Кому на Руси жить?

Вячеслав Александрович Демин, 1999

Стремительно сворачивающаяся, почти дошедшая до точки пружина времени выбила из знаменитой поэмы Некрасова «Кому на Руси жить хорошо?» последнее слово, перенеся вопрос на предпоследнее – кому вообще суждено выжить – не только в России, в мире? Но сначала коротко – как мы дошли до жизни такой – история Руси. В стихах, потому что в них, как в свёрнутой пружине, огромная концентрация событий и мыслей: строка равна роману. Когда пружина начнёт с ускорением разворачиваться, будет не до анализа ситуации и не до стихов. Пока еще есть время, давайте вкратце повторим все прежние уроки истории, прежде чем сделать вывод. Особенно такой важный: кому на Руси жить?

Кто автор этой повести, кто он?

На берег времени, искрящимся осколком,

Поток воды, извечный почтальон,

Швырнул послание из прошлого, потомкам.

Я сразу понял: что-то здесь не так:

Сосуд разбился, рукопись тонула…

Кто, кто меня заставил сделать шаг?

Чья сила мою руку протянула?

В моих руках бесценный скрылся клад,

Извечно русские в пергаменте вопросы:

Что делать? Как? И кто в том виноват,

Что в улье жизни только злые осы?

Я развернул послание. Давно

По воле волн оно трепалось.

Кровавой кляксой расплылось пятно —

Неужто кровью это всё писалось?

И у воды присел я на бревно,

Забыв о времени. В волшебное окно

Вдруг тень истории, забытой, показалась…

***

«Чем больше фактов старины

Из глубины веков всплывает,

Тем изощренней врут умы

Тем, кто умом не понимает.

Загадочная русская душа —

ни разу не узнавшая покоя,

в богатстве хмурая, в веселье — без гроша;

кто точно скажет, что это такое?

Что это — сочетание планет,

или нам солнце по другому светит?

Вопрос созрел; ответа только нет.

И все же попытаемся ответить.

* * *

Язычество царило на Руси

Недолго, незаметно и нешумно.

Считали пращуры: не солнышко висит,

Даждьбог с небес землёю правит умно.

И громовой Перун и ветряной Стрибог,

И небо, что звалось Сварог,

то покровители славян, —

Легко, в легендах — дух их уживался;

Считался хитростью обман,

А деревянный истукан,

Кровавой жертвы не гнушался.

И тысячу лет тому назад,

Сын Святослава, князь Владимир,

Над Русью учинил обряд

Крещения. Христово имя

С тех пор над Русью воссияло.

Прозрел и сам ослепший князь,

В момент, когда в воде крестясь,

Он истукана сбросил с пьедестала.

Христос же страдал за всех,

Он слышал обидный смех,

Он был объектом потех,

Но крест свой тяжелый нёс

Без стонов — Иисус Христос.

За всех он страдал за всех,

Он принял наш смертный грех,

И землю — грязный орех —

Укрыл первозданный снег.

Слезами Его прощенья

До блеска земля омыта,

Забудьте же люди, мщенье,

Вы кровью по горло сыты.

Забудьте! Не тут-то было —

Не вера пришла, а сила.

Усобицы, дрязги, смуты

Всю жизнь поменяли круто.

Владимир едва почил,

А Святополк треклятый

Кинжал уже отточил

На братьев невиноватых.

И младших своих — Бориса и Глеба,

Он, окаянный, отправил на небо.

Были забыты идеи Христа.

Кровь на Руси, нищета, запустение,

Мутная совесть князей не чиста,

Им хоть бы толику веры-смирения.

Логика жизни, по сути, проста:

Истина в сердце и правда в устах,

Сила, порядок, объединение.

А вместо этого — злобы оскал!

Я те страницы стремглав пролистал —

Горькие это страницы забвения…

Вот почему, когда грянул поход

Ордынцев, злых и жестоких,

Пасть под мечами пришел черед

Слабых, больных, одиноких.

Участь Руси на два века вперёд

Определили склоки —

Кто, что посеял, тот то и пожнёт!

***

Мне виденья нестерпимые даны:

образ рушащейся родины-страны.

Разбежались все ее сыны,

в плен заранее сдаваясь, без войны.

Вы представьте падающую мать-

всё бросай, беги её спасать!

Но пленённые, — почти рабы,

их на дыбу, а не на дыбы!

Им ни жалости, ни гордости не знать,

их к оружью бесполезно звать.

Из жлоба не выдавить раба,

хоть на стуле электрическом замкни.

И, пытаясь переделать нас,

в жуткий час, ревет ужасный глас:

Падающего в пропасть подтолкни!

К сожаленью, мы живем в эпохе

той, что кровь почти как воду льет.

