Лабиринт времени. Фантазии на тему города К

Вячеслав Каминский

Лабиринт времени – это фантазия на тему города К. В ней переплелись правда и вымысел, настоящее и прошлое, исторические персонажи и придуманные автором. Она о первой любви, о дружбе и долге и о времени, в котором очень легко заблудиться. Фантастический рассказ «Объект» рисует перед нами очень непростую ситуацию в одной отдельно взятой семье. Как поступят герои рассказа? Что предпримут? Какие испытания их ждут? И действительно ли мы в ответе за тех, кого приручили…

Прогулка с философом

— Вам помочь? — Перед Игорем стоял сутулый худощавый старик в широкополой треугольной шляпе и сером плаще.

Он протянул ему руку в белой матерчатой перчатке, в другой же сжимал тонкую трость.

— Как вас зовут, сударь?

— Игорь, — хотел сказать Игорь, но почему-то произнес, — Ансельм.

Чего ему вздумало так назваться? Непонятно. Сказок, видать, начитался, своего любимого Гофмана. Или заточение в соборе на него так странно подействовало?

— Да? — обрадовался старик. — Очень приятно. Знавал я одного Ансельма. В молодости. Учил его уму разуму. Это случайно были не вы?

— Нет, — ответил Игорь. — Я учился в школе. Самой обыкновенной.

— А сейчас, где продолжаете учёбу? — стал пытать его старик.

— В университете.

— Да? Что-то я вас не припомню…

— А кто вы? — тут уже удивился Игорь.

— Что ж вы, сударь, своего ректора не узнаете? — засмеялся старик и галантно раскланялся.

— Пал Петрович? — совсем растерялся студент. — Я вас и не узнал… Тем более в таком странном (Игорь хотел сказать дурацком, но постеснялся) виде.

— В каком таком виде? — не понял старик. — Ну да, может, камзол действительно несколько длинноват и слишком заужен. Я в нём выгляжу полным дураком. Но вы знаете — лучше быть дураком по моде, чем дураком не по моде. — И снова хрипло хихикнул. — А вот вам надо бы переодеться. Ужасно не люблю неопрятных людей. Пойдемте ко мне. Я живу тут недалеко, на Принцессинштрассе. Возле замка. Лампе вам поможет привести ваш наряд в надлежащий вид.

— Кто? — переспросил Игорь

— Лампе. Мой слуга. Бестолковый, правда, но я уже привык к нему. Тем более, глупость — недостаток, против которого, увы, нет лекарства. Остается только мириться и терпеть.

Разговор приобретал какой-то сюрреалистический оттенок. Но Игорь не стал спорить с сумасшедшим стариком. Тем более, он действительно нуждался в помощи. Однако, поднявшись с травы, даже опершись на предложенную ему руку, Игорь ощутил жгучую боль.

— Нога… — простонал он.

— Что, болит? — посочувствовал незнакомец. — Где?

— Вот, — показал Игорь на распухшую под коленом икру.

— Вы верно, сударь, артерию передавили, — сказал старик. — Надо бы её помассировать. И не спорьте. Я немного в этом деле смыслю. Сам, знаете ли, от этих подвязок страдаю. Чулки, их просто невозможно носить без этих, будь они не ладны, лент… сползают. Но как они впиваются в ноги, вы бы знали! Невыносимо. Так перетягивают артерии. Никакого кровотока. Но я придумал хитрое приспособление, как ленты можно время от времени ослабить. Вот, видите? — и он вынул из кармана часы, от которых тянулась внутрь панталон длинная пружина. — С помощью этого нехитрого приспособления я регулирую натяжение подвязок. Очень удобно. Рекомендую.

Игорь не стал ничего возражать. Лучше подыграть странному человеку, вырядившемуся в нелепый маскарадный костюм. К тому же, ему действительно нужна была помощь, а кто кроме этого доброхота ему её здесь окажет. И опершись на плечо маленького, но достаточно крепкого для своих лет старика, он заковылял в сторону реки.

И в это время раздался тяжёлый протяжный звук колокола. Игорь невольно поднял голову вверх и ахнул.

Собор был абсолютно цел. Будто и не бомбили его вовсе. С башней, флюгером и даже часами, которые показывали четыре часа по полудню.

— Как вы точны, господин профессор, — сказал, подошедший к ним пожилой человек, одетый также нелепо разве что поскромнее. — По вам можно сверять часы на башне собора.

