Время Петра

Владислав Клевакин, 2023

Дремучая, праведная Русь и новая, просвещенная Россия. Кто победит? Чья возьмет? Чье время пришло, а чье ушло? Предательство и трусость. Покаяние и мятеж. Петр и Софья.

Глава 8

Возвращение в Москву

Крытый возок, в котором стрелецкий старшина Басаргин вез старца Дионисия, скрепя четырьмя ступицами, медленно тащился по Ярославской дороге. Стрельцы расположились на телегах и громко хохотали, рассказывая друг другу различные небылицы. Поднятая по дороге пыль оседала на посевах ржи, посреди которой стояли местные крестьяне и крестились вслед ускользающему черному возку.

Дионисий крестил их двуперстно, через маленькое грязное оконце, и тяжело вздыхал. Басаргин не препятствовал его еретическому занятию и смотрел в оконце на своей стороне.

Так проплывали деревни, поля, дворянские усадьбы. Косматые кучи облаков налились свинцовой тяжестью и готовы были пролиться дождем. Наконец созерцать дорожные пейзажи, то и дело мелькающие перед глазами, старшине надоело, и он повернул голову в сторону старца. Дионисий, прикрыв веки, шептал молитву, но какую именно, Басаргин не слышал, судя по шевелящимся губам, то ли «Отче наш», то ли что-то из Иоанна Златоуста.

— Слушай, старче, — подал голос стрелецкий старшина, — вот смотрю на тебя и не пойму, все у тебя было: и монастырь с полными амбарами, и братия, уважение и почет среди паствы, — чего ты в раскол ударился? Чего не хватало?

Дионисий открыл глаза и посмотрел на Басаргина. Его губы сомкнулись, а нос перестал сопеть.

— Глупый ты человек, хоть и старшина стрелецкий.

Глаза Басаргина округлились:

— Это чего так?

— А того, — продолжил старец, — до седых волос прожил, а правды так и не понял.

— Это чего же я не понял? — ухмыльнулся Басаргин.

Разговор со старцем начинал ему нравиться. Сейчас этот старик с нечесаными седыми волосами и грязной бородой начнет нести очередную ахинею о святости их учения, о великих старцах вроде Аввакума, геенне огненной, начнет пугать карами небесными.

— Да нет, не буду я тебя пугать карами Божьими, — спокойно и невозмутимо произнес Дионисий.

Басаргин выронил из рук кисет с табаком. Старик словно прочитал его мысли. Это было неслыханно.

«Может, потому он и понадобился царевне, чтобы замыслы тайные разгадывать? И патриарх о нем печется», — мелькнула шальная мысль в голове у Басаргина.

Дионисий улыбнулся:

— Думаешь о том, зачем я царевне понадобился?

Басаргин отложил трубку и табак в сторону и недоумевающим взглядом смотрел на старца.

— Ну, думал такое, а ты откуда знаешь?

Дионисий рассмеялся:

— Да ты не бойся, старшина, мыслей читать я не умею, не святой. Такой же грешник, как и ты да те стрельцы, что позади нас. А зачем я потребен патриарху, то и без иллюзий знамо.

— Выкладывай! — Басаргин взбодрился, тайны государственные были его страстью, ведь длительная служба в приказе в том и заключалась. В столице никогда не было тихо и спокойно.

Дионисий вздохнул и перекрестился.

— Знаю, что тайны любишь, только по себе ли ношу возьмешь?

— Говори, не тяни, — взвился Басаргин.

— Помирать мне скоро, так и унесу тайну в могилу, а она велика.

Басаргин нервно заерзал на сиденье.

«Темнит старик, зубы заговаривает. Не то что-то тут». Он выглянул в окно. Стрельцы ехали рядом и тихо беседовали между собой, предаваясь своим мечтам.

— Не хочу я с грузом таким помирать, тяготит он меня, — продолжил старец.

— Так и поделись, отче, не тяни, облегчи душу.

