Отражение

Владислав Максимович Бахтин, 2023

В сборник рассказов «Отражение» вошли произведения, написанные подростком. Рассказы стали следствием наблюдения за нашей просто-непростой жизнью. В основу таких рассказов, как «Пуг-Вица», «Тёмные времена» легли артефакты, найденные автором во время экспедиции с копальщиками. Рассказы «Коронаморок», «Одноклассники» основаны на реальных событиях. «На Москве-реке» и «Ночь перед Рождеством» стали следствием страха автора. «Платяной шкаф», «Приключения розового стаканчика» и другие – исключительно фантазийные истории. Но, безусловно, все заслуживают внимания.

Пуг-Вица

Если в кругу друзей появится человек чем-то увлечённый, он обязательно заразит своим занятием остальных. Вот так случилось со мной и моим папой, когда Гаррик — врач-стоматолог, близкий нашей семье человек, у ночного костра в очередном походе с упоением рассказывал о находках XIII — XIV веков. Его интересовал исключительно домонгольский период. Наше же увлечение копками началось в то самое памятное воскресенье, когда папа уехал рано утром из дома неизвестно куда, а вернулся ближе к обеду с металлоискателем. Мы его сразу протестировали: прошлись по нашей квартире. Прибор пищал, визжал, басил, одним словом, чуть с ума не сошёл от бесконечных гвоздей и других железяк, которыми утыкан весь наш дом.

За обедом папа налил себе пятьдесят граммов водки и столько же во вторую рюмку. «Земляному Деду», ― на полном серьёзе заявил он. Мама над таким язычеством посмеялась, но препятствовать не стала, по принципу: чем бы дитя не тешилось. Папа вышел во двор и со словами: «Земляной Дед, прими в дар», ― вылил водку на землю. Мама, уже без смеха, сказала: «Живём в XXI веке! Я кандидат наук и приношу жертвы какому-то Земляному Деду!» Смех смехом, да только мистику никто не отменял.

Металлоискатель неожиданно пиликнул. Отчётливо помню свои мысли: «Место глухое, без признаков какой-либо жизни ― край лесного оврага, да ещё бог весть откуда взявшаяся яблоня-дичка. Ну что здесь может быть?» Но, как учили копальщики со стажем, рыть нужно везде, где пищит. Я ещё раз провёл между старыми вылезшими наружу корнями дерева, и вновь услышал характерное для металлического предмета «пи-пи». Копнул. В земле сверкнул, как мне показалось, какой-то кругляшок. Серебряная монетка? Сердце бешено заколотилось. Неужели удача! Поднял, очистил от земли и разочаровался. На моей запачканной грязью ладони лежала пуговица-полусфера. Платком я очистил её от земли и рассмотрел. Пуговичка показалась мне необычной. На прекрасно сохранённой поверхности я увидел два герба, над ними корону Российской империи, а под ними запись на ленте «Рязано-Уральск». «Так, ― сказал про себя я, ― что это у нас тут?» И неожиданно пуговица мне ответила.

Если вы решили, что я немного не в себе, то, уверяю вас, это не так. Пуговица не говорила со мной ртом. Она говорила со мной… Как бы это яснее выразиться? Телепатически, что ли? Я задавал ей мысленно вопросы и получал на них ответы, которые ясно осознавал. Хотите ― верьте, хотите ― нет. Дальше можете вообще не читать. Уже не читаете? А, читаете? Так вот, дело было так.

Испугался ли я? Испугался — не то слово. Я помертвел, однако вскоре понял, что бояться особо нечего. Пуговицу? Это же смешно! Я сел под яблоньку, и стал рассматривать находку, задавая ей вопросы:

— Ты кто?

— Пуг-Вица я! ― кокетливо представилась блестяшка.

— Чья ты?

— Я принадлежу, ― начала хриплым голосом пуговица, потом слегка откашлявшись, поправилась, ― принадлежала кондуктору железной дороги «Рязань ― Уральск».

