Чудеса в решете

Владимир Сухинин, 2021

Антон Загнибеда четко знал, чего хочет от жизни. Поэтому и пришел на работу в полицию, чтобы получить свой кусочек власти, сделать карьеру и преуспеть. Да и первое дело молодого стажера выглядело весьма простым и скучным – взять объяснение у бывшего профессора, которого соседи обвиняли в воровстве собак и кошек. Но эта встреча оказалась для студента юридического института роковой и изменила его жизнь навсегда. Став невольным участником эксперимента, он, по мнению профессора, отправился вместе с ним в прошлое. Действительность оказалась гораздо ужаснее, чем предполагал сумасшедший ученый. А перед несостоявшимся полицейским встал весьма непростой выбор…

Глава 2

Флапий, кряхтя, слез с коня.

— Уф. Наконец-то добрались, — произнес он. — Слезайте, милорд. Я провожу вас в трапезную. Поужинаете и ложитесь спать. — Не оборачиваясь на Антона и уверенный, что тот последует за ним, он усталой походкой пошел к башне.

Тяжело ступая по стертым ступенькам, словно входил на эшафот, Антон шел вслед за Флапием, понимая все яснее и яснее, что входит в новую для него жизнь и обратной дороги уже не будет. Понимать-то понимал. Да сознание отказывалось принять это как сложившуюся реальность. Ему казалось, что сейчас все вернется обратно, и он окажется дома, на земле, в комнате сумасшедшего ученого. Но он шел все выше и выше, а мир перед его глазами и не думал меняться. Со скрипом открылась толстая, обитая кованым железом дверь, и Флапий, не пропуская хозяина вперед, вошел в башню первым.

К удивлению Антона, по стенам в красивых, потемневших от времени бронзовых подставках светились синеватым светом размером с локоть кристаллы. Они давали неяркий, холодный рассеянный свет. Нештукатуренные стены, сложенные из грубо обработанного серого камня, образовывали узкий коридор, из которого вела наверх такая же узкая деревянная лестница без перил. По ней, как заметил Антон, следовало идти осторожно, не то свалишься ненароком вниз.

Они поднялись по недовольно скрипящей, со стертыми узким ступенями лестнице, которая, как показалось Антону, как живая, ворчала, что по ней все ходят и ходят, а ей давно пора на покой. Вышли на второй этаж и попали в просторное помещение. Посредине комнаты с высоким потолком стоял длинный стол, сколоченный из толстых досок. По стенам светились такие же кристаллы, как и в коридоре. В торце горел то ли очаг, то ли камин, и у котла, висевшего над огнем, помешивая, стояла женщина в длинном сером платье и белом чепце. Даже под несуразным платьем угадывалась хорошая фигура.

— Франси! — крикнул Флапий. — Принимай, моя любезная, нового милорда.

Женщина обернулась, и Антон понял, что ей было лет пятьдесят, не меньше.

Его окатили суровым взглядом, и женщина, которая когда-то была весьма миловидной, а сейчас имела несколько продольных морщин у плотно сжатого рта, делающих ее старше и на вид суровой, спросила:

— А старый где?

— Да, наверное, уже в леднике. Убили его. Эрзай и Торвал должны были его отнести туда.

Женщина несколько неприязненно оглядела Антона.

— А он точно наследник? — спросила она.

— Точно, Франси. У него наследственная грамота. Ты сама знаешь, что она принимает, только если почувствует родную кровь.

— Нашел-таки старый дуралей своего сына, — вздохнула женщина. — С прибытием, милорд, долго мы вас ждали и не верили даже… Садитесь кушать. Я сейчас подам.

— А где можно помыть руки? — спросил Антон и по удивленному виду слуг понял, что спорол нечто невообразимо глупое.

— Зачем? — первым пришел в себя Флапий.

— Я не ем, не помыв руки.

— Вот как? — произнесла Франси и поджала губы. По ее виду Антон догадался, о чем она думает:

«Старый хозяин чудил, и этот туда же. Вот же бог наградил хозяином!»

— Франси, — пришел на помощь Антону старый слуга, — милорд прибыл издалека. Его, понимаешь, греки воспитывали. А от них чего только не наберешься. Принеси таз с водой.

— Мыло и полотенце, — добавил от себя Антон.

— Мыло? — удивилась служанка. — А это что такое?

— Ну, мыло? Это… мыло, — не зная, как пояснить, растерялся Антон. — Оно такое… пенится и очищает тело от грязи.

— Тело от грязи? — не переставая удивляться, переспросила женщина. — А вы что, в грязи вывалялись, милорд?

— Ну почти… Вот вы чем котлы моете от жира?

— Золой и песком, вестимо. Чем же еще?

— А руки, если вымазали их?

Женщина молча уставилась на Антона.

— Франси, милорд имеет в виду желтый болотник, каким девки перед замужеством моются. И чем вы будете обмывать старого милорда.

— Ах, это… — Франси посмотрела на Антона, как на сумасшедшего чудака и, усмехнувшись, произнесла: — Так я сейчас принесу.

Буквально сразу же она вошла с тазом в руках, с льняным полотенцем через плечо, а в тазу плавали желтые засушенные цветы. Поставила таз на стол.