— Да нет, — возразил профессор, — это я хотел убедиться, что мои часы идут правильно и соответствуют официальному немецкому времени.

— Что ж, господин профессор, выходит, мы оба получили нужную для нас информацию. И ваши, и наши часы идут верно… — сказал незнакомец и раскланялся.

— Что это? Куда я попал? В какую влип историю? — Игорь был в полном недоумении.

— И вообще — реален весь этот мир или всего лишь плод воображения? — Похоже, я заблудился во времени и пространстве…

Он похлопал себя по щекам, надеясь, что это поможет ему вернуться в реальность. Но ничего не изменилось.

Игорь даже почувствовал резкий неприятный запах пота от своего странного спутника. Куда уж реальнее. И теперь, старясь не думать о том, как ему выбраться из этой истории, стал с любопытством рассматривать попадающиеся им на пути дома. Некоторые даже очень знакомые. По картинкам, естественно, потому как в той, другой жизни, от них ничего уже не осталось. Даже от королевского замка, который прикончили прямо на глазах Игоря.

Из 326 аудитории, где он преимущественно слушал лекции, было хорошо видно, как здоровенная чугунная «баба» кромсает то, что чудом устояло даже от разрывов бомб, и никак не может справиться с этой непростой задачей…

Впрочем, профессор вёл его вовсе не к замку, а в прямо противоположную сторону.

— А куда мы идём? — спросил студент забавно шагающего рядом с ним старика, который прежде чем поставить ногу на землю, как бы ощупывал пяткой то место, куда затем осторожно ставил всю ступню. Наблюдать за этим было очень забавно. Однако никто, из встречающихся им на пути, не смеялся, а, напротив, вежливо, с почтением раскланивался с профессором. А один богато одетый молодой человек, поравнявшись с ним, вынул из внутреннего кармана массивные золотые часы, и стал подводить на них стрелки. Потом, повернувшись к своему собеседнику и щёлкнув пальцем по циферблату хронометра, громко, чтобы его услышал старик, произнёс:

— Ну вот, Фриц, представляешь, на десять минут опаздывают. А я за этот «Брегет» такие деньги отвалил. Вот вам и Швейцария. Никому доверять нельзя, кроме как нашему почтенному профессору. — И, приподняв шляпу, отвесил поклон.

Всё это время старик молчал и только громко, как лошадь, вдыхал раздувшимися ноздрями не такой уж приятный для нормального носа, а если сказать по-честному, смрадный воздух, в котором перемешались запахи навоза, тухлой рыбы и затхлой речной воды. Но, похоже, это не очень-то его беспокоило, привык. Он о чём-то сосредоточенно думал и, казалось, совершенно не обращал внимания на ковыляющего рядом с ним студента.

И только когда путники дошли до стен крепости (Игорь сразу узнал её по четырем уцелевшим с войны башням — сам не раз лазил здесь), старик повернулся к нему и тихо произнес:

— Мы идём по тропе…

— По какой такой тропе, — не понял Игорь.

— По философской тропе…

— Да, но вы же обещали отвести меня к себе домой, чтобы я мог привести себя в порядок, — стал жалобно канючить студент. — К тому же, у меня очень болит нога. Мне тяжело идти за вами. Мне больно!

— Больно? — старик с удивлением взглянул на Игоря. — Вы, молодой человек, не знаете, что такое боль. — И снова зашагал в сторону крепости. На щеках его выступил, не свойственный людям его возраста, румянец. Похоже, он даже помолодел, а в его серо-голубых глазах заиграли чёртики.

— Что значит, не знаю, когда я её чувствую, — семеня рядом с профессором, продолжал причитать Игорь.

— И не в состоянии вытерпеть? А ведь это ничто по сравнению с душевным страданием. — Старик снова остановился и пристально посмотрел на Игоря.

— Почему, я тоже в своей жизни испытал душевные муки. Да, не верите? — не дав своему оппоненту возразить, произнес студент.

— Даже хотел жизни себя лишить…

— Стоит ли подвергать себя такому испытанию из-за какой-то юбки?

Старик снисходительно улыбнулся.

— Как вы догадались, что из-за юбки? — удивился юноша.

