю. Это не увенчалось успехом. Вдобавок Лев Расторгуев, владелец завода, «давил» Клима Фомича все сильнее — торговый конкурент раздражал его напористостью в коммерции. В итоге Клим Косолапов и его брат Архип включились в 1822 году в кыштымское восстание.

На подавление открытого и организованного бунта «работных людей» в войсках не скупились. 6 февраля 1823 года прибыл Троицкий гарнизонный батальон численностью в 1000 казаков, следом за ним на Каслинский и Кыштымский заводы прибыли отряды из Перми и Верхнеуральска. Мятежные крестьяне были усмирены — кто наказан палками, кто плетьми. Самого Клима Фомича заковали в кандалы и отправили в Екатеринбурский острог, откуда он, кстати, бежал и даже скрылся в горах; но был застрелен при попытке его задержания. В память о первой «мирской избе» и ее руководителе одна из улиц Кыштыма носит имя Клима Косолапова…

Г. Ф. Зотов и П. Харитонов

Волнения на заводах стоили очень дорого и самому заводовладельцу — Льву Расторгуеву — он скончался 10 февраля 1823 года в Екатеринбурге от апоплексического удара. Когда восстали голодные крестьяне, Расторгуев как раз получил известия об открытии в его заводских дачах приисков, богатых золотом. Заводчик рассудил просто: пусть государево начальство и военная команда сначала усмирит рабочих, а потом будет видно.

Несколько иную причину смерти Расторгуева указывает в своих книгах по истории Кыштымских заводов Григорий Щербаков: «Намыв несколько пудов золотого песка (с открытых Соймановских приисков), Расторгуев помчался с ними в Екатеринбург ошеломить своим богатством свата Григория Зотова. После бесшабашной попойки, придя в себя, он обнаружил, что вместо золотого в мешок насыпан обыкновенный речной песок. Так сват „подшутил“ над своим родственником. Расторгуев не смог перенести этой „шутки“ и скоропостижно скончался».

Судя по архивным документам, за Львом Расторгуевым было неплохое богатство. К примеру, в 1823 году на Верхне-Кыштымском было выплавлено и выделано железа под сто тысяч пудов, на Нижне-Кыштымском — 36647 пудов. На Соймоновских золотых приисках, открытых в сентябре 1823 года, была построена золотопромывальная фабрика. В это же время были открыты Мариинский, Чернореченский, Березовский, Сугомацкий, Петромашкинский, Екатеринский, Согурский, Богородицкий, Александровский, Елизаветинский, Аннинский, Светлоозерский и Предтеченский прииски. На всех приисках за два-три года «было получено 44 пуда 25 фунтов золота».

При таком широком размахе золотодобычи не хватало рабочих рук на заводах. Заводской исправник доносил в Горный департамент: «Золотой промысел наследниц купца Расторгуева разделяется на два отделения: Каслинское и Кыштымское. Предполагается ежегодная добыча золота от 30 до 35 пудов. Промывка золота ведется в две смены: дневная и ночная. При промывке песком участвуют и девки, не моложе 15 лет».

После смерти Л. И. Расторгуева все это богатство перешло жене Анне Федотовне и двум дочерям, которые в свое время вышли замуж: Мария — за Петра Харитонова, а Екатерина — за Александра Зотова. После восстания мастеровых в 1822—23 годах заводы были взяты под казенный надзор и определен соответствующий чиновник. Однако отец Александра Зотова Григорий Федотович с помощью солидной взятки добился должности попечителя Кыштымских заводов, став управителем заводов, а по существу — единовластным хозяином: с 1823 по 1837 годы.

Он сразу же переехал из Екатеринбурга на Кыштымский завод и стал хозяином всего богатства дочерей Расторгуевых. Ни Петр Харитонов, ни Александр Зотов не вмешивались в управление заводскими делами. А их Григорий Зотов знал отлично, на зубок. Он сам начинал простым кричным мастером, крепостным, а затем дошел до управляющего Верх-Исетскими заводами Яковлева в Екатеринбурге, принеся своему хозяину прибыль в три миллиона рублей в год, за что и получил вольную — после чего и породнился с Расторгуевыми.