— Вот, пожалуйте, милорд. Все, как вы хотели. — И с любопытством стала смотреть, что будет делать Антон. А тот опустил спаниеля на пол и подошел к тазу. Отодвинул цветы в сторону и ополоснул руки. Затем, посмотрев на цветы, помял их между ладоней в воде. Появилась желтая пена. Уже смелее их схватив, Антон стал тереть цветами руки. По комнате поплыл приятный медово-цветочный аромат и, смешиваясь с запахом готовившейся в котле пищи, раздражал. Антон помыл руки, ополоснул лицо и вытерся полотенцем. Оглядев стол, подошел к торцу и сел на жесткий стул с высокой прямой спинкой.

Спаниель деловито обнюхивал зал. Залез под стол и направился к кухарке. Та бросила ему на пол кусок вареного мяса, и собака с жадностью его съела, посмотрела влюбленными глазами на Франси и завиляла куцым хвостом.

— Ваш щеночек? — Спросила женщина и подкинула псу еще один кусок.

— Теперь уже мой, — ответил Антон и только сейчас понял, что этот спаниель стал причиной того, что он попал сюда. Если бы профессор не испугался, что собака пропадет, он бы не отправился вместе с Антоном его искать. И Антон не испугался бы горцев, не сбежал с того места, откуда можно было бы вернуться… Но понял, что ненависти или злобы к псу он не испытывает. Наоборот, он был ему как родной, напоминавший о потерянном безвозвратно доме, работе, родителях и друзьях.

— Вино будете? — спросил прислуживающий Флапий.

— А что покрепче есть?

— Есть! — ответила за мужа кухарка. — Настойка на орехах. Будете?

— Неси, — махнул рукой Антон. Флапий меж тем подал Антону тарелку дымящегося супа или похлебки, напоминающего хаш^[7], большие куски нарезанного хлеба и дымящееся мясо на тарелке. Тарелки были из серебра, а ложка деревянная. Тут же рядом с мясом лежал кинжал с тонким лезвием.

Перехватив недоуменный взгляд Антона, Флапий понял его по-своему и, горестно вздохнув, покачал головой:

— Простите, милорд. Это все наемники. Они столовые приборы из серебра украли и часть посуды. Я смог спрятать лишь малую часть.

— Не парься, Флапий! — отмахнулся Антон и услышал удивленное:

— Чего не делать, милорд?

— Э-э… Это в том смысле, что не надо беспокоиться. Я ем из любой посуды и любыми приборами, лишь бы они чистые были, — мысленно ругая себя за сленг, который тут не понимают, ответил по-быстрому Антон. Сам же подумал, что помрет здесь не от меча или стрелы, а от бактерий и инфекции. Что такое мыло, тут не знают, моются лишь перед замужеством, как королева Испании, и потом уже на отпевании. После смерти.

Пришла Франси с большим графином, в котором плескалась янтарная жидкость. Она налила настойку Антону в оловянную кружку и поставила ее перед ним.

Перед Антоном стояли тарелка хаша, выпивка… В общем, выпивка и закуска. Настойка пахла просто восхитительно.

— А ты чего? — спросил он Флапия. — Тоже, наверное, голоден. Садись, выпьем и поедим. Помянем батюшку, как у нас принято.

— Вы позволяете мне сесть с вами за один стол, милорд? — в великом удивлении воскликнул слуга. — Это для меня великая честь. — И тут же бухнулся на стул у противоположного конца стола.

— Франси, неси и мне еды! — прикрикнул он. — И кружку!

Антон поднял свою кружку, принюхался и ощутил аромат виски, дуба, карамели, и все это имело приятный ореховый оттенок. Он посмотрел на слугу и произнес:

— Да будет отцу земля пухом! — Выпил залпом всю кружку и занюхал рукавом. — Пей! — подбодрил он замершего с открытым ртом Флапия. У нас так умерших близких поминают.

Артем зачерпнул ложкой суп и тоже, как спаниель, стал жадно есть. Утолив первый голод, он налил вторую кружку настойки. Антон почувствовал, что первая его не взяла. Напряжение, царившее внутри, осталось. А он хотел расслабиться. Хоть на минуту забыться и оторвать от себя прикипевшую горечь.

— Отличная настойка, Франси, — похвалил он. — Кто делал?

— Так Франси и делала, — ответил за кухарку, ее муж. — Такую настойку тут не делают, не умеют. Ее родители были поставщиками двора герцога Раргонского, короля Красии…

— Да-а? — поддерживая разговор, удивился Антон. — У нас тоже такую не делают… И вдруг в его голове забрезжила мысль. Хоть он и не был коммерсантом, но понимал, раз есть выпивка, значит, она что-то стоит. Спиртное тоже валюта. Он повернулся к разрумянившейся от похвалы хозяина женщине и, подняв кружку, произнес: — За твое здоровье, Франси. — Несколькими глотками выпил до дна, закусил разваренным мясом. Посмотрел, обо что вытереть руки, и вытер о все то же полотенце. А Флапий вытирал руки о свой жилет и волосы. Правда, предварительно тщательно облизав пальцы.

— А много у вас такой настойки? — спросил Антон.

— Пять полных бочек. Три года выдержки, — гордо произнесла женщина.

— Пять бочек? — задумчиво повторил Антон. А бочки большие?

— Каждая на двадцать галонов.

— Галонов… — повторил Антон, силясь понять, что это за мера. — А здесь галон какой? — нашелся он.

— Как и везде, — ответил Флапий, продолжая отправлять в рот куски мяса. Он не знал, чего от него хочет хозяин, и не удосужился объяснить известные всем вещи. Как говорил он: «Это и так все знают».

— А сколько может стоить такая бочка настойки? — не отставал Антон.

