Я – собака Диоген

Владимир Фёдорович Власов, 2019

Пёс Диоген дружит с тремя мудрецами, изучающими литературу и философию Древней Греции, и удивляется их неприспособленности к жизни и неумению противостоять внешним обстоятельствам и невзгодам. Отчаявшись, он вмешивается в их жизнь, устраняя препятствия в виде нечистой силы, но бедствия на этом не заканчиваются, и пёс продолжает им верно служить до конца, пытаясь защитить их и разделить с ними судьбу.

4. Спор мудрецов в поезде

Тебе, о, Вакх, мы эту укрощаем песнь

Под четкий ритм блестящею мелодией.

Она нова, нескромна, к песнопениям

Всем прежним не подходит. Начинаем гимн,

Никем не запевавшийся!

"Песнь фаллофоров"(древнегреческих участников процессии в честь Вакха, несших символ плодородия — "фаллос").

Кретины безмозглые распускают языки и не обращают никакого внимания на тех кто к ним подсаживается вступают в споры с незнакомцами совсем не думая о последствиях о том чем это может быть чревато и во что им выльется а какую чушь они там болтали по поводу богов мыслители недоделанные сидели бы и молчали себе в тряпочку вот и поплатились за свое ротозейство потеряли свои души в том что они слепые как котята я уже убедился но вот с их неосмотрительностью я столкнулся впервые ослы вислоухие они даже не почувствовали как всесильный бог царь всех богов Амон похитил их души это о нем сказано в текстах пирамид и книге мертвых:

Вышли люди из его глаз, стали боги из его уст;

Ты один обладаешь множеством рук,

Ты простираешь их к любящим тебя.

Они же ничего не нашли умнее чем поднять его на смех перед этим богом трепетали фараоны Рамсес II был счастлив получив от него благословление на трон когда Амон объявил что он его истинный сын от его плоти защитник на его престоле владыка Египта у другого фараона Тутмоса III на глазах навернулись слезы когда Амон даровал ему победу со словами я даю тебе мощь и победы над всеми чужеземными странами я ниспровергаю твоих врагов под твои сандалии а эти недоноски хохотали ему в лицо ну что я могу сказать здесь уже все мои возможности исчерпаны что-либо сделать и я бессилен не знаю что они сейчас будут делать потеряв свои души им осталось еще потерять остатки своего разума и можно считать что их песенка спета…

***

— Уф, какой неприятный тип, — воскликнул Нивос Родеф, когда странный пассажир покинул вагон, — в какой-то момент мне даже показалось, что вместо головы у него котелок, наполненный бараньими мозгами.

Все трое рассмеялись.

— А мне почудилось, что он прикоснулся к моей одежде, — заметил самый чувствительный из троих слепой.

— Как бы там ни было, но мы отделались от назойливого собеседника, — объявил Грек-философ, — и поэтому, раз нам никто не мешает, давайте поговорим о сокровенном. Как вам понравился вечер?

— Такое не забывается, — смущенно заметил Нивос Родеф, и его глаза подернулись поволокой.

— А со мной это произошло впервые в жизни, — признался неискушенный слепой Гомер. — Вот бы еще хотя бы разок повторить такой вечер и пережить подобное.

— Мы это можем устроить у тебя на квартире, — предложил Грек-философ. — У себя я этого проделать не могу, так как, вы знаете, женат. А к Нивосу частенько забегает его невеста. Его квартира тоже не очень удобна, если она застукает нас за этим делом.

— Я согласен, — не раздумывая, ответил слепой. — А когда ты ее пригласишь и как?

— Просто, пошлю ей открытку по адресу моей покойной матери, а день ты выберешь сам.

— Здорово! — воскликнул слепой. — Давайте пригласим ее в среду на вечер.

— Чтобы она потом у тебя осталась на ночь? — вдруг резко спросил его Александр.

— Я бы не возражал, — признался слепой.

— Нет уж, дорогой друг, — заявил раздраженно Грек-философ. — Это моя гостья, я ей предоставил квартиру бесплатно на очень длительное время, поэтому имею на нее прав больше, чем все вы.

— Это как сказать, — вмешался в разговор Нивос Родеф. — Госпожа Бюстмарк не вещь, чтобы ее делить между собой. Мы все имеем равные права на нее после того, что случилось. Кого она из нас изберет, тот и станет ее любовником.

— Но у тебя уже есть невеста, — возмутился Грек-философ.

— А у тебя — жена, — парировал Нивос Родеф.

— Но у меня никого нет, не забывайте об этом, — воскликнул обиженно слепой.

— Право же, мы все посходили с ума, — заметил Грек-философ. — Не хватало, чтобы все мы перессорились между собой из-за нее. Это надо же такое, делим шкуру неубитого медведя. Может быть, второго раза-то не будет. Она же сказала вам ясным языком, что решила поблагодарить меня за предоставление квартиры, это как плата за проживание. И к вам это никакого отношения не имеет.

— Но я слышал, что она решила отблагодарить всех нас, — возразил слепой, у которого помимо хорошего слуха была еще хорошая память.

