Тайная история Тартарии. Том 1. Паны, холопы и Другие

Вук Задунайский, 2023

Тартария… Древняя и малоизученная страна на старинных картах. Но чтобы попасть в это загадочное место, не надо ходить далеко. Тартария окружает нас со всех сторон. Там всё, как и тут. Те же леса и болота. Те же зима и лето. Те же паны и холопы. Только Другие там живут прямо среди людей. Но наступают страшные времена. Сдвигаются невидимые глазу силовые линии. И тогда безумие охватывает целые народы. Оплетают всех своими тайными интригами иезуиты, которые и не люди вовсе, а скорее рептилоиды. Но жестокий гетман-оборотень уже штурмует их крепости, чтобы привести земли Тартарии под скипетр московского царя.

Вук Задунайский. «Страна крепостей»

Всем моим предкам посвящается

Наказный Гетманъ…, возвращаясь съ войскомъ по повелънію Царя, во внутрь Бълорусіи, и проходя городъ Старый Быховъ; ружейнымъ выстръломъ, сдъланнымъ съ одной колокольни отъ засъвшаго въ ней Католическаго органиста, Томаша, убитъ до смерти, а органистъ признался добровольно, что подговоренъ къ сему злодъйству Католическими ксендзами, кои дали ему ружейную пулю изъ священной чаши, по его словамъ: освященную и укръпленную нарочитыми заклинаніями; а посулено ему за то на ряду мучениковъ царство Небесное… Въ самомъ дълъ, по освидътельствованіи нашлась тая пуля необыкновенною, и въ ней внутренность была серебряная съ Латинскими литерами! Тъло убитаго… отвезено въ отечество его, въ городъ Корсунь, къ погребенію въ тамошней деревянной церкви, на коштъ его построенной. Но когда началось погребеніе въ присутствіи многочисленнаго народа и духовенства, то громовымъ ударомъ зажжена церковь, и тъло убитаго, вмъстъ съ церковю, сгоръло въ пепелъ.

Исторія Русовъ^[3]

— А может, ну ее, москальку эту?

Алекс сделал гримасу, которая должна была одновременно изображать его усталость и безблагодатность этого предложения:

— Опять начинаешь, да?

— Не опять, а снова, — огрызнулся его бойфренд Никас. В последние дни он был явно не в настроении.

— Оно и видно. Ты что, думаешь, я ее вот прям очень жажду лицезреть тут, что ли?

В ответ Никас ухмыльнулся:

— Между прочим, некоторым она очень даже нравится.

— Он еще и издевается! — Алекс рад был перевести неприятный разговор на что-то более игривое. — Лично мне нравятся только прыгожи белоруски хлопцы, а не какие-то там москальские крали, будь они хоть сто раз Елены Прекрасные!

Поцелуй стал достойным завершением этой сцены. Алекс, шельмец, умел добиваться своего.

— Ну пойми же… — полушепотом обрабатывал он колеблющегося бойфренда, ероша его волосы. — Нам с тобой в Белорашке не жизнь. Батька нашего брата не жалует. Валить надо. А для этого, как ты знаешь, нужны бабки, много бабок. Твоя музыка нам в этом никак не поможет, увы и ах. Ну а к чему привела идея заняться политикой, сам помнишь…

Никас тоскливо вздохнул. Грандиозный план создать социал-демократическую партию, стоящую на страже прав притесняемых гэбней белорусских геев и лесбиянок, и развести по этому поводу на бабки западных спонсоров провалился. И далеко не по причине репрессий кровавого режима. Очень быстро выяснилось, что в стране уже существует аж четыре социал-демократических партии, причем все они в меру своей наглости грантоедствуют и прилежно стучат на конкурентов в Брюссель и Вашингтон. Соискатели общечеловеческих ценностей с некоторым количеством нулей вели с представителями Госдепа и между собой чрезвычайно конструктивные диалоги, воспетые впоследствии пресловутыми «Навiнками»:

« — Баксы привез? Мне первому дайте! С шести утра стою!

— Как тебе первому? Мне дайте! Пидар ты!

— Он не пидор. Он социал-демократ…

— Мне! Мне первому дайте! Я — пидор!»

Столь напряженная внутривидовая конкуренция не оставляла шансов более слабым и стеснительным особям. Пришлось податься в туриндустрию.

— Ну блин, для чего это я тебе тут это говорю-то! — прервал грустные мысли любимого Алекс. — У москалей этих бабок до фига, вот приедут — и разведем их по полной программе. А еще нам надо в фонде показать, что мы надежные партнеры, можем привлекать хороших клиентов. Помнишь, что Кот говорил? Если эти приедут и им понравится, то они и других за собой притащат. У Елены в Москве большие связи, она там чуть ли не депутатка. Или советник министра, точно не помню. Они нам нужны, понимаешь? Так что потерпи немного, милый. А когда мы будем сидеть на набережной в Ницце, в белых шортах, и попивать коктейль «Секс на пляже», вот тогда и посмеемся надо всеми.

Следующим вечером сладкая парочка встречала десант из Москвы на минском вокзале. Первой из московского поезда выпрыгнула та самая Елена, в ярко-кораловом брючном костюме и с алой помадой на губах. Сложно сказать, была ли она и в самом деле красива. Да это теперь и не важно. Важно было то, что она умела в совершенно любом месте и в любой компании оказываться в центре всеобщего внимания. Едва ее каблуки стукнули о перрон, как на нем в том самом месте образовался затор: кто-то из шедших мимо засматривался на нее, кто-то просто на миг задерживался, чье-то внимание привлекало яркое пятно, кому-то мешали протащить чемодан уже вставшие впереди. Через минуту перрон у третьего вагона напоминал кишащий муравейник.

— Ааа, ну вот они где! — прокричала Елена, едва завидев в толпе сладкую парочку: высокого голубоглазого красавца Никаса и мелковато-неказистого, но жутко обаятельного Алекса. Просочиться мимо нее не было никакой возможности.

Со словами «салютас, камарадас!» Елена заключила в объятия оказавшегося неподалеку Никаса, тот даже промямлил что-то вежливое в ответ. Алекс мог быть доволен проделанной накануне разъяснительной работой. Он даже ощутил легкий укол ревности — а вдруг, вдруг Никас передумает и…? Елена была козырной бабой. У нее наличествовали внешность, деньги и связи в Рашке. Именно она могла гарантировать милому другу Никасу вожделенный билет в Ниццу и «Секс на пляже». А если и выглядела порой как гламурная киса, то по повадкам напоминала скорее рубаху-парня.

— Как же я рада вас видеть! — Елена похлопала по плечу и Алекса, пока остальные московские туристы, озабоченные своим багажом, вылезали из вагона. — Никас, радость моя, ты больше на меня не дуешься, надеюсь?

Эпическая обида Никаса на Елену давно уже стала объектом мифотворчества в их интернет-околотке. Знакомство произошло при весьма интригующих и, можно даже сказать, пикантных обстоятельствах. Никас, в те поры — неоперившийся гей, бороздил просторы сети в поисках своего идеального партнера, как ему тогда казалось — тру-самца. А поскольку зверь этот — и на просторах интернета, и тем более по жизни — достаточно редкий, то искать партнера своей мечты пришлось долго. К тому же, Никас все время боялся ошибиться: в сети все как один мачо и не плачут, а по жизни… В общем, бедолага как никогда уже был близок к провалу, но тут на одном из левых форумов обнаружил диво дивное под ником Утилизатор, доведшее половину форумной публики до истерики и нервного срыва своей упоротостью, демонстративным имперством и тупым солдафонским юмором.

Никас долго следил за пациентом, навел даже справки у знакомых юзеров, и ему подтвердили, что да, он не ошибся, этот перец действительно мужик, и не просто мужик — а настоящий альфа-самец, и кто-то тут недавно это даже проверил лично, так сказать. Забрезжила надежда. Еще месяц аморальных терзаний и Никас открылся предмету своего вожделения. Тот сперва отмалчивался, но потом ни к чему не обязывавшую беседу в привате все-таки подхватил. А еще через полгода, в ответ на приглашение приехать в Минск и классно провести время вместе, ответил вдруг: «А ты вообще в курсе, кто я по паспорту?» Правда была ужасна. Наводивший на всех ужас юзер с ником Утилизатор, как и тот приснопамятный корнет, оказался женщиной, да еще какой!

Собственно, это и была Елена. Никас страшно обиделся на нее и целый месяц не разговаривал. Потом, правда, остыл, между ними завязалась переписка и уже через какое-то время они пересеклись в Москве, где Елена подарила своему неудавшемуся ухажеру дорогой парфюм и сводила его в крутой ресторан. После они благополучно общались несколько лет в сети, а теперь она даже приехала в Минск, и не одна, а притащила целую делегацию своих друзей. Все закончилось как нельзя лучше. Тем более странным было внезапное нежелание Никаса за два дня до приезда видеть свою старую знакомую, доходящее чуть ли не до истерики.

— Панове-москали, приветствую вас в стольном граде Минске! — продекламировал Алекс наконец-то выбравшимся из вагона московским гостям. — Надеюсь, этот визит вы запомните надолго!

— О да! — промурлыкали в ответ панове. — Мы даже не сомневаемся в этом.

