Теория искусства. Художникам, если они хотят знать, чем же всё-таки они занимаются?

Владимир Филиппович Бабуров, 2008

Автор монографии пытается разобраться в вопросах творчества, искусства и эстетики и предлагает своё видение данной проблематики. Опираясь на изыскания учёных и философов, выкладки физиологов и психологов, а также собственный опыт, он выстраивает некую модель личности. Что такое творчество, вдохновение, эстетика, гармония? Что такое счастье? Как отличить красивое и совершенное от некрасивого и безвкусного, понять, хороший это или дурной вкус? Как разбираться в искусстве и что есть содержание искусства? … Что такое стиль, мода? Что такое культура? Высокое и низкое в искусстве и в жизни…

Мотивация творчества (что такое вдохновение)

Чем ярче личность и чем выше её внутренняя энергетика, тем менее возможности её проявления и самовыражения могут пробиться в узкие, усреднённые «под всех» двери общепринятых культурных норм реальной повседневности.

Именно ограниченность этих возможностей влечёт яркую неординарную личность к творчеству, как социально возможному средству реализации своего требующего выхода внутреннего конфликта.

«…Неосознаваемая психическая деятельность является составным элементом любого акта человеческого поведения. Особенно велика ее роль в творческих процессах, проявляющихся в развитии науки, искусства, языка» [15, с. 13].

Этим же объясняется и факт малого интереса к искусству или полное отсутствие такового у людей низкой культуры и узкого личностного диапазона. Их не обременённая высокой культурой эмоциональность, не считаясь ни с какими нормами, свободно выплескивается на окружающих в поступках и поведении, а потому и не нуждается в каких-то других, в том числе и творческих, способах самовыражения. Более того, такие люди ищут возможности для подобного антисоциального поведения, как единственного доступного им способа получить разрядку своего внутреннего конфликта. Достаточно вспомнить поведение «трамвайных хамов» или вызывающие умиление у разночинной интеллигенции так называемые народные забавы типа многолюдных драк «стенка на стенку». Сюда же можно отнести и агрессивный ажиотаж необременённых культурой граждан вокруг спортивных соревнований, сопровождаемый массовыми побоищами «болельщиков».

Так как же быть нашему эмоциональному, но высокоморальному страдальцу? Как освободиться от постоянного дискомфортного чувства неудовлетворённости, если реальная жизнь и собственные моральные принципы такую возможность не представляют? Можно, конечно, помечтать. Рисуя в своих грёзах яркие картины тех или иных воплощений своих страстных желаний, человек в значительной степени освобождает свою психику от гнетущего стресса неудовлетворённого желания. Это, кстати, является основной мотивацией детских игр и их (условно говоря) творчества. Дети в самом процессе рисования попросту мечтают, зримо воплощая свои мечты на бумаге.

Мальчишки очень любят рисовать войну. При этом, рисуя, они звуками и жестами сопровождают процесс, тем самым приближая к реалии свои фантазии присущего им генетически унаследованного от предков комплекса воина-защитника.

Девчонки же по природному назначению, как правило, наследуют другие факторы и играют в «дочки-матери», а рисуют куколок и принцесс.

Так природа позаботилась о человеке, дав ему путь социально адаптированного удовлетворения эмоций, не нашедших выхода в реальности. Это — игра у детей и творчество у взрослых.

Очевидно, что творчество относится к незыблемым потребностям человечества, как-то связанным с его биологической сутью³.

Психоаналитики утверждают, «что искусство занимает среднее место между сновидением и неврозом и что в основе его лежит конфликт, который уже “перезрел для сновидения, но ещё не сделался патогенным”… “Поэт делает то же, что и играющее дитя; он создаёт мир, к которому относится очень серьёзно, то есть вносит много увлечения, в то же время резко отделяя его от действительности”… ребёнок никогда не стыдится своей игры и не скрывает своих игр от взрослых, а взрослый стыдится своих фантазий и прячет их от других, он скрывает их, как свои сокровеннейшие тайны, и охотнее признается в своих проступках, чем откроет свои фантазии, “поэтому [они] вытесняются в область бессознательного”» [2, с. 92, 93, 94].

В этом, очевидно, и заключается тайна талантливой поэзии: чем более поэт откровенен в своём творчестве, тем более его стихи проникают в душу читателя.

