Золотые колосья. Мелодрама

Вячеслав Вячеславович Денисов

В детстве не только окружающий мир, но и вся жизнь кажется в розовом цвете. Ни забот, ни тревог! С раннего утра и до позднего вечера бегай на речку и грейся на солнышке в своё удовольствие! Но всё равно, хочется уехать из деревни. Ох, как хочется! Тем более, если в городе тебя ждут родные мама и папа. Ну, конечно же, родные! Разве может быть иначе?..

© Вячеслав Вячеславович Денисов, 2019

ISBN 978-5-4496-0990-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Тяжело доставался крестьянский хлеб. Бывало, горластый петух ещё спит на шестке, а Нина Дмитриевна уже по хозяйству хлопочет. Наносит воды из дальнего колодца, растопит печь. Присядет на минутку, всплакнёт, глядя на пожелтевший портрет мужа, поохает и вновь примется за работу. Иной раз даже не замечала, как позолотят верхушки деревьев первые солнечные лучи.

Днём она тоже отдыха не знала. Не только женская, но и мужская работа на ней была. После смерти Ивана Фёдоровича трудно было самой с хозяйством управляться. Гвоздь какой — и то толком вбить не могла. Приглашала поначалу деревенских мужиков на помощь, но вскоре сама же от их услуг отказалась. Поглядывали они на неё с вожделением. Вроде, шутя зубоскалят, а к вечеру из дома не выпроводишь — всё норовят обнять, как бы жалеючи. Тактика у мужиков известная: отчего не приласкать молодую вдову, вдруг тоска разберёт, не выдержит одиночества? По деревне слухи гадкими змеями поползли. Нет-нет, да ужалят в самое сердце. Иной раз бабы косым взглядом так проводят, что всю душу наизнанку вывернет. Единственным утешением была дочь Танечка. Ради неё терпела Нина Дмитриевна незаслуженные оскорбления. Хотела, чтобы у них всё как у людей было. Что сплетни? Она себе цену знала! Только оказия вышла, не предполагала, что злые языки дочь не пожалеют. Пришла однажды Танюша из школы и прямо с порога защебетала по-детски звонким голоском, не то спрашивая, не то укоряя:

— Боишься одна остаться? Мне другого тятеньку ищешь?

— Как это, ищу? — растерялась Нина Дмитриевна. — Кто же чушь этакую наплёл?

— Девочки говорят.

— А ещё о чём эти болтушки судачат?

— Нарочно ремонтом занимаемся, лишь бы заманить кого…

Больно было Нине Дмитриевне такие слова от родной дочери слышать, но сумела скрыть от неё свою обиду, вида не показала. Подошла к Танечке, приголубила:

— Что ты, миленькая! Никто нам не нужен. Одни управимся. Прямо сейчас и начнём. Вот… Стол починить надобно. Ну-ка, глянь, где отцов инструмент?

Так с той поры и пошло: стала сама за хозяина в доме. Из последних сил выбивалась, но помощи у соседей не просила. Даже Танечку без нужды трудиться не заставляла. Не хотела, чтобы у дочери руки были как у неё, грубые, шершавые, заскорузлые.

Чем старше становилась Татьяна, тем тревожнее становилось на душе у Нины Дмитриевны. Потихоньку начала она задумываться над неминуемым одиночеством. Понимала, что не удержит дочь у своей юбки. Выйдет Татьяна замуж — мать её только и видела. Ладно ещё, если зять из деревенских, а то, неровен час, объявится из города.

Начала Нина Дмитриевна Татьяниных женихов потихоньку отваживать — на кого поглядит неприветливо, а на кого дочери нашепчет, вроде бы невзначай, но убедительно:

— Разве он тебе пара? — осторожно говаривала она. — Сам неказистый, да в кармане ветер гуляет! Выйди за такого, всю жизнь в нищете промаешься.

Или по-другому переубеждала, если объявлялся ухажёр из состоятельных:

— Вроде бы жених подходящий… Жаль, прижимистый!

Бывало, ещё такого прибавит, что у дочери последнее желание с ним встретиться враз отпадает.

С годами всё труднее было ублажать Татьяну. От непосильного труда шершавее и грубее становились руки у Нины Дмитриевны, а глубокие морщины безжалостно бороздили лицо.

Иногда отчитывали её деревенские сплетницы за неправильное воспитание дочери, но она никого не слушала. Даже откровенно радовалась. Считала, что завидуют люди её материнскому счастью.

Конец ознакомительного фрагмента.