Чудеса в решете

Владимир Сухинин, 2021

Антон Загнибеда четко знал, чего хочет от жизни. Поэтому и пришел на работу в полицию, чтобы получить свой кусочек власти, сделать карьеру и преуспеть. Да и первое дело молодого стажера выглядело весьма простым и скучным – взять объяснение у бывшего профессора, которого соседи обвиняли в воровстве собак и кошек. Но эта встреча оказалась для студента юридического института роковой и изменила его жизнь навсегда. Став невольным участником эксперимента, он, по мнению профессора, отправился вместе с ним в прошлое. Действительность оказалась гораздо ужаснее, чем предполагал сумасшедший ученый. А перед несостоявшимся полицейским встал весьма непростой выбор…

Глава 3

Флапий с помощью Антона очень ловко избавлял тела убитых от их имущества. Видимо, поднаторел в этом непростом деле. Антону оставалось лишь складывать добро в кучу. Флапий снимал с трупов все, что считал нужным и достойным, но когда он стал стягивать штаны с одного из убитых, перевернув того на спину, Антон подумал о плохом.

— Флапий! — с подозрением обратился он к слуге. — Ты зачем штаны стягиваешь?

— Как зачем, милорд? — тужась и кряхтя ответил тот. — Тяжелый, гад. Нажрал брюхо на дармовых харчах. Уф. Наконец-то! — сдернув малиновые штаны, с облегчением произнес слуга. Флапий взял в свободную руку топор наемника и одним ударом отрубил голову. — Портки-то из бархата, — пояснил он стоявшему и пялившемуся на него милорду. — Франси их в порядок приведет, и носить будете. Но, увидев, как скривился Антон, довольно ощерился: — Ну или мне отдадите, а лучше вон Эрзаю. Он любит перед деревенскими бабами покрасоваться. Приоденется, задерет свой коршунский нос, грудь колесом выставит и идет важно по деревне.

Флапий, держа в одной руке измазанные грязью штаны, а в другой окровавленную голову, постарался изобразить, как Эрзай ходит по деревне. Вышло у него смешно, и Антон не удержался, прыснул.

— Эй? Вы там скоро? — окликнула их Франси.

— Идем уже, дорогуша. Идем! — крикнул в ответ Флапий. — Ну помогайте, милорд. Мне одному все это не отнести. — Слуга показал на груду железа.

Несколькими ходками он и Флапий отнесли трофеи и положили в повозки. Головы Флапий небрежно закинул в повозку Эрзаю.

— Зачем это? — спросил тот, рассматривая брезгливо кровоточащие головы. — Только мух соберем.

— Милорд зело зол, — спокойно ответил Флапий. — На кол у замка насадим, чтоб, значит, все видели его крутой нрав и боялись.

— А-а-а-а, — неопределенно протянул Эрзай и замолчал.

Довольная, разрумянившаяся Франси встретила Антона, как любимого сына.

— Ну, милорд, Вы меня удивили! Ваш старый пер… простите, отец, всегда им уступал. А вы раз! — Она повторила его жест и, громко рассмеявшись, произнесла: — Вот вам хрен через плечо. Интересно, — продолжала она размышлять вслух, — у кого может быть такой хрен, чтобы его можно закинуть через плечо? У Августина, деревенского быка, разве что?

Антон от ее нескромных слов непроизвольно покраснел. Он не был ханжой, но так, чтобы при нем женщина рассуждала о мужском достоинстве, для него было неожиданно.

— Милорд! — Франси неожиданно сменила тему. У этого вонючего хорька, которого вы убили первым, оказались доспехи благородного человека… Видимо, с кого-то снял и убил, паршивец. И не побоялся.

— Надо их баронскому шерифу в городе отдать, — вставил свое слово Флапий.

Антон зверем посмотрел на слугу.

— Еще чего! — возмущенно проговорил он. — Что с боя взято, то свято. Самим пригодится.

— Золотые слова, милорд, — похвалила его Франси. — А этот Рассветный, она замахнулась на мужа, что его убитый хозяин…

— А я чего? Я ничего! — стал оправдываться Флапий. — Я за справедливость… Вот.

— А справедливость, Флапий, она ведь у всех разная, — любовно поглаживая коня, на котором скакал, ответил Антон. — Для них, — Антон кивнул на тела, — справедливость была в том, чтобы нас ограбить. Они считали, что если ты волк, то бери, а если овца, то терпи. Как-то так.

— А что есть для тебя, ваша милость, справедливость? — с хитрым прищуром спросил Эрзай.

Антон помрачнел.

— А для меня, Эрзай, справедливости не существует. Я не просил Робарта вызывать меня сюда колдовством и называть сыном. Если бы справедливость существовала на свете, я бы тут не был… — он тяжело вздохнул и посмотрел на замерших в полном молчании спутников.

— Так все-таки колдовство! — мрачно произнесла Франси. — Я догадывалась, но боялась поверить. Вам, милорд, лучше об этом не говорить никому, даже нам. Если узнают, что рыцарь Рассвета… Ох, беды не оберемся.

— И вы молчите! — приказала она мужу и Эрзаю. Все так хорошо начиналось, я уже в счастье начала верить…

Антон согласно кивнул. Но сам подумал: «А как я мог очутиться на горе, где кроме зверей и горцев никого нет? По небу прийти?» Естественно, он не просто так там оказался. Подумать не хотят? Или боятся? Кто их поймет? Они думают не так, как он. Говорят не так. Можно ли к такому привыкнуть?..

«Не знаю», — ответил Антон сам себе.

Коней привязали к повозкам и тронулись дальше. Антон оглядывал местность и не мог понять, что тут нужно было бандитам. Дорога пустая, они почти полдня ехали и никого не встретили.

«Странно это, — подумал он. — Может, кто-то из замка сообщил им, но тоже вряд ли. Что у нищего владетеля можно взять? Только портки да кафтан», — усмехнулся он. Ничего не придумав, он решил спросить про это у Франси.

— Франси, а что могли делать здесь наемники, если дорога пустая? Кого тут грабить? Мы не встретили ни одного селения, а проехали почти полдня. Хотя, может, я проспал и не заметил?

— Нет, милорд, вы не проспали. Тут, действительно, до имперской дороги нет ни одного поселения. Ваш замок и деревни пограничные. А до имперской дороги — это все ваши земли. Отсюда до нее всего одна льга. Они, видимо, тут прятались.

— А льга — это сколько?

— Льга, милорд, — тысяча вершин.

— А вершина — это сколько?

— А вершина — два локтя.

— Моих или ваших, Франси. С ладонями или с кулаками? — продолжал допытываться Антон.

— С кулаками. Не ваших и не моих. Просто два локтя и все.

— Ага, два локтя усредненных, — вслух рассудил Антон. — Следовательно, это примерно семьдесят-восемьдесят сантиметров. А льга — семьсот-восемьсот метров. Понятно. Хотя пользоваться не очень удобно.

— А у вас по-другому меряют? — спросила Франси.

— По-другому, Франси, но это уже неважно. Тут — это не там.