Где с людей высасывая соки,

дьявол черта сразу узнает;

где лишенья бедствия и муки

сто веков тянули свой черед,

потому, что черта на поруки,

дьявол с удовольствием берет.

В этом мареве огня и серы,

погрузившись в глубину до дна,

трепыхаемся мы на обломках веры,

и над нами реет сатана…

На подъем ступени наши круты.

Жизнь сквозь пальцы, — как в реке вода.

Господи! Приди хоть на минуту,

и останься с нами навсегда!

Я молю, но знаю я, что грешен,

и моей молитве не достичь,

не пробить в той сфере злобы бреши —

хоть всю жизнь сиди и Бога кличь.

Вижу я: спускаются ступени…

Русь моя! Куда же ты, куда!?

В этой смуте десять поколений

сгинули без пользы, без следа.

Изрубили на куски друг друга…

Больно! Больно! Что же вы, князья?

Нет в истории спасательного круга,

ничего исправить в ней нельзя.

Видим мы все прошлые ошибки,

убеждая: мол, не повторим,

убеждаясь в равновесье хлипком —

хорошо хоть то, что говорим.

Надо делать…надо что то делать;

нам никто не в силах объяснить,

почему во злобе без предела —

беспредела так легко достичь.

Вот они, все заповеди рядом, —

выписаны бережно давно.

Почему мы не стремимся к кладу,

почему кунаемся в дерьмо —

С головой — вот парадокс столетий!

Жизнь в миру — войны кровавый след…

Каждый призван за себя ответить —

выхода другого просто нет.

За себя. Здесь ни при чем законы,

обстоятельства и суета и рок.

Как пройдешь ты жизни перегоны?

По какой из тысячи дорог?..

Русь моя! Святое это слово

опаляло тысячи сердец,

и, на бранном поле Куликовом,

делом проявилось, наконец!

Хан бежал, полки свои бросая,

Русь его преследовала вслед,

вышвырнув проклятого Мамая,

первый раз за полтораста лет.

Слава, слава вам, орлы-герои!

Вы Руси приблизили рассвет!

И один бывает в поле воин,

Если этот воин — Пересвет!

Вспомним, кто благословил на сечу

Князя Дмитрия, и кто послал, любя,

Через битву, в нашу память вечную

Пересвета-силача и Ослябя?

Сергий Радонежский. Первым,

Замолив за русичей грехи,

Он у Бога вымолил победу,

Вдохновенно, как поэт стихи.

Сергий звал не к внешнему блаженству,

Не к дарам, что упадут к нам с неба,

К внутреннему звал он совершенству,

Звал туда, никто где еще не был.

Несмотря на нищету и смерть,

Звал в себя, а не в других смотреть.

Сергий, Сергий, этот монастырь,

Что избрал ты вотчиной столетий,

Так раздвинул горизонта ширь,

что твою идею не заметили.

Ценный злак, заброшенный в пустырь

Глохнет там, где даже солнце светит.

Скорбно: жемчуг превратился в пыль…

………

Мир, очевидно, неспроста,

Всегда на подлости готовый,

И лишь от рождества Христа

Пошел отсчет деяний новых.

Тогда мир злобы перестал,

Повсюду скалить свой оскал,

И всех ковать в свои оковы.

Лишь у Иисусова Креста

Раскрылись истины уста,

Набухнув тяжестью суровой.

Нам неприятны зло, лукавство,

Коварство, наглость и обман.

Идеи равенства и братства

Пришли от первых христиан.

Но, к сожаленью, дьявол в силе,

И с ним — бессчетный легион;

Богатство, власть, что ни просили —

Беспечным людям дарит он.

Зло, к сожалению, на трон,

Садится в справедливой тоге,

И лишь потом его дороги —

К оврагу, вниз, меняя тон.

Меч поменяв на нож убийцы,

И правды кличь на лжи разгул,

Друг с другом грызлись управители,

Так, что стоял над Русью гул.

О сколько, сколько ты терпела,

Моя бесценная земля,

как еж утыканная стрелами,

В крови и пепелищах вся.

Щитом ты для Европы стала,

Разбитым вдребезги щитом.

Да, на колени ты упала,

Да, двести лет ты прорыдала,

Что б встать и отомстить потом!

О Русь! Та месть была бескровна,

И в этом тоже подвиг твой.

Ты двести лет не знала крова,

И вот внезапно, под Угрой

Свои ты выставила силы,

Свою уверенную рать.

И ты без боя победила,

Врага заставив удирать.

Бежал бесславно в свои степи,

И там, среди своих же чад,

От рук убийц погибель встретил,

Последний властелин, Ахмат.

И роли поменялись круто:

Орду усобицы и смуты,

Интриги, дрязги, сети склок,

Разъели, словно ржавь, клинок.

