Чудо света

Владимир Фёдорович Власов, 2019

Чудо света состоит в том, что природа создала женщину, ставшую второй нашей половиной и смыслом нашей жизни. Мир вращается вокруг неё и обновляется через неё. Но ценим ли мы женщину?Герой, отправляясь в путешествие на Кавказ, находит свою половину, но проходит через многие испытания, чтобы с ней соединиться и понять все слабые и сильные стороны этих двух половин. Через любовь к женщине он постигает суть истинного счастья.

Глава 2. (Глава общая)

Рано утром за мной в гостиницу заехали на машине Иван с Диной.

Потом мы около двух часов ехали по дороге, ведущей к Эльбрусу.

Оставив машину на стоянке одной туристской базы и нацепив альпийское снаряжение, мы двинулись в горы. Светало. По дороге нам встречались небольшие группы, идущие своими маршрутами. Меня все больше и больше охватывало блаженное чувство приобщения к чему-то великому, как будто я вдруг увидел перед собой цель, кото рая нас всех объединяла, мне так и хотелось им крикнуть словами поэта Новалиса:"Так куда мы идем?", чтобы получить ответ:"Все туда же — домой". Мы поднимались все выше и выше. Под нами стали проплывать ущелья и бездны, и я, заглядывая в них с содроганием, вспоминал ницшеанскую мысль:"Нет прекрасной поверхности без ужасной глубины". Далеко справа на горизонте белела освещенная солнцем вершина Эльбруса. Впереди меня шли Иван и Дина, привыкшие к острому, разряженному воздуху, к зимним вылазкам, ко льду и горам, и вдруг я почувствовал себя окрепшим, подобно Будде, озаренному просветлением. Как будто пелена спала с моих глаз, и я проснулся, ощутив вдруг мир так ясно, что мне стало резать глаза. Мы шли к солнцу, и оно, поднявшись над горами, указывало нам путь.

На маленькой площадке мы сделали привал, шутя и смеясь, выпили немного чаю из термоса, а затем Иван объявил, что начинается самый трудный участок нашего пути. Мы сцепили друг друга веревкой, Иван пошел впереди. Дина страховала меня сзади. Мы стали подниматься по почти отвесной стене. Впервые в жизни я ощутил необычное состояние, близкое к отчаянию. Мне постоянно казалось, что если я сорвусь в бездну, то увлеку за собой их. Я быстро уставал, и они давали мне время отдыхать, но от отдыха на отвесной стене у меня сосало под ложечкой. Не знаю, был ли это жуткий страх или все люди испытывают подобное чувство полу невесомости, очутившись над пропастью.

Когда мы выбрались на карниз, я с ужасом подумал:"А как же мы будем спускаться?"Иван похвалил меня, спросив, в самом ли деле я впервые поднимаюсь в горы. Я молча кивнул головой и подумал:"Если бы не присутствие Дины, вряд ли мне удалось бы взять это препятствие".

Затем мы двинулись вдоль карниза. Над нами нависала скала, внизу зияла бездна, но всё же под ногами у нас была твердая земля, вернее, камни, нечто наподобие временного убежища, своего рода приюта. Мне вдруг вспомнились строки из стихов Гессе:"Ведь если мы допустим на минуту, что за поверхностью зияют бездны, возможно ль будет доверять уюту, и будут ли укрытья нам полезны?"Я почувствовал вдруг здесь свою полную незащищенность, и у меня опять засосало под ложечкой.

Мы все выше и выше поднимались по узкому карнизу. От монотонности моих движений на какое-то время я потерял чувство реальности, а вместе с ним и страх, и уже другими глазами с высоты птичьего полета обозревал горы и долину, простирающуюся между ними. Вдали из-за изгибов хребта выступал величественный Эльбрус. Неожиданно карниз перешел в площадку, за которой вдруг открылась заснеженная поляна, упирающаяся в конусную скалу. Эта скала и представляла собой вершину горы.

Я обернулся и увидел порозовевшее лицо моей ненаглядной красавицы, ее нежная кожа щек и лепестки губ хранили на себе утреннюю свежесть розы. Ее темные волосы контрастировали со снежной белизной поляны, а лучезарные глаза излучали радость. Я впервые за все утро посмотрел на нее прозревшими глазами и увидел вновь ее красоту, ту самую, которой она поразила меня в первый же вечер нашей встречи. Не то, чтобы я не любовался ею все утро еще у подножья горы, постоянно ловя взглядом ее плавные мягкие движения. Я и потом не отрывал глаз от ее штормовки и вязанной шерстяной шапочки, когда она шла впереди меня, поднимаясь по склону. Но что-то меня постоянно держало в напряжении.

Возможно, обостренное чувство опасности или ожидание трудных испытаний и моя боязнь оказаться не на высоте. Но сейчас, когда эти трудности временно отступили и самые опасные места оказались позади, я мог расслабиться и всей душой предаться моему чувству, погружая себя в сладостное состояние восхищения предметом моего тихого любования.