Вскоре они выехали на перекресток. Их путь пересекла мощенная камнем и шириной в две повозки дорога. Вдоль дороги расположились вросшие в землю домики под соломенными крышами. Полоса леса внезапно закончилась, и показалась равнина, похожая на степь. Долина, поросшая травой и желтыми нивами.

— Это деревня Малые Лопухи вашего лорда барона Газана Рейдеранского. У него пять деревень и один город. Здесь есть постоялый двор, но мы не будем останавливаться. Я поесть взяла с собой, а тут платить надо. Вот проедем Лопухи, остановимся, и я вас покормлю. Вы, наверно, милорд, проголодались?

— Да не особо… после вчерашнего как-то аппетита нет, — уклончиво ответил Антон.

— Мне надо на постоялый двор, — озадачил жену Флапий. Он ехал рядом на лошади и слышал весь разговор.

— Зачем тебе на постоялый двор? — Франси удивленно вскинула бровку. У тебя что, деньги появились?

— А я ему вчера мелочь отдал. — сдал слугу Антон.

Флапий недовольно засопел и кинул укоризненный взгляд на Антона.

— Мелочь? — прошипела Франси. — Закрысил, морда рассветная! И у обоих мужчин по спине пробежал озноб. Антон уже пожалел, что ляпнул про мелочь, а Флапий достал кошель и протянул жене.

— Да что ты такое говоришь, лапушка, — заюлил старик. — Какой там закрысил? Просто… просто забыл… столько всего случилось, понимаешь…

— Я все понимаю, даже больше, чем ты думаешь, бездонная бочка эля. Выпить захотел? Да?.. А это что за монеты такие? Это не королевские и не имперские. Медь, серебро…

— Это сколько? — показала она Антону десятку.

— Десять рублей.

— Десть рублей, значит, десять дибар.

— А это сколько? — показала она пять рублей.

— Пять.

— Значит, пять серебряных монет…

— Подожди, Франси, это не серебро. — попытался остановить женщину Антон.

— Не серебро? А что тогда? — спросила женщина, пробуя на зуб монету.

— Не знаю.

— Если она белая, значит, серебро, меняла скажет, сколько это. А тебе на вот десять дибар, — протянула она мужу десять рублей. Хватит на пару кружек эля.

— Я тоже хочу эля! — встрепенулся Антон, который неожиданно ощутил жажду.

— Там хватит вам на двоих, — решительно обрубила все желания мужчин Франси. Подъедем к постоялому двору, я серебро обменяю на королевские таланы.

Антон спорить не стал.

«Хватит, так хватит», — подумал он, а Флапий даже расцвел от предстоящего удовольствия.

Постоялый двор представлял из себя большой добротный сарай с обширным огороженным плетнем двором.

Флапий, отстав на полшага, указал рукой Антону, чтобы он следовал на постоялый двор. Антон, робея, не зная, что его там ждет, пошел к деревянному крыльцу под навесом. Из дверей вышла группа людей, и Антон по привычке хотел посторониться, пропустить их, но в спину ему уперся кулак Флапия.

— Прогоните их, милорд! — зашипел он. Антону ничего не оставалось делать, как идти прямо в эту толпу. При его приближении люди сняли уродливые шапки и поклонились, давая ему пройти. Флапий забежал вперед и подобострастно открыл перед ним дверь. Из помещения постоялого двора на Антона обрушился затхлый запах немытых тел, влажных испарений и чада из кухни.

— Что-то мне не нравится это придорожное кафе, — пробурчал он, — тут воняет.

— Где воняет? — Флапий жадно вдохнул ароматы зала и, предвкушая выпивку, довольно расплылся в улыбке. У небесных фейри в их дворцах хуже пахнет, чем здесь, милорд, — и решительно подтолкнул Антона внутрь. Без кружки выпитого эля он уходить не собирался, а на пути к его счастью столбом стоял и крутил носом молодой милорд.

— Ничего, пообтешетесь, привыкните, — пробубнил он и быстро направился к стойке. К Антону подскочил круглолицый парень в грязном, когда-то белом фартуке, и, непрестанно кланяясь, поспешно заговорил:

— Проходите, ваша милость, в зал для господ. Я вас провожу. Вон туда, к стойке. Там огороженное место. Там вам будет удобно… Мы рады, что вы посетили наш постоялый двор. Надеюсь, что вы останетесь довольны. У нас лучшая кухня и эль во всей округе.

У Антона от чада защипали глаза, и он непроизвольно поморщился, чем нагнал страха на полового.

— Вот, садитесь сюда. — Парень, пятясь, смахнул грязной тряпкой со стула крошки, и Антону ничего не оставалось, как сесть. Он был уже не рад, что захотел попробовать местного эля.

— Чего изволите?

— Эль, и все. Кружку, — сказал, как отрезал, Антон, и половой тут же испарился. Через некоторое время глаза и нос Антона привыкли к обстановке, и он стал с любопытством оглядываться.

У стойки, слева от того места, где сидел Антон, состоялся разговор Флапия и толстым мужиком с сальной рожей. Флапий выложил перед ним десять рублей. «Барнен» повертел монету в руках, понюхал.

— Качественно сделана, — уважительно произнес он. — Сколько тут, и откуда монета.

— Десять дибар, греческая.

— Чего тебе? — спросил «бармен», пряча монету.

— Четыре эля и две стопки горькой. Мне и моему господину, — указал головой на Антона Флапий.

— Господина уже обслуживают…

— Я сам обслужу.

— Как знаешь.

Справа находился стол, за которым сидел сухенький, с крючковым носом человек с тюрбаном на голове, а возле него стоял с дубиной на поясе бородатый мужик, очень похожий на тех горцев, которых убил Антон в первый день своего появления на горе. К нему подошла Франси.

— Желаю здравствовать, господин Аль Велвел, — поздоровалась она.

— И тебе не хворать, Франси. Как ваш господин?

— Помер.

— Помер? Ну, хорошего ему посмертия… Что принесла?

— Монеты издалека.

— Покажи.

Разговор шел, как между старыми знакомыми, и Антон даже немного испугался, что меняла, а это был он, сразу догадается, что у нее не серебро. Стыда потом не оберешься.

Франси выложила рубли на стол перед менялой. Тот внимательно осмотрел монеты.

— Качество исключительное, таких я еще не видел. Откуда?

— Не знаю, господин Аль Велвел. Молодой милорд привез из дальних странствий.

— Так у сэра Робарта есть наследник?

— Появился.

Меняла покивал головой.

— Это хорошо! — сказал он. — Негоже феод оставлять без присмотра. Так хозяйство в упадок придет. Может, вам нужен толковый управляющий? Так я могу…

— Сама справлюсь. Монеты примете?

— Это, Франси, не серебро, но монеты знатные. Приму без обмана по весу. Устраивает?

— Вполне.

— Он сложил на весы рубли, на другую сторону королевские таланы. Антон автоматически считал серебряные кружочки. Вышло семь.

— Добавить бы надо, — промолвила Франси и недовольно поджала губы.

— Могу дать еще пятьдесят дибаров, и все. Я должен получить свою прибыль, Франси.

— Я согласна, — кивнула женщина. Получив монеты, она огляделась, увидела милорда и широко улыбнулась. Антон поманил ее пальцем.

