Любовь с приправами. Кулинарный детектив

Владислав Писанов

Эта книга для тех, кто любит. Кто любит приключения и… готовить оригинальные блюда. Крутой детектив полон старинных рецептов, разжигающих страсть.Узнаем, почему Кутузов отпустил Наполеона, и куда исчезли 400 возов из разграбленного Кремля.Узнаем тайны древней Италии, Византии и Московии; тайны масонов и сицилийской мафии.А дамам – секрет петербургских красавиц: как ухаживать за плечами и линией декольте, чтобы носить открытые платья до самых серебряных лет.Ну, и, конечно, мы узнаем убийцу!

Устрицы Казановы

Палаццина ди Роза (Palazzina di Rosa), где вот уже четыре года проживало семейство Хитрово, действительно, было увито розами и виноградом. Живописность этого дома соперничала с его убранством запахами, одновременно дурманящими и веселящими прохожих.

Фаэтон подкатил к большим, высоким воротам, которые почти сразу же пошли в движение, медленно распахиваясь обеими створками. В проёме взору открывался просторный двор, в дальней части которого возвышался великолепный древний особняк: с колоннами, ротондами, портиками.

На высоком крыльце его уже появился сам хозяин — 46-летний князь Николай Фёдорович Хитрово, гусар, герой сражений с Наполеоном в составе Преображенского полка. Его лихо закрученные усы и вьющиеся бакенбарды ещё выдавали того вояку, хвата и гуляку, каковым прослыл он в полку и в петербургском свете.

Николай Фёдорович был явно навеселе, в руках его был небольшой серебряный поднос с витыми бортиками, изображающими виноградную лозу. В центре подноса стоял изящный стеклянный графин с витым горлышком, рядом — небольшой бокальчик, наполненный золотистой жидкостью. Тут же — розетка в виде раскрытого виноградного листа, с горкой наполненная огромными чёрными и зелёными оливами.

— Дорогому гостю, по русскому обычаю рюмочку с дороги! — воскликнул хозяин особняка, приближающемуся по ступеням Писани.

— Не могу отказать столь радушному хозяину, — улыбнулся тот в ответ. Он взял бокальчик и одним махом опрокинул содержимое в себя, крякнул, закусил чёрной маслиной.

— Хороша граппа! — воскликнул он, оценивая напиток. — А уж маринованных маслин, да такой величины, не едал, наверное, с детства. Удружили, князь….

Они прошли в комнаты, где за толстыми каменными стенами их не доставало знойное итальянское солнце. Лёгкие ткани портьер, нежно развиваясь, намекали лишь на лёгкий ветерок, порхающий из одной залы в другую.

— Рад личному знакомству, любезный Николай Фёдорович, — продолжил разговор Писани. — Премного наслышан о ваших доблестях и радушии в Санкт-Петербурге, и от Его Превосходительства, светлой памяти, фельдмаршала Кутузова.

— Мой дорогой тесть изрядно преувеличивал мои скромные заслуги, хотя, надо признать, он был очень заботлив по отношению к дочерям и внукам. Получив от Вас недавнее письмо, мы ждали Вашего приезда с нетерпением.

— Да-да, четыре года назад, перед своим уходом в лучший из миров, он просил передать своим далёким «флорентийцам» некоторые подарки, — с полупоклоном улыбнулся гость. — Простите, что добирался до вас столь долго, Государственные дела, сами понимаете…. Если Вас не затруднит, прикажите принести из фаэтона мой саквояж….

Необходимые распоряжения были тут же даны, а мужчины сели за длинный стол в большой комнате, украшенной лепниной, античными статуями и большими вазами, старинными картинами и трофейным оружием на стенах.

— Пока готовится праздничный ужин по случаю прибытия долгожданного тезоимённого гостя, позвольте предложить вам небольшой аперитив, mon ami, Николай Антонович, — широким жестом провёл над столом Николай Хитрово. — Устрицы под белое сухое вино мигом снимут Вашу дорожную усталость.

— Вы необычайно любезны и предупредительны, милейший Николай Фёдорович, — Николай Антонович взял наполненный лакеем фужер, в котором, казалось, купались все солнечные лучи Италии.

Они оба с видимым удовольствием закусили. Прохладное вину и влажные устрицы, действительно, утолили накопившийся дневной жар, словно, растворили солнечную пыль, пропитавшую всё существо путника. Пикантный рыбный соус «гарум», в который окунали вальяжных устриц, навевал видения морских глубин и древних застолий. Приятная нега завершения дороги окутала Николо Писани. Он как бы почувствовал себя дома.