— Не меньше семи таланов серебра, — решительно заявила Франси.

— А если мы настойку продадим, у нас появятся деньги, ведь так? Тридцать пять галонов — это много или мало?

— Это пять с половиной империалов, — ответил Флапий, растерявший свою невозмутимость. — Но зачем продавать?

— Как-то надо хозяйство налаживать… с чего-то начинать. А на все нужны деньги. — И, чувствуя скрытое сопротивление этой парочки его новой идее, подумав, произнес: — Вот если продать эту настойку и купить на эти деньги то, из чего она делается, можно будет расширить дело и заработать. А от этой продажи полимпериала я отдам Франси.

— Полимпериала! — брови Флапия взметнулись вверх. — Это слишком щедро, милорд…

— Молчи, телега старая! — оборвала его жена. — Милорд дело говорит. Вы со старым милордом все растранжирили. Я знаю, кому можно продать настойку. Я с вами поеду, распорядись завтра поутру запрячь пару телег. Может, и больше выгадаем.

— Франси! А почему ты, обладая таким даром, как умение делать настойку и торговать, сидишь в кухарках? — Антону после второй кружки стало легче. Спаниель уютно улегся у его ног. Печаль разлуки с родиной отступила, и новые заботы стали захватывать его все больше и больше.

— А кому мои таланты тут нужны, милорд? Всем только дай пожрать и все. Вот и стала кухаркой… как Роза померла. Меня, когда замуж выдавали, думали, за человека…

— Франси! — воскликнул Флапий слегка заплетающимся языком. — Не распускай… Ик… Ой. Язык.

— Ну, я наелся. Спасибо, — произнес Антон. — Хочу помыть ноги и лечь спать. И это. Может, от отца неношеная обувь осталась. Эта уж больно вонюча.

— Флапий проводит вас, милорд, в вашу спальню. Я таз с водой принесу и батильоны. Еще вам одежда другая нужна… Я что-нибудь подыщу.

— Но только не такие стремные штаны, как на отце, — зевая, ответил Антон. Он поднялся, следом вскочил спаниель, завилял хвостиком.

— Пошли, Патрон, спать, — позвал он собаку. — Утро вечера мудренее.

Пес, выражая полное согласие со словами нового хозяина и принимая свою новую кличку, побежал рядом.

Антон придумал собаке кличку — первое, что пришло в голову. Как звали пса раньше, он представления не имел, а угадывать не было желания.

В спальне стояла большая деревянная кровать, на которой облаком возвышалась перина. На стене висел такой же светящийся кристалл.

— Ноги сами обмывать будете, или я это сделаю? — совершенно невозмутимо спросил Флапий.

— Сам. Ты лучше скажи, что это за светильник такой и как его потушить? — Антон кивком показал на кристалл.

— А зачем его тушить? Он сам погаснет. К полуночи. Эти фонарики днем запасают свет, в темноте отдают. Давно висят. Еще до вашего отца и деда появились тут. Конечно, не так светят, как раньше… Сейчас такие уже не делают. Зато масло экономят, и не надо по ночам свечи жечь. Ну, вы оставайтесь, милорд, а я пошел. Завтра поутру поедем, значит… — Он зевнул, прикрыв рот ладошкой, и вышел.

Вскоре с тазом и полотенцем появилась его жена. Поставила у кровати таз. Разогнулась и спокойно произнесла:

— Если по нужде приспичит, то бадья под кроватью. Туда и по серьезному можно сходить. Отдыхайте, милорд.

Антон подождал, когда женщина выйдет, и стал раздеваться. Вымыл ноги с желтой травой. В этой воде постирал носки. Огляделся, где их повесить и, не найдя ничего, пристроил на креплении светильника. На пятках дошел до кровати и лег. Патрон уже вовсю хозяйничал, утопая в пуху и пытаясь найти удобное место, он возился, терся и фыркал.

Уснул Антон почти мгновенно. Не успела голова коснуться подушки, а он уже забылся, впав в тяжелую душную дремоту. А затем Антон оказался в комнате профессора. Странное дело. Он висел в комнате под потолком без всякой опоры и смотрел сверху на испуганного и изумленного Панченко. На полу лежал профессор с копьем в груди и счастливо улыбался. Кошка в клетке непрерывно мяукала. А участковый стоял как вкопанный и силился что-то сказать, но не мог. Бестолково помахав руками, он немного пришел в себя и заорал во все горло:

— Стажер! Сашка! Ты где?

Обрадованный тем, что сумел вернуться, Антон попробовал закричать, но из его горла не вырывалось ни звука. Он хотел спуститься, но и это сделать не мог.

Панченко трясущимися руками достал мобильный телефон и стал перелистывать пальцем номера. Нашел нужный ему и вновь заорал:

— Миша! У нас труп. Убийство. Кто? Да тот самый чокнутый профессор. Лежит у себя дома на полу, проткнутый копьем. Да. Говорю же, настоящим копьем, и стажера нигде нет. А труп свежий. Кровищи под ним натекло море. Ага, жду. — Панченко убрал телефон, посмотрел на потолок, где висел Антон, и, не замечая его, стал креститься.

— Ох ты ж, беда какая! Сашка, где же ты? Кто тут был? За кошек и собаку человека прибили…

На Антона села муха и больно укусила в щеку. Он махнул рукой, отгоняя ее, и промахнулся, а следом за одной мухой на него налетела стая. Стажер стал размахивать руками, отгоняя мух, и неожиданно проснулся. От увиденного он подскочил. Вся серо-белая перина была усеяна маленькими жучками. Они ползали по его телу и больно кусали.

