Энтропия

Владислав Алейников, 2022

«Купив эту книгу, ты погубил растущее в лесу дерево», – примерно так в твой адрес могут высказаться некоторые представители рода человеческого. Между тем это не так. Процесс создания книги является следствием рубки дерева, а не наоборот. В свою очередь, потратив время на прочтение этого текста, ты можешь не успеть на автобус, который через несколько минут попадёт в аварию и рухнет в воду с моста. Вся жизнь человека построена на совокупности следствий происходящих вокруг процессов. Кто-то назовёт это судьбой, а кто-то – божественным замыслом. Однако, если бы протон оказался хоть на одну миллиардную долю массы тяжелее, чем его брат нейтрон, эта книга не лежала бы сейчас в твоих в руках, ведь химический состав Вселенной был бы иным. Во Вселенной, где не сложился атом водорода, не взорвались бы звёзды, не светило бы на небе солнце, да и самого неба тоже не оказалось бы на привычном месте. А в реальности, где нет неба и солнца, о каких книгах вообще может идти речь? Мы видим Вселенную такой, потому что только в такой Вселенной мог возникнуть человек, способный её наблюдать и оценивать. А вот теперь представь: сколько процессов должно было произойти с момента Большого взрыва, сколько всего должно было сложиться и сойтись, чтобы Человек разумный явил себя свету и тут же ввязался в какую- нибудь передрягу. А стоило ли оно того? Это история о простом человеке из серых панельных кварталов, которому посчастливилось остановиться и взглянуть на окружающий мир со стороны.

В широком смысле энтропия описывает меру сложности, хаотичности и неопределённости самой системы. Чем меньше отдельные элементы подчинены какому-либо порядку, тем выше будет энтропия.

© Владислав Алейников, 2022

© Общенациональная ассоциация молодых музыкантов, поэтов и прозаиков, 2022

1

Ещё утром я проснулся с тревожным навязчивым ощущением грядущего события, какого — я и понятия не имел. Ведомый тревожным чувством, поддавшись панике, природа которой мне была не понятной, но вполне осязаемой, я обзвонил всех близких мне людей. Но, даже убедившись в том, что все живы и здоровы, спокойствие я не обрёл. На дворе стояло воскресенье.

С раннего возраста не любил этот день недели. Воскресение. Мало того что ничего хорошего в нём не случалось, так ещё меня постоянно волокли в непонятые мне «гости», где взрослые общались друг с другом и делали свои дела, тогда как я вынужден был попросту сидеть и ждать, изображая мешок с картошкой, то есть вести себя, как подобает воспитанному ребёнку — мы же в гостях. С течением времени моё отношение к этому дню нисколько не менялось. Более того, моя суетливая натура всячески раздражалась и бунтовала против этого еженедельного праздника, в который никто ничего не хочет делать. Это превратило воскресенье в моего некого абстрактного неприятеля, который, вдобавок ко всему, ещё и нагло нарекает последующий за ним понедельник — тяжёлым днём. Ну, в целом, это моя философия. Ты можешь с этим и не соглашаться.

Так вот бестолково, чего собственно ожидать от воскресенья, прошёл день. Я потратил его на просмотр фильма «Вспомнить всё». Это то самое кино, где у Арни из орбит полезли глаза. И да, я действительного его до этого не видел, хотя всегда знал о его существовании. Меня поразило то количество условностей, которые допускает кинематограф и которые готов проглотить зритель, судя по вручённому Оскару и двум номинациям вдогонку. Хотя нет, не условностей, а наглости и невежественного бреда. Было дело, как-то после просмотра фильма «Марсианин» меня ещё двое суток подбрасывало от того, что… Хорошо, допустим, мужик растит корнеплоды на Марсе в собственном навозе, и они растут у него лучше, чем на Земле, но как с ним говорят по видеосвязи? С Земли на Марс по видеосвязи, когда Е=mc²!

Между тем вываливающиеся у Арни глаза подкупали глупостью самой постановки, а подобных сцен там было в избытке, ввиду чего фильм, в целом, показался мне забавным и меня повеселил. Больше я ничем не занимался. То и дело проваливался в интернет, затем возвращался из него, для того чтобы перекусить, и падал в него обратно.