Собственно, гостей было семеро — если не считать Елены, которая по уровню поднимаемого вокруг шума и движухи могла сойти за трех нормальных туристов. Среди гостей были замечены: незамужняя москвичка Оля, обладательница модельной фигуры и приятного лица, но увы — угрюмого нрава, неизгладимый отпечаток на котором оставила служба в следственных органах; ее многолетний неудачливый поклонник, малахольный эрудит Дима, так и не выбравшийся из ее френд-зоны; общая подруга Саша по прозвищу Блонд, откуда-то из Сибири, пресмыкающаяся на московских съемных квартирах и считающая себя потомком польских шляхтичей; простая русская девушка Маша по прозвищу Машусик — хозяйка той самой квартиры, увлекавшаяся гороскопами и гаданием на Таро, а также умевшая печь потрясающие пироги; претендент на ее руку, сердце и жилплощадь Вадик — хозяйственный молодой человек, без особых примет, из глубинки; еще одна москвичка Светлана или просто Света, сбежавшая в турпоездку по Белоруссии от мужа, трех детей, собственных родителей, родителей мужа, неопределенного количества бабушек и дедушек, двух кошек и большого коттеджа в престижном районе Подмосковья; а также духовно богатая дева без определенной гендерной идентификации, места жительства и занятий по кличке Рыся, она же Темный Лорд, больше похожая на пончик, что не мешало ей даже в лютую жару щеголять в байкерской косухе и гриндерсах. В общем, публика подобралась пестрая. По московским меркам — совершенно средняя с точки зрения платежеспособности, зато по белорусским — вполне себе состоятельные панове-туристы.

— Дорогие панове! — Алекс довольно быстро освоил повадки заправского экскурсовода. — Сейчас у нас запланирован трансфер в отель, а потом — ужин в ресторане белорусской кухни.

Последние слова потонули в одобрительных воплях панове-туристов. Им вовсе незачем было знать, что заселят их в один из самых дорогих и пафосных отелей в городе, а трансфер означает соседа дядю Васю, любезно согласившегося на своей газельке из породы маршруток катать честную кампанию, да еще и за деньги, которых хватило бы на аренду мерседеса. Но сейчас все это не имело значения. Гости из Москвы похватали наперевес свои чемоданы. Пышные кудрявые волосы Елены, предмет зависти подруг и не очень, золотились в лучах заходящего солнца — она как-то хвасталась, что волосы такие у нее от рождения и что стилисты не прикасались к ним своими грязными лапами. Все были благостны и настроены на приключения, разумеется — на свои задницы. А ищущий, как известно, да обрящет.

— Поехали! — провозгласил Алекс, сделав лицо Гагарина в космосе, и они гордо зашагали по перрону. — Вот, дорогие гости столицы Беларуси, перед вами шедевр ранне-лукашенсковского стиля — железнодорожный вокзал города Минска. Обратите внимание на застекленный конкорс…

— И особенно на название обратите внимание — чигу… чигу… чыгуначны вакзал, о! — Это была конечно же Елена. — И вот что бы им не написать это по-человечески, нормальным русским языком? Как вы такое выговариваете?!

Панове-туристы смеялись от души.

— Я вам сейчас расскажу историю про нормальное и человеческое, — предложил Алекс.

— Валяй.

— Как-то еще в двухтысячных у нас тут был яичный кризис: Новый год на носу, пироги там всякие, салатики, то да се, а яиц в продаже нет. То ли куры перестали нестись, то ли кто-то попридержал в торговых сетях, то ли народ очумел и начал по десять клеток хватать. Короче, праздники скоро, а яиц нет. И тогда Батька обратился к народу по всем каналам — мол, мы прямо сегодня решим эту проблему, и к Новому году на столах у всех белорусов будут нормальные человеческие яйца!

Это было действительно весело, нормально и человечно. Следующими объектами для лингво-имперских шуточек (Никас наверняка счел их изощренными издевательствами, а вот Алексу было пофиг, его по жизни больше интересовал финансовый аспект) стали улица Бобруйская (в Бобруйск, жывотное!) и проспект Незалежнести. Хорошо, что до отеля всей езды было пять минут, а то Никас точно закатил бы истерику.

— А теперь мы подъезжаем к цели нашего короткого путешествия — отелю «Минск». Как вы можете видеть, это красивое светлое здание построено в стиле сталинского… эээ… сталинского…

— Вампира? — ехидно спросила Елена, и все опять засмеялись.

После размещения они должны были встретиться в ресепшене на первом этаже отеля, откуда пешим ходом группа должна была пройти квартал по тому самому проспекту Незалежнести, чтобы очутиться в искомой едальне с местной кухней. Пока гарны белоруски хлопцы ожидали москвичей, Алекс как мог подбадривал своего бойфренда:

— Да ладно тебе. Смотри, у них номера на двоих по восемьдесят баксов за ночь, а у Елены — так и вовсе под сотню. В фонде будут довольны. Потерпи немного. Я понимаю, их сложно переносить…

Никас только жалобно посмотрел на него и ничего не ответил.

Ресторан располагался напротив здания КГБ и был рассчитан на жаждущих экзотики туристов. Просторный зал, оформленный в нарочито грубом квази-этническом стиле, с рушниками и прочими прибамбасами. Вместо решеток на окна были вставлены березовые стволы, а в центре зала и вовсе красовалась гигантская береза, у которой к настоящему стволу были приделаны ветви с искусственными листиками. Наверняка это что-то символизировало, но доносящиеся с кухни запахи вытеснили все мысли из головы.

Москальская команда расселась за большим столом в отдельном закутке, который в московских ресторанах обозвали бы VIP-залом, вооружилась меню и начала его изучать. Елена, уже сменившая свой яркий дорожный наряд на не менее яркое платье малахитового цвета в пол, с большим вырезом и тонким золотым пояском, как всегда не могла не выпендриться.

— Слушай, Алекс, — пристала она, — ты, наверное, лучше в вашей кухне-то разбираешься. Присоветуй. А то я как открываю меню и вижу каких-то колдунов или вот эту… мачанку с дерунами, так и не знаю…

Алекс усмехнулся:

— Деруны — это что-то типа ваших блинов. А вот колдуны настоятельно рекомендую попробовать.

— А на закуску что?

— Ну вот тут есть в меню… как ее… закуска по-деревенски. Сальце местное, колбасочки там всякие, соленья…

— Ладно, берем на компанию три закуски. Потом эти ваши… ну, которые…

— Драники?

— Вот! Драники!

— Обожаю драники! — влезла в разговор потомица шляхтичей.

— Итак, к закуске порцию этих ваших колдунов, три порции драников… А еще? Ну, Алекс, помогай!

— Шкварки с картошечкой…

— Официант, шкварки!

— Бигос…

— Бигос!

— Прысмаки вот…

— И прысмаки нам, пожалуйста, один раз!

— А пить что будем? Зубровку?

— Зубровку! — дружно прокричала вся команда.

— Рекомендую еще попробовать крамбамбулю.

— Кес кесэ крамбамбуля?

— Это как зубровка, только поинтереснее, с медом там, травками всякими…

— Официант, и крамбамбулю нам!

В общем, москали вели себя правильно, по-москальски то есть. Заказывали кучу еды и бухла и не смотрели на ценник. Когда они с Никасом покажут Коту чеки с ужина, он будет доволен.

Официанты быстренько подогнали выпивку и закуску по-деревенски, застолье можно было считать открытым. Функции тамады взял на себя обаятельный Алекс, Никас же больше отмалчивался в уголке и мрачно опрокидывал в себя одну стопку зубровки за другой. Когда градус мероприятия повысился и начались массовые братания, Алекс приступил к делу. Постучав ножом о фужер с квасом, он провозгласил:

— Дорогие мои москальские друзья!

Довольный гул встретил его слова.

— Среди нас присутствует полномочный представитель фонда «Страна крепостей», и я хотел бы предоставить ему слово! Никас, прошу!

Под возгласы «ааа, Никас!» и «а мужики-то и не знали» Никас поднялся из своего угла, по его лицу было видно, что он желает сделать со своим бойфрендом.

— Дорогие наши гости, позвольте от имени фонда «Страна крепостей» поприветствовать вас в столице Беларуси, гостеприимном городе Минске! — эти слова не отличались особой оригинальностью, но для звона рюмок и одобрительных возгласов их вполне хватило. — Даже не знаю, что вам сказать…

— А ты говори правду, правду всегда говорить легко и приятно, — вставил правдоруб-Вадик свои пять копеек.

— Спасибо за совет, — ответил Никас едко. — Ну тогда предоставляю слово Алексу, пусть он расскажет вам правду о том, что вас ожидает. По-моему, он припас для вас кое-что интересненькое.

— Благодарю, — Алекс картинно встал и отпил квасу из фужера. — Программа у нас действительно насыщенная и очень интересная. Завтра целый день посвящен Минску. Мы проведем обзорную экскурсию по городу, побываем в Национальной библиотеке и осмотрим панораму города, увидим дворец Незалежнести…

— Как я люблю эту вашу незалежнесть!!! — издевалась Елена. — Но странною любовью.

— Потом поедем к ратуше. Далее нас ждет центр города и, извиняюсь, площадь Незалежнести с подземным торговым центром — это для тех, кто любит шопинг, Домом Правительства и Костелом Святых Симеона и Елены. Потом мы едем в Дудутки…

— Кес кесэ Дудутки? — это прорезалась уже захмелевшая Рыся.