— История слишком долгая, — добавил Дионисий.

— Так и ехать еще далече.

Дионисий перевел взгляд на мелькающие худые крыши крестьянских лачуг.

— В год 1472-й княгиня София Палеолог, племянница императора Константина, при сватовстве своем за князя московского Ивана III помимо папского приданого привезла в Москву корону последнего базилевса. Корона та не от Бога, а от самого дьявола. В чьих руках корона эта, тот будет наделен властью великой над всем христианским миром.

— Вот те раз, — Басаргин нервно сглотнул слюну.

— Потому и собрал Иван княжества русские под руку одну, и иго татарское на Угре сбросил.

Басаргину рассказ старца был настолько интересен, что слушал его, затаив дыхание.

— С князем Иваном так и было. Корону эту князь передал наследникам своим, и попала она в руки царю Иоанну IV, что в народе Грозным величали, а так как на корону сам сатана заклятие свое наложил, то и лютовал царь Иоанн безбожно и умер в болезни своей. Годуновым тоже от короны сатанинской наказание пришло. Убили их. Во времена смуты корона Базилевса хранилась тайно в подвалах Кремля, а когда поляки и Лжедмитрий Кремль осадили, то и корона ему досталась, вот и сгинул он вместе с поляками от короны той.

Басаргин открыл рот от удивления.

Рассказ старца Дионисия настолько поразил Басаргина, что по его телу пробежали мурашки, а мелкие капли холодного пота покрыли лоб.

— Это сколько же душ корона эта погубила, отче? — задавая вопрос, Басаргин перекрестился. — А кто еще знает, отче? — старшина посмотрел Дионисию в глаза.

— Я, патриарх Иоаким, царевна знает, теперь и ты ведаешь.

— И где теперь эта корона? — глотая слюну, спросил старшина.

— А про то только я ведаю. Потому и послал тебя патриарх меня к нему привезти, чтобы тайну сию в могилу не унес. Да только не доеду я, — посетовал Дионисий. — Помру в дороге. Чую, скоро призовет меня Господь.

— Не чуди, отче, — Басаргин легонько хлопнул Дионисия по плечу. — Ты у нас старичок крепкий, доедешь.

Басаргина ужасала мысль о скорой кончине старца.

Черт с ней, это короной базилевса. Старик совсем умом двинулся на старости лет, вот и несет небылицы, а деревушка и звание стрелецкого полковника вполне могут от него упорхнуть, аки голубь сизый. И придется ему на старости лет довольствоваться тем, что царевна положила да Господь не отнял. За что сапоги топтал, за что душу людям на дознании выворачивал? Все прахом пойдет.

— Корона сейчас Чудову монастырю предана, в подвале, за иконостасом укрыта. Нельзя, чтобы она к людям попала, ибо зло великое и смерть несет за собой. С сатаной справиться сложно, лишь одному задача сия под силу будет. Только одного прошу, обещай мне, старшина, что предмет сей царевне Софье в руки не попадет, погубит она себя и братьев, а душу свою дьяволу посвятит да в войны долгие державу свою погрузит.

— Ну, отче, ты даешь! — Басаргин с ужасом внимал речам старца. — А зачем сейчас историю эту решил поведать, помер бы, и дело с концом, никакой сатана государей не погубит?

Дионисий возвел глаза к небу и произнес:

— Корона эта для истинного царя, что объединит все народы христианские и вернет Царьград в лоно христианского мира и очистит его от мирской скверны да слуг Магомедовых.

— Гляди-ка, — с легкой ухмылкой произнес Басаргин, — турки сильны, не одолеть их. Не один десяток лет с ними бьемся, все конца не видно.

— Придет истинный царь, он и закончит! — заключил Дионисий.

— Поживем, увидим, — усмехнулся старшина и отвернулся в сторону окна. Его терзало множество вопросов: зачем старец выбрал именно его, зачем открыл ему эту тайну?