— Знаете ли Вы, мой любезный гость, что мы находимся на вилле, где жил сам Наполеон Бонапарт, будучи французским консулом? — гордо задрав подбородок, заявил Хитрово. — Именно здесь он начал писать свои заметки по преобразованию государства и армии. Так что, в некоторой степени воздух здесь пронизан наполеоновским духом.

— Не сочтите за нахальство, князь, но, наверное, очень не дёшево обходится постой в столь великолепных апартаментах? — осведомился гость.

— Ах, что об этом говорить?! — воскликнул в ответ его собеседник. — Жалование пока есть, что-то поступает из российских имений, где-то приходится и перехватить деньжат на стоящую вещь….

Он вскочил со стула, подбежал к стене.

— Вот, этот мушкет 15 века, признаюсь, пробил брешь в моём бюджете, — показал он на висящее на стене старинное ружьё. — Говорят, этот мушкет принадлежал самому великому испанскому завоевателю Эрнану Кортесу. Именно с этим оружием в руках он покорил цивилизацию ацтеков.

— Зато нам привёз ваниль и шоколад! — вмешался откуда-то высокий женский голос.

— О, дорогая! — прервал свой монолог Николай Фёдорович. — Девочки, юноша, прошу вас!

Гость из Санкт-Петербурга обернулся и… обомлел, едва не ослепнув от сияния белоснежных обнажённых плеч трёх прелестниц. Невысокая темноволосая женщина и две девушки несколько выше неё в воздушных платьях с глубокими декольте проследовали к Хитрово, встали рядом. Следом подошёл юноша, кудрявый, с красивым лицом — уменьшенная копия самого хозяина дома.

— Милейший Николай Антонович, разрешите представить Вам моё семейство, — радушно предложил тот. — Супруга моя — княгиня Елизавета Михайловна Хитрово, как Вы знаете, в девичестве — Голенищева-Кутузова; дочки её от первого брака: Катенька и Дашенька, графини Тизенгаузен, которых я люблю, как родных, их папа (он сделал по-французски ударение на последнем слоге) — герой Аустерлица, пал в сражении как герой. А это — наш сынок — Мишенька, по семейному решению унаследовавший имя и титул деда графа Голенищева-Кутузова.

И тут же продолжил:

— Разрешите, в свою очередь, представить вам нашего прекраснейшего гостя, посланца нашей любезной сердцу России — графа Николая Антоновича Писани, уроженца здешних мест и драгомана при фельдмаршале Кутузове.

Дамы присели в глубоком книксене, юноша коротко кивнул и прищёлкнул каблуками.

— Ну, теперь, когда все в сборе, можно и наши хлеб-соль отведать! — воскликнул Николай Фёдорович, делая широкий указующий, приглашающий жест. И, повернувшись в сторону внутренних комнат, скомандовал: «Подавайте!».

— А, чем же это вы тут лакомились без нас? — шутливо спросила графиня Елизавета Михайловна.

— Вот, душа моя, всего-то белое вино с устрицами, — улыбнулся её супруг.

— Забавно, — засмеялась она, — вот только что прочла, что знаменитый ловелас Джакомо Казанова каждое утро съедал по 50 устриц для поддержания своей мужской силы.

— Я думаю, это враки! — парировал супруг. — От такого количества, пардон, не до дамских будуаров будет. Впрочем, рассказывают, что к рецепту Казановы прибегал и любвеобильный Наполеон. Ему доставляли устриц аж с берегов Японии.

— Высокочтимые мужи, я, кажется, прервала ваш разговор о пиратах…? — отозвалась она, меняя «щекотливую» тему.

— Да, Ваш милый супруг увлечённо рассказывал мне об вот этом мушкете, который, возможно, принадлежал конквистадору Кортесу, — кивнул граф Писани.

— Ах, эти несносные торговцы древностями! — воскликнула, смеясь, княгиня Хитрово. — Вечно они играют на увлечении моего мужа, выдумывая разные разности. Скажу вам по секрету (она чуть понизила голос): это уже второй мушкет Кортеса в нашем доме. Первый висит теперь в соседней комнате.

— Дорогая, ты меня конфузишь перед гостем, — развёл руками супруг.

— Прекрасная Елизавета Михайловна, я поддержу вашего мужа, ведь вероятность того, что один из мушкетов принадлежал означенному лицу, теперь в два раза выше. Тем более, что Кортес, по свидетельству современников, имел именно два мушкета. Пока он палил из одного, второй ему заряжал специальный слуга.

— Вот, видишь, дорогая, наш всесторонне образованный гость видит всё не в таком грустном свете, как ты! — И, почти без паузы: — Впрочем, стол уже накрыт, прошу вас, милые дамы и господа!