Сумочка из крокодиловой кожи. Криминальный детектив и мелодрамы Кольского полуострова

Вячеслав Вячеславович Денисов

Самое таинственное, непознанное и прекрасное – вот что такое женщина! Её мысли и поступки никогда нельзя предвидеть и невозможно предугадать. Она в любом возрасте способна быть милым и желанным созданием, но при этом обязательно останется поистине сказочной и неразгаданной загадкой…

Замкнутый круг

Над Кольским полуостровом нависла полярная ночь. Солнечные лучи уже давно не заглядывали в окна. По утрам было сумрачно, и постоянно болела голова, отчего Павел Николаевич Ларин зачастую впадал в меланхолию.

В майке, заправленной в трико, и в шлёпанцах на босу ногу, он вошёл в кухню и включил газ. Пока в чайнике закипала вода, успел побриться. Глядя в зеркало, Ларин заметил на лице пару новых морщин. Ради интереса он попытался отыскать в густой шевелюре хоть один тёмный волосок, но все его старания были напрасны.

Всё же лучше быть седым, чем лысым, — подметил Павел Николаевич и, насухо обтеревшись махровым полотенцем, освежил гладко выбритые щёки пахучим одеколоном.

Какой нынче день? — обжигаясь горячим кофе, подумал он.

Что воскресенье, что понедельник — теперь всё было едино… Павел Николаевич непроизвольно начал размышлять о превратностях беззаботной старческой жизни.

Телефонный звонок прозвучал в момент, когда Ларин только что надкусил бутерброд.

— Слушаю вас, — сказал он, неловко прижимая к уху телефонную трубку.

— Павел Николаевич! Это вы? — раздался взволнованный женский голос.

— Слушаю вас, — повторил Ларин.

— Павел Николаевич, вы меня не узнали?

— Простите, нет.

— Я — Татьяна Зиновьевна Лихачёва. Два года назад мы вместе отдыхали на Чёрном море, снимали комнаты у одной хозяйки. Помните, такая маленькая, толстая и вредная?

— Кто? Хозяйка? — не понял Ларин.

— Да, тётя Полина.

— Вы были с дочерью? — Павел Николаевич на секунду задумался. — Кажется, её зовут Леночкой?

— Зерно! — воскликнула Татьяна Зиновьевна. — А вы были с женой и внучкой.

— Теперь я вас вспомнил, — сказал Ларин. — И как это вы меня разыскали.

— Павел Николаевич! У нас несчастье… Вы же работаете в уголовном розыске?!

— Работал, Татьяна Зиновьевна. Работал, голубушка. Уже год как на пенсии.

— Тогда извините. Павел Николаевич, — огорчённо произнесла Лихачёва, — я ведь не знала.

— Может, всё-таки смогу чем помочь? Что у вас отучилось? Что-нибудь с дочерью?

— У нас сосед пропал.

— Молодой или в возрасте?

— Да уж под пятьдесят.

— Женат?

— Был когда-то.

— Может, у него зазноба объявилась? — предположил Ларин.

— Тут такое дело, Павел Николаевич… Мы живём в коммунальной квартире. Обычно Иван Никанорыч не отлучается на длительный срок. И вот… Пропал!

— Татьяна Зиновьевна, голубушка, но это взрослый человек! Насколько я понимаю, он не обязан ни перед кем отчитываться, где и каким образом проводит личное время.

— Я с вами согласна, — всё тем же взволнованным голосом ответила Лихачёва, — но из его комнаты идёт какой-то отвратительный запах.

— Может, у вашего соседа испортился холодильник?

— Павел Николаевич, поверьте мне, что здесь что-то более серьёзное.

— Тогда вам следует обратиться в полицию.

— Я надеялась на вашу помощь. Извините за беспокойство.

— Татьяна Зиновьевна, голубушка, — уступчиво сказал Ларин, — имейте в виду, что вам всё равно придётся обратиться к компетентным органам. Ну, ладно, я сейчас подъеду. Диктуйте ваш адрес.

Он спешно допил кофе и уже вскоре вышел на улицу. Опасливо поглядывая на свисающие с крыш огромные ледяные глыбы, и с трудом преодолевая скользкие участки тротуара, он наконец-то добрался до остановки.

Лишь опустившись на кожаное сиденье автобуса, он смог отчётливо представить Татьяну Зиновьевну Лихачёву. Ниже среднего роста, худощавая, стройная, с хорошими манерами и приятной внешностью, она была интересным собеседником. Её дочь, шестнадцатилетняя девушка с пышными каштановыми волосами, также оставила о себе приятные воспоминания.

— Павел Николаевич! Здравствуйте! Вы уж простите, что пришлось вас побеспокоить, — открывая дверь, произнесла Татьяна Зиновьевна.

По её бледному лицу скользнула лёгкая улыбка.

— Здравствуйте, голубушка! Здравствуйте, — добродушно ответил Ларин. — А вы всё хорошеете, Татьяна Зиновьевна…

— Ах, бросьте, Павел Николаевич, — поправляя причёску, проговорила Лихачёва. — В парикмахерскую сходить некогда.

