Вокруг света. № 3, 2022 г. Литературный сборник

Сборник, 2022

Интернациональный Союз писателей приглашает в новое путешествие «Вокруг света». Представляем сборник, посвященный различным городам и странам, историческим событиям и современной обстановке, а также сохраняющий особый взгляд на мир, присущий творческим людям. Путешествуя по страницам сборника сквозь пространство и время, читатели узнают много нового и интересного, посмотрят иначе на привычные картины жизни и, как в любом путешествии, смогут встретиться с новыми знакомыми или старыми друзьями -талантливыми писателями, которые стихами и прозой поведают о своих родных краях и их жителях, о других странах и о тех местах, где еще никто никогда не бывал. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Израиль

Моисей Бельферман

«Меня зовут Бельферман Моисей Исаакович. Родился 10 марта 1935 года. Жили родители в Харькове, в бараке тракторного завода. Позже переселились на съемную квартиру. Отца оставили в гражданской обороне. Эвакуация матери с двумя малолетними детьми. Потом приехал отец, но вскоре, в возрасте сорока двух — сорока трех лет, его мобилизовали в армию. Послали на курсы минометчиков. И в действующую армию.

Осенью 1943 года (в октябре-ноябре), уже после форсирования Днепра, на северо-западе от Киева произошло крупное танковое сражение наподобие Курской дуги. На этот раз нацисты вермахта оцепили советские части, взяли в плен.

Отец оказался в нацистском плену. Спас его некий советский военный: при переписи в лагере записал его Караимом. Прошел лагеря, трудился на западе Германии на сельскохозяйственных работах. Освободили американцы. После репатриации в СССР отец с другими несчастными людьми попал в Сталиногорск (ныне Новомосковск Тульской области). Проверка продолжалась более года.

Из эвакуации мы вернулись в 1945 году. В Харькове квартиру вернуть не смогли. Мама увезла нас, малолетних детей, в Киев. Скитались по углам. Отец вернулся: сумел купить глубокий подвал по улице Владимирской, 73, кв. 3.

Мы жили возле Киевского университета. Я еще школьником посещал Научную библиотеку АН УССР. В 1957 году окончил лесохозяйственный институт в Брянске.

Вместе с трудовой работой самообразованием постоянно занимался в Научной библиотеке АН Украины.

Литературным творчеством занят пять десятков лет. Не публиковали. В период Московской олимпиады меня арестовали — в заключении продержали 53 дня. Через десять лет репатриировался в Израиль. Мне повезло: друзья помогли, прислали до 20 крупноразмерных моих рукописей в Израиль.

Только часть своих произведений смог издать в Израиле. Издал, издаю только часть своих произведений. Мало в компьютере удалось набрать.

С 2005 года член Союза писателей «Новый Современник» на портале www.litkonkurs.com».

Разные эпохи Василия Витальевича Шульгина

В продолжение долгого времени я находился в переписке и непосредственном общении с бывшим депутатом нескольких Государственных Дум Российской империи. Он являлся редактором и издателем газеты «Киевлянин». Так сложилось: ему вместе с А. И. Гучковым суждено принять Отречение Царя Российской Империи Николая II Романова. На этом политическая деятельность В. В. Шульгина не завершилась. Он стал одним из идеологов и участников Белого движения в России. Жил в эмиграции. Оказался в советской тюрьме. Правда, из назначенных 25 лет отсидел «только 12». Потом его выпустили… Проживал во Владимире вместе с супругой Марией Дмитриевной.

В переписку я вступил в 1961 году. Зимой 1963 года сам поехал во Владимир… И с тех пор…

Письмо В. В. Шульгина от 30.03.1963

Дорогой Миша.

Считая инцидент с Гердой (машинистка, прибалтийка, героиня его новеллы — М. Б.) благополучно исчерпанным и благодарю Вас за то, что Вы ее воскресили для меня… перехожу к «очередным делам»^[1].

Очередным делом в связи с Бейлисом считаю необходимым досказать Вам конец «Бейлисиады» в отношении меня. Это прибавит еще штрих к интересующему Вас времени.

Патриарх

Некие киевские евреи приютили меня во Львове. Для точности это было в ночь на 6 сентября (ст. ст.) 1914 года — Львов был взят не то 2, не то 4 сентября.

Глубокой ночью они привезли меня в какую-то гостиницу. Она сейчас же загорелась свечами: электричество еще не работало. Волшебно быстро на столе появился самоварчик — неизменный утешитель тех времен. Стало уютно, но странно: от свечей отвыкли. Я пил чай один: мои покровители исчезли. Было, вероятно, 3 или 4 утра — в окна заглядывала ночь, черная, как могила. Дождь тихонько стучал в стекла…

Вдруг открылась дверь… Свечей было достаточно. Вошел старик с белой бородой. Он подошел к столу и, облокотившись на спинку кресла, крытого красным бархатом, смотрел на меня. Он был необычайно красив, красотой патриарха. К белизне волос, бороды подходили в библейском контрасте черные глаза в рамке черных же длинных ресниц. Эти глаза не то что горели — сияли. Он смотрел на меня, я на него… Наконец он спросил:

— Так это вы…

Это не был вопрос. И поэтому я ответил, указывая на кресло:

— Садитесь…

Но он не сел. А заговорил так:

— И они, эти сволочи… Так они смели сказать, что вы взяли жидовские деньги…^[2]

Я улыбнулся и сказал:

— Чаю хотите?

Он на это не ответил, а продолжал:

— Так мы это знаем, где наши деньги!

Сияющие глаза сверкнули как бы угрозой. Но то, что он сказал дальше, не было угрозой:

— Я хочу, чтобы вы знали… Есть у нас, евреев, такой, как у вас, митрополит. Нет, больше! Он на целый свет. Так он приказал…

Остановился на минутку и сказал:

— Так он приказал… Назначил день и час… По всему свету! И по всему свету, где только есть евреи, что веруют в Бога, в этот день и час они молились за вас!

Я почувствовал волнение. Меня это тронуло: в этом было нечто величественное. Я как бы почувствовал на себе это вселенское моление людей, которых я не знал, но они обо мне узнали и устремили на меня свою духовную силу.

Патриарх добавил:

— Такую молитву Бог слышит!

Я помню до сих пор изгиб голоса, с каким он это произнес, и выражение глаз. Вокруг ресниц — они были как бы подведены синим карандашом, они как бы были опалены духовными лучами…

Через некоторое время он сказал:

— Я пришел сюда, чтобы вам это сказать. Прощайте!

Когда иногда я бываю очень беден, я говорю себе:

— Я богат. За меня молились во всем мире…

И мне легко.

Император

Теперь перенесемся в польскую Галицию, в городок Тухов. Это было в январе 1915 года. Быть может, это было 20 января. Если бы это было так, то день этот можно считать юбилейным: ровно год тому назад, 20 января (ст. ст.) 1914 года, меня судили в Киеве. Я сидел на той скамье, которую занимал Бейлис несколько месяцев тому назад. Но Бейлиса оправдали, меня же присудили к трем месяцам тюрьмы. Три месяца мне кажутся сейчас наказанием смехотворным, после того как я отсидел около 12 лет в сталинской тюрьме. Но дело было не в сроке. Дело было в том, что меня присудили за «распространение заведомо ложных сведений» о прокуроре палаты. «Заведомо ложных»! Судьи отлично знали, что я мог ошибиться, но я не лгал. И это приговор был не мне, а русскому суду, в который я верил и посильно защищал. Впрочем, чтобы судить о русском суде вообще, надо узнать, что было в Тухове.

* * *

Предварительно скажу, что в тюрьму я все же не попал при Царе. Дело пошло по инстанциям. Палата утвердила постановление окружного суда. Предстоял еще Сенат. Мои защитники возились с этим, но меня это мало интересовало.

Для меня было важно, что скажет Государственная Дума. По закону член Думы мог быть лишен свободы только с согласия Думы. Я надеялся, что Дума меня не выдаст. Во всяком случае, в Думе разыгрался бы главный бой. Но до этого не дошло. Разразилась война. Как многие другие депутаты, и я пошел на фронт, хотя это было вопреки формальному закону, воспрещавшему народным представителям быть на действительной военной службе.

Я был ранен под Перемышлем 12 сентября (ст. ст.) 1914 г., на следующий день по прибытии в полк.

В январе 1915-го я был начальником передового отряда ЮЗОЗО (Юго-западной областной земской организации), возился с ранеными и больными. В этой роли я и жил в местечке Тухове.

Местечко было пусто. Население, почти сплошь еврейское, бежало до прибытия русских войск. Дома и домишки, как всегда, если их покинули, уничтожались сами собой. Уцелел лишь помещичий дом, хотя владельцы тоже ушли. В нем поместился мой отряд.