— Дудутки — это такой город мастеров. Недалеко от Минска. Там всякие ремесла, сувениры, музеи, — на них часа три нужно как минимум. А ужинать будем там в корчме.

— В настоящей корчме? — робко спросил вечно испуганный Дима, поправляя очки. — А драники там будут?

— Будут! Еще как будут! И драники, и колдуны, и какао с чаем.

— Короче, едем! — раздался голос уже совсем нетрезвой потомицы гордых шляхтичей.

— А что потом?

— Суп с котом, наверное.

— Именно суп. Но не с котом, а, например, с клецками. Тоже, кстати, исконно белорусское блюдо.

Алексу пришлось снова постучать ножом о фужер, но гомон и не думал утихать.

— У нас как в детективе: чем дальше, тем интереснее. Вот вы знаете, откуда взялось название нашего фонда?

— Какого?

— Вы меня чем слушаете вообще?

— Местами. Разными.

— Я так и понял.

— А какой фонд-то?

— Ну «Страна крепостей» же!

— А, ну точно!

— Вот, попробуй это. На вкус — божественно. Что это, Алекс?

— Вот это? Это как раз и есть колдуны.

— А вкусно, черт!

— Ну дык!

— Так и что там со «Страной крепостей»?

— «Страной крепостей», мои маленькие москальские друзья, — влез в обсуждение мрачный Никас, — когда-то как раз и называлась Беларусь.

— Ну в этом-то как раз ничего удивительного, — несмотря на количество употребленного спиртного и расслабляющую атмосферу, Елена не утеряла хватки. — Русь когда-то вообще называлась Гардарикой, сиречь «Страной городов», а Белая Русь — это все-таки часть той, большой Руси. Была, есть и, надеюсь, будет.

Алекс схватил под столом руку Никаса и сжал ее. Только б тот не вскочил и не устроил скандал. Но Никас лишь ответил таким же пожатием — мол, все в норме, волноваться не надо. Чтобы сгладить неловкость, Алекс решил перевести стрелки.

— Что это мы все про хозяев да про хозяев, когда у нас такие замечательные гости! Депутаты, генералы и вообще — Елены Прекрасные! Которые, между прочим, на банкетах с Президентом заседают. Слово предоставляется…

Московские гости встретили эти слова буйными выкриками и хлопками, официанты даже тревожно покосились на их компанию. Сама же Елена закрыла лицо руками и начала активно протестовать:

— Ну я же сто раз говорила, что никакой я не депутат. И генералом меня с натяжкой можно назвать — я ж все-таки на гражданской службе. А на том банкете столько народа кроме меня было…

— Не прибедняйся! — сказала Оля.

— Ну ладно, сами напросились, — Елена воздвиглась над столом, как монумент самой себе. — Дорогие гости и конечно же хозяева! Ясновельможные паны, высокородные шляхтичи (Саша Блонд выпятила грудь) и простое москальское быдло (быдло радостно застучало вилками о стол)! Мы с вами очень разные все (раздались возгласы «это да», «это точно»). Но на самом деле, у нас одни корни. Мы один народ, кто бы и что ни говорил…

— Ну, это спорно. Вот, например…

— Один! Один! — скандировали гости.

— Короче, за корни! — подняла стопку Елена. — Что бы там листья не шуршали. Особливо — искусственные.

Дальнейшее было предсказуемо. Все упились, как десятиклассницы на выпускном. Елена с Олей и Димой еще демонстрировали чудеса стойкости, заведя в своем углу высокоинтеллектуальную дискуссию о сравнении майданов в Москве и в Киеве.

— Ты ж на Болотную ходил? Ходил! — издевалась Елена. — А еще марксист-ленинец. Так чего в Укрию не поехал? На майдан бы там пошел, ха-ха!

— Пошел именно потому, что марксист-ленинец, — невозмутимо отвечал Дима, хотя и слегка заплетаясь вследствие злоупотребления известными напитками. — После Болотной, по крайней мере, в Москве вбрасывать почти перестали и выборы проводили относительно честно… В той мере, в которой это вообще возможно в условиях власти капитала. А на майдане…

— Дайте денег нам, не то мы устроим вам АТО, — продекламировала Оля, стряхнув пепел с сигареты и закинув ногу на ногу, обнажив в глубочайшем разрезе своей черной длинной юбки не только свое колено, но и бедро. Дима нервно сглотнул.

Остальным гостям было не до политики. Машусик с Вадиком, Светой и Рысей отплясывали под внезапно зазвучавших «Песняров», а потомицу гордых шляхтичей пришлось потом вообще извлекать из-под стола и везти в отель на такси. Погуляли на славу, короче. А ночью в их затуманенные алкогольными парами головы стали приходить странные сны.

* * *

Ему снилась музыка. Прекрасная, божественная музыка лилась отовсюду. Звуки ее, казалось, были осязаемы. Они рождались из небесного эфира и, паря в солнечных лучах, вылетали в высокие окна, заполненные светом. Ничего прекраснее этой музыки он не слышал никогда. Он любил электронную музыку — но это не шло ни в какое сравнение с тем, что он слышал когда-либо. Это было прекрасно. И из этой музыки, как из облака, выплывал лик Панны Марии, скорбный и радостный одновременно…

* * *

Алекс проснулся рано утром от жуткого сушняка во рту. С одной стороны, вчера они неплохо посидели, особенно с учетом того, что ни одного белорусского рубля Алекс с Никасом на это не потратили. С другой стороны, этот алкогольно-кулинарный разврат… Никас бурчал вечером, что во всем опять виноваты москали. В состоянии, которое по-белорусски зовут «огульной млявостью», Алекс вылез из кровати и побрел на кухню попить водички. И едва не остолбенел: посреди кухни на табуретке, как сыч, сидел Никас, голый, в одних труселях, поджав под себя ноги, и смотрел в одну точку, на треснутую плитку на стене, — хата была съемной, с довольно-таки стремными интерьерными решениями.

— Никас, братишка, ты чо? — сказал с ужасом Алекс.

Никас в ответ встрепенулся:

— Мы должны ее убить!

— Чего? Кого убить?

— Мы должны убить ее, понимаешь?

— Да кого ее-то?

— Елену.

— Да ты чо, перепил вчера?! Зачем нам ее убивать, дурья башка? У нее бабки есть, мы ими попользуемся, и нам хорошо, и Кот заценит. И кстати, мон шер, раз уж зашла речь — неплохо бы тебе немного за Еленой приударить, а то ты как ошпаренный от нее отскакиваешь. Поухаживай чуть-чуть, барыни это любят…

— Ты не понял, Алекс, — глаза Никаса стали совсем безумными. — Мы. Должны. Ее. Убить. Он так сказал. Иначе конец всему.

* * *

Ей снилось иное. Стронулись полки. Первым выступил Нежинский полк. Следом за ним — Черниговский. И за ним только двинулись сотни полка Стародубского. Звякало оружие и доспехи, развевались на ветру бунчуки да хоругви, гремели литавры. Задрожала земля под копытами лошадей, и гул сей наполнял радостью небывалой сердце воинов. Затряслась земля — и затряслись паны в крепостях неприступных, ибо недолго оставалось им неволить народ русский под ярмом своим. И не было чувства сильнее, чем осознание того, что вся эта громада следует движениям руки ее…

* * *

Вчерашняя пьянка нанесла урон и самочувствию московских гостей, но, конечно же, не такой, как Петр шведам под Полтавой. Вчера все торжественно клялись, что к восьми соберутся у ресторана на первом этаже отеля на завтрак, но было уже девять, а на ногах стояли только несгибаемые Елена и Машусик. Так и не дождавшись остальных, парочка переместилась в большой светлый зал в стиле «сталинский вампир», с лепниной и люстрами, где подавали завтрак — внушительных размеров шведский стол со всякой всячиной.

Набрав себе вкусняшек, они заняли столик в углу. Машусик только начала рассказывать о грядущем ремонте в своей московской квартире, как подошел официант:

— Омлет заказывать будете?

— А что, можно?

— Нужно.

— Ну давайте.

— Какой вам?

— А что — есть разные?

— Есть обыкновенный, можно с сыром, с помидорами, с беконом, с сосисками, по-деревенски…

— А чем он отличается от других?

— Омлет по-деревенски подается с жареным картофелем.

— О, тогда дайте две. Порции в смысле.

— Вот ведь народ! Если что-то национальное или там деревенское — так обязательно с картошечкой, — верно подметила Машусик. — Что ж они раньше-то ели, бульбаши эти, пока к ним картошку не завезли?

— Лапу они сосали, вот что делали.

Когда омлет по-деревенски был побежден и в желудках забулькал свежесваренный капучино, беседа приобрела более романтическую направленность.

— Слушай, Машусик, — сказала вдруг Елена, — ты у нас спец по всяким там гаданиям и прочим таро. Вот разъясни. Приснился мне сегодня мужик…

— О, на новом месте приснись жених невесте!

— Да не, не похож на жениха. Тем более, я замужем давно.

— Ну и что? Жених это понятие такое… трансцендентное… Может он и не жених, а так… Он как выглядел?

— Даже не знаю, как сказать.

— Молодой? Старый?

— Да какого-то среднего возраста.

— Брюнет?