— Переступив через порог квартиры, Ларин окинул беглым взглядом прихожую. Это был длинный и широкий коридор, заставленный какими-то сундуками, ящиками, старыми чемоданами, коробками и прочим хламом. Был здесь и ржавый велосипед, лет, пожалуй, десять висевший на большом гвозде под самым потолком.

— Где проживает ваш сосед? — поинтересовался Павел Николаевич.

— У нас четыре квартиросъёмщика. Вот эта комната принадлежит ему…

Татьяна Зиновьевна указала на вторую дверь с правой стороны, и тут же добавила:

— Иван Никанорыч — отвратительный человек! Мы не живём рядом с ним, а мучаемся! Вообще-то он нелюдимый. А недели за две до его исчезновения был таким весёлым и радостным, что я, грешным делом, подумала, что влюбился мужик на старости лет. Никогда раньше таким его не видела.

— По-моему, вам уже давно нужно было позвонить в полицию, — задумчиво сказал Ларин, подойдя вплотную к двери Ивана Никаноровича. — И давно у вас этот запах?

— Сначала я не придала ему особого значения, но вчера вечером впервые по-настоящему обратила на него внимание. Я и мусорные вёдра вынесла, во все кастрюли заглянула…

Ларин достал из кармана носовой платок и осторожно взялся за ручку.

— У вас нет ключа от этой комнаты? — после неудачной попытки отворить дверь, спросил он.

— Павел Николаевич! — зардевшись, воскликнула Лихачёва. — Откуда же он у меня возьмётся? У нас у каждого свои ключи. Только от прихожей у всех одинаковые…

— Тогда, голубушка, нам просто необходимо вызвать участкового и плотника ЖЭУ. Где у вас телефон?

Он внимательно посмотрел на Татьяну Зиновьевну.

— Кто-нибудь из ваших соседей дома? Пригласите в качестве понятых.

— Здесь, — Лихачёва указала на дверь, расположенную рядом с комнатой Ивана Никаноровича, — живёт Ирина Александровна — восьмидесятилетняя женщина, учитель химии… У неё ноги парализованы.

— За ней кто-нибудь ухаживает?

— У Ирины Александровны кроме нас никого нет.

— Значит, она постоянно лежит?

— У неё есть инвалидная коляска. Я думаю, она вам не помощник. Её, наверное, приглашать не стоит?

— Как же она забирается в коляску?

— Мы ей помогаем, а уж потом она сама потихоньку передвигается на ней по комнате. Мебели у неё почти нет. Катайся хоть вдоль, хоть поперёк.

Лихачёва посмотрела на Павла Николаевича вопросительным взглядом.

— Не будем её тревожить, — согласился Ларин.

— Вот здесь, — Татьяна Зиновьевна подошла к двери, — в тридцатиметровой комнатушке живём мы с Леночкой. А вот тут, — она направилась к последней, четвёртой двери, — живёт Инна Алексеевна Безымянная. Интеллигентная женщина. По-своему несчастная. Незамужняя. Похаживал одно время кавалер, но что-то у них не сложилось.

— Пригласите! — коротко сказал Ларин.

— Инна Алексеевна! — постучалась в дверь Лихачёва. — Можно вас на минуточку? У нас товарищ из уголовного розыска. Насчёт Ивана Никаноровича.

— Иду, Танечка, иду… — послышался бойкий голос пожилой женщины.

Она вышла в цветастом кимоно. Её ресницы и брови были подведены чёрной тушью, отчего глаза казались выразительными и броскими и тем самым отвлекали внимание от её приплюснутого утиного носа.

— Мужчин в квартире, значит, нет? — поинтересовался Павел Николаевич.

— Иван Никанорыч был единственным мужчиной в нашем обществе, — вступила в разговор Инна Алексеевна.

— Говорить о нём в прошедшем времени пока рано, — подметил Ларин.

— Так ведь запах, — возразила Безымянная.

— Сейчас придёт участковый, тогда посмотрим, — сказал Павел Николаевич.

— Я могу позвать жильцов из другой квартиры, — предложила Татьяна Зиновьевна.

— Пока нет такой необходимости, — ответил Ларин и добавил: — Если, конечно, при наличии трупа вы согласитесь его опознать.

Переглянувшись, очаровательные представительницы слабого пола утвердительно кивнули.

— Вот и прекрасно! — удовлетворённо произнёс Павел Николаевич. — А теперь расскажите мне более подробно о вашем соседе.

— Что рассказать? — недоумённо переспросили женщины.

— Всё, что хотите, — сказал Ларин, — меня всё интересует.

— Негодяй он, каких свет не видывал!

— Характер у него скверный, неуживчивый.

— Если, правда помер, то и не жалко ни грамма.

— Слишком он пакостный и злопамятный. Как змей ядовитый. Житья от него никакого.

— Наверное, часто пил и буянил? — спросил Ларин.

— Слишком мягко сказано, — проговорила Инна Алексеевна. — Он никогда не был трезвым. Напьётся, глазищи вытаращит и ничего не соображает.

— Но, что самое интересное, — подсказала Татьяна Зиновьевна, — всегда был при деньгах.

— Много денег имел?

— Нам с вами такие не снились!

— Где работал?

