Лабиринт времени. Фантазии на тему города К

Вячеслав Каминский

Лабиринт времени – это фантазия на тему города К. В ней переплелись правда и вымысел, настоящее и прошлое, исторические персонажи и придуманные автором. Она о первой любви, о дружбе и долге и о времени, в котором очень легко заблудиться. Фантастический рассказ «Объект» рисует перед нами очень непростую ситуацию в одной отдельно взятой семье. Как поступят герои рассказа? Что предпримут? Какие испытания их ждут? И действительно ли мы в ответе за тех, кого приручили…

Западня

В самый обычный день, часов около трёх пополудни, через остров к Дворцу моряков шёл молодой человек. Он шёл не спеша, до репетиции в Литературном театре было ещё достаточно времени, и думал о том, как было бы здорово на этой самодеятельной сцене, где ему, правда, доставались лишь скромные роли даже не второго, а третьего плана, поставить гофмановского «Цинобера». Желание было вполне понятным, ведь он сам стал жертвой этого «крошки Цахеса». Хотя какой тот, между нами, крошка: высокий, с мягкими кудрями до плеч и даже приятными чертами лица. Звали его, правда, вовсе не Цахес, а Валентин. Он вызывал восхищение у всех однокурсниц, особенно когда брал в руки гитару и начинал петь сладким голосом что-нибудь про «оранжевого кота» или «царевну-Несмеяну». И ведь никто из них не видел, кроме студента Игоря (молодой человек был именно он), что это же уродец со старческой мордашкой и паучьими лапками. Вот этими мерзкими лапками он и заарканил бедную Лизу. Его Лизу! Или уже не его? Неужели она не видит, что это оборотень, укравший его, Игоря, мысли, его чувства, его любовь к ней. Он говорит то, что хотел, но не осмелился сказать Игорь, шутит его шутками, читает стихи, которые хотел ей прочесть Игорь. Этот уродец Цахес, Игорю хотелось назвать его тохес, украл у него самое дорогое — его Любовь. И теперь его жизнь потеряла всякий смысл и значение. Игорь даже готов был с ней расстаться. Но только чуть позже, после того, как поставит эту обличительную пьесу про ненавистного «Цинобера», чтобы Лиза, наконец, поняла, на кого его променяла. На этого глупого, самовлюбленного, говорящего чужие мысли Цахеса. Но поздно, Лизонька, поздно… Гуд бай, май лав, гуд бай!

С этими грустными мыслями Игорь не заметил, как оказался у стен Кафедрального собора, величественного даже в столь разрушенном виде. Не раз вместе со своими друзьями-студентами он пролазил через проёмы в кирпичной стене внутрь здания, нередко находя там всякие интересные вещицы: разломанный подсвечник, медную табличку с выгравированной на ней непонятной надписью, пуговицу с французского мундира времен Наполеона и даже чей-то череп. Пока эти проёмы не замуровали, дабы любознательные граждане не разобрали собор или, вернее, то, что от него осталось, по кирпичику.

Да, теперь попасть внутрь стало несколько сложнее. Но при желании — можно. Вот и сейчас рядом с усыпальницей великого философа, на уровне второго яруса, у еще не заделанного окна, стояла лестница. Обыкновенная стремянка. И ненавязчиво, как в сказке про Алису, звала: «Залезь на меня! Ну, смелее!». Соблазн был велик. Очень велик. И, убедившись, что рядом никого нет, Игорь полез по плохо струганным ступенькам наверх. Добравшись до оконного проёма, он посмотрел вниз: там, в прошлогодней листве, прятались три золотисто-зелёные ящерки. Одни хвостики торчали. Они были совсем рядом, и Игорь, не задумываясь (была не была), прыгнул вниз. Из-под ног с писком выскочили три здоровенные крысы и, зло посмотрев на Игоря, спрятались в куче битого кирпича.

— Интересно, — подумал он, — чем они здесь питаются?

Но тут же забыл про них. Причем тут крысы, когда он оказался в самом сердце старинного собора. Совсем один! И потому все увиденное воспринимал значительно острее, нежели когда здесь разгуливал с друзьями. Могучие, хоть и сильно израненные стены, с многочисленными готическими арками, венчались бездонным, синим куполом неба с пухлыми кучевыми облаками. И от этого казалось, что собор, лишённый кровли, оторвавшись от земли, летит навстречу Вселенной. А стены?.. Они шагали навстречу друг другу, желая расплющить бедного Игоря. Да, медленно, но верно приближались… Он это видел. Собственными глазами! И для большей верности стал считать шаги от одного нефа до другого. Получилось семьдесят три шага. Он ещё раз измерил расстояние. Вышло семьдесят два. И ещё… На этот раз он насчитал семьдесят один шаг.