Иван, дав нам немного передохнуть, прошел вперед, чтобы разведать дорогу и проверить глубину снежного покрова поляны. Мы остались вдвоем. Дина, сидя на снегу, повернулась вполоборота и улыбнулась, озарив меня каким-то внутренним светом.

— Как вам здесь нравится? — спросила она тихим голосом.

Ее темные глаза проникали мне в самую душу.

— Восхитительно! — воскликнул восторженно я.

— Тсс, — Дина приложила палец к губам и чуть слышно сказала: — Здесь не нужно говорить громко, а то горная фея может рассердиться.

— А что, мы уже находимся в царстве горной феи? — шепотом спросил я.

— Да, — молвила она, — фея не любит шума. Когда в ее владениях громко смеются, кричат и не оказывают должного уважения, то она обрушивает на людей снежные лавины.

— Неужели она такая недотрога, эта прекрасная горная фея? — лукаво спросил я.

Мне до безумия захотелось поцеловать Дину в губы. И вдруг неожиданно для себя я стал читать стихи:

Что может быть прекрасней, что может быть сильнее,

Чем трепет нежной страсти к моей прелестной фее!

Бродить среди прохожих, желая с милой встречи,

В осенний непогожий иль ясный тихий вечер…

Искать уста любимой, глядеть ей нежно в очи,

В момент неповторимый, средь зимней темной ночи…

Очнуться от объятий, совсем от неги пьяным,

С душою, полной счастья, весенним утром ранним…

Иль в жаркий летний полдень, струи ручья минуя,

Напиться из уст томных безумным поцелуем…

Что может быть прекрасней, что может быть нежнее,

Чем трепетные ласки моей волшебной феи!

И если сказкой дивной маг мир заворожил бы,

Я без моей любимой и дня в нем не прожил бы.

— Хорошие стихи, — похвалила Дина, — кто автор?

Я не знал, что ответить. Только что здесь, на этом самом месте, я сочинил стихи. Я сам не мог еще в это поверить. В жизни я никогда не писал стихов. Что же это со мной? Я молчал.

— Это ваши стихи? — догадалась Дина.

Я кивнул головой.

— И давно вы их сочинили?

— Только что, — ответил я и смущенно посмотрел на нее.

— Неплохо, — сказала Дина. — Вы, оказывается, к тому же еще поэт.

— Нет. Совсем нет, — воскликнул я, — это мои первые стихи.

Дина пристально посмотрела на меня. От ее проникновенного взгляда на моих глазах выступили слезы, но я все равно не отвел их в сторону.

Я выдержал ее взгляд. И она, кажется, мне поверила. Некоторое время мы молчали, а я думал:"Неужели я признался ей в любви?"К нам подошел Иван, мы встали и отправились дальше.

В дороге я несколько раз оглянулся, и каждый раз Дина смущенно опускала глаза. Мне показалось это странным. Я не узнавал в ней того озорного чертенка с насмешливыми глазами, готового в любую минуту пустить стрелу с наконечником из заостренной шутки, вместо этого я вдруг увидел прекрасную притягательную девушку, умную скромницу, этакий эталон девственного совершенства, от которого любой мужчина может потерять рассудок. Такая перемена не только меня поразила, но очаровала еще больше. Я как будто новыми глазами посмотрел на нее и даже вначале подумал:"Уж не пытается ли она меня разыграть?"И все же где-то в глубине моей души промелькнула другая мысль:"А не обидел ли я ее своим невольным признанием?"

Мы шли молча и долго. Обогнув скалу, вышли на небольшую ложбину хребта, за которой начинался перевал. Там, внизу, зеленела долина, куда, как объяснил мне Иван, нам предстояло спуститься, а затем вернуться до наступления темноты назад, на базу, поймав какую-нибудь попутную машину.

Перед спуском мы решили устроить привал и подкрепиться. Во время обеда Дина оставалась задумчивой и почти не принимала участия в нашей с Иваном беседе. Даже брат заметил перемену в ее настроении и спросил, не устала ли она. Дина посмотрела в мою сторону, виновато улыбнулась и ответила:

— Есть немножко.

Мне показалось также странным, что, когда Иван предложил продлить отдых, чтобы дать ей побольше времени для восстановления сил, она отказалась.

Как только мы тронулись в путь, со стороны Эльбруса показалась белая тучка, которая быстро стала разрастаться, двигаясь в нашу сторону. Иван, с тревогой поглядывая на неё, вдруг изменил свое решение.

— Есть более короткий и скорый путь возвращения, но для этого нам нужно преодолеть одно препятствие — подняться на ту небольшую стену, — сказал он, показав на крутой карниз скалы, нависший над глубоким, трудно доступным ущельем. — Если мы это сделаем, то через полчаса спустимся по веревкам к сторожке лесника и переждем пургу.

Я посмотрел на этот перевал, сокращавший наше возвращение, который позднее назвал своим Сен-Готардом, и даже не мог предположить, что ожидает меня там, что может для меня за ним открыться.

— Ну, как? Сможете вы преодолеть эту стену? — спросил, глядя в мою сторону, Иван.