Когда часы на прикроватной тумбочке большими красными цифрами показывали 23:43, я погасил настольную лампу около своей кровати и отложил телефон в сторону с обыденной саркастичной мыслью о том, что завтра будет новая неделя и новая жизнь. Ну-ну, сколько раз я себе это уже говорил.

Я проснулся в страхе. Нет, правильное слово — подскочил. Меня не напугал ни шум, ни свет, ничего такого не было, и кошмар мне не приснился. Мне вообще ничего не снилось. Это было нагое ощущение животного страха. При этом я, ничего не слыша и не наблюдая взглядом, всей своей шкурой ощущал, что я в квартире не один.

Обычно я всегда пытаюсь строить из себя хладнокровного мыслителя, способного принимать правильные решения в экстремальных ситуациях, но в этот раз моё экстремальное мышление походило больше на тихую панику, нежели на рациональное рассуждение. Отдать должное, я всё-таки пытался думать: дверь закрыта, окна тоже, по крайней мере, шума я не слышал. Да и вообще, седьмой этаж — кто полезет, кому нужно? Однако при финальном принятии решения всё, на что хватило моего критического ума, это включить режим барана на скотобойне и пойти смотреть «кто там?».

На диване, расположенном в соседней комнате, напротив которого стоял журнальный столик, заваленный газетами, — я их принёс для того, чтобы накрыть мебель во время локального ремонта, — сидел незнакомый мне тип сомнительной внешности. Он не походил на грабителя или разбойника. Уродливый шрам тривиальным образом не разделял его лицо на «до» и «после», и он не был лысым. Наоборот, он был заросшим и с недельной седой щетиной, что делало его больше похожим на молодого Санту, нежели на какого-нибудь Гарри-расчленителя. Да и, собственно, если бы он был преступником, зачем молча сидеть на диване, когда ты пришёл грабить или убивать? Это обнадёживало, а значит, разум ко мне возвращался, пусть и неспешно.

Открытым оставался вопрос: кто это и как он сюда попал? Я стоял на пороге комнаты ровно на том месте, куда прибыл в режиме барана. Менять своё местоположение я пока не планировал, поскольку нахождение в проходе оставляло мне возможность закрыть гостя в комнате, пусть и физически удерживая дверь с обратной стороны. Также эта позиция позволяла мне установить способ проникновения незнакомца в моё жилище. Беглый анализ: окна в комнате, включая балконную дверь, закрыты, занавески задёрнуты, поворотная ручка задвижки на входной двери, оставшаяся позади меня, также в режиме «заперто». Результат анализа меня не порадовал и только увеличил степень непонимания происходящего. Посему стоял, окопавшись на месте, словно истукан.

— Я бы сейчас не отказался от кофе, — заговорил со мной спокойным голосом Санта, словно мой давнишний приятель, пришедший в гости, да ещё и по моему приглашению.

— Чего? Ты кто вообще такой? — осмелев, заговорил я, хотя и отметил изысканность этой просьбы. Кофе, будь он не ладен! А почему не «Багама мама» с зонтиком? Ты влезаешь такой в чей-то дом, сидишь с пугающим выражением лица и в момент, когда в комнату входит её хозяин, а тебе вроде бы как нужно объяснить своё присутствие, просишь пожарить тебе сырников. Но нельзя отрицать того факта, что такого поворота я никак не ожидал. В некотором роде меня это даже обескуражило и разоружило. Оборвав собственную речь, я продолжал ничего не понимать, и меня это злило и страшило одновременно, равно как и продолжать агрессивную словесную атаку я уже не мог — чёртов кофе.

— Ты никогда не задавался вопросом, — продолжил мой гость в спокойной манере, — такое понятие как ментальная связь. Глупо отрицать, что её не существует. Но почему она работает только в отношении знакомых людей, а зачастую людей близких? Почему мать переживает печаль своего ребёнка вместе с ним, находясь в тысяче километров от него и без всякого звонка, тогда как в соседней квартире сосед упал с табуретки, раскроил череп об угол стола и, оказавшись полностью беспомощным, не спеша умирает от отёка мозга? А ведь никто его и не хватится.

