Gloria Dei. Этюд на тему «ревность»

Владимир Численский

Это повесть о любви, страсти и, конечно, о ревности – как это и заявлено в заголовке. Молодой парень из небогатой семьи почти ежедневно видит в своем дворе молодую, хорошо одетую и красивую женщину, недавно туда переехавшую, втайне мечтая с нею познакомиться. И если бы не случай, он так бы и не смог преодолеть свою нерешительность, но – случайные встречи не всегда имеют счастливое продолжение.

Глава 5

На следующий день, после занятий в институте я пристроился с конспектами на кухне и подгонял «хвосты». Раза два или три звонили ребята: спрашивали, отчего я не появляюсь во дворе уже второй день. Я отвирался, как мог — приболел, мол, плохо себя чувствую, упадок духа, в общем, все, что угодно, лишь бы не выходить к ним и не попадаться на их соскучившиеся по свежатине зубоскальные челюсти.

К вечеру, уже когда пришел домой отец, я все еще «затворничал» на том же месте, внимательно прислушиваясь к возгласам, залетавшим извне — боялся, что они меня «засекут», когда я отправлюсь к Венерке.

К счастью, около девяти они разошлись. У Венерки уже горел свет. Я, сдерживая нетерпение, но все же достаточно бестолково — даже сигареты умудрился забыть — собрался.

— Пап, я пойду прогуляюсь, — традиции ради сообщил я отцу.

— Кифару не забыл, златокудрый? — крикнул отец мне вслед.

Я ничего не ответил. «Подначки» отца никогда не причиняли мне боли, но, тем не менее, я вдруг подумал, что мне будет очень не по себе, если отец случайно встретит где-нибудь на улице меня в обществе Венерки…

Ее дверь была без глазка.

Она открыла сразу, причем так, что вначале мне показалось, будто дверь приоткрылась сама собой — молча, не спрашивая «кто это?», и как бы прячась за дверью. Несколько секунд я даже не решался войти.

— Ну, долго ждать? — неожиданно выглянув из-за кромки двери, спросила она.

Я неуклюже протиснулся в образовавшееся пространство, боясь, что задену дверь и тем сделаю ей больно.

Она как-то неожиданно проворно после всей предшествующей этому неторопливости прикрыла дверь и, резко обернувшись ко мне, с самой что ни на есть обычной женской улыбкой спросила:

— Куда пойдем: на кухню или в комнату?

Я, разумеется, выбрал кухню.

Обстановка квартиры была вполне заурядной — это даже немного удивило меня. В проеме двери, ведущей в зал, я мельком заметил шкаф с приоткрывшейся дверцей, в котором виднелись беспорядочно развешенные наряды, те самые, которыми Венерка производила впечатление на дворовую публику.

— Ты извини за бардак, я здесь только что марафет наводила, — пояснила Венерка, усаживая меня на кухне возле окна, словно отгадав мои мысли. — А «кухню» я скоро новую возьму, от этой уже тошнит…, — опять пояснила она. И опять угадала.

Кухонная мебель, и вправду, оставляла желать лучшего. Я сразу же вспомнил, как когда-то развивал перед друзьями теорию, что возможность обольщения женщины зависит только от возможности достаточно долгого общения с нею. Что ж, значит, старая мебель мне на руку. Нужно будет обязательно предложить ей себя в качестве столяра.

— Чай, кофе?

— Все равно.

Мне действительно было все равно.

Постепенно мы разговорились. Надо сказать, что природа наделила ее искренностью не меньше, чем меня. Через час она знала уже почти всю мою не ахти-какую длинную биографию, и — еще через час — сообщила мне свою, тоже не длинную и не сложную.

Она родилась в поселке, в Жана-Турмысе. У нее были и отец, и мать, и сестра — дочь матери от первого брака. Все они жили там, и лишь одна Венерка перебралась в город.

— Знаешь, он ее любит больше, чем родную дочь, — посетовала она. — Все Леночка да Леночка. А ко мне относится как-то…

Тут она остановилась. Я сотворил на своем лице понимание, хотя, честно говоря, ни шиша не понял.

— Я его тоже… не очень люблю, — продолжала откровенничать Венерка. — Маме так от него доставалось. Особенно, когда они помоложе были.

— Он ее бил? — позволил я себе полюбопытствовать.

— Нет. Не это… Ну, знаешь, гулял там, вел себя по-свински.

Мы помолчали. За окном смерклось, и на июньском небе весело перемигивались звездочки.

— Я даже «кухню» до сих пор не покупаю из-за него. Когда я дверь задумала обить, он мне неделю обещал, а так и не приехал. Пришлось мастера вызывать. Теперь с мебелью, я уверена, будет то же самое.

— Вызови мастера по объявлению, — посоветовал я, всею своей душой надеясь, что совет этот ей не понравится.

— Да нет, что ты? Знаешь, как бабе одной жить… Когда в прошлый раз козел один пришел двери обивать, он мне все мозги выполоскал, скотина.