— К тому же, — поддержал его Нивос Родеф, — она пообещала тебе хорошо заплатить за весь год. Это мы тоже хорошо слышали.

— Но я ведь отказался от денег.

— Ясное дело, ты, наверное, решил брать натурой. Ведь так, признайся нам?

— Но это уж мое дело, — заявил Грек-философ.

— Позволь, — воскликнул раздраженно слепой. — После того, что произошло с нами, это уже наше общее дело. И мы должны решить сейчас, что будем делать, я согласен платить тебе за квартиру.

— И я тоже, — поддержал его Нивос Родеф.

— Дураки! — воскликнул возбужденно Грек-философ. — Значит, я уже не хозяин своей квартиры.

— Ты, конечно, ее хозяин, — возразил ему слепой, — но та, кто живет в ней, принадлежит не тебе.

— Может быть, она принадлежит вам? — в запальчивости воскликнул Александр.

— Она принадлежит нам всем, — единодушно заявили слепой и Нивос.

— Может быть, вам и ключи от моей квартиры отдать? — Выходя из себя, воскликнул Грек-философ. — Чтобы я к ней тайком от вас не начал ездить?

— Это хорошая мысль, — поддержал его Нивос. — Я считаю, что до выяснения всех обстоятельств, ключ должен храниться у нашего друга Гомера.

— Я не возражаю, — тут же воскликнул слепой, хватаясь за это предложение, как утопающий за соломинку. — Так будет справедливо.

— Да как вы смеете?! — воскликнул, выходя из себя, Александр. — О чем вы говорите? Я, хозяин этой квартиры, должен отдать вам ключи?! Да никогда в жизни.

— Держи ему руки! — крикнул Нивос слепому и навалился на Грека-философа всем своим телом.

Слепой со своей стороны, как кобра, сгреб того в охапку, обхватив руками туловище, сцепил пальцы в замок — тот даже не пикнул.

— Ребята, неужели вы будете меня обыскивать, — жалобно заскулил Грек-философ в то время, как Нивос ловкими движениями шарил по его карманам.

Наконец злополучный ключ был извлечен из кармана поверженного, после чего тот освободился от цепких объятий друзей.

Нивос, передавая ключ слепому, заявил:

— С настоящего времени мы можем посещать эту квартиру только втроем. Надеюсь, со своих товарищей ты не будешь брать деньги. Мне как-то сразу стало подозрительно, когда он предложил послать ей открытку с приглашением к тебе, Гомер. Голову даю на отсечение, что завтра же после занятий в академии он оказался бы уже у нее дома.

— На своей квартире! — воскликнул возбужденный Грек-философ. — Не забывайте.

— Пока живет там эта девушка, квартира не твоя, — отрезал Нивос. — Она сдана в наем.

— Кретины недоделанные, — взорвался Грек-философ, — да что вы себе позволяете? Как вы можете забирать мой ключ?! Это — проявление элементарного неуважения к частной собственности. Впрочем, я этому не удивляюсь. Я всегда полагал, что вы оба ненормальные, и считаете, что вам все позволено: один в силу своей чокнутой идеи становления богом; другой, считающий себя суперменом из-за своего нигилизма и верящий во вседозволенность.

— Что ты имеешь в виду? — воскликнули оба его оппонента.

В это время в вагон вошел нищий — человек странного обличил в плотно обтянутом черном одеянии. Капюшон рясы, накинутый на голову, полностью скрывал его лицо. По-видимому, это был старик, так как из-под мантии торчали его скрюченные руки, обтянутые пергаментно-желтоватой сморщенной кожей, в одной из которой он держал посох, а в другой — жестяную миску — неотъемлемый атрибут всех побирушек, просящих подаяние. Старик медленно двигался по рядам подобно живой мумии, до того его тело казалось худым и тщедушным, в его миску летели со всех сторон медяки и мелкие ассигнации.

— А то, что ты, — Грек-философ указал на Гомера, — несмотря на свою слепоту, стремишься сотворить из себя универсальный феномен, превзойти всех зрячих своей верой в скрытую интуицию, отыскивая некое шестое чувство, которым якобы не способны обладать зрячие. Ты хочешь создать из себя слепого бога, способного видеть третьим глазом то, что не под силу простым людям. Ты пыжишься соответствовать своему идеалу до такой степени, что лезешь вон из кожи, чтобы достичь того, чего еще не существует в мире, а именно конечной завершенности человека. Не знаю, как ты себе ее представляешь, но вряд ли когда-нибудь будут взирать на тебя как на Абсолют, и слушать тебя как Бога или вместо Бога.

Слепой пришел в крайнее возбуждение, и собрался было уже достойно ему ответить, но Грек-философ переключился на другого собеседника:

— А что касается тебя, преподобный Нивос, жалкое ничтожество, мнящее себя суперменом, нигилист проклятый, ты отвергаешь любую веру человечества, любое толкование мира и бытия ты считаешь обманом и надувательством. Во всем ты сомневаешься, и все ставишь под вопрос, но делаешь это не бескорыстно, а согласно твоим жизненным принципам, которые при помощи нигилизма маскируют твою волю к власти и удовольствие половить рыбку в мутной воде. Любое светлое воззрение ты пытаешься замутить, чтобы извлечь из этого выгоду. Я тебя давно раскусил.