Григорий Зотов во многом выправил положение на заводах и даже добился возвращения их в частное владение. Для заводского люда это стоило очень дорого — жестокость по отношению к ним оказалась даже большей, чем прежде, и за Зотовым, с легкой руки писателя Е. А. Федорова закрепилось прозвище «кыштымского зверя».

Впрочем, у Зотова был, хотя и очень недолгое время, всемогущий покровитель — Александр I, приехавший осенью 1824 года в Екатеринбург и остановившийся в великолепном доме Расторгуева. Зотов имел высочайшую аудиенцию, причем, длилась она с «нарушением регламента» для таких встреч и для таких персон — слишком долго: более полутора часов. «В завершении разговора император как об этом сообщил Зотов, простил и повелел возвратить на расторгуевские заводы выселенных за волнения 90 человек заводских людей взамен на его, Зотова, поручительство «за доброе поведение этих несчастных, которые по возвращении всю жизнь будут благословлять имя великого нашего Монарха».

Неприятности у Г. Ф. Зотова начнутся уже при новом императоре Николае I — следственное дело по кыштымским волнениям было возобновлено. В Кыштым приехал флигель-адъютант царя полковник граф А. С. Строганов, провел целый ряд допросов, на которых мастеровые Кыштымских заводов показали, что и управляющий, и его приближенные «жестоко наказывают, и за маловажные проступки секут розгами и кнутьями, бьют по лицу, топчут и содержат в железах по нескольку недель». Граф «снял» и следы побоев — засохшие черные полосы и рубцы на спинах. Итогом стал акт от 13 сентября 1827 года, который граф Строганов представил в Петербурге:

«По смерти Расторгуева Зотов, угнетавший прежде заводских людей г. Яковлева, принял за наследников первого управление заводами в виде попечителя, не имея, впрочем законной и гласной доверенности… Со временем управления Зотова Расторгуевскими заводами весьма усилена добыча золота и усовершенствована выплавка железа, но не заведением новых машин или особенными средствами, а несоразмерным усилением работ, жестокостями и тиранством… Главным театром жестокости и притеснений служат золотые промысла (Соймоновские), где даже было заведено кладбище для скоропостижно умерших…»

Вывод был неутешителен: «Нигде не заметно следа отеческого христианского попечения о благосостоянии людей, которых здесь можно смело сравнить по скудным платам за работы с каторжными, а по изнурениям — с неграми африканских берегов…»

Впрочем, Харитонову и Зотову ставилось в вину не только жестокое обращение с рабочими, хищение золота, убийство беглых и прочие преступления. Продолжение следствия по Кыштымским заводам было обусловлено новой правительственной акцией — искоренением раскола. После восстания декабристов в 1825 году власти видели в раскольниках реальную политическую угрозу. Кыштымские управители Зотов и Харитонов принадлежали к расколу. Вспоминают, что, «когда тянулось их дело, то из Перми приезжали даже губернатор и архиерей сговаривать их перейти в единоверие, обещая прекращение процесса. Но уговоры не подействовали».

По распоряжению Николая I и тот, и другой в 1837 году были сосланы в Финляндию в город Кексгольм. Официальное обвинение оставалось прежним — за жестокость. Следом за этим последовал и разгром старообрядческих часовен, и гонения на самих старообрядцев. Вскоре Кыштымские и Каслинский заводы перейдут в государственное управление, что и станет итоговой точкой этого почти пятнадцатилетнего следственного дела.

Ефим Черепанов в Кыштыме

На таком историческом фоне в Кыштыме в середине 1830-х годов появится человек, чье имя всегда считалось прерогативой Нижне-Тагильского металлургического куста и предметом его особой гордости, — уникальный инженер-самоучка Ефим Черепанов.