* * *

В тот день была вьюга. Через окно второго этажа я увидел приближающийся автомобиль. Свернув с большой дороги, он направился к нам, с трудом пробиваясь через метель. В то время, в ту войну, не все имели машины. Ехавший, значит, был «кто-то». И в такую погоду! Очевидно, по важному делу, и притом к нам: никого, кроме нас, здесь не было. Я сказал зажечь примус, на войне заменивший самоварчик, подать бутылку красного вина и галеты. Так всегда делалось в отрядах. Тем временем гость, провожаемый дежурным, зашел ко мне.

По погонам я увидел, что это полковник, а по лицу, что он сильно замерз. В то время автомобили были открытые, за редкими исключениями. Поэтому я встретил его словами:

— Господин полковник, кружку горячего чая?

— О да! О да! Что за погода…

Когда он согрелся, сказал:

— Я к вам… К вам лично.

— Слушаюсь.

— Я военный юрист. По закону все судебные дела, возбужденные против лиц, поступивших в армию, передаются нам, воєнному судебному ведомству. Мне переданы два дела, вас касающихся. Одно пустячное, другое важное. С какого прикажете начать?

— Если позволите, «с тонкого конца»…

— Хорошо. Податной инспектор города Киева возбудил против вас как редактора газеты «Киевлянин» дело за то, что вы без его разрешения напечатали в своей газете объявление о «Лепешках Вальда».

— «Вальда»? Разрешите вам предложить: я их всегда имею при себе. Мне кажется, что вы чуточку охрипли — проклятая погода!

— Ах, очень вам благодарен… Это очень хорошее средство — я его знаю. Но по долгу службы я должен все же поставить вопрос: признаете ли вы себя виновным в этом ужасном деянии?

— Признаю. Печатал и надеюсь печатать и дальше. Однако разрешите вам доложить…

— Пожалуйста…

— Господин полковник, вы юрист, и не в маленьких чинах. Я тоже юрист, хотя и непрактикующий. Поэтому я позволю себе поставить на ваше суждение следующий вопрос: указания высших правительственных мест должны ли приниматься низшими к сведению и исполнению?

— Должны!

— Так вот. Я печатаю объявления о «Лепешках Вальда» в газете «Киевлянин» без разрешения киевского податного инспектора, но такое же объявление печатает санкт-петербургская газета «Правительственный Вестник», каковая, очевидно, получила разрешение на печатание от высшей медицинской власти.

— Это ясно. Считайте это дело поконченным, прекращенным.

— Благодарю вас.

— Теперь перейдем к делу важному. Потрудитесь прочесть.

Я прочитал: «Объявить Шульгину В. В., редактору газеты «Киевлянин», что Государю Императору на докладе министра юстиции благоугодно было начертать: “Почитать дело небывшим”».

* * *

«Почитать дело небывшим»…

Греческая поговорка гласила: «И сами боги не могут сделать бывшее небывшим».

Но то, что не удавалось греческим богам, было доступно русским Царям.

«Почитать дело небывшим» — была юридическая формула, близкая к выражению римского права: «In integrum restitution».

«Почитать дело небывшим» принадлежало русскому Царю как высшему судье в государстве. Каждый приговор в империи начинался со слов: «По указу Его Императорского Величества…»

При этом судья надевал на шею цепь в знак того, что он судит во имя Царя.

«Почитать дело небывшим»… Это говорит больше, чем амнистия. Амнистия — это прощение, забвение… А «почитать дело небывшим» — это юридическая фикция, обозначающая: против Шульгина дело не возбуждалось, его не судили, он не был осужден.

С такой определенностью и силой высший русский судья, Царь, стер неправду, учиненную низшими судьями. Это полезно запомнить при оценке нашего суда вообще. А любопытно и обстоятельство, что Государь учинил сие деяние по докладу министра юстиции. Министр юстиции почитается и высшим прокурором, высшим представителем обвинительной власти. Из этого следует, что обвинительная власть отреклась от своего неправого дела и поспешила его исправить при первом подходящем случае. Случай представился. Конечно, я не думал о Бейлисе, когда поступал добровольно в армию, причинив этим жестокую боль близким. Другие чувства руководили мной. Я почувствовал, что не в силах писать барабанные статьи в «Киевлянине», что было необходимо. Надо было поддержать дух народа — об этом просил меня лично генерал Алексеев, впоследствии главный руководитель всей русской Армии. Он сказал:

— Ошибаются те, кто думает: «В три месяца кончим войну!» Тут нахрапом не возьмешь. Противник серьезный — война на выдержку. Здесь народ идет на народ. А поэтому дух народный и решит дело. Вы публицист и член Государственной Думы, представитель народа. Поддержите же дух народа, который выразил вам свое доверие, послав вас в Государственную Думу.

Но как публицист я выбыл из строя, потому что душа моя была исполнена великой печалью. Я считал войну ошибкой и предвидел роковые последствия. Чем же я мог «поддерживать дух народный»? Только примером, только добровольно подставив свою голову.

Я поступил в пехоту, в один из киевских полков, именно 166-й Ровненский. Я выбрал этот полк по причинам интимным, о которых сейчас не хочу говорить.

Однако австрийская пуля, пробуравшая меня в четырех местах, не причинила мне серьезной беды. Но, вероятно, она растрогала сердца генерал-прокурора (министра юстиции) и «сердце царево». Есть выражение: «Сердце царево в руце Божией». Так, по крайней мере, должно быть и иногда бывает. А во всяком случае, у всех людей есть сердце, каковы бы они ни были, и об этом надо всегда помнить. Помнить это надо было и расстрелявшим Ивана Григорьевича Щегло-витова.

В левых кругах его называли Ванька Каин. Но этот «Каин» не расстрелял Бейлиса, а предал его суду присяжных. Это было неправильно, потому что сопровождалось давлением на следователей, и это было нечестно. Нечестно потому, что суд не смеет заниматься политикой. Но при общей оценке русского суда те, кто это делает, не смеют забывать о том, что суд присяжных, признав ритуал, оправдал невинного Бейлиса. И потому можно сказать, что суд присяжных, созданный Александром II, выдержал экзамен перед лицом всего мира. Тень этого Императора неведомо парила над зданием Киевского суда, где шел процесс Бейлиса. Я хочу верить, что когда-нибудь на этом месте, против суда, будет восстановлен памятник Александру II, который стоял на Царской площади и который снесли в 1917-м, согласно еврейской поговорке: «Если Бог хочет наказать человека, то отнимает у него разум».

Но суд присяжных признал ритуал. Да, и об этом должно жалеть. Но справедливость требует сказать: картина убийства Андрюши Ющинского такова, что, как говорится, сам черт мог сломать ногу в этом деле. Во всяком случае, светила адвокатуры, легко доказавшие невинность Бейлиса, не смогли найти убедительной гипотезы на предмет того, кто же так зверски источил кровь у мальчика. А это именно и нужно было, чтобы отбить «кровавый навет», имеющий тысячелетнюю давность.

Распутин

Зигзаги жизни удивительны. Расскажу и об этом, чтобы исчерпать «Бейлисиаду». Последняя здесь соприкоснулась с мистикой другого порядка.

Это было через некоторое время после моей статьи о Чаплинском. Надо сказать, что «старая гвардия» киевлян тогда дрогнула. Часть вековечных подписчиков перестала читать «Киевлянин», что для некоторых было трагедией. Шульгин после смерти Пихно немедленно изменил заветам отчима, который заменил ему отца. Из этого, между прочим, следует, что не все читатели «Киевлянина» понимали Димитрия Ивановича. Он был прежде всего чигиринец. А чигиринцы это особая порода — скромно-гордая. Скромная по своим потребностям, гордая потому, что спина у них не гнется. Таков был и чигиринец Богдан Хмельницкий.

Есть некоторая мистика в совпадении имен. Знаменитое восстание, поднятое батькой Богданом, в основе своей имело распрю казачьего сотника Хмельницкого со старостой Чаплицким. Духовный потомок Хмельницкого, Шульгин «восстал» против Чаплинского. Разница в одной букве, а в общем оба имени происходят от слова «чапля», по-северному «цапля». Но, к слову сказать, во всем Чигиринском народе сохранились черты иногда просто анекдотического характера. Оставив анекдоты, скажу: у Димитрия Ивановича была способность не гнуть спину перед бурей, выраженная не так давно в одном советском фильме. Фильма я не видел, но его название запомнил: «И один в поле воин»!

18 или 19 октября 1905-го только одна газета вышла на пространстве «шестой части суши». Эта газета была «Киевлянин».

Так вот, после моей статьи часть читателей ушла, и даже для этих бывших «киевлянинцев» стала выходить новая газета «Киев». Я с ней не полемизировал. С меня достаточно полемики со стороны «Нового Времени» и в особенности с очень талантливым нововременцем Меньшиковым. Разумеется, редактору «Киевлянина» приходилось нелегко.

И вот однажды ко мне пришел один человек. Немолодой, чуть седоватый, но очень бодрый. Он сказал:

— По службе я начальник почты на Демиевке. Не очень видная должность. Но я имею вам сказать нечто важное.

— Прошу садиться.