— Скорее блондин, но я не разобрала, он в шапке был. Вот что точно помню — колоритный донельзя. И такой… сложно сразу сказать…

— Ну ты уж скажи.

— Ну, в общем, как будто знакомый. Но я его впервые видела.

— Ладно, зайдем с другой стороны. Во что был одет, запомнила?

— Ну в этот… как его… типа кафтана что-то… с высоким таким воротником. А так в целом, как говорится, богато. Все расшито золотом. Плащ бордовый вот так на одном плече. Перчатки с воот такими раструбами. Сабля на поясе…

— Большая? — спросила Машусик заинтересованно.

— Ну… эта… Да ну тебя с твоим пещерным фрейдизмом!

— Это не пещерный фрейдизм, а суровая правда жизни: чем больше сабля, тем…

— Да ну тебя! — Елена рассмеялась. — Я ж сказала — не жених это был. Говорит мне, мол, «ясновельможная панна, есть у меня до Вас словечек несколько…»

— И после этого она еще что-то мне тут говорит!

— Ты слушай дальше. Я ему и отвечаю — напрасно ты, мил человек, меня так зовешь. Ясновельможная панна из меня — как из тебя балерина Большого театра. Настоящие ясновельможные паны меня за глаза быдлом называют. Так что не по адресу ты обратился.

— А он?

— А он смеется и отвечает — «мол, правильно обратился. С ясновельможной панной я и говорить не стал бы. Сыт я ими по горло». Говорил он тоже как-то странно — вроде по-русски, но с каким-то говором. Я ему: «И тебя они достали?». А он: «Хуже редьки горькой, Елена, милая…»

— Хмм…

— Господа гусары, молчать! И тут до меня дошло, что он знает мое имя. А он мне и говорит — «я тебе, Елена, только одно скажу покамест — побереги себя».

— И что?

— Так вот я у тебя и хотела спросить — и что это было?

— Ну, вроде похоже на предостережение…

— Это я и так поняла.

— А что-то еще снилось?

— Да нет вроде, ничего… — Елена задумалась, вспоминая свое ночное видение. — А, вспомнила! У него еще что-то типа шестопера было в руке, большого, с такой вот фиговиной.

— Божачки! — Машусик закрыла лицо руками. — К мужу, срочно к мужу.

Тут всеобщее внимание привлекли появившиеся в зале Оля с Димой, ведшие под руки потомицу шляхетского рода, на лице которой отпечатались не только следы вчерашних возлияний, но и все «подвиги» ее славных предков. За ними шла и несла их сумки Света в самолично связанном крючком ажурном платье, ковбойских сапогах и такой же шляпе. День начинался ударно.

Москвичи собрались на ресепшене отеля «Минск» только к половине одиннадцатого супротив договоренных девяти. Впрочем, сам Алекс тоже опоздал. Елена явилась в очередном сногсшибательном туалете в тонах цвета морской волны и бирюзы, который было видно за километр. Выглядела она свежо, словно и не было вчерашней попойки. «Профессионалка! — подумал Алекс. — Вот чему их там учат в этих московских университетах. Ну и практика, конечно. Даже завидно — хоть литрами водяру вливай, а ей хоть бы что». Впрочем, Оля тоже не отставала от подруги. На экскурсию по городу она явилась в мини-юбке и ярко-лимонных босоножках с таким каблуком и такой платформой, что при виде их невольно вставал вопрос — а как там с законами гравитации, действуют еще? По части марафета Оля могла посоперничать с Еленой, на несколько дней она притащила с собой в Минск целый чемодан барахла.

Отсутствие Никаса тут же было замечено следственными органами.

— А где наш ответственный представитель фонда? — спросила Оля.

— Вот хотел было соврать, что он занят важными делами, — соврал Алекс, — но скажу честно: пить надо меньше.

— А, ну понятно. Скорейшего выздоровления ему.

Алекс, если честно, испугался. Он вспомнил, как ловил голого Никаса ни свет, ни заря по всей квартире. Как тот, захлебываясь соплями, орал «ее надо убить!» и «он сказал!». Кто этот «он», Алекс так толком и не понял — то ли какой-то сумасшедший органист, то ли ксендз, то ли пра-пра-прадедушка Никаса. Проблема была в том, что прыгож белоруски хлопец, он же бойфренд Алекса, нажрался до белочки, а с таким багажом стартовать в Ниццу было как-то не того… Алекс накормил страдающего Никаса активированным углем, сделал ему зеленый чай с медом и все-таки уложил спать. Но нервы были на нуле. Один раз, как говорится, не гондурас — а что, если он будет напиваться так регулярно? А еще у Алекса на губе вскочил прыщ, окончательно уверив его в подлости мироздания.

Обзорка по Минску прошла на удивление спокойно — то ли из-за отсутствия Никаса, то ли просто с бодуна. Дядя Вася старался вести свою газельку плавно, без рывков и резких торможений. По ходу дела Алекс пытался донести до публики программу дальнейшей поездки:

— Итак, мы проезжаем сейчас проспект Франциска Скорины. И немного о том, что будет завтра. Тур наш называется «Страна крепостей». Мы посетим наиболее известные и старинные крепости Беларуси. Маршрут выглядит следующим образом: Минск — Мир — Любча — озеро Литовка — Новогрудок — Минск. Завтра утром, в полдевятого — просьба не опаздывать! — мы выедем из отеля по направлению к Мирскому замку…

— А далеко это?

— Километров сто. Часа за два доедем. Внимание, смотрим по сторонам. Перед вами так называемые «Ворота Минска». Итак, на чем мы остановились?

— Миру-мир!

— Да-да, Мир. Это, не побоюсь этого слова, символ белорусского Средневековья. Замок возведен в начале шестнадцатого века…

— Да какое ж это Средневековье! — Елена не могла не поумничать. — Это самый что ни на есть Ренессанс!

— Ну да, я примерно это и хотел сказать. Замок сочетает в себе черты готики и Ренессанса. Он построен магнатским родом Ильиничей…

— Странная фамилия у этого магнатского рода.

— Ну уж какая есть.

— Нет, нормальная такая фамилия. Русская.

Алекс сделал вид, что не заметил подколки:

— Потом Мир перешел к князьям Радзивиллам… Так, мы приехали.

— Что это за додекаэдр?

— Это библиотека!

— Елена почти угадала — это ромбо… эээ… кубо… этот… октаэдр, во! Он состоит из восемнадцати квадратов и восьми треугольников…

— Ухты-пухты!

Библиотека и особенно вид со смотровой площадки на крыше прошли на ура. Елене, правда, хотелось съехидничать, что вид не идет ни в какое сравнение с видом с башни «Федерация» Москва-Сити, не говоря уже об Останкинской башне, но она промолчала. Против библиотеки, Минска и Франциска Скорины она не имела ничего. Гости из Москвы расчехлили свои фотоаппараты и смартфоны, и болтать стало некогда. Снимался буквально каждый угол по всему пути следования, а некоторые углы тут же выкладывались в Инстаграмм. Было в этом что-то маньяческое, но за последние два дня Алекс насмотрелся уже на разные странности, поэтому на такие пустяки не обращал уже внимания.

Дворец Незалежнести супротив ожиданий особых эмоций не вызвал. На площади Незалежнести Елена отметила только:

— Как-то пусто здесь. Подозрительно мало народа.

— Да-да, — присоединилась к ней Оля, — в Москве в центре всегда толпы, а тут, похоже, мы одни.

— А правда — где люди-то? — поинтересовался Вадик.

— Всех Батька пересажал, — сострил Алекс. Странно, но он сам никогда не обращал на это внимания. Людей на площади действительно практически не было.

— Это в нашу честь что ли? — спросила Света.

— Да не, тут всегда так.

— Очень странно, — это была снова Елена. — Ну да ладно. Зато чисто и никто не скачет.

— В смысле — не скачет?

— Ну как в Укрии, на майдане.

Хорошо, что Никаса не было. Он бы точно ее убил.

Торговый центр под площадью тоже не вызвал особых восторгов. Оно и понятно, в Москве своих торговых центров навалом. Но гости все-таки затарились там конфетами и женским кружевным бельем — по качеству ничуть не уступавшему тем знаменитым трусикам, за которыми укры предлагали идти в поход ажно в ЕС. А вот костел москвичи заценили. И ратушу, хотя это был, в некотором роде, новодел. Ратуша была вся обфотографирована вместе со скульптурами и цветочками вокруг. Гости посидели на музыкальной скамеечке, послушали с десяток раз полонез Огинского и загрузились в дядивасину газельку.

Дудутки, конечно, были полные. В смысле — укатали по полной программе. Московские гости с высунутыми языками лазили по мельнице, сыроварне и птичьему двору, фотографируя там всех цыплят подряд. Наведались к кузнецу и в гончарную мастерскую. Ясновельможная пани Блонд взгромоздилась даже на какую-то лошадь, но та ее чуть не скинула. По просьбе администрации пришлось оставить бедное животное в покое. Зато на подарки и сувениры москвичи не скупились, закупали целыми сумками.

А потом перед ними воздвиглась корчма. Нет, даже не так — Корчма, где их ожидали драники, мачанка с дерунами, крамбамбуля, грибные колдуны, лапшевник и потрясающая штука под названием «бальзам на шипшинах и сосновых пупышках». После третьей дозы этих самых пупышек у участников встречи в верхах замелькало в глазах — грубо отесанные бревна стен, букеты из васильков на столах, рушники, личико подвыпившей Рысеньки, початые бутылки на столах и отчего-то волчьи шкуры и какие-то куколки из соломы и ярких тряпочек на стенах.