— Разумеется, — воскликнул я, — не такие преграды брали.

Мне и в самом деле показалась эта стена смешным препятствием по сравнению с той горной кручей, по которой мы карабкались все утро.

— Вот и прекрасно, — сказал Иван, — не будем терять времени. Я иду впереди. Дина замыкает.

— Чур, на этот раз я пойду первой, — вдруг, оживившись, заявила Дина, обращаясь к брату, — ты же знаешь, что я лучшая альпинистка в городе.

— Но ты же устала.

— Нисколько. Я смогу быстрее тебя подняться на стену и вытащу вас.

Иван подумал некоторое время, но потом согласился. Мы вновь сцепили друг друга веревкой, спустились к карнизу скалы, круто обрывавшейся в ущелье, и стали пробираться вдоль отвесной каменной стены.

Находясь на краю пропасти, я опять испытал некоторое подобие страха. У меня даже закружилась голова, настолько это ущелье показалось мне глубоким. Я старался не смотреть вниз. Прижимаясь всем свои телом к твердому замерзшему камню, я на ощупь переставлял ноги по неровностям и каменным уступам скалы, не отрывая взгляда от моей горной феи. Затем мы стали взбираться на стену. Дина подобно ящерице карабкалась вверх, вбивала в каменные глыбы железные скобы, которыми страховала верёвку, и ползла выше. Ниже, над самой пропастью, легко и проворно следовал за нами Иван. Мы довольно быстро продвигались вверх, но белое облачко к нам летело еще стремительней. Я начинал нервничать и стал двигаться вверх быстрее, приближаясь к Дине, но при этом я совсем забыл натягивать веревку, и она провисала под моими ногами.

Вдруг моя нога соскользнула с камня, я попытался ухватиться рукой за стену, но пальцы скользнули по камням, и я полетел вниз. На какое-то время я задержался в воздухе, как будто меня с силой кто-то тряхнул за шкирку, веревка натянулась, и я не успел еще ухватиться за стену, как падение продолжилось. На одно мгновение я увидел перед собой Дину и ухватил ее за руку. Мы летели вместе вниз, в пропасть. И снова я почувствовал резкий толчок, такой, что чуть не выпустил Динину руку.

Все это произошло в считанные доли секунды. Мы с Диной повисли над пропастью, пристегнутые к брату, удерживаемые одной лишь веревкой, которую он пытался закрепить на скале. Выступ над ущельем не позволял нам приблизиться к стене.

Мне показалось, что нас качнуло порывом ветра, и я увидел в глазах Дины отчаяние. Свободной рукой она вынула из кармана складной ножик и попыталась освободиться от своей веревки.

— Что ты делаешь? — воскликнул я.

— Так надо, — ответила она.

Я не стал спорить, а лишь сказал:

— Давай помогу.

Я почти выхватил у нее из рук нож, и полоснул им по своей верёвке

На этот раз уже она воскликнула с ужасом:

— Что ты делаешь? Мой брат вытащит тебя.

И в это время все события для меня вдруг стали разворачиваться, как в замедленно-стремительной съемке. Я увидел испуганное лицо Дины, но еще чуть раньше я вдруг понял, что это был за порыв ветра, качнувший нас с Диной в сторону. Я увидел ту самую вихреватую танцующую фигурку принца Фогельфрая, который так неожиданно появился за обеденным столом у профессора, отца Дины, когда я говорил о гигантах, посылающих нам свой голос из глубины веков. Принц Фогельфрай крутнулся вокруг нас, показал мне язык, подмигнул мне и улыбнулся. Я крепко сжимал Динину руку. И в то же самое время я вдруг увидел там, далеко за изломанной линией горизонта, за Эльбрусом, откуда прилетел вместе с белым облачком, подобно мотыльку, лёгкий и стремительный принц Фогельфрай, чудесный город, построенный из одних дворцов. Это походило на сказочный мираж, на прекрасное видение мечты. Нет, это не был ни Нальчик, ни Стамбул, ни даже Симферополь. Это был город восхитительной красоты. Я заметил, как наша веревка расплелась, и услышал Динин голос, прозвучавший с ноткой сожаления:

— Зачем ты это сделал? Ведь ты же гений…

Затем мы плавно стали опускаться вниз. И вдруг принц Фогельфрай рассмеялся, он хохотал так весело и задорно, что эхо отзывалось во всем ущелье, и мне стало вдруг радостно на душе от этого смеха. Я повернулся к Дине, поцеловал ее руку и, улыбнувшись, сказал:

— Прекраснейшая мадмуазель Дина, я никого еще в жизни не любил так пламенно и нежно, как вас.

Принц Фогельфрай от восхищения захлопал в ладоши и воскликнул:"Браво! Молодец!"

— Ты сумасшедший, — ответила мне Дина.

Мы опускались все ниже и ниже. Горы заслонили от нас Эльбрус и прекраснейший в мире город, открывшийся за ним. Нас почему-то влекло помимо нашей воли на дно тёмного, мрачного ущелья.