Он начал так:

— Я старый читатель «Киевлянина». Я очень уважал Димитрия Ивановича. И вас также, дорогой Василий Витальевич… Газету «Киев» не хочу читать… Вы правы, а не они. Но все же трудно вам сейчас приходится: свои пошли против вас! Вот и господин Меньшиков… Не правда ли?

— Правда. Мне тяжело.

— Что же нужно, чтобы облегчить ваше положение? Я маленький человек, но я размышляю. И я вам сочувствую. Да, я вам сочувствую. Зачем они на вас клевещут?! Вы взяли еврейские деньги и защищаете жидов, убивших Андрюшу Ющинского? Клевета! Но как с ней бороться, дорогой Василий Витальевич?!

Его речь текла спокойная, ровная, но какая-то увесистая. Несмотря на драматичность содержания, мне захотелось спать. Спать среди белого дня. Но я этому не удивился: я был очень утомлен всем тем, что переживал. Я всегда чувствовал себя уставшим, хотя мне было только 35 лет.

Он продолжил:

— Чтобы опровергнуть клевету, надо доказать, что евреи не убивали Ющинского. Потому что если не они убивали, то зачем и за что бы дали вам деньги? Клевета о жидовских деньгах, которые вы будто бы взяли, падет сама собой. Не так ли?

Он, несколько перегнувшись через столик, который нас разделяет, пристально смотрит в глаза. И я невольно приковался к его глазам. Они были серые, стального цвета. Веки были приспущены, но сквозь эту щель его взгляд, стальной, давил свинцом на мои веки; мне все больше хотелось спать.

Он продолжал:

— Вам нужно, просто вам необходимо узнать, кто убил мальчика. Ведь он же убит? Это-то уж верно. Но кто? Кто?

Слова эти с огромным убеждением падали на мой мозг, но вместе с тем и стальные глаза давили на меня и что-то приказывали. Я спросил, повторил, как бы засыпая:

— Да, кто, кто?

Он наклонился еще ближе ко мне. Говорил:

— Есть такой человек. Такой человек, который все знает…

— Кто, кто?

— Григорий Ефимыч…

При этом имени я встрепенулся:

— Распутин?

— Да. Он может сказать, если захочет, кто убил Андрюшу Ющинского.

Но я уже пришел в себя. Сверкнула мысль: «Этот демиевский почтмейстер пытался меня загипнотизировать. Но я не засну!»

В это же мгновение он положил свою руку на мою. И воскликнул:

— Ну и нервный же вы человек, Василий Витальевич!

Я ответил:

— Да, я нервный человек. И потому не будем продолжать этот разговор. К Распутину не считаю возможным обращаться. Благодарю вас за сочувствие.

И встал.

* * *

Он ушел, а я думал о том, что Распутин, как говорили, принадлежит к секте так называемых сибирских хлыстов. Это таинственная секта, отличающаяся развратом на религиозной почве. Ее учение вкратце. Без раскаяния нет спасения. Без греха нет раскаяния. Надо грешить, чтобы раскаиваться и в раскаивании обретать спасение.

Хлысты всегда были именно сектой, в коллективе они развивали свои способности. Способности же хлыстовские таинственны и могущественны. Распутин не был один. Вокруг него всегда был круг людей, ему подчинявшихся и, может быть, от него некоторым приемам научившихся. Я знал, что и в Киеве у него есть какие-то опорные пункты. Когда он приезжал, он иногда жил у некого Размитальского. Он был содержателем ссудной кассы, маленьким банкиром. Размитальский был еврей, быть может, крещеный. Во всяком случае, он был твердый монархист. Когда его арестовали после Октябрьской революции, спросили:

— Вы монархист?

Он ответил безбоязненно:

— Да, я монархист. Был и есть…

— Но не будете больше!

И его расстреляли.

Но это случилось позже, в 1917-м или 1918-м. А тогда, в 1913-м, после ухода почтмейстера я ощущал прикосновение какой-то тайны и думал: «Прислали его ко мне… Размитальский или сам Распутин… Или он пришел сам по себе?»

Этого я никогда не узнал и не узнаю. Впрочем, тогда, в 1913 году, для лиц моего образа мыслей всякое общение с Распутиным почиталось невозможным. Мы думали, что Распутин губит династию и с ней и Россию.

Теперь же я думаю, что, может быть, стоило запачкать свои «белые руки» и познакомиться с Распутиным. Если бы он действительно сказал мне, кто убил Ющинского, это имело бы великие и благотворные последствия. Но былого не вернешь.

Обвинитель

Теперь перенесемся в Константинополь, нынешний Стамбул. Начало 1921 года… Между русскими эмигрантами в то время в ходу был следующий анекдот. Один эмигрант телеграфирует другому на французском языке: «Six joues baisent gros chat»^[3].

Бесстрастная барышня приняла телеграмму, хотя ничего не поняла. Ей-то какое дело!

Через короткое время был получен ею же ответ: «Ісі dix»^[4].

Барышня пожала плечами, но при случае кокетливо спросила с милой улыбкой:

— Что значила ваша телеграмма и ответ? Не будет нескромным узнать? Вы как будто загрустили, monsieur?

Он ответил:

— Вы угадали: я загрустил. Моя телеграмма, если ее прочесть по-русски, обозначает: «Сижу без гроша».

— А вторая? Ответная?

— «И сиди!»

Барышня весело засмеялась, но сказала:

— Не огорчайтесь, помощь придет.

* * *

Не знаю, как в анекдоте, пришла ли помощь. Но ко мне она пришла. И именно тогда, когда я с полным правом мог телеграфировать: «Сижу без гроша», если бы знал, кому телеграфировать. Я очень голодал. Помощь пришла, но не по телеграфу, что не важно. И когда это случилось, меня разыскал неизвестный мне совсем молодой офицер.

— Простите, пожалуйста… Моя фамилия вам известна: я сын такого-то.

Я припомнил его отца, но ответил загадочно:

— Я понял…

На самом деле я совершенно не понял, почему сын такого-то разыскал меня в Константинополе. Надо принять во внимание, что в этом два раза тысячелетнем городе было всего несколько улиц, имевших общеизвестные названия. Остальные очень редко имели надписи, а номеров домов совсем не было. Чтобы разыскать кого-нибудь, требовалась известная настойчивость.

Мой гость продолжал:

— Мне, конечно, очень совестно затруднять вас, но к этому меня довела нужда. Я просто голодаю. Хоть что-нибудь…

Я смотрел на него с очень смешанным чувством: сочувствие, жалость и вместе с тем не торжество, а просто радость.

Он прибавил:

— Во имя ваших отношений с моим отцом…

Я дал ему, что мог… Немного, потому что получаемая мною помощь расплывалась на целый ряд лиц. Но он горячо меня поблагодарил: бедняге и эти гроши были дороги — он мог утолить голод.

Он ушел, а я думал: «Я еще разбогатею, дав ему эти несчастные деньги. Его отец был тот товарищ прокурора (это обозначает помощник прокурора), который 20 января 1914 года обвинил меня в Киевском окружном суде в совершении преступного деяния, именуемого «распространение путем печати заведомо ложных обвинений против высших должностных лиц». Обвинял и добился осуждения».

Этот человек сделал мне очень больно. Свою обвинительную речь он начал, держа в руках номер «Киевлянина», так:

— Приняв редакторское перо из рук скончавшегося Димитрия Ивановича, он дал клятву, что никогда ложь не запятнает честных страниц газеты «Киевлянин». Мы все, читатели «Киевлянина», приветствовали такое начало. Но прошел месяц, всего месяц! И новый редактор нарушил священную клятву. Он запятнал когда-то честные страницы «Киевлянина» ложью. И вот почему В. В. Шульгин сейчас занимает эту скамью, скамью подсудимых. Он обвиняется в распространении путем печати заведомо ложных сведений о высших должностных лицах, в частности о прокуроре палаты Чаплинском.

Это начало с точки зрения ораторской было искусным ударом. Удар в сердце. Он не убил меня, но выбил из седла. То, что я считал исполнением священной клятвы, это именно и назвали ложью. Это урок. В политике не следует быть сентиментальным — это значит предоставить противнику собственное сердце.