— Садись рядом, — указал он на стул. Франси гордо вскинула голову и с торжествующим видом оглядела зал. По ее позе и взгляду Антон понял, о чем она думала в этот момент. Все должны видеть, какой чести она удостоена. Франси села и, как леди, расправила платье.

Подошел с подносом Флапий поставил кружки и стопки на стол и, не спрашивая разрешения, упал на стул рядом с женой.

— Ну! Будем! — прогундосил он и, выпив залпом стопку, жадно присосался к кружке с элем. Антон поднял стопку и понюхал самогон. В нос ударил сильный сивушный запах. Поставив стопку на стол, Антон осторожно пригубил эль. Эль оказался теплым, кислым пивом. Поморщившись, Антон поставил на стол и кружку. Оглядел зал, где стояло с десяток длинных столов с лавками. Место для благородных было огорожено плетнем, таким же, как двор. Маленькие окна едва пропускали дневной свет и крупицу свежего воздуха. Все достоинство места для благородных заключалось в том, что оно находилось рядом со стойкой, где отпускали напитки и нехитрую закуску. Сюда же доносились более похожие на миазмы ароматы из кухни. На Антона вновь накатила смертельная тоска по дому.

«И мне предстоит жить здесь до конца моих дней, — не соглашаясь с такой участью, подумал Антон. — Не лучше ли свести счеты с жизнью и не мучиться в этом средневековом аду? Зачем все эти проблемы с будущими сменщиками, которые появляются здесь по непонятной причине из других миров? Этому миру он ничего не должен… Может, это и есть ад? А он умер там, на поляне?»

Антону до боли стало себя жалко. Он сидел и почти с ненавистью смотрел, с каким наслаждением Флапий пил кислятину и на губах его противно для глаза пузырилась пена. Еще немного, и на глазах Антона выступили бы слезы, а он разразился бы матом и проклятиями, но в последний момент он сумел сдержаться. Прикрыв глаза, посчитал до десяти и, выдохнув, поднялся.

— Душно, и воняет здесь. Я на улице вас подожду! — твердо завил он и, не оборачиваясь, боясь посмотреть на замерших мужа и жену и наорать на них, поспешно пошел на выход. Он не смотрел по сторонам, не обращал внимания на крестьян, что расступались при его приближении. Он хотел уйти. Совсем уйти. Потеряться и умереть. Лишь бы не видеть ненавистные ему лица слуг и всего этого «срача», как он мысленно назвал схвативший его мертвой хваткой мир, что окружал его повсюду неестественно зеленой свежей травой без пыли, грязью на дорогах, вонью проходящих крестьян, их подобострастием…

Ненависть и гнев заполонили его душу. Застлали взор.

«Лучше сдохнуть, чем так жить!» — широко шагая, решил он…

Но на крыльце его посетили совсем другие мысли. Теплый ветер ласково потрепал по щеке. Молодая красивая девушка, видимо, дочь купца, прилично одетая, одарила его восхищенным взглядом и, опустив голову, пробежала мимо. Сам купец снял нелепую шляпу и, отвесив поклон, важно прошествовал мимо. От взгляда красавицы сердце Антона екнуло.

Может, тут не так страшно, как ему показалось?.. Может, он сможет освоиться и вжиться?.. Может, это испытание ему дается?.. Проверяет его на прочность?..

— Мы сами гнем беду под себя! — Выпив и сжимая крепкий кулак, говорил ему подвыпивший отец. — Наша фамилия пошла от крепости духа наших предков. казаков! Не посрами, сынок, фамилии.

«Не посрамлю, отец! — мысленно пообещал он. — И возьму себе прозвище Загнибеда! И буду эту беду гнуть в бараний рог». — Он сжал кулак и потряс им в воздухе.

Теперь ему стало легко. У него появилась цель, которая была понятна и доступна. Он должен выстоять, победить и согнуть беду под себя.

— Врешь! — прошептал он. — Не возьмешь!

За его спиной хлопнула дверь. Он обернулся и уже по-другому посмотрел на испуганных слуг. — Вы чего? — спросил он. — Я вас не торопил, допивайте эль…

— Не можем, милорд… почти плача, отозвался растерянный Флапий. Это умаление вашей чести.

— Тогда неси кружки сюда, и мы с тобой допьем эту кислятину. Здесь везде такое пойло? Честно тебе скажу, Флапий, я лучше десять кружек настойки Франси выпью, чем ту бурду, какую подают в этой забегаловке.

— Я ему об этом сто раз говорила. — ожгла недовольным взглядом мужа Франси. — Я сама могу эль сварить. Нужно купить только сырье, и он вам, милорд, уверяю, понравится.

— Хорошо, Франси, заработаем денег и наварим эль. Иди, Флапий, за своим элем, пей, и тронемся в путь.

С веселым настроением, насвистывая мелодию «Все могут короли», Антон направился к дремавшему Эрзаю.

Тот глянул искоса и спросил:

— Всё? Можем трогаться?

— Флапий допьет свой эль, и поедем, — ответил Антон. — А ты чего не пошел с нами?

— В эту вонючую дыру? Пить кислятину? — презрительно фыркнул степняк. — Это только Флапий любитель таких сомнительных удовольствий. Ему Франси в замке пить не разрешает, так он… И Эрзай, понимая, что сболтнул лишнее, запнулся на полуслове.

— А где-то тут есть хороший эль? — поинтересовался Антон, любивший холодное пиво.

— Есть, как не быть. У братьев — послушников Заката очень приличный эль. Приедем, попробуете и скажете свое мнение.

— Хорошо, договорились, — кивнул Антон. Он залез в повозку и лег на примятое сено. Достал смартфон и бережно, почти нежно погладил темное матовое стекло. Он несколько долгих секунд, которые показались ему вечностью, смотрел на экран. Потом включил его и открыл фото своей семьи. Отец и мать в обнимку стояли и смотрели на него, провожая на стажировку. Тогда казалось, что это начало его новой, самостоятельной жизни. Но совсем новая жизнь началась несколько позже. И не там, где планировалось.

Антон поцеловал изображение милых и родных ему людей. Всмотрелся в их лица. Усталые, но все же улыбающиеся. И постарался запомнить их до мельчайших подробностей. Родинку матери на щеке, несколько кривоватую улыбку отца. Он понимал, что прощается с ними надолго, если не навсегда. Скоро заряд в батарее закончится, и экран погаснет… Навсегда. Ну, или пока он не научится добывать здесь электричество. Несколько раз закрыв и открыв глаза, он постарался запечатлеть их изображение в своей памяти. Затем решительно отключил смартфон и спрятал его в поясную сумку. Он был спокоен. Приняв решение, Антон уже не отступал, это была черта характера, передавшаяся ему от отца. Волнения и сомнения уже не тревожили его. Он будет жить! И жить так, чтобы нагнуть все беды. Вот его девиз и смысл существования здесь.

«Загнибеда не сдается никогда!» — вспомнил он шутливые слова отца, и улыбка непроизвольно растянула его губы.

Пришли Флапий с женой, и повозки, тихо поскрипывая, двинулись дальше.