— Понятно. А как ты оказалась под яблоней?

— Ох, ― выдохнула пуговица, — это запутанная любовная история, но, если ты никуда не торопишься, я могу тебе её рассказать.

— Не тороплюсь.

Пуговица оказалась на удивление словоохотливой и свалила на меня столько информации, что хоть историю российской железной дороги пиши. Начала она, как и всякая болтушка, с того, как появилась на свет. Я понял, что сделали её на фабрике «Братьев Бух» в Санкт-Петербурге в 1871 году.

— Вот и посчитай: сколько мне стукнуло? ― гордо спросила пуговица.

Я прикинул: лет 150 точно есть. Люди столько не живут.

— А из чего ты сделана, что так прекрасно сохранилась?

— Да не из простых я: хоть и железная, а лицо посеребрённое. Берегла себя. Держалась за корни яблоньки, чтобы вешние воды не изуродовали.

— Так, ― задумался я, ― за сколько же тебя можно продать? Рублей за триста?

— Я те продам! ― пригрозила мне малявка. ― Что ты на триста своих рублей купишь-то? А вот я тебе таких историй нарассказываю. Много где была, много что слышала, много что понимаю.

— Откуда? ― спросил я.

— Как откуда? ― возмутилась пуговица. ― Я была третьей в правом ряду мундира кондуктора Степашина Георгия Сидоровича.

— Ого, аж третьей, ― с поддельным удивлением заметил я. ― А сколько вас всего было?

— Всего двенадцать, по шесть в каждом ряду.

— Как апостолов. Куда же подевались остальные?

И вдруг пуговица заплакала, да так горько, что мне её жалко стало.

— Не знаю, где мои сёстры единокровные. Сколько о них не расспрашивала воды вешние, сколько о них не спрашивала ветры буйные — никто не знает.

Чтобы как-то свою собеседницу отвлечь от горьких мыслей, я спросил:

— Хорошо ты сохранилась, только никак не разберу, что на тебе изображено?

Тут пуговица встрепенулась и затрещала:

— Ты внимательнее приглядись. Я хоть и штампованная, но качественно сделанная. С левой стороны ― герб Рязани. Видишь князя, держащего в правой руке меч, а в левой ножны? Ещё по указу Александра II Рязань получила право увенчать свой герб шапкой Мономаха как город, бывший местопребыванием царствующих Великих Князей.

— А справа, надо полагать, герб Уральска?

— Точно!

— Что это на его гербе? Какие-то палки точат.

— Не палки это вовсе. Смотри внимательнее. Видишь три серебряные горы? Уральские. А на их вершинах поставлены по краям бунчуки.

— Бунчук, прости, — это что? ― перебил я пуговицу.

— Бунчук — символ власти. Он в виде черенка с головкой, из-под неё свисают косицы конского волоса. Видишь?

Конские волосы, честное сказать, я не увидел, но кивнул.

— А между бунчуками — золотая булава ― символ силы в мире мужчин-завоевателей. ― Потом подумав немного, добавила: ― Земля-то какая: слияние востока и запада. Копья бунчуков увенчаны магометанскими полумесяцами, а внизу — серебряная рыба ― символ христианства. Но главное, что две эти культуры находятся под короной Российской империи.

— Видимо, ― скорее для поддержания разговора поинтересовался я, ― российское правительство придавало этому важное значение?

— При чём тут правительство? ― не на шутку возмутилась пуговица, затем затараторила: ― Да после Крымской войны 1853-56 годов российская казна была пуста. Вот и отдали строительство железных дорог в частные руки. Дорогу, на которой служил мой Георгий Сидорович, строил Иван Евграфович Ададуров ― умнейший человек.

— Тогда причём тут корона? ― возмутился я.

— Да при том, что частные дороги тогда не были под патронажем царской семьи, но в знак уважения на пуговицах и других предметах помещали корону.

Я усмехнулся. Пуговица не заметила и продолжила:

— Сначала дорогу протянули от Рязани до Тамбова. Затем до Саратова. И тут ступор! Как Волгу на поезде форсировать? А? Вот скажи как?