Чушь какая-то, наваждение, подумал Игорь. Быть такого не может. Но ему почему-то стало страшно. В тишине, сюда с улицы не долетал ни один посторонний звук, он даже услышал стук собственного сердца. Оно билось ровно, но часто.

Всё, хватит, пора возвращаться, решил он и… ахнул. А как? Как ему отсюда выбраться? Ведь с этой стороны не было никакой, хоть самой захудалой лестницы. А без неё до оконного проёма не долезть. Ну как он об этом не подумал, когда так опрометчиво сюда сиганул. Только крыс распугал. Но делать что-то надо! Игорь попытался вскарабкаться по шершавой стене, цепляясь за кирпичные выступы, но только руки ободрал. Да, альпинист из него никудышный. Впрочем, отчаиваться не стоит, вон, здесь сколько всякого мусора: камней, палок, битого кирпича. Придумаем что-нибудь. Камни были тяжелые, к тому же выковырять их из земли оказалось не так-то просто — сил на это уходило много. С кирпичом было проще. Но и он то крошился, то ломался. Так что пирамида хоть и росла, но очень медленно, зато силы уходили быстро. Очень быстро. И пока Игорь вконец не обессилил, решил предпринять ещё одну попытку дотянуться до злосчастного оконного проёма. И ему это удалось. Почти. Он даже успел увидеть, как к могиле всемирно известного философа Канта приближается группа приезжих экскурсантов. Скорей всего, судя по халатам и тюбетейкам, из какой-то солнечной среднеазиатской республики. Но то ли от того, что испуганные туристы смотрели на него, как на какое-то соборное привидение, выползшее на волю из готических недр, то ли из-за хлипкости сооружённой Игорем конструкции, а, может, просто из-за нехватки сил, но руки у него разжались, и он с криком упал на камни. Боли он даже не почувствовал. Её, видимо, заглушило чувство досады. Но, кода он попытался встать, она дала о себе знать. Притом так резко, что Игорь вновь закричал. Ещё громче.

И тут ему впрямь стало страшно. Как в детстве, когда к нему впервые пришла Тревога. Сначала она приходила к отцу. Притом всегда по ночам. О её приходе истошно, поднимая на ноги весь дом, возвещал посыльный солдат. И отец-богатырь, молча вставал, быстро одевался, брал собранный заранее маленький чемоданчик, целовал жену, Игорька (тот делал вид, будто спит) и уходил на Войну. С Тревогой. Дня через два или три он возвращался домой — худой, усталый, но довольный, что одолел-таки это мерзкое чудище. Но проходила неделя, другая, и новый посыльный вновь трубил на весь подъезд о вернувшейся Тревоге. Она была бессмертна.

А потом Тревога пришла к Игорьку. И тоже ночью. Когда его родители уехали в отпуск (что это и где находится, этот Отпуск, Игорь тогда не знал), и он остался один дома, с бабушкой. Вот тут-то она и заявилась — Тревога.

Большая, круглая, с короной из остроконечных копий… На этот раз она пришла за Игорьком. И, мерзко хохоча чёрным беззубым ртом, уже чуть было не схватила мальчика за розовые пяточки, в которых и прятался его страх.

— Тревога! — только и успел крикнуть он. — Тревога!

Но тут зажёгся свет, и в комнату вошла бабушка. Она обняла Игорька и стала успокаивать его.

— Нет никакой Тревоги. Успокойся. Ты же сам видишь. Никого тут нет… Это просто дурной сон.

Но Игорек ей не верил. Как же, нет… А с кем тогда уходит сражаться по ночам его отец? С Тревогой!.. Все же про это знают! Да, его ей не одолеть. Но она хитрая… Разузнала, что отца дома нет, и пришла за ним, за Игорьком. Он же видел её. Ощущал её скользкие щупальца, когда, стащив с него тёплое стеганое одеяло, она хватала его за холодные ноги.

И все эти годы, даже, когда вырос, Игорь знал, что она есть — Тревога. И когда-нибудь, когда рядом не будет ни родителей, ни уже умершей бабушки, она придет за ним…

И тут ему стало по-настоящему страшно. Он понял, что никто его здесь не найдёт. Во-первых, кто знает, что он, балбес, сюда полез, он и сам еще пару часов назад этого не знал, а, во-вторых, кто вообще его станет искать… Родители далеко, в другом городе. В общаге его однокомнатники, бывало, и неделями не ночевали. И ничего. Никого это, в общем-то, не волновало. Ну а то, что его не будет на лекции, тоже вполне обычная картина. Можно подумать, он раньше не прогуливал.

Так что же, значит, всё? Финита ля комедия. Кончилась жизнь? Так глупо. Нелепо. Нет, нет, нет! Он такой молодой, умный, красивый, талантливый. Не может он так просто взять и умереть. Это невозможно!

— Но ты же сам только что думал о смерти, уверяя, что без Лизоньки твоя жизнь потеряла всякий смысл и значение.

