М.В. Лентовский

Влас Дорошевич, 1906

«Голова Фидиева Зевса. Серебряные кудри. Подломленные, согнутые тяжелыми временами богатырские плечи. Грустная, ироническая улыбка. Казалось, что его губы шепчут под надушенными мягкими усами тургеневскую фразу: – И все они померли… померли…»

III

Но вот теплый летний вечер спускался на землю, — и, как сказка, десятками тысяч огней вспыхивал веселый и шумный «Эрмитаж».

Сказка была, а не сад.

Я видел все увеселительное, что есть в мире. Ни в Париже, ни в Лондоне, ни в Нью-Йорке нет такого сказочного увеселительного сада, каким был московский «Эрмитаж».

Все переполнено.

Надо развлекать десять, пятнадцать тысяч людей!

В закрытом театре идет оперетка.^[11]

Какая оперетка!

Бельская — красавица в Серполетте^[12]. Театр влюбленными глазами смотрит на нее. Зорина за душу хватает в Жермен^[13] своим дрожащим страстью, своим знойным, своим цыганским голосом.

Красавец Давыдов шутя кидает «мазиниевские» ноты^[14] и чарует чудным mezzo-voce^[15]. Красавец Чернов^[16] как бог хорош, как черт блестящ в маркизе Корневиле.

Театр умирает над Завадским^[17], великолепным комиком. Леонидов^[18] в нотариусе, это — гениальная карикатура, это гомерический хохот. Вальяно^[19] в Гаспаре дает среди этого акт драмы, если не настоящей трагедии.

«Корневильские колокола», каких больше не слыхал никто, никогда и нигде.

В театре «Антей» феерия, стоящая десятки тысяч.

Колоссальная фелука^[20], в натуральную величину, погибает среди волны.

Иллюзия полная урагана среди моря.

В красивом костюме, в красивой позе, красивый как статуя Нэна-Саиб^[21], Лентовский громовым голосом командует:

— Руби снасти!

С грохотом рушатся мачты. Раскаты грома. Рев волн.

Как они там все друг друга не перебьют в этом хаосе!

На колоссальном «кругу скоморохов», залитом электрическим светом, какой-то «полковник Бона» в клетке с десятью дикими зверями^[22], к общему ужасу, кладет голову в пасть к старому, разъяренному льву, которого он только что избил хлыстом по морде до полного бешенства.

(Эксперимент, который вскоре, за границей, стоил «полковнику» жизни. Лев голову откусил).

Через пруд, ярко освещенный электрическими прожекторами, по канату какой-то кавказец…

— Где только Лентовский всех их откапывает!

Какой-то отчаянный Керим, словно с горы, летит по канату^[23], стоя «для ужаса» обеими ногами в медном тазу, с кипящим самоваром на голове.

Одно неловкое движение!..

У публики замер дух.

Но публики слишком много. Она не вмещается нигде.

На открытой сцене неистощимый Гулевич^[24] сыплет своими рассказами, какой-то феноменальный стрелок пулей из ружья сбивает яблоко с головы жены.^[25]

(Тоже стоило бедняге вскоре за границей жизни).

И все эти зрелища, по всем концам сада, одновременно.

Близится двенадцать часов.

Публика устала от удовольствий. Но и опьянела от них. Требует зрелищ, еще, еще.

Как ребенок, — страшно избалованный ребенок! — который ни за что не хочет ложиться спать и требует, чтобы елка продолжалась «еще», — вечно!

Гремят оркестры музыки. Поют хоры. Мужской. Женский. Среди иллюминации кувыркаются, летают над головами публики на трапециях гимнасты.

Всегда лучшие гимнасты Европы.

Толпа, выйдя из театров, запрудила весь сад, все дорожки, все площадки, все лестницы, все балконы.

И там, и здесь среди нее крики.

Аплодисменты.

— Браво! Браво! Браво Лентовский!

Его голубой газовый шарф на шлеме развевается везде.

Его громовый голос раздается там, здесь, тут.

Звон брелоков, словно золотых кандалов. Толпа расступается.

— Лентовский! Лентовский!

Сам Лентовский! Его фантастическая фигура.

Словно, действительно, какие-то

Птенцы гнезда Петрова…^[26]

его помощники, распорядители, управляющие, какие-то люди в орденах, без орденов, — десятком за ним.

Он появился. Взглянул. Что-то крикнул. Куда-то показал рукой.

Там, куда он показал, словно по волшебству, вспыхнула новая иллюминация.

Исчез.

Его голос гремит в другом месте.

Он «совершает новое чудо».

И толпа вокруг него кричит, вопит, беснуется.

Как умеет толпа бесноваться вокруг своих кумиров.

— Браво! Браво! Лентовский!

Пьяная, — не от вина, — от зрелищ, от радости, от восторга. И он, опьяненный, — не шампанским, не монохорумом^[27], — опьяненный этой толпой, жаждущей новых, новых зрелищ. По его лицу мелькнула довольная улыбка.