— А что это у вас на стенах висит? — поинтересовалась любознательная Света у официантки.

— Это обереги.

— Обереги? Зачем?

— Наверное, местные ведьмы одолели, — прокомментировал эрудит-Дима. Сам он придерживался сугубо материалистических воззрений на природу бытия, а над примитивными верованиями часто подшучивал.

— Вот вы смеетесь, а у нас тут и правда бабки из соседнего села поколдовывают.

— Это, наверное, они всем туристам рассказывают, — Вадик камня на камне не оставил от всей интриги.

— Не знаю, как там насчет местных ведьм, но наша Елена вот тоже экстрасенс… — начала было Машусик.

— Ну вот, опять началось, — Елена явно не хотела быть экстрасенсом.

— Ну а что? Я ж правду сказала. Покажи им, как ты ножи притягиваешь.

— Ой, ну еще этого не хватало!

— А в чем проблема? Ну покажи!

— Покажи-покажи. А то не поверю.

— Эх! — сказала Елена. — От вас не отделаешься.

Она взяла со стола нож, вытерла его об салфетку и приложила к распрямленной ладони. Нож словно прилип к ней. Но дальше было еще интереснее — нож как будто отдалился от ладони на пару миллиметров и, продолжая так висеть, начал слегка раскачиваться. Даже видевшие прежде этот сеанс летающих кинжалов открыли рты.

— Этого не может быть! — сказал Алекс, хотя не был уже ни в чем уверен. — Ты его приклеила.

— Ну возьми, посмотри, — Елена протянула ему нож.

Следов клея или какого-либо липкого вещества ни на нем, ни на руке не обнаружилось. И обереги не мешали, что интересно. Впрочем, наверное, только плохим ведьмам обереги мешают, а хорошим…

— А еще раз?

— Пжалста!

На сей раз на ладони висела, качалась и двигалась вместе с ней вилка.

— Это ты, наверное, к кольцам своим их как-то цепляешь?

— Вот, пожалуйста, сняла кольца.

— Кхм…

— А ложку сможешь?

— И ложку.

После того, как к Елениной руке был приложен весь металл, найденный на столе, стало ясно, что не ясно ничего.

— Ну это и я так могу! — сказал Вадик, прицепил вилку к своей ладони, повернул ее и… Вилка полетела на стол, перевернув и разбив какую-то рюмку.

— У меня они не только к рукам, но и к некоторым другим местам липнут, — сказала Елена слегка смущенно. — Но стриптиз устраивать не буду. Хватит уж.

— Но круто же!

— Может и круто, но совершенно бесполезно по жизни, — пожала плечами Елена.

Весь вечер только и было разговоров, что о летающих кинжалах и ведьмах. К ночи все участники попойки мало что не выли, как те самые волки, чьи шкуры висели по стенам, но персонал к такому был привычен. Гуляк препроводили в газель, которая транспортировала их до Минска.

Алекс вернулся домой поздно. Он боялся, что приедет и увидит тут снова безумного Никаса, сидящего голышом на кухне, но обошлось. Никас сидел у компа, одетый и совершенно спокойный.

— Вот теперь ты не будешь говорить, что живешь с алкашом! — торжествующе сказал он, поцеловав Алекса. — От тебя разит спиртягой, как от бомжа.

— Рад, что ты поправился.

— Я не только поправился, Алекс. Пока ты там пьянствовал черти с кем, я уже кучу дел переделал.

— Интересно, каких?

— Елена-то наша… ее ведь так просто не прибьешь. Она оборотень, вампир — понимаешь? Он сказал — убить ее можно только серебряной пулей. Ты что на меня так смотришь?!

Алексу было отчего так смотреть. Он-то грешил на белочку, а тут по всему выходило, что сожитель его совсем съехал с катушек.

— Никас, я думал, ты…

— А не надо думать. Я совершенно нормальный. Просто ты многого не знаешь. Если мы ее не убьем, то всем нам, нашим близким будет плохо. Стране тоже, да и всей Европе, если не сказать больше…

— Никас, я, может, чего-то не знаю, конечно, прости меня, но откуда ты все это взял? Про ее вредоносность там и про вампиризм? Обычная московская барынька, не самая влиятельная и богатая. Так, середнячок. Да, порой неприятная — но иногда и ничего так. Разве что ножи к себе притягивает — это да. Вот зря тебя сегодня не было, а то б увидел, как она лихо это проделывала.

— Во-во! И он еще возмущается, когда ему говорят, что там нечисто дело.

— Но откуда, откуда ты вообще взял, что она как-то вредит чуть ли не всему прогрессивному человечеству?!

— Алекс, мне сложно тебе это объяснить. Ты точно подумаешь, что я того, тронулся. Так что пока просто поверь мне. Просто возьми и поверь. Ты мне веришь? — Никас обнял бойфренда и нежно чмокнул.

— Ну конечно, милый, — привычно соврал Алекс. Психам нельзя противоречить — это он знал.

— Я уже с Котом договорился, он мне на днях подгонит травмат, переделанный под боевые… — Никас говорил это и смотрел странным взглядом, сквозь самого Алекса и даже сквозь стену. — А где взять серебряную пулю, которая этим москальским бесам хуже «пэтриотов», я скоро придумаю.

Таким агрессивным Алекс видел своего парня только однажды — когда мамаша того вместо того, чтобы подарить ему на день рождения конвертик с купюрами, купила Никасу в подарок сразу десять гавайских рубашек в цветочек, причем все были разные. Никас ненавидел цветочки.

* * *

Прекрасная, божественная музыка лилась отовсюду. Звуки ее, казалось, были осязаемы. Они рождались из небесного эфира и, паря в солнечных лучах, вылетали в высокие окна, заполненные светом. Ничего прекраснее этой музыки он не слышал никогда. И из нее, как из облака, выплывал лик Панны Марии, скорбный и радостный одновременно.

Он убрал руки от старинных деревянных клавиш, и чарующая душу музыка прекратилась. Солнце все так же светило в окна костела, отгоняя ночные страхи. Казалось, что пока оно вот так светит и пока из органных труб льются звуки гармонии, не бывать злу в местах этих. Но тревога не уходила, как бы ни молился он.

— Прекрасно, Томаш, прекрасно! Сегодня ты превзошел сам себя, возлюбленный сын мой! — раздался тонкий, слегка дребезжащий голос снизу.

Органисту не надо было оглядываться, чтобы узнать его.

— Отец Игнатий, доброго дня Вам!

— Доброго дня, сын мой, доброго. Однако не такой уж он и добрый.

— Вы имеете в виду бесчинства нечестивых в землях наших?

— Их, их, сын мой возлюбленный.

— Неужели все так плохо, что даже святые отцы поминают об этом в молитвах своих?

— Увы, сын мой, — взгляд отца Игнатия сегодня был особенно лучезарен, — силы зла все ближе к городу, и во главе их — настоящий диавол, исчадие ада в обличье человечьем. Он рубит, кромсает и сжигает все на пути своем. А самого ни сабля, ни пуля не берут. Говорят, что он оборотень.

— Кого Вы имеете в виду, отец Игнатий?

— Ну конечно же его, северского гетмана, который привел казацкие загоны к нам с Левобережья. — Отец Игнатий поднялся на хоры. — Мало было землям нашим вреда от бандита Хмельницкого, так теперь еще и этот упырь на нашу голову. Матери уже детей в колыбелях пугают им. Он даже хуже, чем те головорезы, что послал на нас царь московский…

— Неужто кто-то может быть хуже московитов?

— Представь, возлюбленный сын мой! — отец Игнатий положил на плечо органиста свою узкую ладонь. — Ты молод и чист душой, и неведомо тебе, как может отродье дьявольское бесчинствовать при попущении Божьем. И хуже всего достается от бесовствующих слугам Господа и девственницам из семей благородных. Спроси об этом у тех, кто жил еще недавно в Мире, Стрешине и Рогачеве, в Гомеле и Свислочи, в Минске. Они многое тебе порасскажут о том, кто разорил и пожег города их. Разумеется, только те, кому удалось бежать от ужаса этого.

— Но разве в городе нашем не крепкие стены? Разве не был он ни разу взят врагами приступом?

— Оно так, сын мой. Но чернь… ты же знаешь, она только и ждет, чтобы взбунтоваться. Чернь ненавидит благородных, состоятельных и умных. Во всех городах она бежала открывать ворота что гетману этому, что воеводам царским, а потом еще и грабила богатые дома вместе с ними. Боюсь я, у нас то же случится.

— Страшные вещи говорите вы, отец Игнатий. Что же делать богобоязненному христианину посреди бедствий таких?

Отец Игнатий подошел к органисту совсем близко, взял его руки в свои, мокрые и холодные — впрочем, как и всегда — и пристально заглянул в его глаза:

— Вижу я, сын мой возлюбленный, что ты истинный христианин. И будущее нашей веры тревожит тебя. Посему скажу я тебе, что есть способ остановить гибель неминуемую. — Отец Игнатий перешел на шепот, хотя вряд ли кто мог услышать их в пустом костеле. — Вчера ко мне приехал из Кракова брат Бенедикт, иезуит и ученый человек. Нынче вечером будет он ужинать у меня в доме вместе с витебским воеводой Сапегой, который приходится троюродным братом Казимиру Льву, подканцлеру нашему, и с городским войтом. Там и решится судьба наша. Ежели хочешь, я приведу тебя в соседнюю комнату, и ты услышишь все, что будет сказано на ужине.