Я не сумел ответить на удар ударом, ударить обвинителя тоже в сердце. Да, было ли у него сердце? Было! Эту тайну раскрыл мне его сын, явившийся ко мне просить помощи… «Во имя ваших отношений с моим отцом»…

Мои отношения с его отцом состояли в том, что… Словом, это ясно из предыдущего. Ясно и то, что сын не знал подлинную природу этих отношений. Если бы знал, он не пожелал бы разыскивать меня в Константинополе, чтобы просить денег. Наоборот, он избегал бы даже случайной встречи со мной. Он не знал, и это легко могло быть. В 1914 году он был мальчиком лет четырнадцати. В этом возрасте мальчики обыкновенно читали Ната Пинкертона или что-нибудь в этом роде. Позднее, когда «подсудимый Шульгин» стал фигурой, заметной не потому, что когда-то заступился за Бейлиса, и психика моего бывшего обвинителя должна была измениться. Я почти убежден, что он, мой обвинитель, утешался в то время статьями «Киевлянина», что он голосовал за меня в числе 29 тысяч избирателей, которые в 1917 году избрали меня в качестве представителя Киева, матери городов русских, в Украинское учредительное собрание. Это тогдашнее дружелюбие ко мне своего отца и уловил подросший сын, ничего не зная о прошлом. И это наполнило радостью мое глупое, сентиментальное сердце. Я вспомнил поговорку, которую иногда говорил Димитрий Иванович: «Все минется — правда останется…»

Но моя радость длилась очень недолго — она тяжело омрачилась мыслью: «А ведь Александрович расстрелян!» Я не помнил наверное, но как он мог уцелеть? Все, что имело какое-нибудь отношение к процессу Бейлиса, убивалось беспощадно. В «Киевлянине» 1919 года, если он уцелел, в августе, сентябре, октябре, словом, после прихода белых в Киев, можно найти траурные объявления о гибели целого ряда лиц судебного звания. Вероятно, погиб и Александрович.

* * *

Люди, не мстите!

Это вам не дано свыше, потому что все мы слепы, порочны, злобны и несправедливы.

Христос сказал евреям, хотевшим побить камнями уличную блудницу:

— Кто из вас без греха, бросьте в нее камни.

И, устыженные, они отошли. Остались вдвоем Христос и блудница.

Он сказал:

— Жена, где твои обвинители?

Она, едва пришедшая в себя от ужаса смерти, улыбнулась жалко и радостно и показала рукой — они ушли.

Он сказал:

— Иди и ты и не греши больше.

Так говорит Христос. А Бог Моисея, грозный и справедливый, сказал:

— Мне отмщение, и Аз воздам!

Периоды жизни Василия Витальевича Шульгина

Я понимаю, фрагментарное описание драматического момента вызвало определенные вопросы. Такого свойства направленность вопросов не ожидал.

Мне остается осветить события, пояснить позицию, ответить попутно на важные, существенные вопросы.

1. Весной 1952-го я окончил среднюю школу, летом подал документы — поступал на металлургический факультет КИИ (Киевский политехнический институт). Параллельно со школой в течение трех лет посещал подготовительные курсы по математике в КГУ (Киевском государственном университете). Благо жил близко к КГУ и увлекся математикой. Почему математикой? Этого сейчас сказать не могу. Увлекался я историей, литературой… точнее говоря, философией, рассуждениями, фантазированием…

Возможно, все такое мне было полезно в те времена. За четыре года до этого я выпал из кузова грузовой автомашины на булыжник дороги между Сталинкой и Корчеватым. Это районы Киева. На каникулах я поехал на работу к отцу и… не знаю, в какую аварию попал автомобиль. После нескольких дней поисков моя мамочка (пусть сохранится благословенной о ней память) нашла меня в отдаленной больничке: без сознания, кормления и ухода… Меня выходили… Мог остаться идиотом — нужно развитие. Я немного знал об этом… Сама природа моя требовала развития, совершенствования… Я жил под руководством собственной природы.

2. В КПП орудовала преступная шайка преподавателей-вымогателей во главе с неким Кабальским. Ну, меня выгнали с моего коронного предмета математики. Прежде всего как еврея, естественно. Но если бы заплатил… Жили мы тогда очень бедно-скромно. Отец полтора года находился в нацистском плену (уже после форсирования Днепра) — в октябре-ноябре 1943-го произошло большое танковое сражение (подобное на Курской дуге)… На северо-западе за Киевом нацисты разбили наши армии, многих красноармейцев пленили. Мой отец — сержант, командир минометного орудия — тоже попал в плен, чудом спасся. Подневольно работал с другими вблизи большого национального их парка на самом западе Германии — до освобождения союзнической американской армией. После освобождения отец добирался на восток… В одном из первых эшелонов репатриировался в СССР. В районе старой государственной границы — в Новоград-Волынском — их эшелон законвоировали, повезли… Отец более года проходил проверку. Трудился на химкомбинате в Сталиногорске под Москвой (ныне Новомосковск Тульской области).

3. Вместо КПП я поехал поступать в институт транспортного машиностроения в Бежицу (район Брянска). Родители меня вовремя не отпустили из дома — приехал поздно, они уже успели ликвидировать свой недобор. В Брянске поступил в лесохозяйственный институт.

4. Вскоре после начала занятий в институте, по обычаю, повезли студентов в колхоз на «трудовой семестр». Копали картофель, замачивали лен, скирдовали солому…

5. В нашей группе в основном — деревня! Двое или трое уже отслужили в армии, кажется, один демобилизован как участник ВОВ. Пара человек из районных центров. Старательные ребята, но уровень культурный низкий… А я вскоре стал очкариком: не видел с последней скамьи написанное на доске. Посоветовал врач-окулист очки…

6. Доводили ребята меня — единственного в группе еврея. А я в ответ дерзко хохмил.

7. На работах в колхозе высмеивали: нет у меня навыков для полевых работ. Старался! Не отставал!

8. И еще они нашли мое слабое место: доводят вопросами об употреблении евреями христианской или детской крови! А я ничего такого прежде не слышал, не знаю…

9. «Нет такого!» — отвечаю. А они меня убеждают: «Есть! Пьют и едят!»

10. Пришлось мне на каникулах пойти в Киеве в Публичную библиотеку АН УССР. Расположена рядом с КГУ Еще школьником туда ходил, но исследования совершал по обычным темам-вопросам.

11. По делу Бейлиса — нет ничего! Еще в энциклопедиях вкратце прочитал… Указанной литературы — нет! Не выдают! Я заказывал, так у меня потребовали написать объяснительную, для каких конкретно целей интересуюсь делом Бейлиса и еврейским вопросом. И в Брянской городской библиотеке писал такое объяснение. Выдали мне через определенное время прочитать брошюры. Не знаю, из собственного фонда выдали или присылали по МБК (межбиблиотечный коллектор).

12. С осени-зимы 1952-го я уже систематически занят исследованиям исторических тем, еврейского вопроса и дела Бейлиса.

13. Я не запоминал года, периоды… Постепенно ящики каталога пополняются новым (или старым?) книжным фондом. Очень медленно, раз в десятилетие, открывают доступ к источнику спецхрана.

14. В конце 1961 газета «Известия» проинформировала о жителе города Владимира Василии Витальевиче Шульгине.

15. Редактировал газету Аджубей, зять Н. Хрущева. Он газетчик талантливый: прилагал особые усилия, создавал несколько отличное от скучнейшей «Правды» издание — по типу, форме газета «Известия» пользовалась большим спросом. Возможно, она и тиражом опережала. Всех партийцев обязывали выписывать и читать «Правду».

16. С именем В. В. Шульгина я знаком — в деле Менделя Бейлиса он сыграл определенную роль.

17. К тому времени я уже вернулся в Киев. Трудился в «Укрземпроекте» инженером-агролесомелиоратором.

18. После окончания института я трудился лесничим в Пудоже в Карелии. В районном центре Киевской области Иванкове работал инженером лесхоза. В Березани… Верно, слышали: «Станция Березань, кто приехал — вылезай!» В этой Березани находился участок «Сельэлектростроя» — трудился мастером, в соседнем Ягодинском районе электрифицировал два села: Сотниковку и Супоевку.

19. Только узнал я о городе проживания В. В. Шульгина — в адресное бюро города Владимира отправил письмо-просьбу о его домашнем адресе. Получил ответ.

20. На Кооперативную улицу Владимира отправил В. В. Шульгину письмо. Сообщил о своей высокой оценке его поступка — написание статьи в газете «Киевлянин» о полной неправомочности дела М. Бейлиса — его обвинения в убийстве отрока Андрея Ющинского с целью получения крови для совершения неких иудейских обрядов или надобностей.

21. На свое письмо получил ответ от В. В. Шульгина. Написал. На этот раз ответа не последовало…

22. В «Известиях» временами появляются «Письма к русским эмигрантам». Их пишет, отправляет В. В. Шульгин. Ответы самих эмигрантов на его письма не помещают. Их нет? Но понятна перемена политики руководства: пытаются через «своих бывших граждан» наладить контакты с Западом.

23. В 1963-м я поехал во Владимир, лично познакомился с супругами Шульгиными. Не знаю точно. Мог разбудить Марию Дмитриевну. Болела в тот момент? Вошла она на кухню. Набросилась на меня с упреками. Выгнала из квартиры.

24. Точно не помню, из почтового отделения Владимира или вокзала отправил В. В. Шульгину письмо после своего посещения.

25. Приехал в Москву, встретился с Натальей Петровной Мальт, говорили о Шульгиных.

26. Из Киева во Владимир отправил письмо. Началась довольно регулярная переписка с Шульгиными. Посылаю во Владимир продуктовые посылки — не систематически, но довольно часто.

27. Летом 1965-го получил телеграмму из Ленинграда: В. В. Шульгин сообщает о своей работе на «Ленфильме» — просил устроить себе и жене отдых под Киевом.