«Клопы!» — вспомнил Антон, что это за насекомые. Только невероятно большие. И, вскочив с кровати, босиком бросился прочь из комнаты. Не останавливаясь, выскочил на двор и там огляделся. На темном небе светились звезды. Такая же Луна, как и на Земле, была наполовину скрыта за облаками. Было тепло. Он успокоился. Сонливость прошла. Антон уселся на ступеньки крыльца и обнял прибежавшего спаниеля. Он просто бездумно сидел и смотрел на темную махину горы, откуда приехал вместе со старым слугой и куда, скорее всего, он вернется, чтобы умереть… если его до этого не сожрут клопы или не убьет инфекция.

Патрон стал вырываться и зарычал. Антон посмотрел по сторонам и увидел низкую фигуру, идущую к нему.

— Не спится, ваша милость? — спросил шер. И, не спрашивая разрешения, сел рядом. — Мне тоже. Все о Робарте вспоминаю…

— Там клопы, — пожаловался Антон.

— И что, вы их никогда не видели? — усмехнулся Торвал.

— Видел, но жить с ними не хочу. Они кусаются.

— Да-а… Издалека же вы прибыли, хозяин. Первого человека в своей жизни вижу, кого донимают клопы. Люди с ними сроднились. Уже не замечают. Но я вижу, что не только это вас беспокоит. По дому скучаете?

— Скучаю, Торвал.

— И нет возможности вернуться?

— Нет. Так сложились обстоятельства.

— Понимаю. Обстоятельства зачастую бывают выше человеческих сил, да и шеровых тоже. Не один вы попали под такие обстоятельства. Мы с Эрзаем тоже не можем вернуться домой. Да и отец ваш тоже что-то говорил об обстоятельствах…

Антон, немного успокоенный словами шера, улыбнулся. Шер до странности непропорциональный, несоразмерно широкий и добродушный ему как-то сразу понравился.

— Торвал, а ты выпить хочешь? — спросил он.

— Выпить? Какой же шер откажется от доброй выпивки? А у вас есть?

— Есть у Франси.

— О-о! Тогда это пустая затея.

— Как это?

— А вот так. Это не женщина, это кремень или холодно кованая бронза, у нее что-то выпросить — это… ну я не знаю… Скорее орел отдаст свою добычу, чем Франси свой самогон.

Антон затрясся в беззвучном смехе. Ее муж и за человека не считает, а могучий шер ее побаивается.

— А мы украдем, — заговорщически подмигнул Антон. — Они с мужем уже спят. А я знаю, где стоит графинчик.

— А пошли, ваша милость. Вас-то она точно не убьет.

Антон шел босиком и от этих слов даже споткнулся.

— А что, она может?

— Франси-то? Эта мо-ожет. Она зарубила грабителя, который залез на ее кухню… Топором, которым разделывала мясо.

— Не мудрено, что тут грабители ходят. Вон ворота нараспашку.

— А че их закрывать, ежели стражи нет.

— А разбойники, или наемники вернутся, тогда что?

— Здесь, ваша милость, так далеко не думают. Живут сегодняшним днем. Антон вновь споткнулся, на этот раз о спаниеля. Тот вертелся под ногами, выпрашивая подачку. Антон открыл дверку комода у очага и замер от громкого скрипа давно не смазанных петель. С опаской оглянулся. В полумраке столовой все было тихо. Он успокоился и повернулся к комоду. Одной рукой взял графин, другой тарелку с холодным мясом. Предплечьем закрыл дверку, вновь огласив помещение скрипом. Хотел уже повернуться, как громкий окрик: «Стоять, где стоите!» заставил сердце Антона ухнуть вниз и бешено заколотиться.

— Ну всё, пропали! — неожиданно тонким голом пропищал шер и постарался скрыться за Антоном.

Новый владетель повернулся и с облегчением увидел Франси. Женщина стояла в ночной рубашке до пят, с платком на плечах и топором в руках. Антон сначала по земному поднял руки, сдаваясь, но затем опустил их и укоризненно произнес:

— Франси, если ты будешь так неожиданно подкрадываться, то в следующий раз будешь обмывать уже меня. Что ты тут делаешь?

— А вы, милорд? — вопросом на вопрос ответила женщина.

— Я не могу спать, меня клопы закусали, Торвал меня успокаивал по-товарищески…

— Шер вам уже товарищ? — изумилась Франси.

Торвал выглянул из-за спины Антона и подтвердил.

— Да, товарищ. А что? Товарищ по печальным обстоятельствам.

— Тебя что, тоже клопы закусали? — недоверчиво спросила Франси.

Антон сделал шаг, но женщина прикрикнула:

— А ну стоять! — И Антон, сам того не ожидая, замер.

— Франси, мы лишь хотели с Торвалом выпить, — постарался объяснить он ситуацию. — Раз уж ты тоже не спишь, присоединяйся к нам.

— Я? — растерянно проговорила кухарка. — К вам за стол?

— А куда же еще? Не на горшок же ночной, — пошутил Антон. — Мы можем сеть за стол? — спросил он, чувствуя, что без ее разрешения не способен сделать и шагу. И, мысленно удивившись, подумал:

«Ну прямо чудеса в решете! Я испугался кухарки».

— Садитесь, я сейчас закуску принесу, — очень по-доброму, совсем другим голосом ответила Франси и тотчас же вышла. Антон почувствовал, что может двигаться.