— Нигде… Околачивался на вокзале или на рынке.

— С продавцов что-то имел. А вот за что они ему платили, не знаем.

— Когда видели Ивана Никаноровича в последний раз?

— Уже дня четыре прошло… — неуверенно сказала Татьяна Зиновьевна.

— Точно, четыре, — подтвердила Безымянная и, бесцеремонно прикуривая сигарету, окутала себя и Лихачёву сизыми клубками дыма.

— Гости у него бывали?

— Каждый день кто-нибудь заходил.

— Мужчины?

— В основном женщины, — протянула Инна Алексеевна. — Он был омерзительным типом. Обращался с ними грубо, но денег на них не жалел. Липли они к нему, как мухи на мёд.

— Красивый он был, хоть и пьяница, — сказала Татьяна Зиновьевна.

— Последним кто к нему приходил, не видели?

— Тоже дама какая-то, — сообщила Инна Алексеевна.

— Внешность её запомнили?

— Нет! У меня плохая память на лица, да и видела я её мельком. Они ведь прошмыгнут в комнату, а уж потом оттуда визг и гам доносятся.

— В чём была одета, не помните?

— В шубе. Дорогая норковая шуба, — Инна Алексеевна сделала короткую паузу и, вновь затянувшись сигаретой, добавила: — Кольцо у неё было на правой руке. Красивое! С бриллиантом.

— У него все женщины замужние. Бабы — дуры! Он им — духи французские, а они за ним готовы пойти в огонь и в воду. Потом выбегают в слезах…

Вкратце объяснив лейтенанту ситуацию, Ларин сказал ему начальственным тоном:

— Виктор Сергеевич, пусть плотник вскроет замок!

— Товарищ капитан, а вы уверены, что там труп? — нерешительно переспросил участковый.

— У вас что, насморк? — возмутился Ларин. — Или вы считаете, там, в комнате, котлеты протухли?!

Шустрый паренёк лет двадцати вынул из слесарного ящика инструмент и выжидательно взглянул на участкового. Человек в форме пользовался у него особым уважением.

— Аккуратней давай, — сухо сказал Виктор Сергеевич.

— Первый раз, что ли? — пробурчал паренёк и, к всеобщему изумлению, в течение нескольких секунд открыл дверь.

Зловонный воздух устремился в прихожую. На полу в луже запёкшейся крови, широко раскинув руки и ноги, лежал труп мужчины.

— Это ещё что за наваждение? — удивлённо произнёс Павел Николаевич, увидев сидящего на груди покойного, пугливо озирающегося кота.

Это было красивое животное чисто голубого цвета, с короткой шелковистой шерстью.

Заметив вошедших людей, кот жалобно замяукал.

— Русская голубая? — высказал предположение участковый.

Склонившись над трупом, Виктор Сергеевич произнёс:

— Похоже на убийство, Павел Николаевич. Ножом по горлу…

— Вижу, — задумчиво ответил Ларин. Он взял кота и перенёс его в дальний угол комнаты.

— Могу себе представить, чем он так сытно позавтракал, — хладнокровно сказал участковый.

Послышался приглушённый женский вздох, затем раздался шум падающего тела. Ларин обернулся. Проворный плотник первым оказался возле Татьяны Зиновьевны.

— Что с ней? — спросил Павел Николаевич.

— Ничего серьёзного, — ответила Инна Алексеевна. — Танечке дурно. Сейчас пройдёт.

Внимательно осматривая труп, Ларин поглядывал и в сторону Лихачёвой. Когда Татьяне Зиновьевне стало лучше, он попросил её подтвердить показания Инны Алексеевны.

— Да, это наш сосед Иван Никанорыч! — заверила Лихачёва.

— Татьяна Зиновьевна, голубушка, — обратился Ларин, — вы не могли бы мне помочь?

— Что я должна сделать?

— Подержите, пожалуйста, его голову. Да… Вот так… Спасибо.

Участковый недоумённо поглядел на Павла Николаевича, но не произнёс ни слова.

— Ну что же, Виктор Сергеевич, — сказал, наконец, Ларин. — Вызывайте следственную группу.

— А с вами… — Павел Николаевич окинул Татьяну Зиновьевну испытующим взглядом, — мне нужно ещё кое о чём переговорить.

— Конечно, Павел Николаевич. Идёмте в мою комнату. Правда, у меня не прибрано.

Войдя в комнату Лихачёвой, Ларин осмотрелся.

— У вас даже очень мило, — сказал он. — Конечно, тесновато, но со вкусом.

Он сел за стол, пристально посмотрел на Татьяну Зиновьевну.

— Давайте перейдём к делу!

— Давайте, — слегка смутившись, ответила Лихачёва.

— Есть кое-какая неясность.

— Какая именно? — поспешно поинтересовалась Татьяна Зиновьевна.

— Вы уверены, что никто не входил в комнату Ивана Никаноровича?

— Уверена!

— Может, вы были на работе?

— Я не работаю. Уволена по сокращению.

— Ходили в магазин?

— Леночка приносит продукты, а я постоянно дома. Выходила только один раз, да и то на пять минут, когда выносила мусор. Я же говорила вам, Павел Николаевич…

— Давайте поговорим откровенно! В конце концов, вы сами обратились ко мне за помощью.