— Чего?! — с возмущением перебил я. — Ты вломился в мой дом посреди ночи для того, чтобы философствовать о ментальных связях?

— Вот, правильно, связи, — с тем же спокойствием и с театральными паузами объявил незнакомец. — Это похоже на социальную сеть, только никаких проводов и коммутаторов. Люди обмениваются между собой информацией, шифруя её и выбрасывая в общий котёл, тогда как на другом конце есть только один получатель с ключом от этого шифра. Парадокс в том, что, будучи подключённым к такой системе, сам человек ограничен коконом собственного сознания, ввиду чего может воспринимать только то, что имеет понятную для него форму. Это делает сложным поверить в существование какого-либо информационного поля, тогда как содержимое этого поля мы всё равно черпаем полными вёдрами. Наш мозг, не связанный обязательствами со сдерживающим куполом, перемолачивает его словно комбайн. Вот только показать результат своей деятельности он нам не может, потому что не знает, как сделать это в понятном для нас виде.

Незнакомец задумался, а в воздухе повисло молчание.

Изложенная незваным гостем мысль показалась мне интересной и свежей. Скорее всего, случись этот разговор где-нибудь в баре, я бы с радостью ввязался в него без остатка, но было два «но». Во-первых, это происходило ночью и в моей квартире с человеком, которого я не знаю и которого я не приглашал. Кроме того, я его и не впускал, а из этого вытекало второе «но» — мотив. И действительно, мотив проникновения в чужое жильё, заключающийся в изложении своего философского трактата его напуганному хозяину, казался мне идиотским, хотя и диссонировал с трезвостью самой тематики этого трактата.

— Вода камень точит, — вернулся из недолгой паузы к своей теории Санта, — и купол сознания живёт и существует по тем же правилам и законам. Каким бы прочным ни был, он так же, как и всё остальное, даёт течь в том месте, где его постоянно подмывает. Эмоциональные связи есть не что иное, как направленные потоки энергии, которые, не меняя своих русел, упорно шлифуют этот купол до дыр. Причём чем сильнее связь, тем большее трение она создаёт на поверхности саркофага сознания. В таких местах и образуется брешь. Мы привыкли называть это ментальными контактами, интуицией и прочими условными обозначениями, хотя, как это ни называй, это всего лишь протечки того, что находится за пределами понимаемого нами мира. И, кстати, я всё ещё не отказался бы от кофе.

Да, если честно, я бы и сам от него уже не отказался. Ко всему прочему, мой новый собеседник перестал производить на меня пугающее впечатление. Напротив, он казался умным и миролюбивым. Правда, жертвы Ганнибала Лектора думали о нём примерно то же самое. Это, конечно, кино, но всё-таки…

Несколько осмелев, я отцепился от дверной ручки и, ведомый уже не бараньим инстинктом, а любопытством, направился в сторону журнального столика, попутно зацепив кресло-мешок и, не отводя глаз от гостя, уселся напротив него через столик с газетами.

— Думаю, что у тебя есть вопросы, касающиеся моего визита? — не затягивая, продолжил Санта. — Меня зовут Фрейд.

— Фрейд? — я недоверчиво скорчил лицо, — как Зигмунд?

— Верно. Меня так прозвали за то, что я люблю копаться в чужих головах. Прозвище давно прижилось, да и меня устраивает. Так что не вижу смысла возвращаться к прежнему имени, — он выдавил из себя улыбку.

— Копаться в головах? Надеюсь, это в переносном смысле.

— Конечно, — на этот раз улыбка показалась мне искренней.

— Но если же интуиция — это ментальная связь между двумя, в том или ином роде, близкими людьми, — включился я в беседу, — то почему она работает и в отношении различных ситуаций? Например, помогает оценивать и чувствовать незнакомых тебе людей, их характер, предрасположенность к тем или иным поступкам?

— Ты упустил главное — связь энергетическая. Эффект близости — это только пример. Если смотреть шире, то понимаешь, что всё имеет свою энергию. Любой предмет, природное явление, ну и, естественно, сам человек и его действия. Любое событие оставляет за собой след. Камень лежит, и это событие. Но он не может лежать в пустоте, он лежит в конкретном месте, а это уже событие для этого места. Да и само существование камня — это событие для него самого.