«Черт-те что! Прямо наваждение какое-то!» — недовольно подумал он.

— Ты, ваша милость, тоже не мог с места сдвинуться? — спросил шепотом Торвал.

Антон согласно кивнул:

— Именно. Как к полу примерз.

— Это потому, что она потомственная ведьма, — еще тише проговорил шер. — Ишь, как голосом управляет. Но она не сознается. А если сознается, ее сожгут Рассветные. Те ведьм не любят. Если бы не служители Заката, совсем бы мир без волхвов и волшебников остался.

Пришла кухарка и принесла несколько деревянных тарелок с закуской. На них лежали сыр, какие-то разноцветные овощи, зелень и колечко колбасы. Франси прошла к комоду и, открыв его, достала стеклянные стаканы.

Все уселись в торце стола. Торвал, как самый проворный, сразу стал наполнять стаканы. Франси подняла свой, полный янтарной жидкости.

— Спасибо вам, милорд, вы оказали честь моему мужу и мне, посадив за стол рядом. Мы за все годы службы вашему батюшке такой чести не удостаивались. Видимо, судьба к нам наконец-то стала милостива, раз послала вашему чокнутому отцу такого мудрого сына. За вас, милорд!

После стакана настойки и закуски, которую Антон лопал в три глотки, он повеселел.

— Франси! А почему отца все считают чокнутым?

— Ну а кто он, милорд? Как есть ненормальный. Как выпьет, бывало, так рассказывает небылицы. Что он жил где-то не тут, а где, сам рассказать не может. И жизнь там другая, и люди тоже. А то забывал, что жизнь его рядом с нами прошла. А вся дурь эта от книжек, милорд. Накупил книжек, начитался и поглупел. Мой муж говорит, что если много читать, дураком станешь…

— Ну да, — кивнул Антон и повторил любимую присказку Флапия: — И это все знают.

Шер, разгадав, что он шутит, забулькал в беззвучном смехе, а Франси радостно подтвердила:

— Точно подмечено, милорд. И мой муж тоже так говорит. Вы поменьше читайте. Вы, сразу видно, из другого теста сделаны. Из вас благородство наружу лезет.

— Это как? — удивился Антон.

— Ну, вы белокожий, на солнце мало бываете. К физическому труду не приучены. Руки чистые, без мозолей. А такое только у господ бывает. Но что мне нравится в вас, так это то, что душа у вас не светлая.

— А какая? — спросил сбитый с толку Антон и поставил на стол вновь наполненный стакан. — Черная, что ли?

— Зачем черная? — в свою очередь удивилась кухарка. Она раскраснелась от выпитого. И то надо заметить, пила наравне с мужчинами. — Серая.

— Серая?

— Да, серая. Вы просто так на костер человека не потащите и слуг мордовать не будете. Вы сохранили еще человечность. Ну, это и понятно. У греков воспитывались. Они хоть и чудаки, но не Светлые. И посвятили вас Закату, это тоже о чем-то говорит.

Антон поднял стакан, залпом выпил. Сунул в рот желтый кусок плода и разжевал, шмыгнул носом и с интересом спросил:

— И о чем это говорит?

— А мне почем знать? — спокойно отозвалась Франси, выпив свой стакан. Поставила его, утерла рот рукавом ночнушки и потянулась к зелени. — О чем-то.

— А я не знал, ваша милость, что вы Закатный. — удивленно посмотрел на Антона шер.

— Я сам не знал. Только когда сюда прибыл, узнал об этом.

— Надо же! — Глаза Франси вспыхнули настоящим пламенем. Антон в испуге отшатнулся и посмотрел на Торвала. Заметил ли он это пламя? Но тот спокойно жевал колбасу и, когда Антон глянул на жену Флапия, та уже была прежней.

«Показалось», — успокоился он.

— Тайный ритуал! — почти закатив глаза, в странном экстазе произнесла Франси. — От вас скрывали это. Почему? И тут же сама ответила: — Сила. Для того, чтобы скрыть дар. Не иначе.

Франси уже была хорошо подвыпившей и не сдерживалась. Она вытянула руку и резко разжала кулак. Всмотрелась в Антона и разочарованно произнесла:

— Нет… Силы в вас я не вижу.

Антон не обращал внимания на ее путаную речь и жесты. Хочет, пусть машет руками.

— А мой отец, он какой был, тоже серый? — спросил он.

— Ха! Рыцарь Робарт, — с плохо скрытой ненавистью произнесла Франси, — сначала был Светлым и состоял в ордене Рассвета. В Святой земле он находил и сжигал всех, кто имел дар. Это он, как сам говорил, творил добро, очищая землю от скверны. К старости душа его стала черной. — Франси нагнулась к Антону и зашептала: — И он обратился к колдунам-прорицателям. К тем, кого он хватал и тащил на костер. Светлый всегда чернеет, запомни это и не доверяй им.

Все на них спустил, старый козел. И помер, как и жил, бестолково.

— Вы, я смотрю, его не больно любили, — заметил Антон.

— Любили? — презрительно фыркнула Франси. — А за что его любить? Он господин, мы слуги. Чернь. Наше дело служить. Она пьяным взором посмотрела на Антона. — Но вас, мой господин, я уже полюбила. Вы за один вечер сделали для нас с мужем то, чего никогда не делал ваш отец.

— И что же это? — прервал молчание Торвал.

Женщина выпрямилась и посмотрела на шера.