В фондах Демидовского музея-заповедника Нижнего Тагила была найдена копия письма Главного Начальника Горных заводов Хребта Уральского к министру финансов от 30 сентября 1832 года о награждении Ефима Черепанова золотой медалью. Самое интересное в этом письме то, что известнейший на Урале механик Черепанов, оказывается, устанавливал одну из своих паровых машин в том числе на Верхне-Кыштымском заводе.

«… При обозрении заводов Хребта Уральского, я удостоверился, что везде на Урале крайне чувствителен недостаток в хороших мастерах по механической части. Но с тем вместе встречаются и отлично искуснаго в практической механике заводского служителя, Г.г. наследников Тайного Советника Демидова, Ефима Черепанова. Особенных склонности и способности его к разным ремеслам и преимущественно к механике замечены были в нем еще с самого детства… В 1820 г. он, для практики отправлен был Демидовым в Англию, а в 1825 г. послан был в Швецию.

Возвратясь оттуда на Уральские заводы, он в особенности доказал здесь свое искусство, устройством паровых машин. Первую устроил он в малом виде, при Нижнетагильском заводе;…другая при меднорудянском руднике, того же завода; третья тут же, в силу 40 лошадей, и четвертая в Кыштымском заводе наследниц Расторгуева, для вновь открытого медного рудника, в силу 30 лошадей…»

В архивных документах указывалось, что «администрация кыштымского завода Расторгуевых, видимо, решившая после волнений работных людей в 20-е годах более серьезно заняться вопросом улучшения заводской техники, обратились к администрации Нижне-Тагильских заводов с просьбой построить паровой двигатель для откачки воды из рудников…»

Паровая машина была установлена, по некоторым данным, на медном руднике Сак-Элгинского медеплавильного завода, вступившего в строй в 1837 году. Машина откачивала воду из двух шахт. В одном из «определений» заводской конторы за 1838 год говорится о применении парового двигателя «для откачки воды из двух шахт «по примеру тому, как ныне сделано в Кыштымских заводах при машине Черепановыми же устроенной…»

Ефим Черепанов застал уже основательно разросшийся город. Согласно документам XIX века в Кыштыме «домов обывательских деревянных при заводах Верхнем — 639, Нижнем — 83, селе Рождественском с деревнями — 405. Жителей во всех сих селениях мужского пола 2810, женского 3038». Отмечалось также, что «при Верхне-Кыштымском заводе для обучения детей имеется школа, в ней учителей 1, учеников 19. При оном же заводе церковь о двух этажей каменная…»

История строительства Белого дома

С именами первых заводчиков неразрывно связана история знаменитого символа Кыштыма — усадьбы Белый дом, которая будет «построена дважды».

Первые упоминания об усадьбе заводовладельцев Демидовых встречаются в ведомости, составленной в Кыштымской заводской конторе 4 ноября 1762 года: «…Дом господский о двух апартаментах складен собственными ж господина Демидова крестьянами из камня и кирпича в коем имеется 18 покоев. Покрыт сверху деревянным тесом, токмо внутри тех покоев еще совершенно недоделано. Около того дому двор, вокруг обнесен каменною стеною…»

Как видно из записи, Никита Никитич-младший, наученный пожаром на заводах, строил дом основательно. Но как внешне выглядела усадьба первоначально?

— В свое время каслинский исследователь В. М. Свистунов обнаружил в одном из дел Российского государственного Архива древних актов план и фасад первого каменного демидовского дома в Верхне-Кыштымском заводе, — рассказывает историк Г. Х. Самигулов. — Это было двухэтажное здание в стиле барокко. В оформлении фасадов дома использовался металл — чугунные колонны и балконные решетки со стороны двора, чугунные пилястры и решетки, имитирующие балконные ограждения, со стороны пруда, а также облицовка чугунными плитами верхнего края цоколя здания. Это была своего рода визитная карточка Демидовых — например, чугунная наружная терраса и чугунные лестницы, ведущие в сад, стали важной деталью оформления двухэтажного дворца Г. А. Демидова в Санкт-Петербурге.