— Я и говорю откровенно! Мне от вас скрывать нечего…

— Вы помните, я просил вас подержать голову вашего соседа? — глядя прямо ей в глаза, спросил Павел Николаевич.

— Разумеется.

— И вы помогли мне?

— Разве я не должна была этого делать?

— Вам не кажется, — настойчиво спросил Ларин, — что вы слишком мужественная женщина?!

— Вы, наверное, забыли, Павел Николаевич, что я работала медсестрой.

Она подошла к столу, взяла графин, налила в стакан немного воды и сделала несколько глотков.

— За свою жизнь мне приходилось видеть и не такие трупы, — произнесла Татьяна Зиновьевна. — Перерезанное горло это ещё не самое жуткое зрелище.

— Тогда почему вы упали в обморок, когда вошли в комнату Ивана Никаноровича? — спросил Ларин.

— Я представила, как кот слизывает кровь…

— Вы притворялись! Вы разыграли сцену падения в обморок. Должен заметить, что все присутствующие вам поверили. Все, но не я! — произнёс Ларин повышенным голосом. — Я постоянно наблюдал за вами.

— Зачем мне нужно было притворяться? Чтобы упасть на грязный пол, где лежит разлагающийся труп? При всём моем уважении к вам, Павел Николаевич, это уже слишком! Вы не должны говорить мне такое.

— Вы упали, чтобы незаметно взять из-под кровати ваш шёлковый шарфик!

Татьяна Зиновьевна нервно заходила по комнате. В её глазах вспыхнули искры гнева.

— Кот, действительно, не испытывал голода, — настойчиво продолжил Павел Николаевич. — В его плошке до сих пор лежат остатки свежей рыбы. Заметьте, свежей! Будто только утром её вынули из холодильника. Вы ведь не станете утверждать, что это покойный проявил заботу о своём питомце?

— Я не знаю? — подавленно ответила Лихачёва.

— Кто-то не раз входил в комнату, чтобы покормить кота, — продолжил Ларин. — Вероятнее всего, это был таинственный добродетель, который не боится мертвецов.

Он взял Татьяну Зиновьевну за руку и попросил её присесть рядом.

— У меня есть все основания подозревать вас. Если не в совершении убийства, то, по крайней мере, в причастности к нему, — заключил Павел Николаевич.

Лихачёва опустила голову. Взгляд её стал растерянным.

— Суд учтёт добровольное признание как смягчающее вину обстоятельство. Я могу встать и уйти, но другой следователь всё равно докопается до истины. Разница лишь во времени…

— Я убила Ивана Никанорыча! — с горечью произнесла Татьяна Зиновьевна. — Поверьте, Павел Николаевич, я не хотела! Он был таким гадким человеком.

— Успокойтесь, голубушка, — сказал Ларин, — вы можете мне ничего не рассказывать! Ваше право…

— Нет-нет, Павел Николаевич! Я лучше вам. Мне так удобнее Вы поймёте.

— Тогда я вас слушаю.

— Я должна была Ивану Никанорычу крупную сумму денег. — Поколебавшись немного, она продолжила: — Но это ни в коем случае не было причиной совершённого мною преступления. Все его деньги у него в шкафчике. Я не тронула ни рубля! У него там даже валюта. Все на месте…

— Успокойтесь, Татьяна Зиновьевна.

Ларин посмотрел на неё добрым взглядом.

— Вы пригласили меня в надежде на мою помощь, так доверьтесь до конца.

— Я заняла у него сорок тысяч рублей на длительный срок. Мы купили Леночке пальто с песцовым воротником. Я же тогда не думала, что меня уволят.

Она тяжело поднялась и вновь заходила по комнате.

— В тот вечер… в пятницу… — Лихачёва старалась не смотреть на Павла Николаевича. — Иван Никанорович велел вернуть долг. Он стал кричать на меня. Я пыталась его успокоить. Я обещала перезанять деньги в ближайшее время, но он ничего не хотел слушать. Потом он стал требовать от меня некоторой компенсации… Вы понимаете, что я имею в виду?

Ларин кивнул головой.

— Мерзкий, полупьяный и слюнявый, он стал обнимать меня. Мне было противно! Он разорвал блузку. Он говорил какие-то гадости. Я уже не помню, как нож оказался в моей руке. Я не хотела его убивать! Это была самооборона слабой беззащитной женщины.

Не стоит так волноваться, — сказал Ларин и, поднявшись со стула, слегка тронул её за плечи. — Вполне возможно, — сказал он, — что всё произошло именно по такому сценарию.

Лицо Павла Николаевича приобрело задумчивое выражение.

— Я помогу вам найти опытного адвоката. — Он взглянул в её глаза и почти с полной уверенностью сказал: — Думаю, что вашу дочь оправдают.

— Мою дочь?! — переспросила Татьяна Зиновьевна. — Причём здесь моя девочка? Вы что-то не то говорите.

— Всё то! — не меняя интонации, сказал Ларин. — Шарфик, который вы подняли, молодёжный! Женщины такими шарфиками не пользуются.

— У меня свой вкус! — не задумываясь, ответила Лихачёва.