— Милорд посчитал нас за людей, а не за вещь. Тебе, шер, этого не понять ты не человек.

Антон поглядел на Торвала. Широкий и низкий. Но черты лица человеческие. Фигура тоже.

— А что в нем не так? — спросил Антон, разглядывая шера. — Из-за чего Торвал не может считаться человеком? У тебя, Торвал, есть хвост?

Шер и Франси замерли как громом пораженные. Антон переводил взгляд с одного остолбеневшего собутыльника на другого и не мог понять, от чего они замерли?

— По-моему, Торвал очень похож на человека.

Франси ухватила руку шера.

— Не убивай его, Торвал! Он молод еще…

От этих слов спина у Антона похолодела.

— Простите, если я что-то не так сказал, — смиренно произнес он и пожалел, что не взял с собой пистолет. Но кто знал, что, казалось бы, безобидные на первый взгляд слова заставят невысокого шера попытаться его убить.

Но шер неожиданно громко расхохотался. Он смеялся долго, и слезы ручьями текли по его бороде.

— Хвост! — повторял он снова и снова и хохотал. — Остановите ме… ха-ха… меня. Я сейчас… Ох… Умру. Ха-ха! От смеха. Ха. Ой. ой. Живот болит.

— На, выпей. — Франси сунула ему в руку стакан настойки. Торвал выпил и стал успокаиваться.

— Нет, Франси, скорее я умру от смеха, чем убью нашего лорда. Ох. Как весело стало жить… Да-а. Хвост… Ох, твоя милость…

— Вы лучше помогите мне вжиться в этот…. — Антон остановился на полуслове. Он хотел сказать «мир», но вспомнил, как отзывались о его мнимом отце и о его словах о другом мире, и сказал: — получше узнать, как тут живут и вообще, что можно говорить, а о чем лучше промолчать.

— Золотые слова, милорд, — восхищенно произнесла Франси. — Поможем. Правда, шер?

— Конечно, Франси, — разливая остатки настойки и улыбаясь, отозвался Торвал. — Тем боле, что его милость причислила меня к своим товарищам. А товарищ — это, знаешь, почти друг.

— Ну, тогда по последней, и расходимся спать. Завтра поутру выезжаем, — с материнской нежностью глядя на Антона, одобрительно произнесла Франси.

Антон одним махом выпил и произнес:

— Я тут спать буду, на столе, в комнату не пойду, там клопы.

— Тогда уж лучше на сеновале, — подумав, произнесла Франси. — Я вам шкуру медвежью дам, а Торвал проводит.

Утром Антона нещадно трясли за плечо. Он отмахивался и спросонья ворчал:

— Сегодня выходной…

— Вставайте, милорд, завтракаем и выезжаем. Уже рассвело.

— Куда выезжаем? На происшествие? А где Панченко?

— Происшествий, слава Рассвету и Закату, нет, и Панченко тоже. Вставайте, милорд.

Антон с трудом разлепил глаза. С непониманием огляделся.

— Ты кто? — недоуменно глядя на странного старика, спросил он. — Я где? Мы что вчера пили? И с кем? Черт, что это за место? Дача, что ли?

— Пили, милорд, пили. Вставайте. Франси вас подлечит. Это она умеет. А я Флапий, ваш слуга и сенешаль.

— Слуга? Синяя шаль? Я не нанимал слуг. Иди, старик. Дай поспать, — и попытался снова улечься. Но тут он вспомнил все и, мгновенно протрезвев, сел.

— Твою мать… — Антон схватился за голову. — Так это был не сон, и спьяну ему не показалось, что он переселился… — Я в замке? Да? — как-то с недоверием и обреченностью одновременно спросил он. Антон еще хранил робкую надежду, что все, что с ним произошло, это лишь сон.

— Да, милорд, поднимайтесь. Дорога неблизкая, до вечера должны добраться до местной обители Заката.

Антон, опустошенный осознанием случившегося, склонил голову на грудь и пустыми безжизненными глазами уставился на медвежью голову. Из-под шкуры выбрался спаниель, зевнул, потянулся и скачками стал спускаться с сена. Антон блекло улыбнулся, посмотрел ему вслед и поднялся.

— Пошли, Флапий, умываться. Жаль, нечем зубы почистить. У тебя мел есть?

— Есть, милорд, а вам зачем?

— Растолки и принеси на тарелке. Увидишь.

Антон вышел из ворот сеновала и остановился. Там, на дворе, под восходящим солнышком был птичий переполох. Патрон с радостным лаем носился между кур, а те в панике кудахтали и, хлопая крыльями, разбегались во все стороны. Из просторного курятника вышел, важно вышагивая, словно гвардеец кардинала, здоровенный, яркой раскраски петух. Хозяйским взглядом оглядел свой двор и увидел дебошира. Недолго наблюдал творимые им безобразия и решил проказника наказать. Расправив крылья, он понесся на него, как истребитель. Патрон не заметил опасности. Считая себя здесь самым крутым, весело лая, нарезал круги. Неожиданно на его пути оказался в боевой готовности петух. Спаниель смело прыгнул на петуха и получил клювом в лоб. Патрон присел на задние лапы и тряхнул головой. А когда петух налетел на маленького хулигана, то тот с пронзительным визгом со всех ног помчался в открытые ворота сеновала.

Полюбовавшись на скорую расправу, Антон уже не с таким мрачным настроением пошел к крыльцу башни. В трапезной его ждал таз с плавающими в воде цветами. Вскоре заявился Флапий, поставил рядом с тазом тарелку с толченым мелом. Антон вздохнул, насыпал пригоршню мела в рот и стал тереть пальцами зубы.