Кыштымская усадьба тоже имела свою «статусность», что подтверждал путешественник и натуралист И. И. Лепехин, который посетил Кыштымские заводы в 1770 году. В своих заметках он писал, что «на берегу пруда возвышается двухэтажный каменный господский дом, обращенный лицом к пруду с оранжереей и садом», каменный забор замыкает комплекс в единое целое, а вершины башен венчают металлические флюгера в виде верблюдов — символа торговли. Господский дом отметит в своих заметках и П. С. Паллас.

Новые владельцы Кыштымских заводов — Расторгуев и Зотов — сочли усадьбу «скромной» и, затеяв капитальную реконструкцию, развернулись в полную силу, предпочтя классический стиль, который господствовал тогда в архитектуре. После перестройки значительно увеличилась площадь особняка: дом стал на этаж выше, расширился, к южному и северному фасадам были пристроены ризалиты, над центральной частью появился мезонин. Усадьбу украсили колонны и лепнина на фасадах.

Об этом памятнике архитектуры написано немало, но по-прежнему «белым пятном» остается имя автора. Дело в том, что пожар 1830 года уничтожил все документы, способные поведать правду. Ученые называют нескольких зодчих, причастных к рождению кыштымского шедевра. Так, по мнению искусствоведа М. Зыковой, его замысел мог принадлежать «архитектурному ученику» кыштымского завода тех лет Блинову-Михайлову или хорошо известному на Урале выпускнику императорской академии художеств зодчему Чеботаеву.

Бывший директор Кыштымского музея Любовь Михайловна Кузнецова называет имя зодчего Матвея Казакова: «Он много строил по заказу Демидовых в Москве. Вполне возможно, что кыштымский дом проектировал кто-либо из учеников Казакова, используя его работы в качестве аналогов. В ряде построек на Урале прослеживается именно казаковский стиль».

Наконец, существует легенда, что новый дом строился по замыслу и чертежам безвестного архитектора-каторжника, сосланного за критику царской власти, которого Лев Расторгуев, якобы за большую взятку, вызволил из острога для составления проекта и строительства дворца. После окончания работ зодчего снова отправили в Тобольскую тюрьму, хотя ему было обещано досрочное освобождение.

Зато в отношении человека, который уже завершал реконструкцию Белого дома, придав ему тот вид, который дошел до наших дней, мнения исследователей сходятся. Им был известный архитектор Михаил Малахов, выстроивший половину екатеринбургских особняков — возможно, он и «доводил до ума» прежнюю демидовскую усадьбу по аналогии с усадьбой Харитоновых-Расторгуевых в Екатеринбурге.

Об этом рассказывал А. М. Раскин в книге «Уральский архитектор Михаил Павлович Малахов»: «Перешедший к Расторгуеву Кыштымский завод с расположенной рядом усадьбой реконструировался Малаховым одновременно с казенным Каменским заводом. Коренной реконструкции и достройке подвергся главный дом усадьбы — Белый дом, а главные корпуса возведены заново. Между главным домом екатеринбургской усадьбы и Белым домом немало общего. Четырехколонные портики их боковых фасадов почти идентичны, очень близки по пропорциям аркады над центральными портиками. Многие формы Белого дома роднят его и с другими малаховскими постройками, в которых использованы любимые мотивы: двухчастные антаблементы, ступенчатые аттики портиков, лучковые арки, невысокий парапет над карнизом, на который опирается кровля. Ясно, что своим обликом Белый дом обязан Малахову. От старой постройки сохранились, по-видимому, лишь стены первых двух этажей. Третий этаж и мезонин над нам за портиком — уже малаховские. Относительно недавно были рахрушены оставленные Малаховым без изменений фланкирующие парадный двор старые постройки с башнями, придававшими всей композиции торжественный характер…»