— Но я… Разве достоин я быть посвященным в тайны сильных мира сего?

— Защищать нашу Святую Церковь в годину суровых бедствий достоин любой католик.

— Но как могу я…

— Сын мой, ты сам еще не знаешь, на что ты способен.

— Но…

— Тсссс! Способ есть. Благородные паны Радзивилл и Гонсевский сильно ошибаются, когда гоняют быдло по лесам и полям или сшибаются с казаками. Они отдают силы борьбе с комарами, но не с болотом.

— Что же делать, отец…

— Надо разить порождение ада прямо в сердце. Убив гетмана, мы остановим пожар, пожирающий земли наши.

* * *

Утром, как это ни странно после вчерашних Дудуток, гости из Москвы встали вовремя. Ну, почти вовремя. Газелька отъехала от «Минска» в начале десятого. Правда, москали еле волочили ноги и полусонные, а кое-кто и голодные, потому что проспали завтрак, загрузились в транспорт, чтобы тут же заснуть снова. Одна Елена была традиционно при полном марафете и на каблуках, в строгом черном брючном костюме. Однако пробивающиеся сквозь него фрагменты леопардовых принтов как бы намекали, что эта киска очень даже с коготками.

Едва заняв свое место у окна, она тоже прикорнула, и скоро вид рассеивающегося над картофельными полями тумана сменился для нее совсем иными картинами.

* * *

Стронулись полки. Первым выступил Нежинский полк. Следом за ним — Черниговский. И за ним только двинулись сотни полка Стародубского. Звякало оружие и доспехи, развевались на ветру бунчуки да хоругви, гремели литавры. Задрожала земля под копытами лошадей, и гул сей наполнял радостью небывалой сердце воинов. Затряслась земля — и затряслись паны в крепостях неприступных, ибо недолго оставалось им неволить народ русский под ярмом своим.

Против полков казачьих стояли ляхи, Радзивилла и Гонсевского хоругви, со всем обозом своим, пушками и казной, что увозили они из разоренных ими же земель. Позади ляхов текла река Вилия с большим городом на ней, Вильной называемым. По левую руку казаков простирались земли коронные Речи Посполитой, одесную — стояло войско царское с воеводой, князем Черкасским, во главе, а за спиной — десятки свободных ныне от ляхов городов и крепостей, главные из коих — Минск со Смоленском. Войска князя Якова Черкасского такоже стронулись, как велел им царь Тишайший, «промышлять над Радзивиллом, сколько милосердый Бог помощи подаст». Яков Куденетович, хоть сам из Кабарды происходил родом, а и добрым мужем слыл, дело у него всегда спорилось.

Ляхи по обыкновению пытались ложью отвратить казаков и московитов от дела задуманного. Епископ тамошний Ежи Тышкевич прислал посланника своего, Якушку Колчинского, с письмом, в коем писал о большом скоплении войска польского и литовского по берегам Вилии, возраставшего с каждым днем. Но ведомо было гетману, да и пластуны доносили, что не стояло у города никаких войск иных, окромя Радзивилла и Гонсевского, о коих известно было, что только бегать они и горазды. На другой день недалече от города взят был ксендз некий, который поведал, что из Вильны мещан, жидов и ляхов, бежит много в Польшу и в разные города.

Но не угомонились ляхи. Принялись они всякие письмеца воеводам царским писать, де согласны они и город отдать, только б царское величество сохранил им все их имущество да привилегии, и тогда б они служили царю московскому как государю собственному. Вот так и воевали эти лыцари, ложью да изменою. Много лет покорялись им русские люди, много несправедливостей и притеснений от них сносили, но ныне переполнилась чаша терпения. Медлить нельзя было, и ввечеру на совете с Яковом Куденетовичем так и порешили — наутро идти на Радзивилла.

Спускается к реке войско казачье. Вот-вот сшибется с жолнерами радзивилловскими. Подъезжает тут к гетману Попович, полковник Черниговский, побратим его. И были при том епископ Мефодий, брат гетманский Василий, сотник Иван Нечай, Юрась Хмельницкий, коего отправил в войско отец, дабы училось чадо уму-разуму, да прочие казаки из старшины, а такоже гонцы от воевод царских.

— Здравия тебе, Иван Микифорович!

— И тебе не хворать, Иван Абрагамович! Что ж ты обращаешься ко мне, будто не родной? По имени да по отчеству?

— А потому это, что слышат нас гонцы московские. И не пристало им потом докладывать, что казаки, мол, гетмана чертякой кличут.

Рассмеялся гетман:

— Ты скажи лучше, как там ляхи-то наши поживают?

— Ляхи-то? Да точно зайцы какие, ускакать надумали. Вон вишь — обоз свой кинуть наладились, к стенам городским бегут уже.

— Что бегут — так немудрено сие. Слыхал я, что войско ихнее взбунтовалось — де не платят высокородные паны, а помирать за гонор их охочих не сыщешь.

— Так и есть.

— Только нам беготня ихняя не особо-то потребна, — продолжал гетман. — За стенами они еще долго отсиживаться будут, а осаждать их у меня желания нет никакого. Ни дня у нас на то нету. Не поторопиться ль? Попинай молодцов своих. Пусть ляхов в обозе нагонят и ужо разберутся с поганью этой. Не забудь заодно напомнить, что пленные нам без надобности. А вот белорусцев православной христианской веры, которые биться не учнут, в полон не брать и не разорять. Сам проверю.

— Что до пленных, — влез в разговор их Василий, брат гетманский, ныне наказной полковник Нежинский, — то за ляхов нынче на базарах турецких мелочь дают, а жида и вовсе за понюшку табаку купить можно. Так что пленные нам без надобности особой. Их же и кормить еще надоть.

— Ну тебя, Васюта, ты все деньги считаешь, коих нет у тебя! — ответствовал ему Попович. — Грамоте бы хоть подучился, а то ж двух слов не свяжешь.

— Зато кой кого другого свяжу, уж вы не сомневайтесь, — подбоченился Васюта. — С каких это пор ты мне указывать стал, Попович? У тебя вон свой полк, ему и указуй.

— Эх, Васюта-Васюта! — покачал гетман головой. — Я токмо одного не пойму: раз ты смелый такой, то отчего здесь отираешься? Где казаки твои? Отчего не впереди них скачешь?

— Уже бегу, брате!

— Ну то-то же. А то ведь не посмотрю, что брат!

А того уже и след простыл. Умел гетман отличать дело от уз родственных.

— Попович, присмотри за ним там. Попинай, ежели надобно, да не жалей особо. И помни — ни дня у нас нет в запасе. С Богом!

— И тебе тоже с Богом, Иван Микифорович!

Полетели гонцы во все полки, а такоже к князю Черкасскому, дабы поскорее брали обоз ляшский, да не давали Радзивиллу с Гонсевским уйти.

— Не слишком ли, владыка, злобствую я? — обратился гетман к окормлявшему воинство епископу Мефодию, духовному отцу своему.

— Уж не сомневаешься ли ты в том, что делаешь, сыне?

— Отнюдь. Но набрешут же, что кого-то гетман опять загрыз да растерзал самолично — и ляхов, и униатов, и евреев.

— Не все ли равно, что скажут про тебя?

— А недавно узнал я про себя и вовсе дивное. Де привязывал я голых девиц к деревьям вверх ногами, свежевал их, пил у них кровь и уестествлял при том, причем по дюжине в день сразу. И невдомек тем сказочникам, что сие весьма затруднительно. А пуще того невдомек, почто корячиться так?

— Да будь вместо тебя Иисус, ляхи и про него наговорили бы с три короба глупостей всяких.

— Но сам-то ты, отче, что мыслишь?

— Убивай, сын мой, ежели надобно тебе это для дела какого хорошего. Но без злобы убивай.

— Без злобы! — мало не присвистнул гетман. — Мне, отче, панов этих надо, верно, по головке погладить? Радзивилл тот в Пинске сколько людей лютой смерти предал? В Турове, Чечерске и Мозыре всех казаков с семьями их вырезал, старых и малых. А особливо нам его за Бобруйск отблагодарить следует, — за то, что всем православным руки поотрубал.

— Ожесточился ты в сердце своем, сын мой…

— Показали мне под Гомелем сосну. Ежели кто из русинов лес рубил, то ему паны разрезали живот, прибивали кишку к стволу древесному и заставляли бежать вокруг…

Тут ухо гетманское уловило шум некий, шедший из гущи людской. Вот оно! Передовые казацкие загоны настигли наконец ляхов, завязалась схватка, громкие крики послышались, пальба да лязг оружия. И вот уже занялся над обозом Радзивилловым пожар, поднялись клубы дыма.

— Бегут, Иван Микифорович, бегут же! — кричал вестовой казак.

— Добро, что бегут. Но мне надобно, чтоб не возвращались.

Отлучился гетман, дабы перемолвиться словом с посланцем князя Черкасского, воеводой Трубецким, опосля сделал распоряжения по войску своему и снова подъехал к епископу.