Когда местное солнце стало устало клониться к закату и стыдливо прятаться за тучками, они прибыли в деревушку с крепкими каменными домами. Здесь даже была одна широкая прямая улица, ведущая к большому храму.

Обитель служителей Заката была такой, какой Антон представлял себе замок Грозовые ворота. Могучей каменной твердыней, стоящей на крутом склоне горы. У ее подножья раскинулось поселение, в центре которого расположилось прямоугольное здание с колокольней, на шпиле которого высился большой крест.

В саму обитель они не поехали. Заехали в поселок и остановились на постоялом дворе.

Милорда к «церкви», как про себя назвал здание Антон, повел Флапий.

— Сразу этим Закатным расскажите о своем деле, милорд, — напоминал заботливый слуга. — И не забудьте показать свой знак посвящения.

Антон, молча соглашаясь, кивнул.

У «храма» их встретили два молодых парня.

— Это послушники, — прошептал Флапий. — Идите, милорд. — Он остановился в тридцати шагах от здания и быстро зашагал прочь. Антон оглянулся, пожал плечами, не зная, отчего тот так быстро удрал, и направился к молодым парням в серых рясах, под которыми виднелись кольчуги. На поясе у каждого висели шестоперы.

В средневековом оружии и снаряжении Антон неплохо разбирался, и все благодаря компьютерным играм. Сам Антон не курил, по клубам не тусовался, все свободное время просиживал за играми, скача на коне и размахивая мечом. Здесь он чувствовал себя в своей стихии.

— Тебе что-то нужно, мирянин? — баском встретил его послушник с жидкой светлой бороденкой. Видно было, что он хотел выглядеть солидней, но Антон со своими метр восемьдесят пять возвышался над ним почти на голову.

«Может, еще и поэтому меня приняли за сына Робарта», — подумал Антон. Тот тоже был высокий, по сравнению с теми, кого Антон видел в этом мире, просто великан.

— Я новый владетель замка Грозовые ворота. Мой отец рыцарь Робарт умер, ему нужно отпевание.

— Понятно, сэр. Пройдемте со мной к Достойному отцу Эгиеду. — Послушник сложил руки на животе и пошел во двор. Антон последовал за ним.

Внутри святилища Заката, Антон потом узнал, как называется это здание, располагались жилые помещения для послушников и зал приема мирян. В этот день дежурил Достойный отец Эгиед. Скорее воин, чем монах или священник, с косым шрамом через все лицо. В почти черной мантии, с большим серебряным крестом на груди и подпоясанный шелковым серым поясом. На голове у него был серебряный обруч, прижимающий длинные, спускающиеся до плеч волосы. Он внимательно выслушал Антона, также внимательно его рассмотрел. Антон, помня наказ Флапия, вытащил свой нательный золотой крестик и показал Эгиеду.

На секунду лицо Достойного потеряло невозмутимость. Затем суровые складки на его лице разгладились.

— Давно ли у тебя это знак Заката, мой мирской брат? — тихим и приятным голосом спросил он.

— С рождения, Достойный отец Эгиед…

— Вот как… Тайно посвященный…

Что это значит, о чем говорил этот служитель Заката, а еще ранее Франси, Антон не понимал и сейчас понимать не хотел. Его мало интересовало, что понимают под посвящением все эти люди. В свое время узнает, и если на него это наложит какие-то обязательства, он их просто проигнорирует.

— Дай мне твой символ веры, я его после заката освящу. Приходи за ним ровно в полночь. Служитель требовательно протянул руку, и Антон, не споря, снял с шеи крестик и вложил ему в ладонь.

— А сейчас, брат, расскажи, как умер твой отец? — Крестик он оставил в руке, поднес к лицу и рассмотрел.

— Его убили горцы при нашей с ним встрече.

— Жаль… Он остался неотомщенный?

— Горцев я убил. Их головы лежат в леднике вместе с телом отца. Еще четыре головы лежат в повозках, на которых мы приехали. Это головы тех, кто грозил отцу убить его, воспользовавшись его старостью…

— Понятно. Ты, брат, был в своем праве, только не сделай месть основным смыслом своей жизни. Остерегайся крайностей. Мы пошлем к вам духовника, он проводит вашего отца в последний путь, плату не возьмем. А теперь ты можешь идти и приходи в полночь…

Неожиданно для самого себя Антон склонил голову и попросил:

— Благословите, Достойный?

— Твое смирение похвально, мирской брат, и говорит о твоей искренней вере. Благословляю пути твои, твердую руку твою, и да храни чистым свой разум, брат. Иди.

Уходя, Антон с легкой, немного грустной усмешкой в сердце, размышлял: «Сколько, оказывается, у меня родственников по вселенной! Сначала обзавелся отцом, теперь вот братьями».

Какого-то особого значения обращению к нему как брату Антон не придал. Мало ли чего наговорят эти, ему незнакомые, чужие люди. То, что его крестик сошел за символ местных религиозных воззрений, его абсолютно не трогало. Не бередило в нем и не рождало религиозных чувств. Как и то, что его в детстве крестили. Носил его больше по привычке, чем по осознанию необходимости, носил просто как украшение.

На постоялом дворе его встретила донельзя довольная Франси. Казалось, женщина скинула лет десять своих прожитых лет. Она была резка в движениях, глаза горели веселым задором. Румяные щечки делали ее еще более привлекательной. Франси ухватила Антона за руку и потащила к дальнему столу зала. В этой харчевне было чисто. Чинно сидели немногочисленные паломники в серых одеждах, похожих на рясы. Зала для благородных тут не было, Хотя Антон мельком увидел несколько мужчин в одежде, похожей на его, и с невыносимо надменными взглядами. К таким даже подойти было боязно. Они сидели в общем зале харчевни при постоялом дворе, где за одним из столов уже пили из больших деревянных кружек Флапий и Эрзай. Антон присоединился к ним. Ему пододвинули кружку, и понюхав янтарный напиток, он убедился, что тот пахнет настоящим пивом. Вкус тоже оказался на высоте.

«Ну что ж, не все тут так плохо, — подумал он. — По крайней мере, есть отличные виски и пиво».

— Вот, милорд, пять серебряных таланов и пятьдесят дибар. Один серебряный талан я отдала за постой. Пятьдесят дибар выделила на выпивку этим пропойцам. — Женщина положила перед Антоном стопку монет. Пропойцы сидели рядом и, не обращая внимания на ее слова, пили эль.

— А это от продажи настойки, — ее лицо излучало счастье. — Восемь империалов серебром. И я договорилась о постоянных поставках настойки братьям Заката. В тяжелом кошельке в виде кожаного мешочка звенели монеты. Антон взял одну серебряную монету и одну медную, повертел в руках и убрал в поясную сумку. Остальное пододвинул Франси.

— Забирай деньги и распоряжайся ими как хозяйка, — сказал он и приложился к кружке с элем.

Женщина от таких слов оторопела. За столом установилась тишина.

— Что? — удивившись происшедшим переменам в лицах четы слуг и Эрзая, спросил Антон. — Что теперь не так?

— Что? Вы еще спрашиваете? — смогла с трудом вымолвить Франси. — Вы ведь доверяете мне управлять вашими деньгами!