— Возможно, вы и правы, — не настаивал Павел Николаевич. — В конце концов, ведь носят вполне солидные дамы пышные бантики. — Вот именно! — воскликнула Татьяна Зиновьевна.

Ларин повернулся и, взяв шапку со стола, выглянул в окно. На улице было по-прежнему сумрачно и немноголюдно, лишь портальные краны, распластавшиеся вдоль залива, своим скрежетом напоминали о начале нового рабочего дня.

— Я вам доверилась и теперь об этом сожалею, — проговорила Лихачёва.

— Зря вы так… — сказал Павел Николаевич. — Поймите, голубушка, я желаю вам добра. Не думайте, что в полиции одни простаки, которых легко можно обвести вокруг пальца. Рано или поздно, но вам всё равно придётся во всём сознаться! Испугавшись за судьбу дочери и не зная, к чему она прикасалась в комнате убитого, вы произвели там генеральную уборку. Это сразу бросается в глаза. Единственное, чего я не могу понять, так это, почему вы сразу не обратили внимания на шарфик?

Татьяна Зиновьевна лишь пожала плечами.

— Даже кота вы кормили регулярно, чтобы он не поднял шума и преждевременно не всполошил соседок. К тому же, — продолжал Павел Николаевич, — вы слишком быстро признались в преступлении. Обычно так поступают лишь в том случае, когда покрывают настоящего убийцу.

— Что же мне делать?

— Для начала не пытайтесь лгать! — посоветовал Ларин.

— Я мать! — выкрикнула она в отчаянии. — Иван Никанорыч требовал от девочки невозможного!

— Вы решили выгородить её?

— Да.

Павел Николаевич вновь опустился на стул.

— Расскажите правду! — Он улыбнулся, но глаза его были печальны. — Иначе я не смогу вам помочь. Я должен знать, что произошло в тот день на самом деле.

— Леночка вбежала в комнату с разбитой губой, — с трудом выговорила Лихачёва. — Она была страшно напугана. Её трясло, будто в лихорадке. В каком-то безумии она повторяла одно и то же: «Дядя Ваня хрипит… Посмотри, что с ним!»

Татьяна Зиновьевна расплакалась. Ларин налил ей воды.

— У меня до сих пор такое ощущение, — справившись с собой, продолжила она, — что Леночка, действительно, не знает, кто на самом деле лишил жизни этого подонка. Когда я вошла в комнату, Иван Никанорыч был уже мёртв.

— Тогда-то вы и решили избавиться от возможных улик? — спросил Павел Николаевич.

— Нет! Сначала я вернулась домой и сказала дочери, что совершила убийство.

— Так запросто и сказали?

— Нет! Я порвала свою блузку и даже сама себе исцарапала в кровь руки.

Лихачёва приподняла рукава платья и показала уже заживающие ссадины.

— Лена вам поверила?

— Она была в таком состоянии, что не могла не поверить.

— А где сейчас ваша дочь?

— В институте, — полушёпотом проговорила Татьяна Зиновьевна и тут же умоляюще посмотрела на Ларина. — Вы, если можно, не арестовывайте её в присутствии однокурсников. Она никуда не денется. Я прошу вас!

Опытный следователь хотел что-то сказать, но в это время неожиданно открылась дверь, и в комнату вошла Безымянная.

— Никто её не арестует! — громогласно заявила Инна Алексеевна.

Не обращая внимания на Татьяну Зиновьевну, она обратилась непосредственно к Ларину:

— Вы уж простите, что я случайно услышала весь ваш разговор, — подчёркнуто притворно сказала она. — Я не хотела… Так получилось… Вы неплотно прикрыли дверь, а я как раз стояла рядом. Курила.

— Как вам не совестно, Инна Алексеевна? — хрипло произнесла Лихачёва. — От кого бы то ни было, но только не от вас я могла ожидать такой… такой беспардонности.

— В тот вечер, Павел Николаевич, — не обращая на хозяйку комнаты внимания, продолжила Безымянная, — я была свободна от всех дел и читала Конан-Дойля. Знаете, я люблю детективы. Вначале я услышала, как Иван Никанорыч ссорился с Танечкой. Конечно, я не придала этому большого значения. Наш сосед ежедневно с кем-нибудь из нас ругался. Он и меня часто доводил до слёз. Пусть простит меня Танечка… — Инна Алексеевна виновато взглянула на Лихачёву, — я всё же поняла, что Иван Никанорыч требует у неё деньги. Она в долг у него брала. Потом они вроде о чём-то сговорились. Тихо стало в коридоре. Но вскоре раздался Леночкин голос: «Дядя Ваня! Мне нужно с вами поговорить!» — громко сказала она. «Входи, раз надо!» — грубо ответил ей Иван Никанорыч и впустил в комнату. О чём они там говорили, я, конечно, не знаю. Да и время было уже позднее. Я как раз дочитала последнюю страницу и собралась лечь спать. Тут-то Леночка и вскрикнула! Я, правда, дверь не открыла, но в замочную скважину всё же посмотрела…

— И что вы там увидели? — спросил Ларин.