Так происходит именно потому, что у взрослого появляется то, чего нет у ребёнка: это одновременно и резкая активизация сексуального инстинкта в переходном возрасте, и возникшая на возрастной переоценке собственного «Я» и полученных при воспитании убеждениях морально нравственная цензура собственного сознания. Собственные моральные устои не позволяют свободно и открыто реализовать (тем не менее, активно бушующие) сексуальные фантазии в тех или иных проявлениях творчества. Человек ищет способы опосредованного, замаскированного для цензуры сознания выплеска запретных фантазий. В этом и заключается существенное и принципиальное отличие детских игр, сопровождаемых рисованием, от подлинно творческого процесса,

Нужно сказать, что фантазирует отнюдь не счастливый, а только неудовлетворённый. Неудовлетворённые желания — побудительные стимулы фантазии. Каждая фантазия — это осуществление желания, корректив к неудовлетворяющей действительности. В творчестве человек как бы мечтает о несбывшемся, как бы восполняет недостающее. Вот откуда родилось: «Удовлетворённые не творят», или совсем уже одиозное: «Художник должен быть голодным». Правда, при этом не уточняется, какой голод имеется в виду: физический или духовный? У каждого человека своя мера голода, в зависимости от диапазона его психики и культуры сознания. Одному для сытости достаточно женщины, полкило колбасы и пол-литра водки, а другой остаётся неудовлетворенным, а значит, и творчески вдохновенным, находясь на пике славы и будучи владельцем замков и миллионных состояний. Третий же, в силу предельной ограниченности своих потребностей (вспомним Диогена с его теорией счастья), пребывая фактически в состоянии иллюзорного самообмана, как бы всем и всегда доволен, а потому редко испытывает чувство вдохновения и какие-либо мотивации для активной деятельности.

В этом мы можем найти объяснение такому феномену проявления человеческой натуры, как лень. Ведь и в животном мире сытое и удовлетворившее сексуальный инстинкт животное предпочитает отлёживаться где-нибудь в укромном месте, экономя свои жизненные ресурсы, пока вновь возникшее чувство неудовлетворённости не нарушит его внутреннюю гармонию.

Таким образом, первопричиной творчества является не разумная деятельность, не эмоциональная сфера и не социальная организация человека, а взаимоотношение этих составляющих, имеющих в своей основе конфликт, являющийся продуктом необходимости соизмерять свои эмоциональные потребности с жизненными реалиями, социумом, а главное — с цензурой собственного, воспитанного на общественной морали самосознания.

Конфликт этот не осознаётся человеком как таковой ввиду того, что эмоциональная сфера находится вне пределов сознания, и переживается им, как чувство неосознаваемого дискомфорта и беспокойства. Творческими людьми это состояние определяется как вдохновение. Изживая своё вдохновение в творчестве, человек достигает катарсиса, а попросту — снимает стресс от затянувшегося психологического конфликта в себе самом.

Так что всем известная поэтическая «Муза» не есть нечто существующее вне художника и произвольно навещающее его время от времени. Она находится в самом художнике и обнаруживает себя только умеющим услышать её иногда очень слабый голос и дать ей выход в творчестве.

Мы знаем знаменитое признание Гоголя, который утверждал, что он избавляется от собственных недостатков и других влечений, наделяя ими героев и отщепляя таким образом в своих комических персонажах собственные пороки. Такие же признания засвидетельствованы целым рядом других художников. По свидетельству психоаналитиков, Шекспир и Достоевский потому не сделались преступниками, что изображали убийц в своих произведениях и таким образом изживали свои преступные наклонности. При этом искусство является чем-то вроде терапевтического лечения для художника и одновременно для зрителя — средством уладить конфликт с бессознательным, не впадая в невроз⁴.

Эти признания дорогого стоят… Не может художник создать что-либо значимое, не будучи предельно искренним перед самим собой, не обнажив и не вывернув наизнанку все глубинные, сокровеннейшие закоулки своей души. Наиболее «правильные» и актуальные с позиций здравого смысла умозаключения не могут быть основой для создания по-настоящему художественного произведения, если они не пропущены через глубины собственного переживания. Даже самые «реалистические» шедевры мирового искусства, рассчитанные самими авторами, казалось бы, только на рациональное восприятие, именно в силу врождённого таланта художника оказываются носителями того самого подсознательного содержания, выраженного в композиционном строе, языке, колорите, ритмике и других формальных проявлениях, позволяющих говорить о неповторимости индивидуального творческого языка автора. Это даёт право отделять их от громадного количества умозрительно таких же по смысловому содержанию, но не «шедевров». В хорошем реалистическом искусстве подсознательное содержание проявляется через наслаждение великолепной формой и подтекстовый эмоциональный образ, но отнюдь не только через смысловое содержание. В противном случае мы будем иметь, пусть даже высокопрофессионально исполненное, но «мёртвое» произведение, удовлетворяющее лишь такие же умозрительно-рациональные запросы возможного зрителя или читателя.