— И что? Ну да. Доверяю. — кивнул Антон. — Бери и трать со смыслом и пользой для хозяйства. А что ты на меня так смотришь? Я с ума не сошел. Коли ты так отстаивала свою настойку, что никто не смел ее трогать, то серебро у тебя уж никто не заберет. А куда тратить и как, ты лучше меня знаешь… Он повернулся к закрывшему рот Флапию. — Эля еще закажите.

Они сидели, пилил эль и ели жареные колбаски в тонкой лепешке. На тарелке лежала груда вареных раков, и Антон наслаждался едой и покоем.

— Эрзай, а ты отлично стреляешь из лука. Он у тебя составной? — Антон перевел разговор на военную тему.

— Это наш лук, кочевников, из рога и сухожилий. Бьет далеко, гораздо дальше длинных луков лучников королевства. Щит и кирасу пробивает влет.

— Отличный лук, научишь из него стрелять?

— Нет, сэр.

— Нет? А почему?

— Этому учатся с детства. Да и рыцари из лука не стреляют.

— А из чего они стреляют?

— Не из чего не стреляют. Меч, копье, булава или топор — вот их оружие. Имперцы кидают дротики. Лучники из керлов^[9] королевства используют луки из тиса. Они не могут натянуть наши луки, и натяжка у нас другая.

— Жаль, — огорчился Антон, — а я хотел набрать молодых парней из крестьян в стражу и обучить их стрельбе из лука.

— Из лука они все умеют стрелять милорд, — вступил в разговор внимательно слушающий их Флапий. — Они сплошь охотники, только луки охотничьи, маломощные, и стрелы с костяными наконечниками.

— Понимаю. — мечтательно произнес Антон. — Вот если наделать для них составные луки, не такие мощные, как луки кочевников, но более мощные, чем тисовые… Это… Была бы сказка. В общем…

— А такие луки есть, сэр, — ответил Эрзай, чем сильно удивил Антона.

— Есть? — переспросил он.

— Да, есть. Пять десятков сложных пехотных деревянных луков. Я сделал их от скуки… предлагал их вашему отцу. Но он и слушать не хотел о том, чтобы вооружить крестьян луками. Он всегда нанимал отряд из полусотни наемников и хорошо им платил. Да и было за что. Раньше с гор каждый год спускались горцы. Грабили, уводили в полон людей и скот. Ваш отец ходил на горцев и выжигал целые селения. Никого не щадил, ни женщин, ни детей… Оставлял лишь тела и пепелища… Теперь вот уже как лет пять горцы в этих местах не появляются.

— Уже появились, — хмуро отозвался Антон. — Наемников набирать у нас средств нет. А крестьян я могу заставить служить… Ведь так? — спросил он, посмотрев на Флапия.

— Так, милорд, так, — не очень радостно согласился слуга. — Только воин и крестьянин, это, как бы мягко сказать…

— Две большие разницы, ты хочешь сказать, — помог ему Антон.

— В самую точку, милорд. Виллана^[10] еще учить надо, с какого конца держать копье.

— Понимаю и эту проблему. Но вот если у тебя, Флапий, например, нет серебряных монет, а есть медные, и нужно что-то срочно приобрести. Ты что будешь делать, ждать, когда появится серебро, или потратишь медь?

— Конечно, буду тратить медь милорд. Это всем понятно.

— Так и мы, не имея возможности нанять наемников, будем пользоваться тем, что есть. Я тоже пошел служить, не зная, с какого конца держать пулемет, и ничего, научился.

— Вы служили, сэр? — удивился Эрзай.

— Да, как все молодые парни моей страны, служил год. Но оружие было другим. Тут такого нет и еще лет пятьсот не будет.

— Вот оно что! — задумчиво произнес Эрзай. — А я-то думаю, где вы научились скакать на лошади по — нашему, по степному, и по-нашему махать мечом… Как саблей. А вместо луков у вас, стало быть, были пуле…мет… Как баллисты у шеров?

— А что такое пулемет? — заинтересованно спросил Флапий?

— Это… Это самострел, — нашелся Антон.

— Само-острел? — протянул слуга. — И что он, сам стреляет?

— Это, Флапий, — обрубая разговоры о технологиях, отозвался решительно Антон, — военная тайна.

— Эрзай, — обратился он к степняку. — Вы раскрываете секрет изготовления ваших луков другим?

— Мы что, дурни? — засмеялся тот. — Нет, конечно.

— Во-от! Сам слышал. — Антон посмотрел на обескураженного таким ответом сенешаля. Неси лучше эля и колбасок.

— А крестьян надо чем-то вооружить, — продолжал рассуждать вслух Антон. — Луки есть…

— Франси, а оружие в замке есть? Броня там… кольчуги?

— Нету, милорд, ваш батюшка ничего такого в замке не хранил. Есть запас стрел. Их Эрзай с Торвалом наделали, так они у них и хранятся.

— Ясно… а запасы железа есть?

— Тоже нету. Есть бронза и медь. С рудника остались. В кузне у Торвала. Если бы не у него они лежали, то Робарт и это продал бы.

— Ничего нет, — расстроенно произнес Антон. Не выдержал и съязвил. — Я так понимаю, батюшка решил уйти из жизни так же, как появился на свет, голым. А он говорил, что для меня приготовил место. Место, я вижу, это замок. Все остальное пустил по ветру. Он еще оставил какие-то записи для меня. Где они, Франси, знаешь?

— Если они есть, то в его библиотеке ищите. Мне он ничего не оставлял, да и мужу тоже. Если бы он что-то оставил этому недотепе, я бы знала, милорд.

— Поищу. А четыре комплекта снаряжения для воинов у нас есть. Так что поставим на ворота лучших, и не стыдно будет. Остальным что-нибудь придумаем.

— Вы о себе не забудьте, милорд. Вам по весне к барону ехать, рыцарство получать.

— Да уж постараюсь, Франси. А как оно тут получается? Это рыцарство.

— Как и везде, на турнире или в бою. — ответил за жену Флапий. — В бою почетней. А вы его уже заслужили, отомстили за отца.

— Вам, милорд, — перебила мысли Антона Франси, — нужно думать о том, чтобы вновь разводить фелиссу. Ищите деньги, можете под залог взять у ростовщиков, купим семена, посадим под зиму и уже летом надавим масло. Расплатитесь с долгами, отдадите выход барону.

— А много надо? На семена?

— Двадцать империалов хватило бы.

— А какая прибыль будет от этого?

— Все сто, а то и сто пятьдесят, смотря какой урожай вызреет. Но я думаю, будет хороший. Земля отдохнула, соки набрала, выход будет больше.

— Хорошая идея, — согласился Антон. — А если продать снаряжение, что мы взяли с наемников, сколько можно за него выручить?

— Его править нужно, продать, если что, получится три комплекта. Думаю, пять-шесть империалов.

— Значит, будем исходить, что пять, — начал подсчитывать Антон. — Семь у нас есть. Еще пять за снаряжение. Итого двенадцать. Осталось найти восемь империалов.

— Почему семь? Восемь есть, — удивилась Франси.