— Леночку и увидела! Девчушка была в разорванной кофточке. Вся в слезах в свою комнату убежала. Тут сильная злость овладела мною! «Ах, ты, паршивец!» — думаю. Ну, и решила я нашего соседа устыдить. Вошла к нему. А он стал куражиться: «Всех зарежу!» — орёт. Посмотрел на меня с ненавистью и крикнул: «Тебя, дуру, тоже!»

Сначала я пыталась его успокоить, а уж как он сквернословить начал и поносить меня всячески, тут я не сдержалась. Схватила со стола нож, ну и пырнула ему прямо в глотку, чтобы захлебнулся, окаянный. Разумеется, я тут же сообразила, что делать. Ножичек обтёрла, чтобы следов не оставить! Во всех романах так пишут. А не обратила внимания на то, что шарфик Леночкин… Вот так, Павел Николаевич! Надоело из-за этого негодяя в страхе жить. Убила я его, чтобы эта мразь больше над нами не измывалась. Пользовался, что других мужчин в квартире нет, заступиться за нас некому.

— А дальше что? — не выказывая особого любопытства, спросил Ларин. — Ударили вы его, а потом?

— Что потом? Нож обтёрла, чтобы отпечатков не было.

— А дальше? — настойчиво повторил Павел Николаевич.

— Да что дальше-то?! — выкрикнула Безымянная. — Выскочила я из комнаты. Только дверь свою за собой успела прикрыть, а тут и Танюша в прихожую вышла.

— Ну и хорошо, — сказал Ларин.

Он вытащил из кармана авторучку и подал её Безымянной.

— Покажите, как вы ударили Ивана Никаноровича.

— Как ударила? — смутилась Инна Алексеевна. — Ткнула, и всё! Как ещё можно ударить?

— Можно снизу вверх, а можно сверху вниз, — поднимаясь, пояснил Ларин. — Можно слева направо, а можно и наоборот.

— Ткнула в горло… И всё… — растерялась Безымянная.

— Иван Никанорович в момент удара сидел или лежал? — не давая ей опомниться, спросил Павел Николаевич.

— Стоял.

— Не убивали вы его! — возразил Ларин. — Никто из вас его не убивал!

Ничего не понимающие женщины недоумённо переглянулись и лишь затем вопросительно посмотрели на бывшего следователя.

Павел Николаевич им явно нравился. Пожилые дамы любят таких сильных, непоколебимых мужчин. Несмотря на свой пенсионный возраст, он был высокий, стройный, по-мужски симпатичный, даже красивый.

— У вашего соседа на серых брюках нет ни единой капли крови, даже лацканы пиджака почти не испачканы, — продолжал Ларин. — Падая на пол, он напоролся на свой нож, который, я полагаю, держал в руке с выдвинутым вперёд лезвием. Вопрос лишь в том, почему он упал? Если ему в этом никто не помог, то можно считать, что в вашей квартире произошёл несчастный случай.

Павел Николаевич снисходительно посмотрел на притихших подруг и нравоучительно произнёс:

— Жизнь — это не книжный роман! Убить человека не так-то просто!

Взявшись за дверную ручку, Ларин миролюбиво пояснил:

— Я зайду к вашей Ирине Александровне, а вы посидите здесь и подумайте, стоит ли сочинять небылицы.

— Она вряд ли скажет вам что-нибудь существенное, — предупредила Татьяна Зиновьевна.

— Да, вам нет никакого смысла идти туда, — подтвердила Инна Алексеевна.

— И всё-таки я хотел бы поговорить с нею! — твёрдо заявил Ларин и решительно вышел в прихожую.

В сумрачной комнате с задёрнутыми шторами, сквозь которые с трудом пробивался дневной свет, Павел Николаевич увидел иссушенную старостью женщину, насупленную, с лицом, напоминающим печёное яблоко. Она сидела в инвалидном кресле возле аккуратно заправленной постели. Её глаза, потерявшие блеск, тускло смотрели на него.

— Проходите, товарищ следователь, — недовольно прошамкала она. — Пока что-нибудь не случится, никто не зайдёт! А мы, старухи, ведь всё видим, всё замечаем. Напрасно вы игнорировали меня, напрасно…

— Вы не правы, Ирина Александровна, я хотел сразу к вам зайти, — попробовал оправдаться Ларин.

— Так и надо было сначала ко мне заглянуть, а уж потом соседушек моих допрашивать!

— Я никого не допрашивал.

— Вы не хитрите… Я жизнь прожила! Воробей стреляный!

— Я не хотел вас тревожить, — признался Павел Николаевич.

— Такой шум в коридоре подняли, не испугались. А навестить больного человека боязно стало? — пробурчала старуха. — Зря, товарищ следователь… Зря. Я много чего знаю, а вот теперь обижусь на вас, и, может, ничего не скажу.

«Хрычовка старая!» — выругался про себя Ларин, но вслух ответил:

— Ирина Александровна, я исправлюсь.

— Ну, да Бог с вами, — уступчиво сказала хозяйка мрачной комнаты. — Пожалуй, я прощу вас.

Она лукаво улыбнулась, если подобное выражение её морщинистого лица можно назвать улыбкой, и прошамкала:

— Вы знаете, какая я интересная женщина! Посмотрите, вон там, на стене, — она указала костлявой рукой на большую застеклённую рамку с множеством пожелтевших фотографий.

