Размышления странника (сборник)

Всеволод Овчинников

Книга "Размышления странника" – это сборник рассказов автора о разных странах: Китае, Японии и других, которые в течение пяти лет выходили под рубрикой "Час с Овчинниковым" в "Российской Неделе". Увлекательные повествования о нелегкой, но счастливой судьбе нашего журналиста-международника. Отношение к своему делу, как к призванию, осознание своей ответственности перед читателями, помогло автору показать зарубежные страны без предвзятости и идеологических шор. По мнению автора "набирающий силу процесс глобализации обостряет проблему сохранения национальной самобытности, при котором культура каждого народа сохраняет собственное неповторимое звучание, словно музыкальный инструмент в гармонично слаженном оркестре". Иллюстрацией этой мысли автора может служить содержание данного сборника.

Кокон компетентности

Знание языка особенно помогало мне в Китае 50-х годов. Возможность беседовать со мной один на один сразу придавала контактам с местными руководителями доверительный характер. Они относились ко мне не как к иностранцу, а как к своему. Я тоже держал себя как человек, допущенный к конфиденциальной информации.

Однажды, когда я был в отпуске, меня пригласил Андропов, курировавший социалистические страны как секретарь ЦК КПСС. Именно от меня он впервые услышал о намерении Мао Цзэдуна уйти с поста главы государства и остаться лишь руководителем партии.

Андропов тут же при мне позвонил и в соответствующий сектор ЦК, и в МИД, и в КГБ. Но у нас об этой новости еще никто не знал. А когда мои слова подтвердились, Юрий Владимирович предложил мне стать консультантом в его отделе. Это сулило много благ и привилегий. Еле упросил оставить меня в газете и порекомендовал ему более молодого китаиста, Виктора Шарапова, которого «Правда» готовила на смену мне в Пекине.

Когда Хрущев перессорился с Мао Цзэдуном и китайская тема утратила свою приоритетность, я решил переквалифицироваться в япониста. Используя свой авторитет востоковеда, убедил начальство, будто японский язык отличается от китайского не больше, чем белорусский от русского. Иероглифы, мол, те же самые, и наши восточные соседи без труда понимают друг друга.

Мне наняли преподавателя, чтобы я дважды в неделю в рабочее время брал уроки японского языка. Меньше чем через два года после возвращения из Китая я был направлен на постоянную работу в Японию. И там устрашился собственной дерзости. Первый год стал самым трудным в моей жизни.

Ежедневно с семи до десяти утра я брал у японца уроки языка. Потом переводчик рассказывал мне о содержании газет, помогал смотреть полуденные выпуски новостей по телевидению. После этого садился писать очередной материал, ибо редакция ежедневно вызывала меня по телефону в три часа дня. Примерно через год пришло чувство удовлетворения, которое испытывает журналист, когда он может со знанием дела прокомментировать любое событие, происходящее в стране пребывания.

Куда труднее оказалось получить признание соотечественников. Дипломатов, чекистов, журналистов, которые работали в Токио, свербил вопрос: «Да что этот Овчинников может понимать в Японии? Он же китаист!»

Сломать отношение ко мне как к чужаку-дилетанту было самым трудным. Зато одержать здесь победу стало столь же радостным. Спустя пару лет моим мнением уже интересовались все. Китайский язык — это латынь Восточной Азии. Так что мои знания древнекитайской философии и литературы позволяли мне блеснуть перед японцами там, где наши японисты мне порой уступали.

Я нашел собственный подход к освещению Страны восходящего солнца. Коренное различие в национальном менталитете китайцев и японцев натолкнуло меня на мысль сопоставить «грамматику жизни» этих двух дальневосточных народов, создать как бы путеводитель по японской душе, каковым стала «Ветка сакуры».

Знать больше других

Расскажу еще об одном откровении в моей жизни, связанном с таким понятием, как компетентность. В начале 70-х мне довелось посетить Иран и побывать в Ширазе — городе роз, соловьев и поэтов. Меня привели на могилу Хафиза. Возле нее всегда сидит седобородый старец с томиком стихов этого персидского поэта. Нужно положить книгу на надгробную плиту и раскрыть ее наугад, чтобы получить напутствие в жизни. Я проделал это с бьющимся сердцем. И вот что прочел мне ширазский прорицатель: «Воспевать красоту звездного неба вправе лишь поэт, хорошо изучивший законы астрономии».

Откровенно говоря, до меня не сразу дошел глубокий смысл напутствия. Выходит, одного литературного таланта, одной способности к образному мышлению недостаточно. Мало заставить читателя увидеть то, что видел, почувствовать то, что чувствовал автор. Чтобы писать о чем-либо, надо постичь подспудную суть событий, надо знать о предмете стократно больше, чем потенциальные читатели.

Лишь осознав это, я по-настоящему понял, почему моя компетентность стала тем коконом, который защищал меня от цензуры в советские времена. Как газетные, так и телевизионные начальники чувствовали, что я знаю о Китае и Японии гораздо больше их, и не решались делать мне замечания, давать «ценные указания», дабы не попасть впросак.

Помню, самым ответственным выступлением считался двухминутный комментарий в программе «Время», которую смотрела вся страна. Полагалось приносить текст лично председателю Гостелерадио. Сергей Лапин обычно откладывал мои листки в сторону и говорил: «Тут мне тебя учить нечему. Расскажи-ка лучше, за какую тесемку надо потянуть у гейши, чтобы распахнуть у нее кимоно?» Я охотно делился опытом, и общение с начальством этим исчерпывалось. Напутствие Хафиза шло мне на пользу.

За тринадцать лет, пока я вел «Международную панораму», мои тексты читала только редактор программы Татьяна Миткова. Она должна была заранее знать, после каких моих слов какой сюжет включать. Кокон компетентности защищал меня и здесь.

Первым постсоветским изданием моих произведений стал сборник «Избранное», вышедший в 2001 году. Во время верстки мне позвонил редактор и спросил: «Вы десоветизировали ваши тексты?» «Что вы имеете в виду?» — удивился я. «Но мы же теперь смотрим на все по-иному. Внимательно перечитайте эти пять книг, и вам непременно захочется что-то изменить».

Я проштудировал с карандашом тысячу компьютерных страниц сборника, не сделав ни единой поправки. И тут меня охватила эйфория, за которую я был готов расцеловать бдительного редактора. Ведь именно благодаря ему я убедился, что мне не стыдно ни за одну строчку, написанную в советские годы!

Благодарен судьбе, что именно мне выпала возможность первым из наших соотечественников возложить цветы к могиле Рихарда Зорге на токийском кладбище Тама. Изучая материалы, связанные с жизнью легендарного разведчика, я запомнил и сделал своим девизом его слова: «Чтобы узнать больше, нужно знать больше других. Нужно стать интересным для тех, кто тебя интересует». Практический опыт одиннадцати лет моей работы в Китае, семи лет в Японии и пяти лет в Англии подтверждает, что чем компетентнее становился я сам, тем чаще интересные люди тянулись ко мне и обогащали меня своими знаниями.

Еще раз подведу итог изложенному. Журналистика — это призвание, долг перед читателями, слушателями, зрителями. Это неустанное стремление тянуть вверх уровень духовных запросов людей, делать их зорче и мудрее, просвещеннее и добрее. Обогатить других может лишь тот, кто многое познал сам. Поэтому компетентность журналиста — залог его творческой независимости.