Я молчал, пытаясь переварить теорию, которую только что на меня вывалили. И это с учётом того, что я несколько минут назад ещё спал. В свою очередь, не предоставив мне нужного времени для осмысления существования во Вселенной камня, Фрейд продолжил:

— Если постоянно увеличивать масштаб наблюдения, при этом продолжая учитывать все без исключения связи всего и со всем, можно строить идеально верные прогнозы о будущем. Знаю, звучит сложно, но наш мозг прекрасно с этим справляется. Остаётся задача. Сознание человека — это фильтр реальности, который в полной мере пропускает все данные, получаемые собственным телом, и отсеивает всё то, что мы принимаем через «антенну». У некоторых людей этот панцирь тоньше, чем у других, например, как у тебя, (я вспомнил своё утреннее ощущение), и эти люди чувствуют тонкие миры гораздо острее, правда, сама среда осязаемого мира является естественным препятствием к контакту с ними. Но есть среда, в которой этот фильтр работает не так эффективно, и это сон.

— То есть, по-вашему, Фрейд, во сне границ нет?

Я поймал себя на мысли о том, что разговариваю о снах и бессознательном с Фрейдом, пусть и не настоящим.

— Не совсем так, — ответил он. — Барьер всё равно есть. Просто он не так крепок и не столь быстро закладывает брешь в случае пробоя. Благодаря этому мозг может поделиться с нами несколько большим. Конечно, мы получаем всего лишь крупицу истины, а остальное додумываем сами, выстраивая скромный улов в понятные для нас последовательности и образы. Из-за этого увиденное в значительной степени искажено или кажется абсурдным.

— Интересно, конечно, — вмешался я, — но к чему это всё? И с чего вы решили, что я «тонкостенный»?

— Будет проще тебе показать, чем читать лекции. Просто закрой глаза и представь, что ничего нет, есть только чистая энергия, которая несётся сквозь бесконечность.

Я послушно принялся за выполнение задания. Не спрашивай, зачем я это делал. Возможно, меня распирало любопытство, да и по натуре я авантюрист и любитель приключений. Правда, некоторые из них заканчивались так себе. В этот момент, следуя инструкциям Фрейда, я честно пытался представить, как в абсолютно чёрной пустоте, рассекая пространство и оставляя за собой хвост, словно комета, нёсся белый светящийся шар, но ничего не происходило. Затем представлял белое пространство, в котором нёсся синий шар энергии. Внутри него всё искрило (мои примитивные визуальные представления об энергии), но результат был тот же. Я открыл глаза. Фрейд сидел напротив, на его лице читался вопрос.

— Ну, собственно, ничего, — заговорил я. — А что должно было случиться?

Фрейд пожал плечами, посмотрел в сторону, затем вернулся взглядом ко мне:

— По-разному. Что ты видел, когда закрыл глаза?

— Эм… — неуверенно начал я описывать свою медитацию. — Я представлял чёрное пространство, похожее на космос, через него на огромной скорости нёсся белый светящийся сгусток. Он тянул за собой светящийся хвост. Я представлял, что ему нет преграды, и он наделён неистовой силой, способной на всё. Затем представил, что…

Я оборвал себя и замолчал. От удивления у меня расширились глаза.

Лежащие на журнальном столике газеты плавно приподнялись в воздух и зависли на разной высоте друг от друга. Они медленно вращались по часовой стрелке, и это было настоящее безумие. В изумлении я не верил тому, что вижу. Фрейд в свою очередь не проявлял к этому никакого интереса и смотрел на меня, или даже, как мне показалось, сквозь меня, словно эти летающие предметы для него обычное дело. Подавшись вперёд, я вытянул руку и провёл ею между столом и нижним ярусом газетной карусели. Чертовщина! Они действительно парили в воздухе без какой-либо помощи извне.

Когда я убрал руку, скорость вращения постепенно начала увеличиваться, а газеты рваться на лоскуты. Те, в свою очередь, рвались на более мелкие клочки.