— Кто это? — Игорь испуганно вглядывался в сгущающиеся сумерки. Послышалось ему это, что ли? Похоже, голос доносился из башни, куда вели выщербленные ступени. Или не из башни? Темно, не видно. Страшно.

— Мало ли что я говорил, да и не говорил я этого вовсе, только думал, — стал оправдываться, непонятно перед кем, Игорь. — Нет, я не собираюсь из-за неё умирать. Я ещё экзамен не сдал… профессору Гольдбергу.

— И правильно, — сказал голос. — Любовь уходит — знания остаются… К тому же, известно ли Вам, сударь, что ваша Лизонька — кукла?

— Как, кукла? — не поверил студент.

— Обыкновенно. Вы глаза её видели? Они же стеклянные.

Да? Как он этого сразу не увидел. Точно! Ещё подумал: где раньше он видел эти глаза. И вот теперь вспомнил: у куклы его младшей сестры. Это была большая фарфоровая кукла с золотыми локонами и огромными голубыми глазами, которые всё время наблюдали за Игорем и моргали. Как живые. И от этого ему было не по себе. Следит, зараза. И вот однажды, пока сестра была в садике, он вместе с другом Павликом решил распотрошить игрушку. Ему хотелось узнать: живые у куклы глаза или всё-таки нет.

Да, тогда ему здорово влетело от родителей. Ещё бы! Истошный крик его сестры, вернувшейся из садика, когда вместо своей красавицы Вари она увидела кучку из колотых глиняных ручек и ножек, пучка золотистой пакли и двух белых шариков-глаз (это всё, что осталось от несчастной куклы) потряс весь дом. Зато Игорь теперь точно знал: глаза у куклы не живые, а стеклянные. И ему стало спокойнее.

Так значит Лиза — кукла?! Вот это сюрприз! И он собирался из-за этой фарфоровой красавицы лишить себя жизни. Ну, уж нет! Он вытянул ноги, распугав подкравшихся к нему крыс.

— Что, жрать захотели? — теперь ему стало ясно — чем они, гады, питаются.

Нога хоть и болела, но встать на неё всё-таки было можно. Значит, перелома нет! Уже хорошо. И Игорь взялся снова сооружать разрушенную после своего падения пирамиду. Он больше не обращал внимания ни на тяжёлые шаги, раздающиеся за спиной, ни на треск, стук, царапание, долетающие то из тёмного подземелья, то с хоров, где некогда стоял орган, то из-под кучи спрессованного мусора. Он работал, как заведенный, не думая уже ни про Лизу с Гольдбергом, ни о явившейся за ним Тревоге, ни о театре. Ему просто хотелось жить. Очень. Он землю будет грызть, а вылезет из этой чёртовой западни, в которую сам же и залез.

Но боль всё-таки давала о себе знать. Попробовав еще одну попытку дотянуться до окна, он понял — не получится. И, обхватив голову руками, тупо уставился в одну точку. Ну, должен же быть какой-то выход. Должен!

Тем временем стемнело. Очертания многочисленных арок, перекрытий на фоне багровеющего неба смотрелись зловеще. Уже и пол было почти не видать. И только из того места, куда безучастно смотрел Игорь, робко полз тоненький лучик. Он буквально таял на глазах. Но ещё пока совсем не исчез, Игорь побежал по нему, даже не чувствуя боли, как по нитке, брошенной ему неведомым хозяином собора. Эта нитка привела его к противоположной стене, где на уровне колен зияло небольшое отверстие. Пролезть через него было невозможно. И Игорь, просунув в него, насколько было возможно, голову, стал истошно кричать:

— Помогите! На помощь!

Но никто его не слышал. Поздно уже… Но он, навалившись на холодную грязную стену, всё продолжал и продолжал орать и плакать, не стесняясь слез..

— По-мо-ги-те!

И упал… На траву! С наружной стороны стены. Вместе с вывалившимися вместе с ним кирпичами. Живой! Целый! Не считая мелких ушибов, царапин и распухшей ноги. Но это всё ерунда, пустяки!

— Я живой! — кричал он, размазывая грязными руками слезы. — Живой!

Но как он, далеко не богатырь, смог пробить стену? Вот это воля к жизни! Фантастика! Игорь взял один из валявшихся на траве кирпичей. Он был сырой и рыхлый, совсем не такой, как там, внутри собора. Рядом с дырой в стене на деревянном поддоне стояли пирамидкой точно такие же кирпичи. И корыто с засохшим цементом.

Так вот в чём дело. Это просто местные реставраторы собора не успели до конца заделать дыру в стене. И Игорь был очень им за это благодарен. Ведь, по сути, местные халтурщики спасли ему жизнь. Спасибо, ребята!

Игорь посмотрел на часы. Было без четверти восемь. Он ещё успевал на репетицию.