— Ну а какие ещё душевные страдания могут быть в вашем возрасте? — И помолчав продолжил тихим голосом:

— Молодой человек, не переживайте вы так. И физические, и, тем более, душевные страдания — это только стимул для нашей деятельности. Именно в страдании мы чувствуем жизнь. Без этих страданий наступило бы состояние безжизненности. Вы меня понимаете?

Да, Игорь его понимал. Очень хорошо понимал. Раз ему больно, и он ощущает эту боль, значит, он существует! И не важно, в том или в этом мире. Главное, что он живой! Уже хорошо!

Но страдать ему не хотелось. Особенно физически страдать.

— Так вы меня отведёте к себе домой?

— Отведу. Вот дойдём до того угла, — старик поднял трость, указав ею на излучину реки, — и повернём обратно.

— А зачем туда идти? — искренне удивился студент. — Можно ведь и здесь повернуть. Там мы всё равно через речку не перейдём. Моста-то нет.

— Потому что я не могу нарушить максиму? — чеканя каждое слово, произнёс профессор.

— Что?

— Максиму, неужели не понятно? Правило.

— А кто его придумал, это правило?

— Я.

— И что, вы не можете нарушить то, что сами же выдумали?

— Не могу. Потому что теперь эти максимы мне не принадлежат.

— А кому они принадлежат?

— Народу. Гражданам нашего города. Я не вправе нарушить тот уклад, который сам же и завёл. Все в городе знают: во сколько часов я выхожу из дома, когда подхожу к Кафедральному собору, когда буду у Фридрихсбургской крепости, во сколько отопью кофею.

— И что, ничто не может нарушить этот ваш уклад?

— Почему же, может…

— Что?

— Смерть.

Игорь с изумлением смотрел на своего спутника. Да, ему этого было не понять. Сколько раз сам он опаздывал на лекции, занятия, даже на свидания с той же Лизой, объясняя это тем, что трамваи плохо ходят, или тем, что забыл свой проездной, или, совсем уж нагло, просто проспал. Ему и в голову бы не пришло переться пешком от университета до двухъярусного моста. А потом ещё и обратно. Хотя, в общем-то, это не так и далеко.

Тем не менее, когда профессор предложил ему выпить вместе с ним чашку кофе в уличной кофейне — с радостью принял это предложение.

Похоже, их здесь уже ждали. Столик, за который они сели был накрыт чистой белой скатертью, а на стуле лежала мягкая расшитая подушка.

Мимо них пробежала, сделав на ходу книксен, дочка хозяина, быстрая и хорошенькая. Старик проводил её долгим взглядом, пока она не исчезла в подсобной комнате. Было заметно, что ему приятно на неё смотреть.

— Значит, говорите, вы страдали, — снова заговорил старик. — И кто же та кукла, которая вскружила вам голову и разбила сердце?

— Почему вы решили, что она кукла?

— Ну а кто же ещё? Чем она вам приглянулась? Умом? Вряд ли. Только кукольными глазками, розовыми щёчками и… вашим неуёмным желанием обладать ею. Увы, в нашей природе заложено тяготение к заведомо пустым желаниям. Но жизнь людей, преданных только наслаждению, без рассудка и без нравственности, не имеет никакой цены.

— Где-то я уже это слышал. — Игорь демонстративно зевнул. — А вам не кажется, уважаемый профессор, что ваши нравоучения лишают жизнь главного — смысла. По-вашему и любовь — пустые желания? Но вы же сами, только что откровенно любовались дочкой трактирщика. И не отпирайтесь, я видел.

— Да, любовался, потому что она красива. А красота сама по себе составляет предмет удовольствия. Но в отличие от вас, я не стану с нею любезничать…

— Почему?

— Потому что я немец, а не француз. Любезничание — это их основа жизни. Я же предпочитаю видеть в женщине не капризного ребёнка, а друга, с кем можно было бы образовать единую моральную личность.

— То есть семью.

— Да.

— И какими качествами должна обладать женщина, чтобы понравиться вам? Быть умной, начитанной, музицировать на клавикордах? Петь?

— Вовсе не обязательно. Общее образование ей, конечно, не помешает, но необходимы и специальные знания, соответствующие её обязанности матери и хозяйки. Хорошо было бы, чтобы молодым девицам преподавали поварское искусство учёные повара точно так же, как танцмейстеры преподают им танцы. Думаю, что первое даже важнее. Согласитесь, всякий муж предпочтёт хорошее блюдо без музыки, музыке без хорошего блюда. И уж, боже, избавь меня от учёных женщин. Они пользуются книгами примерно так же, как своими часами: они их носят только для того, чтобы показать, что у них есть часы, хотя обычно часы эти у них и не ходят.