Впрочем, в истории реконструкции есть еще одна загадка, на которую указывает уральский исследователь В. М. Слукин. Новые хозяева, перекраивая особняк, практически не тронули дворовые службы — например, оставили башни, фланкировавшие дом, и старое строение под хранение продуктов, которое называли лабазом — большой деревянный «сарай», долгое время напоминавший о Демидовых. Суть в том, что под демидовскими строениями были подземные тайники — вещь весьма ценная и полезная. Расторгуев, а за ним и Зотов не только сохранят и приведут тайники в порядок, но и добавят свои подземелья…

Тайны кыштымских подземелий

Новые владельцы, действительно, добавят в колорит Белого дома немало черных красок — вся усадьба будет пронизана сетью подземелий: от флигелей-башенок к центральному зданию и заводским цехам. Рассказывают, что подземные ходы сохранились и под заводским прудом, но как попасть в них — никто не знает.

В. М. Слукин в книге «Тайны уральских подземелий» рассказывал, что подвалы Белого дома и его служб имели массивные стены, обложенные кирпичом. В местах, где пол подвала понижался, открывались подземные переходы. В частности, из господского дома подземелья тянулись к башням и заводскому пруду. Ходы были выложены массивной кладкой из красного кирпича в человеческий рост и имели цилиндрические своды.

Любители подземных приключений, попадая в подвалы под демидовскими «сараями», натыкались на разные инструменты, горняцкие каелки, ветхое тряпье, кости, или на вросшие в землю обрубки мощных стволов с железными кольцами, намертво вделанными в дерево. Как указывает исследователь, тяжелое бревно с ввернутым кольцом — одно из немногих сохранившихся орудий пыток. «В глубоком подвале Белого дома (как знать, может быть, двухэтажном) жертвы сидели на цепях, дожидаясь своей участи. В кряжистой башне у пруда в подвалах с мощными цилиндрическими сводами была главная пыточная. Отсюда живыми не выходили, а мертвых, зашитых в рогожные кули, бросали в люк. По особому желобу скользили страшные рогожные кули в воду…»

Причины «попадания в подвал» могли быть самыми разными, и объяснять все лишь самодурством заводчиков — значит, подпитывать миф о «кыштымском звере». У каждого времени своя жестокость. Еще со времен Демидовых ловили и сажали на цепь, к примеру, рудознатцев, работавших на «чужих», чтобы выведать тайны месторождений. Позднее к ним добавились лица, подозреваемые в промышленном шпионаже в пользу конкурентов. В подземелья попадали и реальные преступники, и тем более отступники от дела, которые «много знали».

О наличии целой системы подземных ходов говорит известный спелеоархеолог Владимир Юрин. Например, есть предание о том, что заводчик Григорий Зотов мог нежданно-негаданно появляться из усадьбы прямо на заводе — словно из-под земли вырастал. Уже в наше время во дворе усадьбы наметились и появились крупные провалы — а это прямое доказательство существования подземных полостей.

Кстати, подземелья далеко не всегда «пропитывались духом кыштымского зверя», хотя мрачность свою не потеряли. Часть из них носила чисто прагматический, утилитарный характер. Например, под центральной площадью были устроены подземные каменные «амбары», где купцы и крестьяне, торговавшие на площади, могли хранить свой товар. Ныне амбары-холодильники закрыты, но вполне возможно, что в свое время они соединялись с подземными ходами под самой усадьбой.

Уже после суда над Зотовым и Харитоновым появилась легенда, что в тайных подвалах (и показывали на подвалы демидовских «сараев») заводчики завели чеканку фальшивой монеты и держали там взаперти на цепях опытных фальшивомонетчиков. Естественно, свидетели в таких делах не приветствовались…