— Там полимпериала твои, и еще столько же пойдет на кое-какие расходы. Так что, считаем, семь. А какой процент берут ростовщики?

— Сто процентов, милорд.

— Сколько? — брови Антона непроизвольно взлетели вверх.

— Сто.

— Грабеж! Нет, к ним мы обращаться не будем. Что-нибудь придумаем. У нас есть бронза и кузнец…

— А кто кузнец? — как всегда, удивил его вопросом Флапий.

— Как кто? Торвал.

— Торвал живет сам по себе. Не захочет — ничего делать, не будет. Он не кузнец, он горный мастер. Хотя каждый шер и кузнец, и колдун, и ювелир. — произнес Флапий, и задумался. — Хотя, если он захочет, то, конечно, может помочь. А не захочет — ничего и никто его не заставит. Шер, одним словом.

— Эрзай, ты поможешь мне?

— Чем? — равнодушно отозвался тот.

— Ты не просто мастер по коже, дереву, и лукам, ты же еще и воин.

— Ну, допустим.

— Научишь крестьян стрелять и дашь им свои луки?

— Ну, если ты меня, сэр, попросишь, то я не откажу.

— Я очень тебя прошу, Эрзай, со всем моим уважением к тебе.

— Договорились, — кратко ответил тот.

— Спасибо.

— За что спасибо?! — всплеснула руками Франси. — Живут эти приживалы у вас, едят и пьют за ваш счет, и еще спасибо! Вы их укрываете, а они еще условия ставят! Ну Эрзай… — тихо прошептала Франси, и из ее глаз выплеснулся огонь. По спине у Антона побежали мурашки. Он напрягся. Пробрало даже Эрзая.

— Франси, ты чего, я же пошутил! — заюлил он.

— Пошутил, стервец! Поиздеваться захотел? Пользуешься его незнанием твоих обстоятельств? Ты должен в ноги ему пасть и просить оставить в замке… — Она вдруг остановилась на полуслове и успокоилась так же мгновенно, как и только что гневалась. Правда, руки ее подрагивали, и от них исходила странная волна ощущений, которую Антон принял за опасность. Франси стряхнула с рук на пол что-то невидимое глазу, и доски у ее ног почернели.

— Сэр! Ваша милость! Вы хоть скажите ей, что я пошутил. Проклянет ведь…

— Эрзай, я к тебе обращался без гордости, как к равному. Ты же решил, что меня можно унизить… Почему? Мою доброту принял за слабость?

— Простите, сэр. Неудачная шутка.

— Прощаю, Эрзай, хочу думать, что ты делал это не со зла. — Антон сам не понимал, откуда из него посыпались эти слова. Словно кто-то чужой внушил их ему и заставил говорить со степняком в такой внушающей страх и почтение к себе манере. Сначала он хотел махнуть рукой. Все перевести в шутку, но понял, что не может.

Франси молча и удовлетворенно посмотрела на него.

«А она непроста!» — подумал Антон. Затем поднялся.

— Ладно. Посидели и хватит. Надо мне идти свой символ веры забирать. — Он каким-то чутьем понял, что наступила полночь, и направился на выход.

На входе в святилище его встретили уже другие послушники, но молча, ни о чем не спрашивая, повели его в зал приемов.

Там был уже другой, незнакомый ему Достойный. Он указал на одну из дверей и произнес:

— Иди и забирай свой символ, брат.

— Я один? — спросил Антон.

— Да, один. — равнодушно ответил служитель Заката.

Антон открыл дверь и окунулся в темноту. Осторожно прикрыл за собой дверь, остановился на пороге и стал рассматривать слабо освещенный постамент, стоящий посредине комнаты. На постаменте синим блеклым светом светился кристалл, а крестик был примотан к нему цепочкой. Поборов робость, Антон направился к кристаллу, неуверенно протянул руку, и тут над кристаллом появилась прозрачная мерцающая фигура, закутанная с ног до головы в плащ с капюшоном. От неожиданности Антон сделал шаг назад.

— Кто ты, что посмел дать мне амулет, посвященный другому? — тихий голос, звучащий с разных сторон, опутал волю Антона и связал онемением его тело. Ему подчинялся только его язык.

— Я из другого мира. Один сумасшедший ученый закинул меня сюда… я не хотел причинить зло или обидеть.

— Но ты это сделал. Хотя… я не вижу в твоем сердце вражды ко мне. Но за твое святотатство я должна тебя наказать, иномирец. Единственное условие продолжения твоей жизни — это служение мне.

— А ты кто?

— Я та, кто властвует над душами умерших. Я встречаю их на последнем пути и воздаю им по делам их. Мое имя скрыто для тебя… пока.

— Служить? Тебе? — Антон разозлился. Все от него чего-то требуют, ставят условия… Словно он им должен.

— Я не знаю, как служить! Я устал притворяться. Хочешь, убей меня, и на этом закончим, — резко произнес он.

— Ты не испытываешь передо мной страха. Это хорошо. Ты смел, но не безрассуден. Ты не тупой исполнитель. От тебя, Антей, нужно лишь согласие. И все.

— И все? Ты знаешь мое имя? Хочешь, чтобы я тебе служил… А что взамен? Служба не бывает бесплатной…

— Я не требую невозможного, и в устах моих нет обмана. Я должна тебя убить, но не хочу этого. Согласись быть моим служителем, больше ничего не требуется. За службу я буду покровительствовать тебе. Или ты думаешь, что не наживешь врагов? И спрячешься за стенами замка? Этот мир опасен, иномирец.

Антон не стал раздумывать. Он прямо спросил:

— Мне нужно будет для тебя убивать?

— Нет. Мне не нужны кровавые жертвы. Я не питаюсь страхами и муками смертных. Я олицетворяю равновесие, если хочешь. Ты сам поймешь, что нужно делать… Со временем.

— Хорошо, я буду тебе служить, олицетворение равновесия. Я сам не люблю крайности, и покровительство, думаю, мне и в самом деле пригодится. А как имя той, кому я буду служить?

— Я приняла тебя, Ант. Возьми свой оберег. И храни нашу тайну. Ищи меня, и мое имя тебе откроется. — Фигура стала таять и, наконец, исчезла. Исчезли связывающие его оковы.

Антон протянул руку и взял свой крестик. Надел на шею, и тысячи игл пронзили его тело мгновенной болью, и сразу все прошло.

«Он признал своего хозяина», — прошелестело у него в голове. Антон погладил крестик через ткань туники и пошел прочь.

«Если это иллюзия или голограмма, — размышлял он, выходя из святилища, — которую местные жрецы Заката используют для привлечения религиозных фанатиков, то я ничего не потерял и ничего не приобрел. Что тоже неплохо. А если эта олицетворяющая равновесие сущность сверхъестественна, то ее покровительство мне не помешает. Что-то в этом мире есть необычное. Вот, хотя бы, взять Франси. Она обладает странной силой повелевать людьми, и ее боятся, хотя служит простой кухаркой. Живущие в замке что-то знают, но молчат. Тут все полуприкрыто недомолвками, которые дают пищу для размышлений».

Он пришел на постоялый двор и, постояв у крыльца, решительно направился к повозке, по пути прихватив из-под навеса охапку сена.