Ларин поспешно подошёл к ним и внимательно стал рассматривать запечатлённое на бумаге прошлое этой одинокой женщины.

— А ведь я когда-то, — хвастливо и не без гордости проговорила Ирина Александровна, — учителем работала. Даже заведующей химической лабораторией одно время была. Знаете, сколько у меня людей было в подчинении?! Мне и сейчас нет-нет, да и пришлют открыточку к празднику. А ведь не любят нас, химиков! Ох, как не любят! А зря… Вот давеча Иннушка на меня обиделась. Читала она мне «Собаку Баскервилей», ну, а я и скажи ей по простоте душевной, мол, глупости всё это. Сплошной вымысел автора и ничего более.

— Почему вы так решили? — не отрывая взгляда от фотографий, спросил Павел Николаевич.

— Вот-вот, — прошамкала старуха, — а всё потому, что вы либо невнимательно ознакомились с произведением, либо недостаточно хорошо разбираетесь в химии.

— Что же вам не понравилось? — поинтересовался Ларин, стараясь вызвать Ирину Александровну на откровенный разговор.

— Эта история совершенно неправдоподобна! — возмутилась бывшая заведующая химической лабораторией. — Вы хоть знаете, что такое фосфор?

— Поверхностно, — улыбнулся Павел Николаевич.

Ирина Александровна укоризненно покачала головой.

— Это твёрдое вещество, — нравоучительно сказала она. — Чтобы распылить его на шерсти животного, существует только один способ: смазывание летучей жидкостью, содержащей в себе фосфор в растворённом виде. При испарении растворителя он выделится в виде тончайшего порошка…

Старуха заносчиво посмотрела на Ларина.

— Мелко распылённый фосфор на воздухе энергично окисляется, а выделяющееся тепло тут же воспламеняет его. Можете представить, что было бы с собакой, у которой бы вспыхнула шерсть. Да она тут же сдохла бы от страха!

— Мне трудно с вами спорить, — согласился Павел Николаевич.

— Так и не спорьте! — победоносно прошамкала Ирина Александровна.

— Я насчёт вашего соседа… — осторожно напомнил Ларин.

— Ах, какой вы нетерпеливый! — обиделась собеседница. — Вон, возле моей подушки, над койкой… Видите, картина с зимним пейзажем.

— Вижу.

— За этим шедевром вы найдёте то, что вас непременно заинтересует. Только, для начала, отодвиньте меня в сторонку вместе с моим креслом. Да поаккуратней, пожалуйста…

Павел Николаевич недоверчиво посмотрел на старуху.

— Снимите её, я разрешаю.

— Но здесь ничего нет, — разочарованно произнёс Ларин, разглядывая с тыльной стороны жёсткий журнальный вариант.

— Вы не там ищете! — проворчала старуха. — Посмотрите на стену. Её когда-то временно установили. Но, ведь сами знаете, что нет ничего более постоянного, чем временное. Так что вы там видите?

— Гвоздь… — растерянно ответил Павел Николаевич.

— А ещё что?

— Дырочку в стене. Больше ничего нет!

— Ну, так посмотрите в дырочку-то.

Ларин послушно заглянул в отверстие. И… увидел участкового и работников следственной группы. При желании Павел Николаевич мог даже услышать их разговор.

— Конечно, подглядывать неприлично, но, я надеюсь, вы простите мне такую слабость? — скрипучим голосом произнесла Ирина Александровна. — Я не выхожу даже на кухню, а мне интересно знать, как живут люди.

— В принципе, ничего страшного, — ответил Ларин, прилаживая на место картину и думая о том, что сам он не хотел бы иметь такую соседку.

— Сначала я вставляла сучок, но он куда-то подевался.

Выпрямившись во весь рост, Ларин по-новому посмотрел на эту женщину.

— Вы что-нибудь видели? — напрямую спросил он.

— Что-нибудь?! Да я всё видела!

Инна Алексеевна только что созналась мне в совершённом ею преступлении, — сказал Павел Николаевич. — А перед этим Татьяна Зиновьевна сделала то же самое.

— Не слушайте их. Болтают невесть что! — отмахнулась Ирина Александровна. — Танечка будет защищать свою Лену. Она — мать! Иннушка — святая женщина. И вообще, вы что-нибудь знаете о женщинах?

Я много лет женат, — ответил Ларин. — У меня есть взрослая дочь и маленькая внучка.

Самое таинственное, неопознанное и прекрасное — вот что такое женщина! — торжественно произнесла старуха. — Её мысли и поступки никогда нельзя предугадать. Женщина и в моём возрасте остаётся загадкой!

— Да-да, конечно… — согласился Павел Николаевич.

— Иннушка обязана Татьяне жизнью, — продолжила Ирина Александровна. — Однажды её парализовало. У меня отнялись ноги, а у Инночки — вся левая сторона. Танюша ухаживала за ней. Сама делала уколы. Этим женщинам нельзя верить!

— Отчего парализовало? — поддерживая разговор, спросил Ларин.