Что он с ней делать будет? Рассказать об этом разговоре думскому дьяку Шакловатому или сразу идти к патриарху? А как изымет царевна корону сатанинскую да войну учинит? Так война и сейчас идет. Турки так и прут, как тараканы. Да и поляки никак не угомонятся. Возок еще раз скрипнул осями и остановился.

Кучер спрыгнул с козел и поспешил открыть дверцу кабинки:

— Вечереет, ваше благородие, надо бы на постой остановиться.

Басаргин сошел с возка и осмотрелся.

Возникшая перед ним деревушка не внушала доверия. Ветхие избы склонились на один бок, прогнив от старости, крыши на домах зияли черными дырами, как старый череп пустыми глазницами, вокруг царили запустение и нищета. Старик в стоптанных лаптях, сидя на деревянной скамье, заметил важного гостя недалеко от своего сирого жилища и сразу склонил голову в поклоне.

— Прошу прощения, старче, — произнес старшина и поманил крестьянина пальцем.

Старик тяжело поднялся и, прихрамывая, засеменил к Басаргину.

— Чьи будете? — спросил старшина.

— Дворянина Крутицкого, — буравя глазами землю, ответил старик.

— Плохо живете, ленивы или к алкоголю пристрастны?

Старик пожал плечами и тихо ответил:

— Нет, работы мы не боимся и к хмельным напиткам не пристрастны. Барин сильно лютует, житья не дает, поборами обобрал, вот и обнищали. Мы уж долго вдоволь не едим да хлеба не видим, хоть траву щипай.

Лицо Басаргина исказилось в злобной ухмылке:

— Найду барина вашего, шею намылю.

Старик отвесил земной поклон:

— Намыль, батюшка, намыль. Мы за тебя молиться будем.

Дионисий, слыша диалог Басаргина с крестьянином, улыбнулся и спустился с возка.

— Как зовут тебя? — спросил он у крестьянина.

— Зорькой кличут, — в ответ всплеснул руками старик.

— А по-христиански как?

— Николай, — усмехнулся крестьянин, — а Зорька — то прозвище. Потому что встаю на заре, пастухом я был.

— Ну, иди, Николай, благословлю тебя, — молвил Дионисий.

Зорька подскочил к старцу и склонил голову.

— Христос посреди нас! — Дионисий наложил крестное знамение и протянул руку.

— Есть и будет! — отозвался Зорька, лобзая руку Дионисия.

— Где можно остановиться на постой? — спросил старшина.

Крестьянин поднял глаза:

— Через три версты дом мельника. Добротный, большой дом, всем места хватит.

Басаргин достал из кошеля мелкую монету и протянул ее старику:

— Возьми за помощь. Барина твоего я разыщу и накажу. Пойдем, отче, — Басаргин развернулся и зашагал к возку. — Надобно до темна успеть.

Ночь в доме мельника прошла беспокойно. Басаргин несколько раз просыпался в холодном поту. Снился ему и одноглазый мужик-раскольник Сапыга, и везде сующий свой нос боярин Широковатый, но последний сон, что приснился под утро, никак не выходил у него из головы. Снилось ему, будто оказался он в огромном храме, расписанном фресками невероятной красоты. С купола, уносившегося под самые небеса, исходил божественный свет в виде трех золотых лучей. У алтаря, преклонив колено, стоял человек в золоченой мантии на плечах. В руках он держал корону, усыпанную сапфирами и бриллиантами изумительной красоты, и хотя человек в мантии был далеко от старшины, Басаргин отчетливо видел четкую огранку каждого камня, украшавшего корону.

Человек в мантии совершенно не замечал присутствия постороннего, он обращался к Богу, и чем громче произносились слова молитвы, тем ярче становилось свечение лучей. Вскоре золотистый свет залил все пространство храма. Басаргин прислушался, где-то издалека, вероятно с улицы, доносились крики сражения, нечеловеческие вопли раненых и горькие стенания вдов, хоронивших своих мужей.