— Как? Как? Известное дело как — мост построить.

— Эх, дурында! Железнодорожный мост построили только в 1935 году. При строительстве трагедия случилась, мне об это вешние воды рассказали. Так вот, поезда на левый берег Волги переправляли на пароме. Представляешь?

— А как же зимой, когда Волга вся во льду?

— А зимой перед паромом ходил единственный в мире на тот момент речной «Саратовский ледокол».

— Врёшь ты всё! ― Пуговица, как мне показалось, была жуткой фантазёркой.

— Да если бы я собственными глазами не видела, такое разве придумаешь? Ледокол потом и в Гражданскую, и в Великую Отечественную использовали. Да он ещё и в фильме «Строится мост» снимался.

— Это тебе опять вешние воды напели?

— Нет, ветры зимние в уши надули, ― со злостью сказала полусфера.

— И где же сейчас твой знаменитый «Саратовский ледокол»? ― не без иронии спросил я.

― Затонул, затонул ещё в 1968 году в районе моста Саратов ― Энгельс. На дне Волги. Его хотят со дна достать, музей сделать, да, видимо, руки не доходят.

— Ладно, я потом эту инфу загуглю. Лучше расскажи, как здесь оказалась?

— Любовные дела. У моего Сидоровича на станции Голдино зазноба жила. Всякий раз, когда мы останавливались, она тут как тут. Пирожки принесёт, кваску. Сидорович особенно её варенец любил. Ну а как паровоз прогудит, прижмётся к нему, вдавится. И всё за меня хватается: крутит, крутит. У меня даже от этого головокружения начинались. Однажды докрутилась, что я на ниточке повисла. Да не удержалась ― упала. Покатилась по перрону, спряталась в траве, потом вешние воды подхватили. Вот теперь тут мы с яблонькой последние лет пятьдесят и коротаем, веселим друг друга своими историями.

— Да, прикольно. Вот только что мне с тобой делать?..

Я проснулся от звука расстёгивающейся молнии на палатке. Папа уже распахнул одну створку, и лучи утреннего солнца заполнили наше ночное жилище. День обещал быть добрым. Сейчас позавтракаем и на поиски артефактов.

Готовя макароны по-флотски, я вдруг вспомнил свой ночной сон, да в таких деталях, что сам удивился. Пока ели, я его в подробностях рассказал собравшимся за завтраком. Мой рассказ поднял настроение. Все посмеялись и разошлись каждый в своём направлении. Я с папой решил пройтись с металлоискателем по краю оврага. Место было новое, необследованное.

Вдруг, около низкой корявой яблони, — пик. Копнули. Сверкнула полусфера. Подняли, очистили. Папа спросил:

— Твоя?

Я стоял ошеломлённый. Вот точно такая сегодня со мной всю ночь разговаривала.

— Мистика, ― только и мог промолвить я.

Папа усмехнулся и сказал:

— Держи, потом проверим, правдивым ли оказался твой сон.

Я сунул пуговицу в карман и отчётливо услышал:

— Я ведь не договорила: не простая я. Пришей меня к своему школьному пиджаку, застегни и окажешься в моём времени.

— Чего ещё придумала?

Папа повернулся и спросил:

— Ты что-то сказал?

— Нет, тебе послышалось.

А пуговица между тем продолжала:

— Соскучилась я за своими сёстрами, повидать мне их хочется. Чего тебе стоит пришить меня на пиджак, застегнуть и мгновенно переместиться в XIX век. Разве тебе не интересно, как там было?

— А как я из твоего века выбираться буду?

— Просто: возьмёшь и расстегнёшь.

— Вот приедем домой, я тебя на сайт выставлю и продам.

У костра копальщики показывали свои находки. Папа гордо заявил:

— А ведь мы нашли ночную пуговицу. Ну-ка, сын, покажи.

Я полез в карман и нашёл в нём дырочку…