Ординариум Анима

Владислав Крисятецкий, 2023

Это таинственный голос. Почти неразличим в повседневной суете, зато отчетлив в решающие минуты, когда жизнь замирает в ожидании. Понять его природу невозможно, но именно он остается самым верным средством связи. С внешним миром, с самим собой и с тем, кто хочет быть услышанным.

Счастливец

Не работается. В голову лезут совершенно несвоевременные мысли о грядущих днях рождения жены, а затем и тещи; об очередном повышении цен и деньгах за квартиру. Да еще солнце, наконец, соизволившее появиться из-за облаков, сделало это в тот самый момент, когда ему настало время оказаться прямо напротив моего окна. Щурясь и вяло пытаясь сосредоточиться, я несколько секунд смотрю в чертеж, затем сдаюсь. Четверть одиннадцатого. До обеда как до луны. Что ж, выход из этой пакостной ситуации только один.

Оглядываюсь на Смирнова. Тоже мучается. Ему еще тяжелее, вчера отмечал годовщину свадьбы. Отметил на славу, это видно по лицу. Поерзав на стуле, поднимает на меня глаза. Жалкая улыбка. Понимаю тебя, старик.

Привычный жест — два пальца к губам.

Облегченно кивает. Еще бы, конечно.

Усмехаемся друг другу и потихоньку исчезаем с рабочих мест. Вроде никто не обращает внимания.

Ну никакого служебного рвения, что ты будешь делать. Опять никакого.

В коридоре встречаем Семеныча. Интересно, почему это наш чудесный фрезеровщик не в цехе? Наверное, потому же, почему и мы не у кульманов. Организм ждет от хозяина чего-то большего, чем протирание штанов у чертежей или обработка очередной болванки. Какого-нибудь маломальского разнообразия ждет. Хотя бы по случаю наступления весны.

Берем Семеныча с собой. Какие вопросы. Втроем веселее.

В курилке пусто и прохладно. Вот и замечательно. Не до галдежа, хочется спокойствия и безделия, хотя бы на несколько минут.

Некоторое время молчим, каждый погружен в свои мысли. Я открываю окно, впуская пыльный апрельский воздух и пару резвых солнечных зайчиков на противоположную стену. Жалостливый скрип оконной рамы служит началом разговору.

— Аккуратнее с окошком, Саня. Еще пара открываний, и кранты раме, — кряхтит Смирнов, чиркая спичкой. — Аж зимой собирались поменять, да, видно, пока не развалится, не почешутся.

— Да и с подоконником поосторожнее, — добавляет Семеныч, наблюдая за моей попыткой усесться поудобнее. — Подвиг Лехи, я так думаю, тебе вряд ли под силу.

— Чего за подвиг, какого Лехи? — интересуюсь, прикуривая и протягивая сигарету Семенычу.

— Козлова Лехи, кто ж у нас еще спец по экстремальному везению, — изрекает Смирнов, сощуривая глаз от дыма. — Среди моих знакомых нет другого человека, способного средь бела дня грохнуться с четвертого этажа и остаться целым и невредимым.

— Да ты что? Леха ссыпался с четвертого этажа? — искренне удивляюсь я. — А я не слыхал. И жив-здоров, говоришь?

Семеныч криво усмехается:

— Счастливец он и есть счастливец. За дерево зацепился. Пару царапин схлопотал, даже без переломов обошлось.

Сплевываю в окно, качаю головой.

— Вот везет дуракам. А ведь верно, все такой же прушник, что и был, когда здесь работал. Помнится, когда нас всех разгонять собирались, он один на повышение пошел, а?

Смирнов кивает, затягиваясь:

— Да, соскочил в самый нужный момент. Хотя это еще что. Я ж с ним учился на одном курсе — так чего только не приключалось! Начать с того, что поступил в институт он случайно. Сам рассказывал. Кто-то документы в последний момент забрал — и тут как тут он. И взяли ведь, хотя по конкурсу не проходил. Пролез все равно. Лентяй был жуткий, но смышленый, спору нет. Ну, экзамены, зачеты всякие на чистой везухе вытягивал… А девчонку самую красивую на курсе захомутал? Легко так, походя, никого не замечая, а ведь все поголовно за ней ухлестывали… Ох, все пацаны вешались от такой наглости! Отлупить его хотели.

— Ну уж и все, — усмехаюсь я. — Если б все захотели, то тут уж никакое везение бы не спасло. Так и говори: «Я хотел отлупить его как сидорова козла»… или Козлова.

Смеемся.