Опешивший от такой процедуры старый слуга буквально заглядывал ему в рот, пытаясь понять, что после этого оттуда вылезет. Он то справа подходил, то слева, пока не получил подзатыльник от жены.

— Неси бритву, пучеглазый. Не видишь, милорд бреется, как принято у имперцев.

Антон ополоснул рот, умылся и робко, без всякой надежды, спросил:

— Зеркала у вас, конечно, нет?

— Есть, мы чай не дикие горцы! — с неприкрытой гордостью произнес Флапий. — Жена, неси свое зеркало.

— Уже несу. Чего раскомандовался, как петух в курятнике?

— Если бы у меня, как у петуха, было столько жен, я бы повесился, — отбрил ее муж и, смеясь, затрясся плечами.

Франси принесла круглое зеркало, немного мутноватое, но в него можно было смотреться.

— Это из приданого, — похвалился старик. — Богатое было.

Антон оглядел опухшее лицо в красных пятнах — следы укусов клопов — и вслух произнес:

— С клопами нужно что-то делать.

— Да, и что? — старик подошел поближе.

— Как что? Выводить их нужно!

У старого слуги от услышанного открылся рот. Он удивленно поморгал и наконец спросил:

— Куда выводить?

Теперь пришло время удивиться Антону. Оба стояли с открытыми ртами и смотрели друг на друга.

— Да никуда их не нужно выводить…

— Милорд, вы уж определитесь. Надо выводить или не надо выводить. И скажите, куда и как их вывести. Если знаете место, куда они должны пойти, укажите.

— От них нужно избавляться, — со вздохом пояснил Антон.

— Ну так для этого, милорд, — обрадованно заявил Флапий, — их никуда вести не надо. Просто потравим и все.

— Ну так потрави.

— Вы скажите, как и чем, я мигом все устрою, — решительно заявил старик и широко, обрадованно, от того, что они с милордом нашли общий язык, растянул рот в улыбке.

У Антона болела голова, и думать о чем-либо он не мог и не хотел. Он хотел упасть и уснуть, а еще лучше чем-нибудь опохмелиться. Поэтому просто махнул рукой.

— Не знаю. Просто придумай, как, и потрави клопов. Спроси у Торвала. Он должен знать. Шеры с клопами не живут.

На столе был простой, но сытный завтрак. Яичница на большой сковороде, жареные колбаски, горячий свежевыпеченный хлеб, свежие овощи, молоко, простокваша, оладьи, сметана. Но Антон на еду смотреть не мог. Он лениво возил ложкой по яичнице и тяжело вздыхал. Франси молча поставила перед ним кружку с мутным напитком.

— Выпейте, милорд, — подбодрил его Флапий. — Увидите, как вам полегчает.

И действительно, Антон почувствовал себя значительно лучше. Выпил полную чашку простокваши, а от завтрака отказался.

— Спасибо, я наелся. Можно ехать. И поднялся с места.

— Так, милорд, ехать не годится. Вы сквайр, а не нищий побирушка.

— Почему не годится?..

— Да потому, что вы неподобающе одеты, как бедняк.

Антон посмотрел на серые потертые джинсы с дырами по-модному. На такую же джинсовую куртку. Все вещи он тщательно вытряхнул перед тем как надеть.

— Это дорогие вещи, Франси…

— Может, там у вас и были дорогие, милорд. Не спорю. Но здесь люди живут побогаче. Поэтому нужно одеваться прилично, соответственно званию.

— А что не так?

— Вы еще спрашиваете? — ее удивлению не было предела. — Вы в черном рванье. Штаны доносили до дыр. Черное носят только бедняки, из простого люда. Я вам подобрала одежу, которую не очень любил ваш отец. Думаю, на первое время сгодится. Раздевайтесь, пойду принесу одежду. А эту я выброшу. Ее даже свинарю стыдно отдать донашивать. — Она удалилась, оставив Антона в сильном недоумении.

— Флапий, а что это важно, какой цвет одежды? — спросил он, переминаясь с ноги на ногу и не решаясь раздеться.

— А как же, милорд. Как же узнать, кто перед тобой, бедняк или благородный господин. По одежде и узнают. Но я вижу, вы мало в этом разбираетесь. Вам надлежит носить зеленые, синие и красные цвета. Можно коричневые, но ткань должна быть шерстяная, тонкого сукна, или бархатная, или из шелка. Платье должно быть на ладонь выше колена, а у вас оно только до пупка. Стыд один. Вот станете рыцарем, тогда уже можно носить до колена. Чем ниже платье, или кот, по-нашему, или, как говорят имперцы, кафтан, тем знатнее человек. До пят могут носить лишь короли и император.

— Значит, знатность определяется длиной кафтана? — удивился Антон.

— А как же! Везде должен быт порядок, и в одежде тоже. Это все знают. Вот представьте себе, если бы вы приехали в такой одежде в обитель Заката? По дороге мы можем встретить торговцев или там купцов. Они должны вам уступить дорогу, а они, видя на вас весь этот срам, не уступят. И что будет? — спросил он.

— Не знаю, — честно признался Антон.

— Будет урон вашей чести. А вы должны будете убить наглеца. Возьмете грех на душу. А так все будут знать, что едет благородный сквайр, и вы не согрешите.