Басаргин сделал шаг к алтарю, но человек не оборачивался, будто рядом и не было никого. Сделав еще шаг, он отчетливо услышал слова молитвы и диалога. Человек в мантии с кем-то беседовал. Басаргин никак не мог распознать голоса собеседников. Первый обещал человеку спасение и избавление от позора в обмен на его душу, и звучал он весьма неприятно; второй предостерегал человека, указывая на последствия договора. Человек в мантии колебался, он понимал, что, согласившись с условиями, он спасет свой город, но погубит свою бессмертную душу.

— Базилевс! — в храм вошел человек в доспехах. — Турки взяли восточную стену, они уже прорвались в город.

Император поднял руку:

— Где они сейчас?

— У цирка Флавия.

— Ступай, я скоро приду.

Человек в доспехах поклонился и выбежал из храма.

Басаргин наблюдал за картиной со стороны, словно смотрел представление в театре. Только теперь это был театр теней.

— Самаэль! — тяжело произнес человек. — Я согласен.

Корона в руках базилевса засветилась.

— Отныне, в чьих руках будет сей венец, тот получит власть над всем миром.

Фрески на стенах закружились в каком-то неведомом хороводе, святые протянули друг другу руки, послышалась какая-то небесная какофония. Звуки раздавались со всех сторон, соединялись в одно целое и невыносимо резали слух.

Басаргин проснулся. Сон был настолько отчетлив, что старшина не усомнился в его реальности. Басаргин свесил ноги с деревянной кровати и перекрестился, глядя на киот.

— А ведь, пожалуй, лукавый обманул императора, — прошептал старшина. Турки захватили Константинополь, сделали его своей столицей.

Стоит ли поведать о сне Дионисию? Старец спал в соседней комнате, стрельцы расположились во дворе на сеновале. Басаргин встал с кровати и босиком подошел к кадушке с водой. Запустив в нее деревянный ковш, прежде чем испить, старшина перекрестил воду и сделал несколько глотков. Во дворе надрывались петухи, предвещая наступление утра. За плетеной оградой весело хрюкали свиньи, пожирая свою кашу, намешанную из перемолотых зерен и отрубей.

— Нужно разбудить старца, иначе до конца седмицы не управимся.

Тихонько отворив двери в комнату старца, Басаргин удивился тишине, стоящей вокруг. Дионисий неподвижно лежал на спине, свесив с кровати руку. Подойдя ближе, старшина взглянул на старца, умиротворение и спокойствие отразилось на его лице, а на губах застыла легкая улыбка. Тело старика не подавало признаков жизни. Басаргин положил руку ему на лоб и сокрушенно покачал головой.

— Не довез, — тяжело выдохнул он. — Ушел старец к Богу.

Туда же уходили и его деревенька, и звание полковника.

Но осталась тайна, что успел передать ему Дионисий. Это, пожалуй, стоит не одну деревеньку и звание полковника. Тут на вотчину и боярское звание похоже.

Но старец предупреждал, что не должна корона оказаться в царских руках. А может, и нет никакой короны? Тогда как же сон? Ведь он явственно видел и храм, и базилевса, и корону.

В дверь постучал кучер:

— Пора, ваше благородие.

— Обожди, — крикнул старшина. — Зови сюда стрельцов. Дионисий отошел.

Кучер испуганно взглянул на Басаргина и исчез, медленно закрывая дверь.

— Нужно похоронить, где укажет патриарх! — старшина протянул стрельцу записку. — Повезешь тело на подводе. Поторапливайся.

— А как же вы, ваше благородие? — сделал непонимающее лицо стрелец.

— А я оставлю пару стрельцов, сам доберусь как-нибудь, — с тоской в голосе, еле слышно произнес старшина.

Басаргин смотрел вслед удаляющейся по пыльной дороге подводе, увозящей тело старца, и мысленно прощался с Дионисием.