Спустя примерно секунд тридцать, это настольное представление было похоже на бумажный вихрь, который постоянно разгонялся, увеличивая обороты. Я обратил внимание на то, что в комнате от ветра начала шататься люстра, а также в сторону стола вытянулись занавески с окон. Да я и сам ощущал воздушную тягу по направлению к настольному торнадо. Это воистину завораживало.

Измельчив всю периодику, ураган на моём столе стал утихать, и клочки бумаги начали вращаться медленнее. Подобно крупным снежинкам, бумажные лоскуты, раскачиваясь, ложились на крышку стола и друг на друга, образуя своеобразный сугроб, постепенно создавая очертание города. Я быстро узнал это место.

Москва-Сити. Точные контуры и ровные силуэты известных высоток столицы, сложенные из маленьких лоскутков газетной бумаги. Этот макет походил на творение художника-постмодерниста, чьей целью было показать информационную перенасыщенность современного общества. Стены газетных небоскрёбов пестрили обрывками новостных заголовков, экономических прогнозов, сплетен, а также частных объявлений. Такой экспонат — ну или похожий, во всяком случае, на него — можно было бы встретить на какой-нибудь модной выставке. Но это никакая не выставка, это всё у меня дома, на моём столе, и возникло из настольного смерча. Сумасшествие в чистом виде.

Открыв рот и забыв закрыть его обратно, я разглядывал мелкие фрагменты зданий, приводившие меня в детский восторг, когда Фрейд, склонившись к бумажному городу, указал пальцем чуть выше середины башни «Меркурий»:

— Пожар начнётся здесь.

— Прости, что? — перевёл я взгляд на Фрейда. — Какой пожа…

Громкий хлопок, свист в ушах и белый шум в глазах, словно чистый лист бумаги. Меня контузило. Утратив возможность ориентироваться в пространстве, я не мог разобрать, стою или лежу. Перехватило дыхание, не получалось вдохнуть или выдохнуть. Заглатывать воздух выходило лишь маленькими порциями и то только на пике спазмов. Судорожно пытаясь найти точку опоры, руками и ногами я тщетно размахивал в разные стороны. Началась паника. Удушье вызывало такой ужас, какого я никогда ни до, ни после не испытывал. Я не понимал, где я и что со мной происходит. В тот момент, кажется, я не понимал даже, что я — это я. Всё было очень быстро и при этом бесконечно долго, а вокруг стоял туман, туман ужаса. Если мне и представлялся когда-то конец моей жизни, то это было в тёплой постели с кружкой свежезаваренного чая и флешбэками из жизни, напоминающими видеопрезентацию. Теперь же, если ты меня спросишь, как выглядит лик смерти, я опишу его как этот самый туман.

К счастью, белый шум начал сереть, и сквозь него ко мне пробивались силуэты людей, походившие на тени, едва отбрасываемые от тусклой свечи в сумерках. Сквозь монотонный свистящий гул едва слышимыми обрывками до меня начали долетать голоса, принадлежавшие этим теням:

— Кажется, он дышит. Глаза двигаются.

— Это хорошо, очень хорошо.

— Влезь под него, толкни вверх, я попробую отстегнуть карабин.

Я ощутил давление в области спины.

— Вот дерьмо, кажется, его заклинило.

Спазмы в груди утихали, и дыхание постепенно приходило в норму. Вместе с ним ко мне возвращались слух и зрение. Был ли я этому рад? Безусловно. Я наблюдал смотрящих на меня людей, стоящих на перевёрнутой земле, будто земля стала небом, а небо землёй. Во рту был яркий вкус меди, а в голове ужасное ощущение, словно её давило изнутри. В попытке коснуться руками головы я почувствовал присутствие вокруг неё твёрдой сферической поверхности, а рукава моей одежды, попавшей в поле зрения, были синего цвета.

— Почти получилось, — раздался голос. — Ещё чуть выше толкни.

Я ещё раз ощутил толкающий импульс в области спины.

— Так, медленно опускаем вниз и давайте сразу в сторону, пока эта корзина не рухнула и не накрыла нас.