28. Задание для меня оказалось достаточно непомерным. Я работаю. Часто выезжаю в командировки. Где искать? Как совместить лес и воду? Побывал в нескольких местах: в Ирпене, Ворзеле, Конча-Заспе, Триполье… В Триполье мне удалось найти требуемые две комнаты, рядом Днепр…

29. На Киевском вокзале супругов встречал с цветами… Впрочем, букет попался недостаточно свежий. Цветов нет на вокзале! В. В. Шульгин потребовал: «Сразу едем на место отдыха!» Еле упросил его заехать по дороге ко мне домой: взять перину, еще мелочи…

30. Такси везет нас на юго-запад… Подъехали к Триполью, колхозные поля — кукуруза, подсолнечник… Как обрадовалась Мария Дмитриевна! В. В. Шульгин выглядит плохо: опухшее лицо, мешки под глазами, сами глаза красные — от юпитеров кинематографа…

31. Устроились в Триполье… довольно сносно. Им хозяйка предоставила другие две комнаты, да и кровати-постели… Шульгины приехали с опозданием более чем на две недели… Я приезжал дополнительно к хозяйке, просил не отдавать весь свой дачный фонд. Нашла она и других отдыхающих.

32. В. В. Шульгин сразу отправился на почту: сдал на хранение свои деньги.

33. Кормила хозяйка, как и просили-договаривались, вегетарианской пищей. Не знаю, сметана, яйца в такую пищу входят? Она их кормила. От супругов Шульгиных жалоб на питание не слышал.

34. Примерно через день навещал супругов. Привозил сыры, сухое вино Марии Дмитриевне… Вино принимала она в качестве лекарственного средства.

35. При моем посещении их в субботний или воскресный день проводили время на берегу Днепра, принимали водные процедуры, беседовали…

36. В. В. Шульгин ожидает Лобынцеву — она директор фильма. Очень простая в обхождении женщина. Я ее водил к приятельнице, заходил в приемную КГБ… Она утрясала некоторые вопросы, связанные с разрешением на пребывание Шульгиных в Киеве, бронированием номера в гостинице.

37. Шульгины не имели советского гражданства — перед ними возникали дополнительные формальности.

38. В. В. Шульгин являлся идеологом Белого движения генерала Деникина. Как депутат Государственной Думы, позже член Украинской рады, в качестве публициста и редактора газеты «Киевлянин» он вел широкую общественную работу.

39. Интересны сведения о прошлом семьи Шульгиных.

Его отец, Виталий Яковлевич, профессор экономики Киевского университета имени святого Владимира. Его докторская диссертация посвящена положению женщин в петровское время.

40. Виталий Яковлевич страдал уродством с рождения — двугорбием, но он превосходный лектор, удивительный оратор. Читал лекции и в Институте благородных девиц — там располагался позже Октябрьский дворец. Одна из слушательниц Института благородных девиц стала его женой. Василий Витальевич родился только, ему был всего год, когда умер отец.

41. Примерно в 1865-м в Киеве Виталий Яковлевич Шульгин организовал газету «Киевлянин» — с помощью государственной помощи. При редакторе В. Я. Шульгине газета занимала умеренную позицию.

42. Вскоре после смерти В. Я. Шульгина на вдове женился его ученик по кафедре Димитрий Пихно. Последний разделял крайне правые позиции. Стал не только отцом пасынка, но и профессором университета, редактором газеты, членом Государственного совета.

43. Профессор Димитрий Пихно явился политическим наставником В. В. Шульгина.

44. В. В. Шульгин получил прекрасное образование. Окончил юридический факультет Киевского университета святого Владимира. Он писатель, публицист, журналист, редактор, депутат Государственной Думы.

45. В. В. Шульгин помещик, крупный собственник земельных участков на Волыни и в Киевской губернии. У них действовал сахарный завод.

46. У В. В. Шульгина два сына. Так сложилось, большевистская революция, Гражданская война разорвали его семью, разбросали… Один его сын погиб. По некоторым признакам, его убили на севере Киева. Примерно в тех местах построили массив Никольская Борщаговка, там я проживал с 1968-го по конец 1989-го. Второй его сын пропал бесследно. Примерно в 1926-м В. В. Шульгин нелегально приехал в СССР в поисках сына. О своем нелегальном путешествии и стране он написал книгу. Книгу издали и в СССР. Так получилось, тайные органы знали о прибытии В. В. Шульгина в СССР — за ним тщательно следили, не арестовывали. После своего возвращения В. В. Шульгин узнал об этом. Кажется, ЧК связали В. В. Шульгина с «Трестом». Так получилось, в эмиграции узнали о контроле советскими властями «тайной поездки В. В. Шульгина» — это привело к его полной политической дискредитации. Он отошел от политической деятельности.

47. Эта история удивительна. Год и место происшествия я не помню. В. В. Шульгин познакомился с молодой дворянкой Марией Дмитриевной. Она ему предварительно всыпала яблоки в сапоги — этим влюбила в себя, по поверью. А потом они на лодке уплыли в ночь… Это случилось на Дунае или Сене… Жена В. В. Шульгина не вынесла измены мужа: не то сошла с ума, не то утопилась в реке…

48. Перед Второй мировой войной и всю войну Шульгины проживали в небольшом городе Югославии. Потом пришло освобождение. Я читал, Югославию освободил сам Броз Тито. Но в том городке находилась советская комендатура. В. В. Шульгин каждое утро ходил за молоком для жены. В тот раз его догнал красноармеец, передал приглашение в советскую комендатуру. В. В. Шульгин сказал: «Вот занесу молоко…» Но посыльный настаивал: «Вам круг делать, возвращаться? Это ведь по дороге…» В. В. Шульгин знаком с советским комендантом, другими офицерами… Он безбоязненно пошел… Его вскоре вывезли в Москву на самолете.

49. Судила тройка… Это конец 1944-го. К тому времени отменили смертную казнь. В. В. Шульгину назначили 25 лет!

50. Испортились отношения между СССР и Югославией. Марию Дмитриевну отнесли к советской шпионке — выслали в Венгрию. Она зарабатывала на жизнь и ручной работой. Тяжело болела, ее оперировали — осталась жить.

51. В тюрьме… и скучно… во сне снились удивительные сновидения. В какой-то момент В. В. Шульгин попросил разрешения записывать свои сны. Разрешили. В документах могут сохраниться эти его рукописи… и другие, позже напишу…

52. В какой-то момент тоже заключенный Корнеев стал выполнять секретарские обязанности возле В. В. Шульгина. Он умел припрятать кусок хлеба — подкармливал. Тут версия основана на слухе: вроде Корнеев смог вынести подушку с бумагами — его раньше освободили из тюрьмы. По одним разговорам, он издал под своим именем бумаги В. В. Шульгина. А по другим слухам, приносил он в издательства — хватались за материал, но видели «автора»: изъяснялся, писал архаичным языком. Сразу понятно: украл! Это плагиат!

53. Уже в 1956-м, при Н. Хрущеве, В. В. Шульгина выпустили на свободу. Поместили в доме престарелых. «Среди старых идиотов» — его определение. Он терпел…

54. Приехала Мария Дмитриевна — им выделили однокомнатную квартиру. И материально обеспечили. На двоих назначили пенсию в 200 рублей. Мария Дмитриевна добивалась своей пенсии. Всю их пенсию поделили на две части: В. В. Шульгину назначили 125 и Марии Дмитриевне 75 рублей. Советскую власть трудно обмануть.

55. Верно, В. В. Шульгин получал ежегодно путевки в разные дома творчества и санатории. Через Союз писателей. Ездил с женой.

56. Во время своего пребывания в Триполье в 1965-м В. В. Шульгин однажды попросил меня напечатать его письмо руководителю Украины с просьбой о встрече, беседе. Суть письма: В. В. Шульгин — коренной киевлянин. Он заверяет в своей лояльности власти, просит выделить ему с женой квартиру на правом берегу Киева. Левый берег его не привлекает — Дарница, Русановка, новые районы. Верно, некий корреспондент просветил его о химическом производстве в тех районах.

57. Письмо я отпечатал — представил на подпись. В. В. Шульгин сообщил: высылать письмо не следует по причине его недостаточно здорового самочувствия. На этом прервалось.

58. На следующий год В. В. Шульгин просил меня обратиться в Союз писателей Украины. Просить о выделении им путевки в Дом творчества или санаторий Киева. Надеялся вернуться к проекту о встрече с руководителем Украины.

59. Я несколько раз посетил СП Украины. Расположен он по улице Орджоникидзе, очень близко от здания ЦК КПУ

60. Постоянно не заставал Олеся Гончара, первого секретаря СПУ. Мне сказали: только он может этот вопрос решить. Несколько раз общался с заместителем Гончара писателем Погребельным. Однажды присутствовал на беседе с несколькими секретарями СПУ и другими руководителями. В. В. Шульгин в их понимании — русский, великорусский, против любых форм украинизации: политической, культурной, языковой… По этой причине личность нежелательная для СПУ и для самого Киева. Я тогда понял: никому из этих политиков-писателей не следует подавать руку.