Нищий дошел до их мест и протянул к ним свою миску, но вместо милостыни ему пришлось выслушать такой поток интеллигентной брани, что он застыл как разбитый параличом и не мог сдвинуться с места.

— А ты-то, ты-то, — возбужденно орал Нивос Родеф, — что ты-то представляешь собой, жалкий профессоришка, возомнивший себя светилом науки, верящий в чудеса и небылицы, которыми темные бабки уже давно не потчуют своих детишек в захолустных деревнях. Ты же из полоумной брехни маразматиков и бабьих небылиц выпекаешь диссертации и на полном серьезе предлагаешь их на суд взрослым людям. Твое ничтожное мировоззрение отягощено такими суевериями, что диву даешься, как ты еще до сих пор не попал в психбольницу.

— Я тоже давно заметил, — увлеченно подал свой голос слепой, — что наш уважаемый профессор, отягощенный суеверно-галлюцинационными расстройствами, страдает к тому же и маниакально-депрессивным психозом. Да как может наше образование доверять своих студентов такому больному шизику, постоянно впадающему в состояние тихого помешательства. Это надо же такому случиться, чтобы из-за его параноической идеи-фикс о якобы живущем в его квартире дьяволе, мы поперлись в такую даль.

— Надеюсь, хотя бы в этом-то вы не раскаиваетесь, — язвительно заметил обоим Грек-философ, — а то из-за чего бы разгорелся весь этот сыр-бор. Чем вы еще недовольны? Вас в моей квартире хорошо напоили, накормили, а в конце и обслужили по высшему разряду. Так что вам еще нужно? Кто несколько минут назад закатывал к потолку глаза, предаваясь воспоминаниям о времени, проведенном в объятии госпожи Бюстмарк? А кто еще недавно клялся в своей дружбе господину Тотищеву и предлагал ему сотрудничество в переводе"Батрахомиомахии"Пигрета и благодарил меня потом за возможность познакомиться с такой изысканной публикой? А кто пил на брудершафт с Баталиным и Арцыбашевым и приглашал их на свою свадьбу? А то из ваших претензий ко мне можно подумать, что вы плохо провели сегодняшний вечер.

При этих словах нищий, стоящий в проходе с протянутой миской, вдруг пришел в состояние крайнего возбуждения и, трясясь от гнева, заорал:

— Да как они смеют в мое отсутствие устраивать подобные угощения и оргии на деньги, которые я зарабатываю в поте лица, попрошайничая на вокзалах и в электричках? Знаю я эту публику, которая и имена-то себе присвоила чужие. Стоит только выйти из дома на заработки, как они уже снова все вместе, превращая мою жену в проститутку из публичного Дома. Мало того, что сами ее трахают, так торгуют ею перед всякими проходимцами.

При этих словах он грозно потряс своим посохом и исчез, словно растаял в дымке.

От подобного чуда пес Диоген вскочил с места, ощетинил шерсть и несколько раз пролаял на весь вагон, за что получил удар тросточкой от своего хозяина. Грек-философ и Нивос Родеф обалдело озирались по сторонам, не проронив ни единого слова. Другие пассажиры, видевшие внезапное исчезновение старика, тоже были потрясены настолько, что даже прекратили свои разговоры. Некоторое время в вагоне слышался только перестук колес о рельсы.

— Что произошло? — спросил слепой Гомер, хорошо чувствующий перемены в окружающей среде.

— Нищий исчез, — придя немного в себя, промолвил Нивос Родеф.

— Как это исчез? — не понял слепой.

— Исчез, словно испарился.

— Не может быть.

— Вот тут рядом стоял, ты же его слышал, потом заколебался в воздухе и исчез.

— Совсем и исчез?

— Не оставил никакого следа.

— А ты меня не разыгрываешь?

— Если мне не веришь, спроси у народа — полный вагон свидетелей.

— Как же так случилось?

— Если бы мне знать.

Из-за происшедшего чуда друзья вмиг забыли о своей ссоре и до конца поездки обсуждали этот казус так же, как и многие другие пассажиры вагона. Ими было выдвинуто несколько версий, но ни одна из них не тянула до научно обоснованного объяснения. Да и случай-то был из ряда вон выходящий, уж слишком казался недостоверным и не укладывался ни в какие понятия. Как одна бабка, ехавшая в этом вагоне, заметила:

— Что делается-то в мире, до чего дошел народ. Этих нищих гоняет милиция, так они вон как научились исчезать вовремя.

Выйдя на вокзале, друзья распрощались, договорившись встретиться на следующий день. Слепой Гомер с собакой Диоген сели в такси и благополучно добрались домой. У Грека-философа состоялось бурное объяснение с женой по поводу столь позднего возвращения. Нивоса Родефа дома тоже ждала неприятность — его невеста, получившая накануне вторую пару ключей, не выразила бурной радости по поводу его столь долгого отсутствия. Таким образом, закончился тот необычный вечер, устроенный в честь Вакха нашими доморощенными фаллофорами.