— Не хотите спать внутри? — услышал он неожиданный вопрос и, вздрогнув, схватился за сердце. Немного успокоился и нервно рассмеялся.

— Эрзай, блин! Я чуть не помер от неожиданности…

— Я это заметил. Простите, ваша милость. Не думал, что так получится.

Антон поправил сено, расстелив его, как матрац, и залез в повозку.

— Я вижу, ты часто не думаешь, — проворчал Антон.

Степняк хмыкнул.

— Х-м. Вы правы, сэр. Есть за мной такой грех. Часто говорю то, что думаю, и, бывает, невпопад. Я же что сначала? Не принял вас сердцем… Я думал, что вы, как и ваш отец, Рассветный… И с вами проблем будет больше, чем с ним. А с ним мы, если честно, устали. Странный он и непостоянный был. Метался… Из крайности в крайность. Молодым был — очищал земли от колдунов и магов. А меня и Торвала почему-то спас. Нас сжечь хотели. Он выкупил и без всяких условий привез к себе, а потом забыл о нас. Хочешь — живи, хочешь — уходи… А куда одному уйти? Везде инквизиторы… поднесут свое солнце к тебе и скажут — колдун… Жесткий был человек, а к старости стал грехи замаливать, прощал всё и всем. Ему можно было на голову гадить… Вы уж простите, я разоткровенничался. Я к вам переменил отношение, когда вы в бой ринулись с одним мечом. Те наемники вас бы на куски порубили. Красиво махать мечом вы умеете, но вот сражаться, простите за откровенность, нет. Ну и не выдержал, стал стрелять. Потом только подумал, что вы захотите меня наказать за своеволие. Могли и казнить, и были бы правы… Стрелять из лука я научу вас… и стражу научу. А меч — это к Торвалу. Он им неплохо владеет. И одноручным, и двуручным. И топором, и молотом, и дубиной. Но к шеру подход нужен. Упрямый они народ. Если однажды скажут «нет», то потом никогда свое решение не переменят.

Сердце Антона похолодело. Он отчетливо понял, что был на волоске от гибели. Зарвался, как бы сказал отец. Легкая победа над двумя грабителями вскружила ему голову.

«Елы-палы! — подумал он. — Надо быть осторожным. Больше узнать об этом мире. О шерах, например».

— И как найти к нему подход? — заинтересованный рассказом Эрзая, спросил он.

— Этого я до сих пор не знаю. Но, думаю, у вас получиться. Вы же с ним уже пили, а шеры не со всяким сядут за стол.

Они еще поговорили о разном, и Антон начал дремать. Монотонный голос степняка действовал успокаивающе, убаюкивал, и, не вникая в суть того, что говорил Эрзай, Антон отключился.

Его мирный сон нарушил сноп света, ударивший в глаза. Недовольно щурясь, он увидел, что находится в кабинете начальника горотдела полиции полковника Евдокимова. В его кабинет зашла секретарша Марина, девица в короткой юбке и с наклеенными ресницами. Резким писклявым голосом она сообщила:

— Павел Тимофеевич. Там к вам пришли из ФСБ.

— Пусть заходят.

— Проходите, пожалуйста, — пропищала Марина и отошла в сторону. В кабинет зашли двое в штатском. Один показал удостоверение и представился.

— Майор Федеральной службы безопасности Макарчук Вадим Сергеевич.

— Присаживайтесь, товарищи. Я слушаю вас.

Офицеры сели за приставной стол. Майор вытащил лист из папки, положил пред начальником городского отдела на стол.

— Мы забираем дело по убийству гражданина Ительсона Леонида Иосифовича себе. — Полковник ознакомился с документом и кивнул.

— Хорошо, что от нас требуется?

Передать все материалы, какие есть, вещдоки, и только.

— Я распоряжусь. Что со стажером Загнибедой?

— Вы подали во всероссийский розыск. Пусть там и висит. Он пока единственный подозреваемый. К родителям его уже ездили?

— Да, направили туда нашего оперативного сотрудника.

— Хорошо. Ну не смеем вас больше отвлекать…

Антон стоял рядом все слушал, хотелось подойти к столу и сказать: «Да вот я, здесь», но вновь не смог. Он топтался у невидимой стены и не мог преодолеть метр до стола, за которым сидели и говорили о нем. Затем майор поднялся, посмотрел в его сторону и прошептал:

— Тише. Он здесь. — Неожиданно быстро выхватил пистолет и выстрелил в Антона. Антон в последний миг успел уклониться и, вытянув руку, почему-то неимоверно длинную, ухватил стреляющего за кисть, в которой был пистолет. Отвел ее в сторону и мгновенно проснулся.

В темноте он увидел темную фигуру, склонившуюся над ним. В нос ударила вонь изо рта того, кто склонился над ним и хрипло дышал прямо в лицо. Отвращение и страх пришли к Антону одновременно. Но при этом он каким-то чудом крепко держал руку этого трудноразличимого в темноте незнакомца, а в руке того был кинжал. Нападавший с силой давил и пытался воткнуть его Антону в глаз.

— Сука, — прошипел с натугой незнакомец, силясь преодолеть сопротивление Антона. — Чаба… Помоги, Он силен, как бык.

Антон дальше не раздумывал. Он резко локтем левой руки ударил напавшего в темное пятно лица. Раз, другой, и почувствовал, как его хватают за ноги. Быстро согнув, он резко выбросил ноги вперед. Они ударили во что-то мягкое и стали свободны. Раздался сдавленный крик:

— Ох!

Он вновь с силой ударил, теперь уже кулаком, по вонючему пятну лица, и рука, державшая кинжал, неожиданно ослабела. Кинжал упал рядом с головой Антона, а нападавший отшатнулся. Антон, не выпуская чужую руку, крутанул кисть и с треском вывернул ее. Вот теперь ему пригодились навыки рукопашного боя. Антон как мог быстро поднялся и оказался лицом к лицу с темным силуэтом, стоящим возле повозки. Человек замахивался мечом. Понимая, что не успевает что-либо сделать, Антон резко оттолкнулся и полетел спиной назад. Зацепившись ногами за козлы, неловко вывалился из повозки. Больно приложился спиной и затылком о твердую землю, но все же сумел при падении сгруппироваться. Не зря два года ходил на «рукопашку»^[11]. Не останавливаясь, с гудящей головой, движимый одним инстинктом самосохранения, ужом пополз под вторую повозку, стараясь уползти как можно дальше от нападавших. В запальчивости, переходящей в панику, он стукнулся головой о колесо и, потеряв на время способность соображать, тыкался и больно бился головой о препятствия. Он застрял под повозкой и уже окончательно потерял способность думать.

Кто-то схватил его за ногу. Антон в ужасе заорал. Он уже не был способен о чем-либо думать. Перевернувшись на спину и не переставая орать, приподнял голову, увидел в темноте, как кто-то наклонился под повозку, и сильно приложил его ударом обеих ног. Пытавшийся удержать его ногу со сдавленным криком отлетел и упал на спину. Антон поднялся на четвереньки, пробежал несколько метров и, поднявшись, пригнулся. Прячась за повозкой, что есть силы побежал в темноту. Перемахнул через плетень и пополз в кусты. Под руку попался камень. Подхватив его, Антон несколько успокоился. Ощущение непосредственной угрозы прошло. Он привстал на одно колено и выглянул из кустов. В трех метрах, за плетнем, маячила чья-то голова. Недолго думая он размахнулся и со всей силы запустил камень в эту голову.

