Удел победителя

Вольга Медейрос, 2015

Удел победителя – побеждать вопреки. Горек или сладок этот удел?.. Каким бы ни был, другого нет.

Пахарь

Жирная, парная земля ворочалась под лемехом, вздыхала томно. Едкий пот заливал глаза, ладони мозолила шершавая рукоятка плуга. Тяжело дыша, человек и вол остановились.

Георгий откинул волосы со лба и с удовольствием огляделся. Солнце близится к зениту, а треть поля уже распахана. Борозды глубокие, ровные, во влажной земле нитками жемчуга поблескивают скользкие тельца дождевых червей. Торжествующий взгляд пахаря двинулся дальше и задержался на девушке, стоявшей на краю нивы с корзиной в руках. Высокая, стройная, тяжелые рыжие волосы убраны в косы, губы обветрены от поцелуев ветра. Зеленые, словно пронизанная солнцем молодая трава, глаза ее лучились от гордости.

Улыбаясь, Георгий шагнул к ней.

— Красавица моя! — с чувством произнес он. — Эх, кабы не был я так стар, непременно сосватал бы тебя, Вера!

Девушка, сверкнув глазами, опустила корзину на землю и вытащила оттуда крынку с холодным молоком.

— Да согласится ли отец, — отвечала она, протягивая ему крынку. Оба рассмеялись. — Я смотрела, как ты пахал… Ты был словно богатырь, усмиривший змея!

Жадно глотая ледяное молоко, Георгий покачал головой. «Пощади! — вспомнил он беззвучный крик. — Пощади моих детенышей!» Ни в одной легенде не говорится, что твоим противником может стать мать, защищающая своих детей…

Пока он пил, Вера расстелила на траве скатерть и выложила на нее провизию из корзины. Георгий залюбовался ловкими движениями дочери: как сноровисто очищает она яйца от скорлупы, нарезает сыр, как раскладывает приправы и соль. Плоскую лепешку свежевыпеченного хлеба она с поклоном преподнесла отцу. Георгий рассмеялся и, отломив половину, протянул дочери.

— Не вздумай отказываться, Вера, — предупредил он ее возражения. — На тебе сейчас все хозяйство держится. Бабушка хворает уж который день, а от близнецов помех больше, чем пользы. К тому же, — он лукаво прищурился, — будешь плохо кушать, никто в жены не возьмет!

Вера зарделась и кивнула. Они сели бок о бок и принялись обедать.

— Жалко, мама нас не видит. Вот бы она порадовалась! — прожевав последний кусочек, с грустью сказала Вера.

Георгий чуть наклонил голову, соглашаясь.

— Мама… — сказал он, помолчав. Ему тяжело было продолжать. Столько лет прошло, а эта рана все еще была свежа. — Она с нами, я знаю. В нашей памяти и в наших сердцах.

Вера прижалась к нему, и он ее обнял.

Черная тень закрыла солнце. Отец и дочь подняли головы. Вера вскрикнула.

Исполинский ящер парил в безоблачном небе над ними.

— Беги! — Георгий вскочил, вынуждая подняться и дочь. Она встала, дрожа, цепляясь за его руку. — В лес, скорее!

Вол поднял голову к небу и тревожно замычал, молотя по бокам хвостом. Он видел то же, что и его хозяева — чудовищное существо стремительно снижалось.

Вера, наконец, поняла команду и бросилась к лесу, темнеющему вдалеке. Георгий торопливо огляделся, отыскивая лук и стрелы. Смешное оружие против защищенного броней монстра, но он должен отвлечь внимание зверя от дочери. Завернутый в ткань, лук мирно лежал на камне. Георгий подскочил к нему, вытащил, трясущимися руками натянул тетиву. Первая стрела ушла в зенит, не задев ящера. Георгий глубоко вдохнул, заставляя себя успокоиться. Прицелился снова, и выстрелил.

Чешуйчатая тварь издала громовой рев, крылья ее затрепетали. Ящер выгнул шею, и Георгий увидел оперенье своей стрелы, торчащей из левой глазницы чудовища.

В следующий миг Георгий упал на землю. Когти чиркнули по спине, разрывая одежду и плоть. Превозмогая боль, пахарь откатился в сторону. На то место, где он только что лежал, грянулся тяжелый хвост. Земля содрогнулась.

Мотая головой, Георгий приподнялся. Ящер грузно повернулся и шагнул к нему, раздувая ноздри. Вокруг раненой глазницы запеклась кровь.

«Ну вот и все, — подумал Георгий, сжимая в пальцах бесполезный лук. — Ты нашел меня».

Он встал на колени, натянул тетиву. Ящер вздернул голову, перехватывая стрелу в воздухе. Древко хрустнуло на крепких зубах. Огромная, в складках задубелой кожи лапа уперлась в грудь пахаря, опрокидывая наземь. Кости затрещали под тяжестью зверя.

«Но Вера спаслась», — пронеслось в мутном от боли сознания.

— Мы квиты, змей, — вслух сказал Георгий, глядя в целый глаз чудовища.

— О злые Боги, отец! — сквозь звон в ушах разобрал он.

Ящер медленно повернул голову на звук.

— Нет! — Георгий рванул изломанное тело вверх, застонав от боли и беспомощности. Чудовище держало крепко. — Уходи!

«Ты убил мою самку и детенышей, — от мощи этого беззвучного голоса Георгия пронзила дрожь. — Нам не быть в расчете, пока я не сделаю того же. Тебе есть, что сказать мне, воин?»

— Пощади… ее, — прошептал Георгий. Слезы, словно раскаленные иглы, кололи глаза. — Пощади мою дочь.

Ящер покачал головой. В огненном взгляде его плескалась печаль.

«Мы встретимся снова, воин. После того, как отдадим друг другу все долги. Сейчас — ты можешь смотреть».

Надавив чуть сильнее, ящер убрал лапу и вразвалку зашагал прочь, туда, где звала отца и захлебывалась плачем Вера.

Царапая землю непослушными пальцами, Георгий силился подняться. Искалеченное тело не подчинялось. С трудом перевернувшись на бок, он увидел тонкую фигурку дочери, замершей напротив ящера. Вот узкая голова на гибкой шее метнулась к ней, переломила пополам. Белый передник Веры окрасился кровью.

Георгий закрыл глаза и все-таки пополз, слепо, мучительно, как новорожденный котенок. Земля заколебалась, он даже не сразу сообразил, что это идет навстречу ящер. Теплое дыхание коснулось макушки Георгия.

«Ты будешь жить, — сквозь боль и горе услышал он. — Ты должен жить дальше. У тебя остались сыновья. Я не трону их. Теперь мы квиты, воин, но это не все. Мы встретимся снова, один на один. Я буду ждать тебя».

Воздух упруго ударил Георгию в лицо, высушивая слезы, — ящер расправил крылья, готовясь взлететь. Открыв глаза, пахарь смотрел на него — исполинский, облитый золотом солнечных лучей силуэт. Величественно и грациозно вздымался он в воздух, унося с собою одну боль и оставляя другую, стократ сильнее первой.

Исцеленный дыханием врага, пахарь поднялся и, приблизившись к телу дочери, встал перед ним на колени.

— Почему?.. — прошептал он, баюкая мертвую на руках. — Девочка моя, ну почему ты не послушалась меня?

Все повторялось, как в страшном сне.