61. Как-то я дождался, сообщили: Олесь Гончар вскоре появится. Сейчас он в ЦК. Сидел я, ожидал… надоело… вышел на улицу… Смотрю: вблизи здания вроде стоит О. Гончар — с кем-то разговаривает… Я собрался, обратился к нему с просьбой. Услышал ответ: «Щэ Шульгына мэни нэ высточало!» («Еще Шульгина мне не хватало!»). Не смог я В. В. Шульгина обрадовать. Верно, он получил путевку в другое место…

62. От В. В. Шульгина или от Марии Дмитриевны я получал письма, открытки из разных мест. И из Грузии, он там подружился… Из Крыма…

63. 1968 год у меня оказался оживленным: ездил в Закавказье… Вернулся, меня вызвали в Прибалтику — в Пярну. По дороге домой поехал во Владимир. Меня тепло встретили, но Мария Дмитриевна тяжело больна… В. В. Шульгин сообщил: «У нее рак…» Еще раньше Мария Дмитриевна выслала мне копию какого-то рецепта, просила достать наркотическое средство. Я не мог себе представить ее тяжелое положение, подумал: «Прежде забавлялась сухим вином, а сейчас перешла на наркотики». Никаких медицинских знакомых у меня нет, правдиво сообщил: для получения лекарства требуют фирменный рецепт с печатью.

64. Вскоре по возвращении получил телеграмму с сообщением о смерти Марии Дмитриевны и датой похорон. Я сразу поехал…

65. У Шульгиных застал незнакомых людей. Активна некая дамочка-распорядительница Антонина Петровна. Ее все называют Летчицей. Только она все распоряжается, решает, командует! Узнал: «Дедушка тронут приездом вашим. Ждет. Сейчас к нему нельзя: беседует с Иваном Алексеевичем».

66. Кто такой этот Иван Алексеевич? Тюремный сиделец: бывший сокамерник, друг В. В. Шульгина. Увидел долговязого сухого старца с выпадающим от беззубья подбородком. Ведь это настоящий Пранайтис! Как представлял его «эксперт» на процессе Бейлиса.

67. Похороны назначены на следующий день. На ночь меня определили к Коншиным, друзьям семьи Шульгиных. Я лег… Не мог уснуть, крутился в постели… Поднялся, вышел. Всю бессонную ночь я бродил по незнакомому городу…

68. С утра началась суматоха… Антонина Петровна поставила меня возле Василия Витальевича. По дороге на кладбище автобус остановился возле местной церкви. Священник зычным голосом отпел душу покойной. Потом похороны… Само городское кладбище — за Владимиром, далековато. Могилу вырыли под кроной кряжистого двухсотлетнего дуба в три-четыре охвата.

69. Вернулись с кладбища… Накрыт стол — все готово для поминок. «Литовец» Кирилл Э. советует перекреститься. Выступил сосед. Миша Коншин говорил: «К нему добра была Мария Дмитриевна, считала племянником».

70. Поднялся В. В. Шульгин, напугал «велением свыше»: должен осуществить значительную работу — облагодетельствует все человечество. «Планом изменения своей жизни, важным этапом деятельности» вверг многих в недоумение, опасливо поглядывали на старика. Все в недоумении…

71. Немного позже или на следующее утро известил нас В. В. Шульгин о части своего плана: решил находиться рядом с покинувшей любимой женой, ее душой все сорок дней — жить возле кладбища, ежедневно подходить к могиле…

72. С Летчицей я поехал искать квартиру в селе Вяткино — нашли. Поздно вернулись. Всякие покупки… Наступила ночь… Гастроном закрыт. Я с утра ничего во рту не имел. Голова кружится… Летчица решила: к Коншиным идет спать, у В. В. Шульгина в квартире остаюсь я и Буби.

73. Буби — что за имя? Я прежде уже видел этого молодого франта. Кожей отделаны брюки, вроде техасы. Штанины закатал почти до щиколоток. Распахнута отделанная кожей куртка. Через плечо перекинут зачехленный фотоаппарат. Он молодой поэт, сын известного ленинградского поэта.

74. Буби принес из подвала несколько цыплят, батарею плавленых сырков. Я подумал о возможности ужина! Не так получилось… Буби ломал куски кур, впихивал их в рот, заедал жирными сладкими сырками — с аппетитом уплетал все. А я дул на чашку кипятка… Он даже не догадался угостить… Сколько цыплят он умял? Сижу, «внимательно» слушаю его истории о католической вере, древней литовско-польской демократии… Сообщил: живет в одном доме с Анной Ахматовой. О «городской сумасшедшей» рассказал… Моя голова кружится от голода, но сохраняю гордость — сам не попрошу, честность — чужого не возьму…

75. В. В. Шульгин с Буби познакомился в Доме творчества. Во Владимир к В. В. Шульгину он приехал с магии-тофоном — записывает его рассказы по какой-то теме… После похорон Марии Дмитриевны уехал не сразу, беседовал с В. В. Шульгиным. Уезжал он, написал ему свой адрес — он ответно подсунул номер телефона: «Звоните Андрею Питерскому».

76. Буби в квартире Шульгина распоряжается, уносит книги… А я переживаю: пропадет что — пасть подозрение может на меня.

77. В. В. Шульгин перебрался в Вяткино. Хозяйка дома — рабочая кладбища. Ее сын 10–11 лет каждый день собирает грибы — она кормит вегетарианской кухней: грибы в разных блюдах, соленые в салатах, супах, борщах, жарит…

78. Я каждый день приезжаю в Вяткино — две обязанности исполняю… Примерно по два часа записываю книгу под диктовку В. В. Шульгина. Иногда проверяю свой черновик, но чаще отдаю ему написанное, В. В. Шульгин складывает последовательные порции. После завтрака или обеда мы отправляемся на кладбище. Не обходим к воротам — поднимаемся по склону, заходим через проем забора. По просьбе В. В. Шульгина я собираю по дороге полевые цветы — букетики складываю на могилу…

79. Случалось, я оставался ночевать в Вяткино. Заметил: хозяйка на меня положила глаз. Спит в летнем шалаше… Вижу, отшила временного мужа… Я сплю на раскладушке во дворе. Она оставила незадернутой простыню — вместо двери. Конечно, я не воспользовался… Утром она укоряла: «Разве не понял?»

80. В то самое время меня домогается «старуха»-Летчица, Антонина Петровна.

81. По отдельным признакам ясно: В. В. Шульгин имел с ней интимные отношения — ничего, что он старик. Видно, как она с ним разговаривает: как законная жена с мужем.

82. Мне прислали деньги из дома. Специально указал домашний адрес и фамилию Шульгина. По его доверенности получил деньги на почте. Часть суммы, половину, ему отдал. Антонина Петровна выговаривала: «Почему так мало прислали?» А у меня постоянные расходы, да должен придержать на билеты.

83. В какой-то момент нашей работы В. В. Шульгин начал меня сбивать: «Напишу эту книгу, вы передадите иностранным журналистам!» — «Да, но у меня нет знакомых журналистов». — «Найдете, если захотите!» — «Не могу я рисковать!» — «Какой тут риск? Ну рискнете, пострадаете — так это для меня! Какой почет — пострадать ради Шульгина!»

84. В. В. Шульгин нисколько не думал о другом — его интересовало одно: скорее выбраться из СССР, переехать к сыну в США. Каким-то чудом он сыскался — зовет к себе отца. А советские власти В. В. Шульгина не хотят выпустить!

85. «Тогда пустите мою рукопись… в этот… название как его… в самиздат! Слышали?» — «Я никого не знаю…» — «Узнаете!» — «Но я узнавать не хочу!» — «Мне нужно это…»

86. На следующее утро спрашивает: «Не передумали? Мне поможете?» — «Чем? Я вам уже помогаю, чем могу…» Он говорит: «Знаете, обойдусь я без вас! Стоит мне написать эту книгу — вышлют за границу! Да, риск остается: могут меня посадить…» Я не ответил…

87. На следующее утро, после тщательного размышления, сообщил ему свое мнение: «Вас не вышлют и не арестуют…» — «А как?» — «Так все останется, как есть…»

88. Не знаю, принял ли В. В. Шульгин к сведению мой ответ, но на следующее утро мне сказал: «Уезжайте!» И я уехал…

89. Я уехал в Москву. Дорога в Киев лежала через столицу. Меня очень приглашал к себе Корнеев. В. В. Шульгин прежде просил меня прислать ему, а позже переслать Корнееву статьи «Киевлянина» о деле Бейлиса.

90. Нашел квартиру Корнеева в отдаленном районе Москвы. Живет он с женой. После тюрьмы его отправили в ссылку. Привезли его куда-то — бросили на дороге возле населенного пункта. Нашла его местная, выходила, потом оформили брак. Закончился срок, или поменялся закон — Корнееву разрешили вернуться в столицу. Получили они квартиру или купили?