— А знаешь ли, отче, что сделал я тогда под Гомелем? Наказал изловить всех панов местных да развесить их на той самой сосне. И можешь считать, отче, что никакой злобы я в тот миг не испытывал, а токмо просветление духа.

В гуще схватки тем временем усилилась пальба и грохнуло что-то сильно. Этого гетман стерпеть уже никак не мог:

— Да что же они там, заснули, что ли, мать их растак?! Ляхи порох свой рвут уже. Васюту, дурня, самолично высеку! — стегнул северский гетман камчой коня своего и помчался в самую гущу.

— Поберег бы ты себя, Иван Микифорович! — только и успел прокричать вослед ему епископ Мефодий.

Но тот уже не слыхал ничего, только пыль клубилась из-под копыт, едва успел владыка перекрестить спину его. Ринулись следом казаки из личной сотни гетманской с наказом «хранить пуще живота своего». Будет нынче кровавая жатва на берегах Вилии, припомнят русины ляхам да католикам всяким долгие годы измывательств и притеснений, вернут должок старый.

* * *

Москвичи сладко посапывали, пока газелька проносилась мимо бескрайних картофельных полей. Алекс обдумывал положение, в котором они все очутились благодаря Никасу — тот сидел впереди, рядом с шофером, и тоже, как видно, о чем-то размышлял. Небось о том, как ловчее пришить Елену. Алекс считал это родом душевной болезни. Может, Никас все-таки был в нее влюблен тогда, а она его отшила? А все эти красочные истории про Утилизатора просто для отвода глаз? А может, он и в геи пошел назло ей? Ну нет, это вряд ли, у Алекса бы тогда «радар» не сработал. Почему всё же он тронулся из-за нее? Почему хочет убить именно ее? Ведь нельзя же серьезно относиться к этому бреду про вурдалаков, органистов и врага рода человеческого?

Тут Алексу на память пришла еще одна поросшая мхом история. Энное количество лет назад Елена, то есть Утилизатор, конечно же, схлестнулась с одной из форумных старожилок, тетечкой с клиническим случаем католицизма головного мозга откуда-то из-под Днепродзержинска. Закончилось это предсказуемо: тетечка была оскорблена в лучших чувствах и громко «хлопнула дверью», обозвав своего обидчика «врагом рода человеческого». Кличка эта к Утилизатору пристала надолго. Но это же полный пипец! Какая-то полоумная баба и вот то, что у Никаса в голове — разве это может быть одним и тем же? Может ли двух столь разных людей — Никас ту полоумную, кстати, тоже пополоскал изрядно тогда — поразить одно и то же безумие? И отчего все эти фантазмы именно по Еленину душу?

Алексу Елена не сказать чтобы очень нравилась. Но скорее была нейтрально симпатична. Она была молода, позитивна, успешна, красива, состоятельна и сексуальна. Алекс такое уважал. И главное — она нормально относилась к геям, что было странно на фоне ее имперских замашек. На идеологические противоречия ему было плевать с высокой колокольни, а по-человечески в ней была масса достоинств, главным из которых была щедрость. Он вдруг представил, что случилось бы, окажись Елена действительно мужиком. Это была бы такая жесть! В ее, то есть — тогда его — постели тотчас очутились бы сперва московские подружки, потом Никас, а потом — даже Алекс.

Но, конечно, считать ее мега-упырем, покусившимся на основы мироздания… Да еще и убивать за это… И ладно бы просто убить — мало ли кому и кого хочется прибить ежедневно, начиная с тещи и заканчивая папой римским. Прибить Елену Никас вознамерился каким-то экзотическим способом, серебряной пулей, сделанной из какой-то священной чаши. Алексу пришел на ум польский писатель Потоцкий, который застрелился пулей, сделанной из серебряной сахарницы.

Но и это было еще не все. Никас долго и горячо убеждал, что надо не просто прибить ее серебряной пулей, потому что оборотня обычная не возьмет, но и сделать это непременно «в храме истинной веры», то есть в католическом костеле, типа для того, чтобы «заключенная в ней разрушительная энергия не вырвалась наружу и не пожрала все вокруг». В качестве места охоты на вампиров Никас уже наметил фарный костел в Новогрудке, один из объектов посещения их тура. Это было полное и абсолютное безумие. Что-то подсказывало Алексу, что отсюда надо поскорее делать ноги. Но это что-то постоянно убаюкивалось аргументами о том, что у Никаса это временное и ни на что серьезное он не решится с вероятностью в 99 процентов.

А ведь как все начиналось! Когда Алекс в первый раз подснял Никаса, он был на седьмом небе. Как выразился классик, от радости в зобу дыханье сперло. Еще бы — при своих скромных внешних, да и финансовых данных, подцепить такого парня! Никас был высоким, стройным и голубоглазым шатеном с мягкими каштановыми волосами и длинными густыми ресницами. Внешность у него была практически модельной. А еще наблюдались в нем какая-то спокойность, отстраненность, мечтательность. Два года, прошедшие со дня их знакомства, Алекс ходил и все время улыбался, счастью его не было предела. И кто б мог знать, что все вырулит к этому вот? Что шиза так прорастет в никасовом мозгу, что превратит его в полного неадеквата?

Гости из Москвы начали потихоньку просыпаться. Не успевшие позавтракать зашуршали пакетиками с прикупленной в Дудутках выпечкой.

— Где это мы мотыляемся? — спросил Вадик, набивший рот пирожками, конечно же, с картошкой, заботливо подсунутых ему Машусиком.

— Подъезжаем к Мирскому замку.

— Ура!

— Ну раз все уже проснулись и поели, продолжим нашу экскурсию, — Алекс снова вспомнил о своих обязанностях экскурсовода. — Беларусь в древности не зря называлась «Страной крепостей», крепости и замки здесь буквально на каждом шагу. Правда, некоторые из них в… кхм… руинированном состоянии. Скоро мы осмотрим Мирский замок, которому повезло — его неплохо отреставрировали…

— А чем таким он знаменит? — спросила Света с заднего сидения.

— Ну, построен он был магнатами Ильиничами…

— Это ты нам уже говорил.

— Говорил, да? А, ну да, точно. Потом его достраивали Радзивиллы, он был чем-то типа их летней резиденции. А потом замок был взят и сожжен казаками во главе с гетманом Золотаренко…

— Упс!

— Что опять не так? Опять фамилия неправильная?

— Как раз правильная! Это ж однофамилец нашей Елены!

— Серьезно что ли? Я и не знал.

— Ну да!

Все дружно посмотрели на Елену.

— Что это вы на меня так смотрите? — спросил та с видом мальчика из церковного хора. — Ну да, однофамилец. И что теперь?

— Да ничего, просто прикольно.

— И что там этот гетман, сильно нахулиганил?

— Порядочно так. Он вообще-то считался одним из самых жестоких казачьих атаманов своего времени. От страха перед ним целые города сдавались без боя царским воеводам. Они б и черту лысому сдались, только б не гетману Золотаренко. В польских хрониках написано, что северский — его еще называли наказным — гетман не ведал жалости. Много городов пожег, а народа поубивал еще больше. У нас тут в Беларуси тогдашней вообще только треть населения осталась. А царю московскому писал в своих донесениях, мол, «все горожане под меч пущены, а города попалены». А самого его ни сабля, ни свинец не брали, современники даже считали его оборотнем.

— Ну прямо Дракула местного разлива.

— О, аццкий сотона!

— Примерно так.

— Класс! Я б познакомилась.

— Елена, признавайся — это твой родственник?

— А я вообще знаю? Наверное, просто однофамилец. А что, похож?

— Ну, я бы сказала, что-то есть по части модус операнди. Ты можешь нечто эдакое отчебучить.

— Внимание, мы прибыли в Мир!

Обычное кишение, сопровождающее любую турпоездку, на какое-то время не оставило ни одной мысли, кроме как об осмотре и фотофиксации искомого объекта. Мирский замок был прекрасен, как рассвет, тут даже москали не спорили, — эти вообще радовались, как дети. Алекс отметил про себя, что у них вообще ан масс обнаружилась слабость к кирпичным красно-белым строениям с башенками, хоть как-то напоминающим Кремль. Видимо, это вшито в программу любого имперо-москаля, и, имея такую возможность, они тут же начинают воплощать ее в реальность — пусть даже и на своих шести сотках.

Народу в Мирском замке в тот день было пруд пруди. Пока москвичи осматривали объект и традиционно фотографировались у каждого кирпичика, Алекс никак не мог серьезно поговорить с Никасом, который, казалось, решил восполнить свое вчерашнее отсутствие непрерывными рассказами о Великом княжестве Литовском, шляхте и католицизме.

После осмотра замка и легкого ланча на свежем воздухе гостям было объявлено, что они могут самостоятельно продолжить осмотр итальянского парка и окрестностей замка, а также покататься на лодках по пруду. Но к трем часам их ждут на экскурсию по замковому музею, к пяти — на театрализованном представлении из жизни шляхты (грудь Саши Блонд опять выпятилась колесом), а к семи — на ужине в ресторанчике в подвалах замка. Заночевать они должны были в местной гостинице, расположившейся прямо в одном из крыльев замка — хорошо еще, что заранее забронировали номера, а то пришлось бы в сарае спать по случаю наплыва тургрупп.