Я начал медленно опускаться. Наконец я сообразил, что висел, изогнувшись дугой животом кверху. Голова была опущена вниз, поэтому всё казалось перевёрнутым. Как только коснулся земли, я это понял по ощущению равномерного контакта тела с плоскостью, меня схватили за ноги и одежду в области ключиц, приподняли и куда-то поволокли. Это были двое мужчин. На одном из них был надет коричневый пиджак, на втором был кардиган, из-под которого виднелся накрахмаленный ворот белоснежной рубашки. Вокруг толпились люди, те самые, что совсем недавно стояли ногами кверху. Когда меня уносили, я видел качающийся трос с карабином на конце. Этот трос тянулся к болтающейся на двух стропах строительной корзине, опрокинутой набок. Другие две поддерживающие стропы шли от корзины вниз и валялись на земле, разбросанные по улице. Расстояние от карабина, которым я был пристёгнут, до асфальта составляло не более полутора метров.

— Ты родился в рубашке, парень. Тебе сильно повезло, — сказал человек в кардигане, что держал меня за ноги. — Ещё бы чуть-чуть, и было бы всё плохо.

Значительно выше качающейся корзины, из стен высотного здания ржавого цвета вываливались наружу клубы чёрного дыма. На лицо, как при едва моросящем дожде, падали капли, только не дождя. Это была бетонная крошка, перемешанная со стеклом.

Вдалеке выли сирены, становясь всё ближе, когда меня усадили на асфальт посреди дороги, заставленной зеваками. Крича и толкая друг друга, люди выбегали из башни. Прохожие, наоборот, собирались вокруг, обнажая смартфоны. Один за другим в толпе загорались экранчики, транслировавшие происходящее по другую сторону от светочувствительных линз.

Между тем, восстанавливая дыхание, я оценивал свой прикид. На мне был синий комбинезон из плотной ткани, рабочие ботинки со шнурками и каска. Вот что за сфера мешала прикоснуться к взрывающейся голове. На туловище была надета страховочная портупея с кольцом под фалу на груди, которая меня, собственно, и спасла.

— Ты как, мужик? — заговорил со мной кардиган, присев напротив на корточки. — До приезда скорой помощи потерпишь? Там давка в дверях. Я пойду. Может, кому-нибудь нужна помощь.

— Да, — кашлянув, ответил я, — конечно. Спасибо, что спас.

— Тебя спала твоя верёвка. — Он показал рукой в сторону корзины, продолжив: — Жаль, что твоему коллеге повезло меньше. Ты держись давай.

Человек в кардигане легонько коснулся моего левого плеча, затем резко поднялся на ноги и стремительно направился в сторону сбившихся в кучу близ выхода из рыжей башни людей.

«Моему коллеге?» — подумал я, с трудом разворачивая туго вращающуюся голову в сторону корзины.

Рядом с тем местом, откуда меня сняли, а это было метрах в тридцати от меня, толпились люди, окружив конец натянутого каната. Кряхтя и кашляя, будто девяностолетний старикан, я кое-как встал и, качаясь, направился туда, где началось моё приключение. Приближаясь к людскому кругу, я таранил стоящих словно ледокол, распихивая их собственным телом в разные стороны.

То, что находилось в центре круга, конечно, ещё то зрелище. На натянутой страховочной фале едва покачивалось тело в синем, каку меня, комбинезоне, таская по асфальту окровавленные кисти рук. Ноги, одна из которых была разута, подошвами стояли на полу. Про голову я вообще молчу. Скажу только, что каска валялась недалеко от слетевшего ботинка и была расколота надвое. Я понятия не имел, кто это, но ему точно повезло меньше, чем мне. Та часть корзины, к которой он был закреплён, при обрыве несущих строп оказалась ниже, и он достал земли. Собравшиеся вокруг косились на меня и шептались меж собой, мол, везунчик я и всё в этом духе. Кто-то из них исподтишка меня фотографировал, как будто бы я новоиспечённая знаменитость. Хотя, в контексте события, это было похоже на то. Из этого стада ко мне, прикрывая предплечьем лицо и прищурившись от вида моего коллеги, вышла смуглая девушка с тёмными вьющимися волосами и протянула дрожащей рукой телефон:

— Вот, возьмите. Вам нужно куда-нибудь позвонить?