Откровения старика поразили Игоря. Такого потребительского отношения к женщине он никак не ожидал услышать от философа. Чем же он отличается от простого бюргера?

— А вы сами-то женаты? — спросил он своего собеседника.

— Когда мне могла понадобиться женщина, я был не в состоянии её прокормить, а когда я был в состоянии её прокормить, она уже не могла мне понадобиться, — сказал он и грустно улыбнулся.

— Но вы хоть любили кого-нибудь? Когда-нибудь? Когда были молоды, как я?

— Вы ждете от меня откровенности? — старик пригубил чашку с кофе. — Но её не будет…

— Почему?

— Потому что люди бежали бы друг от друга, если бы они видели один другого в полнейшей откровенности.

Он снова отхлебнул из чашки.

— Любовь…. А что есть любовь? В основе очарования, которое оказывает на нас прекрасный пол, лежит половое влечение. Природа преследует свою великую цель, и все тонкости, которые сюда присоединяются, и, на первый взгляд, весьма далеки от полового инстинкта, в конце концов, являются лишь его подкрашиванием…

— Ну, зачем же вы так грубо, прямолинейно. А ещё — философ.

— Зато честно, — сердито буркнул старик. — Да, половой инстинкт — чувство весьма грубое, но «презирать его» — нет ни малейшего основания, потому что этот инстинкт делает возможным саму жизнь. Он стоит на страже порядка природы.

— И что же, вы, философ, отрицаете саму любовь? — не сдавался Игорь. — Выходит, и тот молодой человек, который страдает от безответной любви, а сердце его рвётся на части, и вон, тот морячок, лобызающий продажную красотку, в конце зала, испытывают одни и те же чувства?

— Почему же… Я этого не утверждаю. — Да, есть высшая форма любви и низшая. Хотя обе они имеют общий источник. Любовь, основанная только на половом влечении, легко вырождается в разнузданность и распущенность, потому что огонь, зажжённый в нас одной особой, весьма легко может быть погашен другою. Но это может произойти и с тем, кто уверен, что любит возвышенно. Вот, разве вы, не заинтересовались той юной трактирщицей, которая вас только что обслужила. И угостила кофе. Вы смотрели на неё совсем не так, как я. Я только любовался её красотой, а вы, вы желали её. Я видел. А как же тогда та, ваша пассия, из-за которой вы собирались покончить с жизнью?

— Её больше нет…

— Умерла?

— Да, то есть, нет. Для меня умерла. Понимаете, всё это время я любил не настоящую девушку, а фарфоровую куклу со стеклянными глазами.

— И как же вы это узнали? Вы, что, её разбили? Вынули у неё глаза? Сердце? Как?

Игорь молчал. Да и что он мог ответить сидящему напротив него старику? Что какой-то таинственный голос в разрушенном соборе сообщил ему эту страшную тайну?

— Так это ж вы мне и сказали, — вдруг нашёлся он. — Только что. Забыли? Так и сказали: «Кто та кукла, которая вскружила вам голову и разбила сердце?»

— Ну, мало ли что я сказал. Я много чего и говорил, и писал. Нельзя верить всему на слово.

— Даже вам?

— Даже мне.

— И вы не боитесь быть опровергнутым?

— Этого опасаться нечего. Опасаться следует другого — быть непонятым.

В это время в трактир вбежал запыхавшийся слуга и, приблизившись к столику, за которым сидел профессор, выдохнул:

— Слава богу, я вас нашёл.

— А в чём дело?

— Барометр, сударь, падает. Похоже, скоро будет дождь, а вы без зонта.

— Полноте, Лампе, взгляните на небо, там ни облачка.

— А я привык делать свои заключения не на априорных суждениях, а на научных знаниях, подкрепленных опытом, — вдруг разродился длинной тирадой слуга и положил на стол массивный зонт.

— Что? — добродушно засмеялся, но не удивился профессор. Похоже, такие пассажи слуги ему были не в новинку. — Да вы, Лампе, философ! И в своих суждениях пошли дальше меня. Может, вам и кафедру предоставить?

Конец ознакомительного фрагмента.