Программа внушала оптимизм, народ взбодрился и принялся с усиленным рвением осматривать достопримечательности. Пока москвичи разбредались по парку и щелкали цветочки и кустики, минская парочка присела на лавочку недалеко от стен замка, наблюдая издалека за своей «паствой».

— Никас, вот ты сейчас в относительно здравом уме и твердой памяти, — начал Алекс неприятный для него разговор, — ты точно уверен, что надо ее того… прибить?

— Уверен.

— Хорошо. Я у тебя даже не спрашиваю, зачем. Но должен тебя предупредить. Ты, наверное, в курсе, что за это предусмотрена уголовная ответственность? В курсе? Даже за сам факт ношения оружия она предусмотрена, дурья твоя башка!

— Да тише ты!

— Прости. Но ты же…

— Я все прекрасно понимаю.

— И что — тебя это не останавливает?

— А должно?

— Ну как-то обычно…

— Тут не как-то и не обычно. Либо она сдохнет, либо… В общем, за такое и отсидеть не жалко. Главное, чтобы мой друг меня не сдал.

— Друг твой тебя не сдаст, но и помогать не будет. Ты знаешь, я не люблю уголовщину, у меня на нее аллергия.

— О кей. Договорились.

— Но откуда ты возьмешь деньги? Травмат, а особенно — переделанный под боевые, бесплатно никто тебе не даст.

— А деньги нам уже дала сама Елена. Вот ведь прикол — быть прибитой за свои же бабки!

— Ась? — Алекс посмотрел вопросительно.

— Она ведь заплатила нам за эту турпоездку, и немало…

— Ты что — взял эти деньги?! Мы же должны их Коту плюс на наши расходы? Я уже не говорю про Ниццу — нам за квартиру платить надо!

— Тише! Тише! Кот в курсе и одобрил. А квартира… мне жилье предоставит государство, а ты и сам себе прекрасно заработаешь.

Прострация, в которую впал Алекс, своими размерами была сравнима с Марианской впадиной.

Экскурсия по музею была интересной. Все-таки профессиональный экскурсовод есть профессиональный экскурсовод. Без объяснений, что это стоят за креслица такие и кто это там на картиночках, было бы не понятно ничего. У одного из экспонатов Елена задержалась и принялась усиленно фотографировать его.

— Что там? — спросила у нее подошедшая Оля.

— Смотри, какая чаша красивая. Давай спросим, для чего она?

Все собрались вокруг витрины. Чаша была старинной, из серебра, со следами позолоты. На вид тяжелая, с массивной ножкой. На чаше имелось некоторое количество святых и какие-то надписи на латыни. По словам экскурсоводши, это была литургическая чаша, предназначенная для крови Христовой, ее использовали в старину на таинстве Евхаристии в католической службе. Чашу хотелось взять в руки и подержать, но, к сожалению, трогать экспонаты было нельзя. Болтовня ненадолго стихла. Алекс с ужасом подумал, что вот она, эта чаша, которая так нужна его другу черт знает для чего.

Пока москали во все глаза смотрели на представление из жизни польской шляхты, а некоторые даже и поучаствовали в нем — ясновельможная пани Блонд напялила на себя жупан и рогатывку и пошла махать бутафорской саблей, чуть не оставив Вадика без глаза — Алекс схватил Никаса за руку и сжал ее. Тот усмехнулся. Понял, значит.

— Чаша?

— Да, это она. Я получу ее. И не надо меня отговаривать.

— Ты ее украдешь?

— Можно и так назвать. Но вообще-то — позаимствую для благого дела. Причем сегодня же. В замке толпы народа, нас вряд ли заподозрят. А в музее нет сигнализации.

— Ты все обдумал?

— Да. Мне нужна чаша, и она у меня будет.

— А потом что?

— Я хорошо знаю этих реконструкторов, они постоянно на фонд работают. В Любче у них база, там есть склад и кузня. Кузнеца местного я тоже давно знаю, даже возил его работы на реализацию в Минск. Он перекует что угодно, хоть мечи на орала, и язык распускать не станет. Берет, кстати, недорого.

Реконструкторы расстарались по полной программе. Перевозбужденные туристы чуть не затискали костюмированных шляхтичей и их дам, а заодно горожан, селянок и ксендзов. Под конец был устроен небольшой фейерверк и народные гуляния. Расходились уже вечером: кто-то к своим автобусам, а кто-то — в симпатичный подвальчик, где празднество продолжилось. Обслуживали гостей официанты в костюмах монахов и монашек.

На сей раз гости возжелали средневекового колориту, поэтому остановили свой выбор на рульке с тушеной капустой, холодной оленине и всяческих колбасках и копченостях. Пили сперва пиво из больших керамических кружек, но потом все равно докатились до неизбежной в этих краях зубровки. В общем, гулянка удалась на славу. Никто никого не прибил. Никто ни с кем не подрался. Ну разве что захмелевшая Рыся, которая сперва стреляла сигаретки по всему залу, а потом, решив поиграть в буча, полезла целоваться к девушкам за соседним столиком, и даже не сильно огребла за это. Потомицу же шляхтичей традиционно уносили вверх по лестнице в ее номер на руках.

По случаю наплыва туристов их группу в отеле уплотнили, заселив местами по трое в одну комнату, с приставлением раскладушек. Пострадала в основном мужская часть группы. В комнате Алекса с Никасом «прописался» Вадик — пиво с зубровкой свалили его наповал и заставили уснуть богатырским сном, сопровождавшимся богатырским же храпом. Алекс дал себе слово не засыпать, дождаться своего друга, клевал носом и слушал храп, но потом все-таки глаза закрылись и он погрузился в недолгий сон.

Проснулся он аккурат перед рассветом, в самые тихие часы, от того, что услышал — Никас пришел. Алекс встал с кровати, и они вместе юркнули в санузел.

— Ну, смотри, что у меня есть! — Никас раскрыл сверток из своей старой футболки, и в ярком свете надзеркальной лампы заблистала та самая чаша для крови Христовой из музея. На фоне современного кафеля и сантехники она смотрелась гостьей из другого мира.

— Ахха, красота-то какая! — простонал Алекс. Он умел ценить красивые и дорогие вещи. — И не жалко тебе ее будет того…?

— Для такого дела и мать родную не пожалеешь, не то что чашу какую-то. А потом — мы можем же только ножку отодрать. Сколько там грамм на пулю ту нужно? Девять?

— Тссс!

Заворочался Вадик. Он вдруг перестал храпеть и перевернулся на другой бок. Казалось, что он вот-вот проснется. Заговорщики замерли. Но нет — Вадик почесал свой зад и снова захрапел.

— Слушай, Никас, после вчерашнего все хотел спросить — а не кажется ли тебе, что у нас тут стало слишком много оборотней и вурдалаков на один квадратный метр?

— Ты о…

— Именно. Понимаешь, у нас и Елена, как ты говоришь — оборотень без погон. И этот, однофамилец ее, который лет триста с гаком назад тут орудовал — тоже вурдалак и оборотень. Не слишком ли много совпадений?

— Мне тоже показалось странным. Но… — Никас развел руками, — ничего конкретно сказать не могу. Не знаю. Зато чаша теперь у меня. Я тихонько взломал дверь, зашел и просто взял. Хватятся ее только к полудню, когда начинаются экскурсии, да и то не факт. И на нас не подумают — народу тут вона сколько. Мы же утром уже тю-тю.

Алекс не разделял его оптимизма:

— В любом случае, имей в виду — я эту чашу не видел, ничего о ней не знаю. И вообще… послать бы тебя на фиг!

* * *

Ужин у отца Игнатия был прекрасен, особенно по нынешним неспокойным временам. Пулярки, запеченные в польском соусе, жареный карп, свежие фрукты, салат, сладкие пирожки и даже неплохое вино. Сотрапезники не переставали воздавать должное вкусу и заботам отца Игнатия. Ножи стучали о тарелки, кубки наполнялись вином. Только не вино и не изысканные блюда занимали умы ужинавших в тот вечер.

— Хотел бы выпить за скорейшее избавление наших благословенных краев от исчадия ада, я имею в виду этого разбойного атамана! — поднял свой кубок Павел Сапега.

Воевода витебский был высок, худ, лыс и обладал длинными усами, едва не падающими в его тарелку, когда он наклонялся над ней. Как и положено знатному вельможе, одет он был в богатое темное платье, подбитое соболем.

Стук кубков огласил залу. Томашу было слышно каждое слово, каждый звук — уж очень хитро устроены стены в домах ксендзов. И не токмо слышно, но и видно кое-что.

— А что многоуважаемый пан Сапега думает о перемещении доблестных воинств наших? — спросил ласковым, вкрадчивым голосом иезуит, отец Бенедикт, щуплый невзрачный священник в рясе. — Правду ли говорят, что враги наши зело преуспели в черном деле своем?

— Это мы еще поглядим, кто преуспел, — ответствовал ему Сапега.

— Но полки царские Урусова и Барятинского вышли уже из Ковно к Бресту…

— …где их встретят храбрые шляхтичи Радзивилла.

— А если…

— Тогда и мы в стороне не останемся.

— Тогда, полагаю, за Брест можно не беспокоиться.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

3

«Исторія Русовъ, или Малой Россіи» написана в конце XVIII либо начале XIX в. Автор неизвестен.