А Русь в Москве объединили,

И при Василии, как встарь,

Не зря в народе говорили:

На небе Бог, в столице — царь.

Москва, поднявшись, воссияла,

Когда Константинополь пал,

И эстафету россиянам

Христовой веры передал.

***

Из глубины веков видней

и мудрый инок Филофей

так говорил: два Рима пали.

а третьему — в Москве стоять,

четвертому же не бывать!

С тех пор Москве молиться стали

и иго стали забывать.

….

Иван Васильевич серьезно

вошел во власть в семнадцать лет.

вначале не был он ни Грозным,

ни злым на этот белый свет.

Освоившийся юный гений,

с татар сбив их былую спесь,

два царства бросил на колени-

была ужасна его месть.

Он отомстил за поруганье

и беды прежние Руси.

Но Бог, потомкам в назиданье,

не принял зла, и не простил,

Ивана жуткие забавы.

И вот опять скатились мы —

с вершины цареградской славы

в холодное ущелье тьмы:

горячей ярости умы

залили кровью снег державы.

…….

С побед он начал, кончил жутью,

И бесов возродился сонм,

И люди, ставшие их сутью,

Всем бесам бились в унисон.

Монарх, не знающий сомнений,

Грехами был закабалён.

Бог сжалился, и в вечный сон

уплыл великий русский гений,

Стране оставив шаткий трон.

Потом еще правитель слабый —

И Рюриков прервался род.

Убийством Дмитрия неправым

Был возмущен простой народ.

Настали тяжкие минуты,

Борис не дал стране упасть,

Но власть державная — не власть,

Когда в державе зреет смута.

***

На Руси на великой печальной

самозванцев навряд ли сочтете-

испокон веков, изначально,

самозванство считалось в почете.

Вот и тут, под стены столицы,

лишь Борис последний вздох испустил,

как Лжедмитрий на царство явился-

то ли похороны творить, то ли пир…

Смута зрела поначалу в боярах,

разобиженных на русских царей-

только скоро всё кровавым кошмаром

прокатилось по империи всей.

……….

Вор убит. Царем стал Шуйский Василий,

Но и тот был вскоре смещен,

Одуревши, москвичи попросили

Владислава из Польши на трон.

К счастью на российском престоле

Королька не увидел народ,

Но встречала Москва хлебом-солью

Польских панов и грабителей сброд.

Гарнизон поляков, столицу,

На две трети выжег дотла.

В это время с бесстыжими лицами

Семь бояр вершили дела.

Не впервой в столице измена,

И врагов бесчисленных рать.

Из престольной патриарх, как из плена,

Города стал на бой подымать.

Вот и в Нижнем, священным набатом,

Прозвучали слова наконец:

«Подлых ворогов — гнать из палаты»!

И слова эти в сотнях сердец

Словно огненным сгустком запали,

И суровою клятвою стали.

Слава Пожарскому, Минину — слава!

Подвигом их возродилась держава.

Польский пан, по фамилии Струсь

Храбро с русской дружиною бился,

Но победы Пожарский добился.

Слава, слава тебе, моя Русь!

Кончилась смута Собором великим,

Новым царём выбран князь Михаил.

Там и боярам досталось двуликим —

И за измену народ их судил.

***

У нас всегда правитель начинал

с того, что прежнего ушатом грязи

усердно и обильно поливал,

хотя под пламенный льстецов хорал,

чинил по новой те же безобразия.

Но Михаил Романов, с князей

в цари пробившись, это оборвал.

Уж тем хорош — прилюдно не проказил!

Роптал народ, но где он не роптал?

***

Поймешь нужду крестьянской доли

устав земле поклоны класть.

Земля, ты жизнь, когда ты в поле,

а на столе ты просто грязь…

Монархам нашим величавым,

степенно соблюдавшим род,

конечно, нужен был народ,

который ворогов побьет,

мечи, орала накует,

побольше денег соберет —

для торжества монаршей славы.

Что царь от подданного ждет?

сочувствия своим забавам;

вельможам власть — народу гнёт.

С крестьян кто только кровь не пьёт,

считаясь по закону правым.

Мужик наш терпеливо ждёт

в надежде на конец кошмаров.

но зреет бунт и рок грядёт —

волною ненависти к барам.

Сейчас и здесь! Набатом бьет!

Кипит весь Дон клубком кровавым-

за Стенькой Разиным идет!

Сейчас и здесь! Сейчас и здесь!

Свершится месть, свершится месть!

Ужасный русский бунт. Разгул!

Напьются крови сабли, колья!

В ответ на барский: караул!

Мужицкое: кто даст нам воли?

Кто?! Веры нет в царя!

Боярам совесть незнакома…

Что делать: петь у алтаря?

Иль барские громить хоромы?

Сейчас и здесь! Терпенья нет!

Конец ознакомительного фрагмента.