«Нецензурность» и неосознанность сексуальных побуждений человека к творчеству, как правило, не дают возможности для приверженного определённым культурным традициям автора выразить их в ясной для сознания форме — в виде смыслового содержания (за исключением эротических и порнографических форм творчества, подвергаемых, как правило, осуждению общественной моралью). Именно поэтому запретные желания при помощи искусства достигают своего удовлетворения опосредованно: в наслаждении художественной формой. Подобно тому, как во сне подавленные желания проявляются в сильно искажённом виде, так же точно в художественном произведении они проявляются замаскированные от цензуры нашего сознания формой.

И вот эта возможность изживать величайшие страсти, которые не нашли себе исхода в нормальной жизни, видимо, и составляет область биофизиологической основы искусства.

Очевидно, что исследовать природу творчества невозможно без анализа этой основы, определяющей выразительные возможности языка искусства — художественной формы, и истоков появления таких возможностей в психике человека.

Примечания

3

Одни учёные утверждают, что искусство рождено магическими, религиозными ритуалами охотников ледниковой эпохи, другие — что оно продукт чисто эстетического отражения мира, третьи видят причину возникновения искусства в тяжёлом труде: «…искусство возникло у охотников ледниковой эпохи не из подражания формам природы и поисков удовольствий, а из стремления подчинить себе любыми средствами, включая магию и колдовство, стихийные силы природы…» [17, с. 34].

Задачи искусства по такой теории сводятся к практической функции — служить средством отправления религиозного культа, и основой происхождения искусства объявляются религиозные побуждения.

Если бы эта точка зрения была верна, искусство прекратило бы существование в тот момент, как только люди избавились от наивного убеждения, что колдовством и магией можно влиять на внешний мир. Кроме того, мы имеем массу примеров и в прошлом, и тем более в настоящем, когда произведения искусства не решают никаких религиозных задач. Тот факт, что искусство всегда сопровождало религию, объясняется лишь тем, что она активно использует искусство как средство воздействия на сознание верующих.

Психолог и искусствовед Л. С. Выготский в своей книге «Психология искусства» присоединяется к теории о трудовом начале происхождения искусства: «Как известно, Бюхер установил, что музыка и поэзия возникают из общего начала, из тяжёлой физической работы и что они имели задачу катартически разрешить тяжёлое напряжение труда… “Ведь народы древности считали песни необходимым аккомпанементом при всякой тяжёлой работе”» [2, с. 185–186].

Как и в предыдущем случае, причиной возникновения искусства объявляется сфера, лишь использующая его. Исходя из приведённой теории, можно сделать вывод, что наиболее тонкими ценителями искусства и поэзии были бы люди тяжёлого физического труда, в то время как эти люди как раз наиболее далеки от всякого искусства. Кроме того, теория «трудового» происхождения искусства совершенно не объясняет возникновения изобразительного и других сложносодержательных форм искусства. Использование простейших форм музыки и поэзии в процессе тяжёлого физического труда объясняется, скорее, способностью искусства облегчить душу человека и в какой-то степени организовать трудовой процесс.

Существуют ещё мнения о двигательных предпосылках возникновения искусства. Сторонники этой теории ссылаются на исследования Дарвина, который говорит: «…некоторые душевные состояния влекут за собой определённые привычные движения… мы увидим, что при возникновении прямо противоположного душевного состояния появляется сильная и в то же время непроизвольная тенденция к выполнению движений прямо противоположного характера, хотя бы они никогда не приносили никакой пользы» [3, с. 50].

В данном примере уважаемый Ч. Дарвин несколько попутал причину и следствие. Не искусство возникло от «непроизвольных стремлений к выполнению движений», а движения сопровождают некоторые из очень сильных эмоциональных реакций, наряду с прочими проявлениями человеком своего эмоционального состояния, в том числе и через искусство.

4

«Если потеряны равновесие и гармония души, то следовало танцевать в такт певцу — такой был рецепт их [допифагорейской] врачебной науки.…опьянение и живость аффектов достигали при этом [в танце] высшего своего напряжения, и бешенствующий обращался в безумного, а ищущий мести упивался этой местью… Без стиха человек был ничтожеством, при помощи же стиха он становится почти самим богом» [13, с. 97, 98].