91. Корнеев много дул, гладил свой старый магнитофон — не сразу он стал издавать звук. Голосом достаточно хорошо поставленным Корнеев прочитал главу совместной их книги с В. В. Шульгиным.

92. Об этой их «общей работе» узнал у Корнеева. В. В. Шульгин доверил своему «соавтору» не только перепечатать статьи «Киевлянина», но и комментировать антисемитскими фразами — еще своим архаичным, более старославянским, не русским языком.

93. Это не все. Тот самый Корнеев предложил мне купить у него перепечатки выступлений В. В. Шульгина в нескольких Государственных Думах.

94. Сообщил В. В. Шульгину: Корнеев передал главу «Бейлисиады» из их «совместной» книги «Годы». При чтении произведение произвело на меня отвратительное впечатление. Основная вина «соавтора» Корнеева — он «обработал и дополнил» В. В. Шульгина. За «объективностью» просматривается недобросовестность, нечистоплотность явного антисемита.

95. По просьбе Корнеева в Киеве посетил квартиру Швайгера А. Г, корреспондента В. В. Шульгина. Узнал: его больше нет в живых. Ближайшие его родственники против публикации его письма после смерти в искажающем историческую правду произведении. Считают: такая публикация бросает тень на усопшего, да и на саму еврейскую нацию.

96. Антонина Петровна сообщила: В. В. Шульгин раздавал вещи Марии Дмитриевны и свои. Спросила: что из их вещей я хочу иметь на память? Ответил: ничего мне не надо. Память сохраняю — без вещественных доказательств.

97. Ксения Александровна Сабурова, приятельница семьи Шульгиных, постоянно меня информирует из Владимира о В. В. Шульгине и текущих событиях.

98. Получил новое емкое письмо от В. В. Шульгина — ответ на мое.

99. Мне систематически пишут К. А. Сабурова, Коншины-Михаил, Екатерина, младшая Ольга, их мать Наталья Альфредовна передают привет.

100. Расскажу историю семьи Коншиных. Надеюсь, помню правильно. Директор музыкальной школы Коншин находился в заключении или ссылке. Приехала проведать его молоденькая кузина. Что и как между ними произошло — не наше дело. Говорят, он изнасиловал Наталью. Женился на ней при первой возможности. Михаил, его сын, очень способный, с признаками психиатрических особенностей. Дочь Катя старательная, долгое время исполняла при В. В. Шульгине секретарские обязанности. Младшая дочь Ольга — композитор.

101. Получаю сведения: Антонина Петровна проявила свою корысть. Даже сообщали: обобрала В. В. Шульгина. Обвинения в ее авантюризме. До появления у Шульгиных она побывала у Шолохова. Что и как, никто точно не знал. Одни домыслы.

102. Сообщил во Владимир: «Бейлисиада» подписана В. В. Шульгиным и Корнеевым — специально подобраны речи явных антисемитов, но упущены речи левых. В. В. Шульгин исповедует христианство как высшее Учение Жизни, но из архивов человеконенавистничество поднимает, продолжает травить евреев. «Бейлисиаду» следует переписать.

103. Появились сообщения: из личной библиотеки В. В. Шульгина пропала его книга «Записки князя Воронецкого». В краже подозревают Антонину Петровну.

104. Миша Коншин сообщил: выслал В. В. Шульгину 30 рублей из стипендии девочек. Я выслал В. В. Шульгину

100 рублей из Киева. Получил сообщение: деньги передал Корнееву — ему следует «лучше питаться после болезни».

105. Все мысли, желания В. В. Шульгина — уехать к сыну в США. Катя очень занята — сдает экзамены. В. В. Шульгин считает: его «совершенно бросила».

106. Летчица до марта отправилась на отдых в санаторий. В. В. Шульгин ее мало знает. Очень ценит — она появилась в последние дни жизни Марии Дмитриевны, много помогла.

107. К В. В. Шульгину приехала Антонина Петровна — за деньгами. Предъявила счет в 300 рублей за пребывание в Вяткино. 100 рублей уже отдал. Остальные…

108. В годы Гражданской войны В. В. Шульгин потерял скрипку — просил меня посетить определенный дом, выяснить. Тогда я постеснялся ходить, узнавать…

109. В. В. Шульгина посетили двое. Один представился врачом, осмотрел его, в общих чертах расспрашивал о состоянии здоровья. Другой, сотрудник МИДа, интересовался, как это он готов оставить свое жилье — уехать в неизвестность? В. В. Шульгин пожаловался на полное одиночество. Что он станет делать в США? Писать? В. В. Шульгин подтвердил: писать, но ничего оппозиционного писать не сможет. Он убежден: СССР — оплот мира, маяк современности. Писать против мира просто невозможно.

110. Мне жаль: произошел разрыв с В. В. Шульгиным — иначе не могло произойти.

* * *

Я упустил важные моменты — дополняю:

111. В отношениях с В. В. Шульгиным я проявил доверие, легковерие, порядочность: по «беспринципному праву» части русской ментальности — жестоко наказан. В. В. Шульгин просил выслать его статьи из «Киевлянина», относящиеся к делу Бейлиса. Для меня дополнительная работа. Всю трудовую жизнь я постоянно занят на двух работах, в две смены. Тружусь — кормлюсь. И только заканчиваются часы трудовой повинности-занятости — начинаются труды добровольные. Не менее напряженные. По субботам-воскресеньям без отдыха.

112. По интересующему В. В. Шульгина вопросу — статьи в самой газете. А газеты — в газетном отделе Библиотеки АН УССР. В Киево-Печерском монастыре расположен газетный отдел. От центрального входа направо — вход с дворика. Для читателей выделили две комнаты. Сотрудницы через служебный вход выходят и… дальше неведомая никому территория. Где берут, приносят-привозят газеты? По прошествии достаточно короткого времени читатели получают свой заказ.

113. Работа с газетами очень даже утомительная, дополнительно утомительная в сравнении с работой с книгой, журналом. Сшитки газет, переплеты за месяц. На обычного типа столах лежат газеты и… листаешь… для поиска отдельных справок. От руки переписываешь… В те времена фотографировать запрещали. Нет другой техники копирования материалов. Ищи и строчи — в тетради или на отдельных листах. Сидишь, встаешь с места и перегибаешься. Часто выцветшие буквы, освещение в читальном зале обычно слабое, очень даже неудобные стулья… А работа с газетами — неделями, месяцами…

114. По требованию сотрудниц мне приходилось писать сообщения: какими темами интересуюсь, для каких целей, указать место работы, домашний адрес, номер паспорта. Все по форме!

115. Нужные статьи — автора, темы — расположены непоследовательно — приходится листать, искать… Попутно находишь нужное, неожиданное… Находишь статью, заметку — нужно переписать. Уже дома — не всегда сразу — напечатать… Сейчас есть дополнительная множительная техника… Используют в читальном зале газетного отдела?

116. И вот я преодолел все эти трудности и… выслал готовые статьи-перепечатки дореволюционных газет.

117. Это ничтожество по имени Иван Алексеевич Корнеев — «соавтор В. В. Шульгина»… «Овладел методом письма В. В. Шульгина» и «другими достоинствами». В 60-е — начале 70-х мною высланные статьи «Киевлянина» за 1911–1913 гг. ради страничных гонораров хитроумно выставил, выдал за «современные взгляды» В. В. Шульгина на страшное убийство отрока Андрея Ющинского с обвинением евреев в «ритуальном употреблении христианской крови для своих религиозных надобностей». Зарабатывает на распространении клевет о евреях, множит и без того острый антисемитизм.

118. В письме сообщили: арестовали Буби. В. В. Шульгина вызвали в качестве свидетеля на процесс в Ленинград.

119. Этот сложный клубок я распутать не смогу. Пытаюсь хоть несколько разобраться.

120. Город Санкт-Петербург (Ленинград) вечно играл важную политическую, культурную роль в жизни, истории Российской империи и в советские времена.

121. Вспомним: в трагические сталинские времена возникали «антипартийные настроения», самые именитые оппозиционеры вышли из Ленинграда. Огромные жертвы выстрадал город, понес колоссальные материальные убытки…

122. В период нацистской блокады Ленинграда добавилось миллион жертв… Послевоенная партийная чистка — «Ленинградское дело» — тоже имела последствия…

123. Советское руководство предпочитало иметь в Ленинграде твердое руководство. Таким являлся Романов: резко закручивал гайки, рычаги управления после хрущевской оттепели.

124. Как я позже понял по обрывкам информации, Буби связан с самиздатом. У группы лиц имелась нелегальная типография: публиковали и распространяли эти самые популярные среди читателей, но не издаваемые властями художественные, публицистические произведения о внутренней и внешней политике советской власти.

125. Родители и сам Буби попали в страшную переделку. Они хватались за любую возможность спасти талантливого молодого человека, сына. Вариантом защиты видели В. В. Шульгина: тот спасет своим авторитетным свидетельством.