— Мысль!

Он приказал что-то. На этот раз тихо. Все кругом ждет:

— Что? Что такое?

По толпе идет говор:

— Лентовский что-то готовит! Что-то выдумал еще!

Гремит его голос:

— Господа! Прошу к пруду!

Он приказал тихо:

— Сжечь весь фейерверк! Все, что есть в запасе!

Все! Иногда чуть не на десяток тысяч.

Огромный пруд вспыхивает огнем. Какой-то ад ракет, бураков^[28], римских свечей. Этот грохот слился с рукоплесканиями всей толпы. Нет ни одного человека, который бы не аплодировал. Толпа, кажется, рехнулась от восторга.

— Браво! Браво! Лентовский! Лентовский!

От дьявольской канонады вздрагивают Божедомка, Самотека. Испуганно кидаются к окнам.

— Батюшки! Светопреставление?

На улицах светло, как днем, от разноцветных искр, которыми засыпано все небо.

Божедомка, Самотека с досадой ворчат:

— Этот Лентовский! Эк его!

Но на целый час все же прилипают к окнам, очарованные чудными зрелищами.

Что Божедомка, что Самотека! Что соседи!

Долго еще ночью не будут спать Зацепа, Хамовники, Лефортово.

Разбуженные канонадой.

Тогда только такие канонады будили Москву…

— Лентовский на всю Москву колобродит! Всей Москве спать не дает!

И, переворачиваясь с боку на бок, будут говорить:

— Эк его!.. Маг и волшебник!

Ему все прощали.

Даже обыватель то, что он по ночам будил всю Москву. Как прощают все тем, кого любят. Он был Алкивиадом Москвы.

Примечания

11

В закрытом театре шла оперетка. — Речь идет о постановке оперетты французского композитора Р. Планкета (1848—1903) «Корневильские колокола» (1877) в Новом театре в 1883 г.

12

Бельская-красавица в Серполетте. — Бельская Серафима Александровна (1846—1933) — артистка оперетты, играла в театре Лентовского. Блистала в роли Серполетты в «Корневильских колоколах».

13

Зорина за душу хватает в Жермен… — Зорина (настоящая фамилия Попова) Вера Васильевна (1853—1903) — артистка оперетты, играла в театре Лентовского в 1877—1885 гг. в опереттах «цыганского жанра». Одна из ее лучших ролей — Жермен в «Корневильских колоколах».

14

Красавец Давыдов шутя кидает «мазиниевские ноты»… — См. «Саша Давыдов». «Мазиниевские» ноты — см. «Мазини».

15

Mezzo voce, a mezza voce (ит.) — тихое, неполное звучание голоса.

16

Чернов (настоящая фамилия Эйнгорн) Аркадий Яковлевич (1858—1904) — оперный певец-баритон. Выступал в роли маркиза де Корневиля в оперетте «Корневильские колокола».

17

Завадский Михаил Александрович (1842—1919) — артист драмы, оперы и оперетты. В «Корневильских колоколах» исполнял роль старшины.

18

Леонидов Леонид Васильевич (1849-?) — артист драмы и оперетты. Много играл в провинции, три года прослужил в Александрийском театре, выступал в основном в амплуа простака. С 1877 г исполнял комические роли в оперетте.

19

Вальяно Григорий Ставрович (1823—1888) — актер, режиссёр, антрепренер, переводчик. Выступал в роли Гаспара в оперетте «Корневильские колокола».

20

Фелука, фелюга (ит.) — небольшое парусное беспалубное судно прибрежного плавания в южных морях.

21

Нэна-Саиб — главный герой одноименной феерии К.А. Тарновского.

22

…какой-то «полковник Бона» в клетке с десятью дикими зверями… — Полковник Бонне, один из первых укротителей львов.

23

Какой-то отчаянный Керим, словно с горы, летит по канату… — В «Эрмитаже» выступала группа лезгин-канатоходцев под руководством Абдула-Керим-оглы.

24

Гулевич Александр — эстрадный артист в труппе Лентовского, рассказчик, юморист. Выступал как исполнитель собственных сценок, сотрудничал в «Будильнике» и других юмористических журналах.

25

…какой-то феноменальный стрелок пулей из ружья сбивает яблоко с головы жены. — Вероятно, речь идет о человеке, выступавшем под именем мистера Пана. Он стрелял с обеих рук, попадая в диск, который держала в руке его жена, и в диадему из стеклянных шариков на ее голове.

26

Птенцы гнезда Петрова — цитата из поэмы А.С. Пушкина «Полтава» (1829).

27

…опьяненный, — не шампанским, не монохорумом… — Монохорум — вид ликера.

28

Бурак — хлопушка, набитая порохом, римская свеча — трубка для фейерверка.