Раздался сдавленный всхлип.

— Ох ты ж, ё-моё… Туды тебя…

Установилась тишина. Антон сменил позицию и дрожащей рукой нащупал новый камень.

— Сэр… не кидайтесь. Это я, Эржай…

Антон молчал, понимая, что степняка могли захватить и заставить звать его. Могли еще отвлекать разговорами, а сами будут обходить. Антон, не выпуская камень, стал осторожно пятиться от плетня. Он отошел метров на тридцать и припустил со всех ног к поселку. Пробежал по улице и решил спрятаться в чужом дворе. Пересидеть там до утра.

Он с разбега перемахнул плетень и, не удержавшись, упал на колени. Поднял голову и замер, столкнувшись нос к носу с замершим огромным псом на цепи. Тот от неожиданности и наглости незнакомца припал на задние лапы и зарычал.

— Пе-есик. Хоро-оший песик… — засюсюкал Антон, и пес, услышав чужой голос, с утробным рычанием рванулся вперед. Антон вскрикнул, вскочил, быстро развернулся и, стараясь уйти от схватки с псом, прыгнул на плетень. Но зубы волкодава тут же сомкнулись на его ягодице.

— Песик… миленький… О-о! Сука-а! Гад! Скотина! — заорал Антон уже, не пытаясь спрятаться и, дрыгая ногой, отбиваясь от пса, перевалился через плетень на улицу. Пес отстал и только громким лаем провожал беглеца. Антон с трудом вскочил. Антон, ошалевший от всего случившегося бежал, припадая на раненую ногу. Он, как мог, ковылял подальше от постоялого двора, хромая, бежал сам не зная куда. Он просто хотел спрятаться.

Ему навстречу вышел патруль в серых сутанах.

— А ну стой! — скомандовал один из патрульных, и Антон с облегчением остановился.

— Кто такой? Почему бегаешь по ночам?

— Владетель Замка Грозовые ворота сквайр Антей Алуринский… тяжело дыша и сдерживая стон, ответил Антон. На меня напали на постоялом дворе и хотели убить… Я сумел скрыться и прибежал сюда… Ох! Как больно-то…

— Это они вам штаны порвали, сэр?

— Нет, это пес. Огромный, как теленок. Я хотел спрятаться в одном из дворов, а он, сволочь, напал на меня. Ох! — Антон придерживал порванную штанину и прижимал рукой укушенное место. — Половину задницы, наверное, оторвал…

— Покажите, сэр. — Стражник нагнулся и успокаивающе произнес:

— Да нет. Только укус, задница на месте. Он вас, можно сказать, пожалел. Мог и насмерть загрызть. Здесь такие псы, что тура валят. Покажите место, где на вас напали.

— Пойдемте. — Прихрамывая и морщась от боли, Антон повел патруль к постоялому двору. Там уже вовсю стоял переполох. Мелькали горящие факелы, суетились люди.

Они подошли к повозкам. На них смотрел с синим опухшим лицом степняк. Губы его были разбиты в кровь.

— Он напал на вас, сэр? — вытаскивая из петли на поясе шестопер, спросил тот же стражник.

— Не знаю. Я не видел лиц. Темно было. Нескольким я заехал ногой в лицо и в живот, одному сломал руку. А одного ударил камнем в голову.

— Шер, это вы в меня попали камнем, когда я ваш жвал, — с трудом проговорил Эрзай. — А напажавший — вон, лежит у телеги. Их было чрое. Одного я жаштрелил, оштальные шбежали. Наемники. Те, что ограбили вашего отша.

Стражники и Антон подошли к телу.

— Это Чаба. — показал Эрзай на лежавшее ничком тело. В спине наемника напротив сердца торчала стрела.

— Это вы его? — спросил стражник степняка.

— Да, я. Я прошнулся когда ушлышал шум. Вижу, шэр Антей барахтаетшя. Пока шватил лук, пока натянул тетиву, шер уже спрятался под телегой, а потом вообше удрал. Я одного шамого шуштрого пристрелил, оштальные убежали в темноту.

— Вы слуга сэра сквайра?

— Можно шказать и так. Он нанял меня для охраны. — нашелся Эрзай и с мольбой в глазах посмотрел на Антона.

— Да, — кивнул Антон.

— А почему вы тогда кинули в него камень?

— А кто там разберет в темноте, — ответил Антон. — Я увидел голову и запустил в нее камень, что попался под руку. Думал это меня преследуют бандиты.

— Камень? У вас же есть меч! Почему им не воспользовались?

— А вы тоже с шестопером спите? — вопросом на вопрос ответил Антон.

— Нет, не спим, сэр. Нам надо разобраться в деталях происшествия. Вы знали нападавших?

— Я не знал. Я тут недавно вступил в наследство. А Эрзай знал. Эти люди были наемниками на службе у моего умершего отца. Они обокрали его и скрылись. Четверых мы убили по дороге. Они нас тоже хотели ограбить. Пришлось защищаться. Их головы лежат в повозке, а эти, видимо, пришли мстить…

— А зачем вы привезли головы убитых?

— Хочу выставить их на кольях возле замка, чтобы бандиты знали, что их ждет.

— Ваше право, сэр.

— Стражник повернулся к Эрзаю.

— Назовите имена преступников и опишите их.

— Их ошталось двое. У одного вишела плетью рука, второй получил шапогом по роже. Приметы верные. Одного жовут Чшига второго Фулол.

— Вы хотите сказать Цсига? — уточнил стражник.

— Я так и шкажал. Чшига. Вше верно.

— Хорошо. Вам нужна охрана, сэр?

— Думаю, что уже нет. Второй раз они сюда не сунуться, — отказался Антон от их услуг, понимая, что все подобные услуги стоят недешево.

Стражники степенно, с чувством собственного достоинства, покинули постоялый двор. Ушли, оставив тело убитого возле телег. Постепенно шум стал стихать, и люди, так же спавшие в возах и выбежавшие на шум, постепенно растворялись в светлеющем утреннем сумраке.

Примечания

9

Керлы (или кэрлы; англосакс.: churl или ceorl) — слой простых свободных земледельцев-крестьян в англосаксонский период истории Британии. Керлы составляли социальную основу англосаксонского общества.

10

Вилла́ны (лат. villanus; англ. villein, serf) — категория феодально зависимого крестьянства в некоторых странах Западной Европы (Англия, Франция, Германия, Италия) в период Средневековья. В Англии под вилланами понималась основная масса феодально зависимого населения.

11

Рукопашка — армейский сленг — Армейский рукопашный бой (АРБ) — универсальная система обучения приемам защиты и нападения, соединившая в себе многие функциональные элементы из арсенала мировых видов единоборств (ударная техника руками, ногами, головой, борцовская техника, болевые приемы), опробованная в реальной боевой деятельности.