— Что было, то было, да… — говорит Смирнов, задумчиво глядя в окно. — За Райку тогда ему чуть не накостылял, вовремя спохватился…

— Да и правильно. Если верить всему, что про Леху рассказывают, то ты, раньше чем ему врезать, споткнулся бы и сам себе фингал набил.

Сигаретный дым в курилке снова приходит в яростное движение от нашего дружного смеха.

— Говорят, и квартиру раньше всех наших получил. Где-то на Вяземской, кажется, — продолжает Смирнов, тыча окурком куда-то в сторону двери. — Двухкомнатную отхватил, гад такой.

— А чего он из окна-то выпал? — вдруг спрашиваю я.

— Не знаю. Да и какая разница? — нервно отмахивается Смирнов. — Напился, наверное, с кем-то. Плясать на подоконнике, может, стал. Поддать еще в студенческие годы был не прочь. Хотя это ему нисколько не мешало. Да и работу-то наверняка получил, с нужным человеком в одной компании засветившись. Не удивлюсь, во всяком случае. Пройдоха, чтоб его…

— Да уж, прямо сынок Фортуны какой-то, — вставляет Семеныч, посмеиваясь.

Только тут я замечаю, что лицо Смирнова помрачнело, даже озлобилось.

— Набить бы ему морду, этому сынку. Хотя бы пару зубов на память с собой забрать, — выплевывает он в сердцах.

— Ты чего? — изумляюсь я.

— Да ничего. Живешь с таким вот рядом полжизни. И ничем он не лучше тебя. Ни умнее, ни красивее. Тоже из простой семьи. А вот ляжет фишка в нужный момент — раз повезет, два, три… И все, живет как белый человек. А ты, парень, продолжай корячиться от получки до получки, своди концы с концами, грызись с женой по вечерам, а по выходным еще и с тещей… И это жизнь? И это заслуженное счастье?

С этими словами Смирнов изо всех сил швыряет недокуренную сигарету в стену и выразительно смотрит на меня. Ищет поддержки. Вот и выбрались в курилку нервишки успокоить.

— Да что тут говорить… Пошли работать, Санек. Продолжим зарабатывать наши гроши. А то ребятишки дома никак не дождутся, когда им папки нормальный подарок ко дню рождения сделают. На велик какой-нибудь деньжат накопят. Может быть… Черт бы побрал эту жизнь… — машет он рукой и, развернувшись, идет к двери.

В этот момент она распахивается, и к нам присоединяется четвертый курильщик. Серега Маховиков, еще один из нашего ИТРовского племени.

— О, какие люди! — восклицает Семеныч. — Что не весел, сокол ясный? Аль и вам не в радость солнечный денек?

— Сигарета есть? — отрывисто проговаривает Маховиков, не глядя на нас.

— Конечно, угощайся, — отвечаю я, растерянно всматриваясь в лицо Сереги.

Видно, что-то случилось в этом мире, если даже балагур Серега появляется в курилке без своей традиционной глупой улыбки.

— Случилось чего? — слышится голос также заподозрившего неладное Смирнова за Серегиной спиной.

Некоторое время Маховиков молчит, нервно затягиваясь.

— Такое дело, мужики… — наконец говорит он, уставившись себе под ноги, — в общем, Леха Козлов погиб.

Я роняю окурок.

Семеныч сгибается в приступе удушливого кашля.

Смирнов делает несколько торопливых шагов, останавливается перед Серегой и впивается взглядом в его лицо.

— Что?! Что ты несешь, Маховиков! Леха?! Этого быть не может! — кричит он каким-то чужим, каркающим голосом.

Серега ссутуливается, затем прислоняется спиной к стене. Приваливается, вернее. Чтобы не упасть. Скорбное выражение его лица повергает меня в шок даже больше, чем само известие.

— Бросился под поезд, — произносит Маховиков.

Мы стоим как вкопанные, буравя его глазами.

— Выехал за город, дождался состава и вышел на рельсы прямо перед ним. Машинист ничего не успел сделать. Суицид. Вот так вот.

Пустота в его голосе только усиливает нереальность случившегося.

— Бред какой-то, — бормочет Смирнов, бессмысленно качая головой. — Чушь… Нет, этого не может быть… Леха… Самоубийство…

— Откуда знаешь? — спрашиваю я полушепотом.

— Жену его встретил. Бывшую. Райку.

— Райку? Она разве бывшая? — рассеянно бросает Смирнов.

— Сказала, что развелись полгода тому назад… — отзывается Серега. — С тех пор жил один. И, похоже, сильно пил. Месяц назад уже одна попытка была. В состоянии опьянения. Сорвался из окна квартиры.

Конец ознакомительного фрагмента.