— Да всё из-за Ваньки, соседа нашего проклятущего! Он сказал ей, что она никому не нужна с её смешным утиным носом, да ещё стал насмехаться над её бесплодием. Самое унизительное для женщины — детей не иметь. А носик у неё вполне приличный, приплюснутый чуток, но ничего, бывают и хуже.

— А что вы можете сказать про самого Ивана Никаноровича?

Про Ваньку? А чего скажу? Шалопутный он. Я его сразу невзлюбила, как только он вселился в нашу квартиру.

— Давно это было?

Вселился-то? Да лет тридцать пять прошло. Он тогда ещё в школу ходил. Я его хорошо помню. Кошек во дворе мучил. Схватит за хвост и головой об угол дома, а то и об асфальт ударит.

— Я думаю, он любил животных. У него кот в комнате.

— Пират? — прошамкала старуха. — Так он его спёр где-то. Всё на живодёрню грозился отнести за деньги, не успел вот…

— И всё-таки, что же вы видели, Ирина Александровна? — деликатно переспросил Ларин.

— Всё видела.

— А если конкретно?

Поначалу этот негодяй с Танечки деньги требовал. Они долго ругались. Я даже подумала, что подерутся.

— Бывало и такое?

— А то, как же! Участкового не раз вызывали. А наш Ванька потом выйдет и ещё пуще злобится. Правда, в тот вечер, он Танюшу до слёз довёл, но ударить не посмел. А уж потом, когда Татьяна ушла, к нему Леночка, дочка её, заглянула. Милая такая, приятная девушка.

— Я знаю, — сказал Павел Николаевич. — Два года назад мы на юге вместе отдыхали. Она мне тоже понравилась.

— Умница девочка! — похвалила Ирина Александровна. — Вот она и начала стыдить Ваньку. А он давай ей золотые горы обещать. «Приласкай, — говорит, — все долги спишу». Леночка — девушка воспитанная, ей такое предложение, конечно, показалось оскорбительным. «Дурак, — говорит, — ты дядя Ваня…» А он как схватит её за кофточку, и порвал, гад такой… Она крикнуть хотела, а он ей рот ручищами своими зажал. Только в этот момент ему совсем худо стало. Леночка сообразила, что ей бежать надобно, а Ванька-то ножик ещё успел взять.

— Подождите, Ирина Александровна, я что-то не понял. Отчего Ивану Никаноровичу плохо стало? — спросил Ларин.

— Так ведь он же вместе с вином яд принимал!

— Когда?

— Регулярно. Почитай, дней десять, не меньше…

— Какой яд, Ирина Александровна?

— Сульфат таллия. Весьма забавный элемент! Отравился человек, а через три-четыре дня у него мнимое хорошее самочувствие проявляется. Ходит, веселится, а недельки через две — кувырк, и на том свете окажется.

Павел Николаевич машинально взглянул на картину с зимним пейзажем, которая прикрывала отверстие, разрывающее преграду между двумя комнатами. Он не стал перебивать словоохотливую женщину.

— Ну, так вот, — продолжила она, — Леночка только выбежала, как Ванька-то и упал. Сам он на свой нож наткнулся, никто в том не виноват. Иннушка, конечно, решила, что девчушка его ножиком ударила. А уж когда Татьяна объявилась, та и вовсе поверила, что её дочь этого бугая порешила. Вот так вот, а вы говорите, что женщин хорошо знаете…

— Я не утверждал, — оправдываясь, произнёс Ларин.

— Да бросьте вы, — пробурчала старуха. — Все вы, мужчины, Одинаковы. Только думаете, что знаете нас, женщин, а сами всю жизнь у нас под пятой ходите.

Ирина Александровна устало закрыла глаза и, откинувшись на спинку инвалидной коляски, еле слышно пробормотала.

— А теперь уходите. Мне нужно немного отдохнуть…

Через четверть часа, прощаясь с Татьяной Зиновьевной, Ларин предупредил:

— Говорите только правду! Вашу дочь ни в чём не обвинят.

— Я не знаю, как вас и благодарить, — сквозь слёзы произнесла Лихачёва.

— У вас есть такая возможность, — улыбнувшись, сказал Ларин

— Что вы имеете в виду?

— Иван Никанорович был одиноким человеком?

— Да!

— У него никого нет?

— Конечно.

— Тогда, если можно, отдайте мне его пучеглазого питомца.

— Пирата? — недоумённо переспросила Татьяна Зиновьевна. — Да, ради Бога!

Был полдень, когда Павел Николаевич, сунув за пазуху кота, вышел на улицу.

— Ну что? Боишься? — ласково проговорил он испуганному животному. — А всё-таки, может зря я не назвал малоопытному следователю имя настоящего убийцы? Ах, ты не в курсе, — спохватился Павел Николаевич. — Когда я уходил от этой старой маразматички, задал ещё один вопрос: откуда она знает, что Иван Никанорович принял сульфат таллия? Ты представляешь, что она мне ответила?

Он легонько погладил кота и негромко добавил:

— Какой вы всё-таки непонятливый! Неужели думаете, что я не имела ни малейшего представления о той дряни, которую подмешивала этому паршивцу всякий раз, когда угощала его вином…