126. Поймем самого В. В. Шульгина. Человек он в больших летах — более 90 лет. Дорога в Ленинград. ив городе… суде…

127. Это еще не все! В. В. Шульгин добивается выезда к сыну в США — только этим и живет!

128. И В. В. Шульгина подготовили к выходу к свидетельской кафедре… Ему пообещали: дай нужные показания на суде — выпустим! Заметим сразу: его обманули в очередной раз!

129. Хитрый В. В. Шульгин ничего особенно не сделал, вроде себя не уронил… но…

130. Он шокировал всех в советском суде — обратился к судьям: «Дамы!» или «Дамы и господа!»

131. Верно, на просьбу адвоката рассказать о поступках, взглядах, мировоззрении Буби (не стану приводить полное имя этого уважаемого человека) В. В. Шульгин сразу выпалил: «Точно как мои!» Представляете? Пропаганда долгий период характеризовала Шульгина как опасного контрреволюционера, антисемита, врага советской власти. Правда, в последние годы отрабатывает он, как может, свое материальное довольствие. Но Шульгин остается Шульгиным! И такое заявление убежденного монархиста о молодом одаренном советском поэте…

132. Читал в газете: Буби присудили лагерный срок в Мордовии.

133. Не знаю ничего о нем — только это: стал религиозным авторитетом в родном городе.

134. Еще до появления Антонины Петровны Коншины много помогали Шульгиным в бытовом отношении.

135. Помню, приехал я летом 1968-го к ним. Мария Дмитриевна лежит больная… Оторваны супруги от всего мира — никого не позовешь. Я посоветовал им провести электрический шнур, установить звоночную связь — звонок с семьей Коншиных. Они это сделали.

136. Антонина Петровна многое напутала, испортила… Наталья Альфредовна, Миша, Катя Коншины помогали В. В. Шульгину. Катя исполняла для него секретарские обязанности.

137. В какой-то момент появилась эта молодая женщина. Работала она дворником. Не имела жилья — согласилась В. В. Шульгина опекать. Поселилась в его квартире.

138. Незадолго до смерти В. В. Шульгина, возможно за год или меньше, я приехал во Владимир. Зашел к Коншиным. Сам я не просил о встрече с В. В. Шульгиным, но Миша Коншин сообщил о моем приезде, и тот обрадовался, вспомнил: выслал деньги ему — после «врага». Сказал: «Хочу с ним поговорить». Я не противился идее.

139. Днем опекунша на работе… Наталья Альфредовна вспомнила: у нее есть ключ от дверей Шульгиных. У ключа своя история. В 1968-м я приехал во Владимир на похороны Марии Дмитриевны. Проживал некоторое время в квартире В. В. Шульгина. Антонина Петровна попросила установить новый замок. В подъезде их проживал слесарь — выполнил этот заказ. Один из ключей я отдал Коншиным. Антонине Петровне об этом не сообщил: она меня могла съесть!

140. Потребовался ключ! Наталья Альфредовна впустила меня в квартиру В. В. Шульгина. Он лежал тихо, вроде не спал… Я поздоровался. Он сильно вздрогнул! Не сразу понял его игру. «Кто это?!» Я ответил: «Миша Бельферман». — «Кто, кто это?!» — «Бельферман. Миша. Из Киева». Он допытывается: «Вы кто?!» И продолжительное время длится эта его игра… Это тот еще актер — Шульгин! Хитрец! Но теперь отношусь я с особым вниманием, подозрением к каждому его слову, жесту. Он приподнялся немного над подушкой, превратился в слух и полное внимание.

141. Я сказал: «В нынешнем виде «Бейлисиада» — некачественное, недобросовестное творение рук и ума человеческих. В ней не более пяти стоящих страниц, остальное — словесная макулатура. Вы хотели показать себя тогдашним. В разделе «Цукроварня» показали в развитии — показали историю завода за 50 лет. Основная цель главы — «ритуальные убийства»: отнеслись недобросовестно, предвзято. Корнеев выудил из стенографических отчетов, ваших думских речей заявления о жидовстве. Вы сами подумайте, какой-то Владимиров, ничто в литературе, во вступительной статье пишет «об архаичном языке Шульгина». Это Корнеев свои писания выдал за ваши, а вы смолчали, стерпели…»

142. Он представляется в глубоком сонливом состоянии, произнес: «Корнеев заявил, что не допустит обельферманить “Бейлисиаду”».

143. «Как вы себя чувствуете?» — «Я болен… я давно болен… У меня грудная жаба. Несколько помогает нитроглицерин. У меня еще желудочная болезнь… Часто тревожит..» — «Вы на диете?» — «Я действительно вегетарианец — не на диете».

144. Говорю ему: «Возле вас крутятся разные люди, каждый стремится чего-то добиться, урвать, выхватить… Один я из немногих честен до конца. Живу только ради правды жизни. Каждое услышанное ваше слово запишу, передам со стенографической точностью».

145. Только сейчас замечаю: плавно движется одеяло на причинном месте. Что это? Да он занимается онанизмом?! И позже он громко пустил ветры… Отдает отчет в своих действиях?

146. Я рассказал о своих прошлых литературных опытах — о событиях 30-х. Назвал рукопись «Симфония жизни: люди, мысли, чувства…» Он слышит? Спросил: «Книга о Ежове?» — «Нет, книга о ежовщине!» И еще нечто рассказал…

147. «Корнеев сохранил четыре тысячи моих стихов». — «И вы ему за это благодарны? Так он ваши стихи выдал за свои!» — «Он не знал, что я жив». — «Даже если не знал… Как вы могли сотрудничать с подобным ничтожным человеком?» — «А что мне оставалось делать?» — «Вот он от вас все тянул, еще и шантажировал». В. В. Шульгин молчит.

148. В. В. Шульгин оседлал своего конька: «Столыпин стоял за глубокий антисемитизм» — говорил о себе, не о Столыпине. «В публичном выступлении говорил, в личной беседе?» В. В. Шульгин смекнул: могу проверить, непременно проверю. «В беседе… Ограничения евреям неприятны, а для нас они позорны. Евреев мало в России… всего каких-то шесть миллионов… Их боятся — для нас позор. Предложил он выделить миллиард рублей…» — «На эмиграцию евреев?» — «Да нет же! Для нужд мелкого кредита. Кредитом этим не воспользуются евреи: у них капиталов хватало… Кредитом воспользуются русские. Это козырь для борьбы с еврейством…» — «С еврейским засильем?» — «С чем-чем?» — «С еврейским засильем… Вы забыли об этом лозунге?» — «Вас не понимаю. Столыпин считал: нужен практический антисемитизм. Сейчас русские слабее евреев, нуждаются в помощи. Иначе они проиграют борьбу с еврейством. Ведь мы, русские, — великий народ. Столыпин проникновенно… узрел грядущее. Он обладал предчувствием. Говорил: «Меня убьет охрана». Его пророческие слова подтвердились… Откуда этот Богров? Он способствовал развитию антисемитизма». — «В чем именно это проявилось? Дело Бейлиса возникло до выстрелов Богрова». — «Он подлил масла в огонь — начался тихий погром. Евреям нельзя навязывать нам, русским, свои политические установки, ибо они неприемлемы. Евреям нужно как можно быстрее выехать из страны — пока еще пускают. Вообще выехать — иначе они пострадают. Сильно пострадают…» — «Не считаете вы, что антисемитизм — привнесенное явление?» — «Да, на Севере не существовало антисемитизма: не было здесь евреев. Сейчас он есть всюду. Развивается ужасающим темпом. Пусть сами евреи выезжают, если не хотят пострадать». — «Кое в чем вы правы… В свое время я сумел разглядеть в вас… Вы все тот же… прежний… политический антисемит». — «Никогда им не был!» — «Я читал «Дни»… из вашей библиотеки. Сплошное там жидоедство». — «Назовите пример». — «По памяти… не смогу сейчас… могу показать… Эта книга сохранилась в вашей библиотеке?» — «Нет…» — «Я так и знал! Вас обирают. А вы рады этому. Вас самого… только смогли — растащили… на сувениры».

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Во время посещения В. В. Шульгина во Владимире оставил ему свою рукопись «Шульгин переходит через Рубикон». В ней присутствует литературным персонажем Герда — стенографистка, машинистка. Верно, финка по национальности, могла являться одним из увлечений молодого Шульгина. Его собственный рассказ с таким названием выслал — вопрос о Герде сразу сошел с повестки.

2

Неправдоподобно: правоверный еврей не мог употребить это оскорбительное слово. Правда, в советских источниках, например в четырехтомном «Словаре русского языка», слово «жид» определяют так: «То же, что еврей» (Издание АН СССР, Москва — 1957 г.).

Чего же стесняться В. В. Шульгину, широко использовавшему в свое время антисемитизм в политических целях для самосохранения личного и сохранения чудовищного царского режима.

3

Шесть щек целуют жирного кота.

4

Здесь десять.