В момент, когда она это говорила, она смотрела на меня с таким возмущением и презрением, как будто я и был тем самым козлом.

— Задолбал! — продолжала Венерка. — Я тебе сделаю и даже бесплатно, и даже очень хорошо сделаю. И намеки, намеки.

Среднюю фразу она произнесла, переиначив свой голос под голос «козла». Прядки волос наползали ей на глаза, и она поминутно отдувала их.

В эти минуты она была так хороша и артистична, что я почти перестал разбирать смысл того, что она говорила, и лишь с наслаждением слушал звуки ее низковатого, но приятного голоса.

— Послушай, Венерка, — очнулся я (момент был наиболее подходящим): — А давай, я тебе соберу кухню?

Она запнулась и с удивлением посмотрела на меня.

— А ты умеешь?

— Почему нет? Я и дома это всегда делал, и друзьям помогал собирать. Как помогал? Я делаю, а они мне лишь мешают, — пояснил я.

— Ну, давай. Я прямо завтра возьму кухню. Тебе на сборку много времени нужно?

— А ты какую кухню хочешь взять?

— Да «Трапезу», наверно.

Петьке Безликому я собрал «Трапезу» за восемь часов.

— Ну, не знаю: как пойдет. Дня два, я думаю, хватит, — вдохновенно соврал я.

Мы договорились, что я начну в воскресенье. До воскресенья, в принципе, оставалось совсем немного.

Я в течение всей нашей беседы все думал: когда же она меня попросит пойти к себе домой? Времени было уже около двенадцати, а она, казалось бы, игнорировала это обстоятельство. А может быть, не попросит?

— Славка, а давай, я тебя борщом накормлю? Хочешь есть?

Я готов был поклясться, что она не спрашивает, а уговаривает, даже просит меня поесть борща. В это мгновение она была совсем не похожа на ту красивую и вызывающе одетую девушку, которую я привык видеть в ней прежде: ее плечи как-то немного вздернулись и ужались, и она стала походить на беспомощного воробышка, замерзающего и трепещущего на ветру в зимнюю пору.

Я встал, изобразил задумчивость и одарил:

— Ты знаешь, а я ведь капитально хочу жрать. Ну, просто умираю от голода. Забыл, представляешь, поужинать дома сегодня.

Да, да, казалось, что это действительно было для нее даром или, по крайней мере, подарком: ее плечи сразу выпрямились, и она почти торжествующе улыбнулась.

Не прошло и пятнадцати минут, как передо мной появилась тарелка роскошного, дымящего ароматным паром, на редкость вкусного борща и блюдце с нарезанным изящными ломтиками деревенским салом.

Я ел, я благодушествовал, я ликовал!

Венерка умиротворенно и молча слушала мою болтовню. Она явно получала удовольствие от того, что я ем ее борщ. Быть может, она никогда и никого не кормила у себя прежде? Да нет, вряд ли.

Меня все подмывало спросить у нее о владельце зеленой «семерки», но я сдерживал свое любопытство и вместо этого с увлечением рассказывал ей о своих друзьях. Я ей рассказал, что Брюс Ли — он и в самом деле Ли, но Станислав — кореец, и что он уже несколько лет занимается каратэ и бесподобно дерется. Еще я рассказал, что Ричард Богенбай был дзюдоистом, что он рожден под знаком Льва и обожает читать книги о рыцарях и батырах, чем и заработал свою странную кличку — Ричард Львиное Сердце плюс Богенбай-батыр; что Петька Безликий самый вредноватый тип среди нас, и кличку ему придумал Кайра — с иронией над его неказистостью и белесой, незапоминающейся физиономией по аналогии с Петром Великим.

— А бабки, бабки они — твои друзья — на чем делают? — перебила меня Венерка.

С бабками у всех нас было напряженно. Ее вопрос так смутил меня, что дальше я уже ел молча.

— Ты извини, у меня завтра дел куча, — мягко сказала Венерка, когда я закончил есть. — Уже час почти. Тебе, наверно, надо идти.

«Мне надо идти? Да нет, мне совсем не надо идти. Мне вообще никогда уходить отсюда не хотелось бы». Так я подумал, но сказал совсем другое:

— Да, наверное. Только знаешь, так хорошо, интересно, что уходить совсем не хочется.

Я намекал, я юлил, я лицемерил, я тянул время.

— Нет, нет, Слава, — уже твердо прервала меня Венерка: — Мне тоже было не скучно с тобой. Поболтаем теперь в другой раз. В воскресенье, — напомнила она. — Ты еще не забыл, что грозился прийти и собрать мне кухню?

Она вытерла руки и отошла от раковины, в которой мыла посуду. Она стояла почти вплотную ко мне.

— Ну, будь умничкой.

Умничкой быть совсем не хотелось, но под давлением обстоятельств можно стать кем угодно. Я решил, что стану змеем — тем самым, библейским, коварным Змеем-искусителем — я буду терпелив, как Томмазо Кампанелла, жуликоват, как Калиостро, и предан, как Ланселот. Но когда-нибудь я добьюсь ее. Обязательно.