Я принял из её рук мобильник, и какое-то время просто смотрел на разблокированный светящийся экран, пытаясь запустить мозг и начать думать. Правда, всё, до чего я додумался, так это то, что я выглядел как дикарь, которому в руки дали неведомую вещицу, с которой он не знал, что делать. Экран погас, а я продолжал тупить.

— Пожалуйста, помогите, тут раненые! — из общего гула, царящего возле выхода из башни, прорвался громкий крик.

Тут же, вернув телефон обратно его хозяйке и поблагодарив её кивком, едва перебирая ногами, я поплёлся в сторону запроса о помощи. Конечно, спасатель из меня сейчас был не важный, но мне казалось, что могу оказаться полезным. Ещё думал о девушке с телефоном, её лицо показалось мне знакомым.

Моё спасительное шествие было недолгим. Аккуратно приобняв, меня повёл в сторону человек в кожаных перчатках-крагах. Больно обернувшись через плечо, круче, чем позволяло тело, я увидел пожарного. Придерживая меня, он словно ястреб острым взглядом смотрел по сторонам, изучая обстановку. Мы вышли на проезжую часть, где, практически уперевшись нам в колени, резко остановилась карета скорой помощи. Из неё, чуть ли не на ходу, выскочил фельдшер и подбежал к нам.

— Этот в норме. Оставлю его здесь, пусть отдыхает, — быстро сказал пожарный, вероятно, про меня.

— Мне что делать? — оперативно включился фельдшер.

— Если есть носилки, хватай их и за мной, там есть тяжёлые.

Пожарный показал пальцем на выход из здания.

— В машине. Подсоби, — быстро проговорил медработник.

На пару они ловко распахнули задние двери медицинского форда, вытянули носилки и бегом выдвинулись к выходу из здания.

Я же смирно сидел на асфальте, обняв каску, которую стащил с головы, и, оперевшись болевшей спиной на колесо машины скорой помощи, наблюдал, как тяжёлые клубы дыма, вырывавшегося из башни «Меркурий», становились всё объёмнее и чернее. Мимо, придерживая под руку, полицейский вёл испуганную женщину, попутно расспрашивая её о случившемся:

— Пожалуйста, успокойтесь. Вам ничего не угрожает. У вас там кто-нибудь остался?

— Нет, — пискнула она в ответ.

— Это хорошо. Расскажите мне, что видели внутри. Мне важны все детали, постарайтесь вспомнить всё…

«Постарайтесь вспомнить всё» — закрутилось у меня в голове. Я смотрел на полицейского, выполняющего свою работу. Суетливо, как мухи в банке, носились мысли, отскакивая от стенок черепной коробки и ударяясь друг о друга. Наверное, это было заметно даже со стороны по моему безумному взгляду и бегающим зрачкам. Изо всех сил я напрягал мозги. Я подумал обо всём и сразу. Казалось, что голова вот-вот лопнет. Слова полицейского: «Постарайтесь вспомнить всё» — вращалась пластинка. Это что-то очень знакомое. Меня не оставляло чувство, что ответ лежит на поверхности. Я закрыл лицо рукой и сморщил от напряжения лоб. «Вспомнить всё!» — щёлкнуло в голове. Смуглая девушка с телефоном, я её видел раньше. Она похожа на подругу Арни из «Вспомнить всё». Она её копия! Чёрт, я же смотрел этот фильм, но что я здесь делаю? Я смотрел фильм, но что дальше? Я вспоминал. Да, я вспоминал, Фрейд… Я помню, что закрывал глаза. Я представлял энергию… Мне нужно открыть глаза, нужно открыть глаза — открыть глаза!

Сидя в мешкообразном кресле перед журнальным столиком я смотрел на то, как на нём мирно лежат газеты. В комнате было пусто и тихо. С облегчением я отметил, что боли, которую я только что испытывал, уже нет. Что за…

— Кофе от тебя я так и не дождался, пришлось варить самому, — с двумя кружками вошёл в комнату Фрейд. — Ничего, что я у тебя немного похозяйничал?

Он поставил одну из них с моей стороны и, обойдя столик, уселся уже на «своё» место.

— Ты в порядке? — продолжил он. — Выпей кофе. Тебе следует успокоиться.