С такими доводами Антону спорить было трудно. Вспомнилась поговорка: «Со своим уставом в чужой монастырь не ходят». Подавив вздох, он стал раздеваться до трусов.

С кипой одежды пришла Франси и положила ее на стул. Критически оглядела его майку и трусы. Но промолчала.

— Надевайте чулки, по-нашему шосы, — подала она Антону светло-зеленые чулки. Антон натянул шосы выше колен.

— А как они держаться будут? Слезут же. Может, резинки есть?

— К штанам пристегнете. Флапий поможет. — твердо заявила Франси. Ее муж, охотно соглашаясь, кивая.

Антон взял в руки штаны типа бриджей, надел и затянул веревку на поясе. Штаны были из темно-зеленого сукна, и на них были нашиты узкие полосы из красного шелка. Флапий присел у ног Антона и ловко пристегнул чулки к изнанке бриджей, затем на четыре серебряные пуговицы застегнул штаны на щиколотках. Сверху надел льняную тунику, почти белую, и Флапий торжественно протянул ему пояс с кинжалом.

— Подпоясывайтесь, милорд.

Антон надел пояс, а Флапий помог ему разобраться с красным кафтаном. Отошел, рассматривая Антона, и прослезился.

— Прямо как ваш батюшка в молодости. Скажи, Франси?

Женщина посмотрела на Антона и согласно кивнула.

— Похож, — сказала она, — очень. Только бороды не хватает.

Антон рассматривал приталенный кафтан с высокими плечами и рукавами до локтей.

— Тут пуговиц нет, — сообщил он. — И рукава короткие.

— Этот кот носится без пуговиц, — безапелляционно сообщила Франси, подавая Антону высокие ботинки с медными пряжками. — Надевайте батильоны. Они должны быть вам впору. И они неношеные. Ваш отец любил сапоги носить.

Антон взял ботики и надел. Застегнул пряжки, полюбовался на тонкие носы и потопал.

— Ну, теперь я готов? — спросил он.

— Почти, милорд, остались меч и плащ, — сообщила, разглядывая Антона, Франси. — Вот поясная сумка. — Она подала небольшую кожаную сумку с короткими ремешками. — Надевайте ремень с мечом. Пристегните сумку спереди на пояс.

— Там пусто. — посмотрев внутрь, ответил Антон.

— Конечно, пусто! Скажите спасибо отцу! — резковато отозвалась Франси. Увидев укоризненный взгляд мужа, ответила: — А пусть знает, какой у милорда был батюшка. Сделал сына и умчался на лошади, и вспомнил о нем лишь под конец жизни. А мать его одна растила, из сил выбивалась. Даже одежду нормальную купить ему не могла… и что он оставил наследнику? Что, я тебя спрашиваю? Пять бочек настойки? Так что молчи.

— А я молчу.

— Вот и молчи.

Антон не стал слушать их перебранку, вернулся в спальню, надел под кафтан наплечную кобуру с пистолетом и вышел.

— Ну, когда поедем? — спросил он.

— Да все уже готово милорд. Ждем только вас. Две повозки загружены, лошади запряжены…одной Франси будет править, другой Эрзай. А мы с вами верхом…

— Я тоже в повозке поеду. Дорога длинная?

— Длинная, но не очень.

Они вышли на двор. Там стояли две крытые тентом повозки, запряженные лохматыми лошадками, и под седлами стояли, опустив обреченно головы, две старые клячи.

— Вот и посплю. А клячу эту дома оставьте, — проговорил Антон.

— Как скажете, милорд. — без споров согласился Флапий и озадачил Антона вопросом: — А где у нее дом?

— Я имел в виду… пусть в замке остается… и вспоминает боевые походы.

— А-а… в этом смысле? Ну, пусть остается и вспоминает…

Флапий многозначительно переглянулся с женой. По их взглядам Антон понял, о чем они думают.

«И этот чудит».

Он обреченно вздохнул, осознав, что не успевает следить за языком, и спросил:

— Мне в какую повозку лезть?

— Если не побрезгуете, то со мной езжайте, — забираясь на козлы ответила Франси.

— Да че мне брезговать? Ты же, Франси, не заразная.

Он залез в повозку. Осмотрелся и попросил:

— Флапий, принеси немного сена, я прилягу.

— Как прикажете, милорд, — ответил слуга и тут же распорядился:

— Эрзай, принеси сено его милости.

— А че я? Тебе сказали, ты и неси. Я его милости не слуга.

Антон посмотрел на возницу. Стройный подтянутый мужчина лет сорока с узким лицом и хищным, как у орла, носом.

«На грузина похож», — подумал, Антон. И, улыбнувшись, произнес:

— Да я и сам сходить могу. Тут недалеко.

Эрзай кинул на него взгляд и пробурчал:

— Сидите. Чего уж. Я схожу, ваша милость.

Он ушел, а Антон, глядя ему вслед, спросил Франси:

— Франси? А почему вы с мужем называете меня милорд, а Торвал и он, — Антон показал кивком головы на Эрзая, — Вашей милостью.

— Так мы вам служим, потому что слуги и храним вам преданность. А шер и степняк приживалы. Они сами, по своему желанию, остались с вашим отцом. Он их из похода на Святую землю привез, как и моего мужа. Что там точно произошло и почему они остались с ним, я не знаю. Но вот уже лет как десять живут здесь и помогают. Вроде им идти некуда, и отцу вашему они чем-то обязаны. Тайна это, а я в чужие тайны не лезу.

— Значит, для тех, кто мне служит, я милорд, а для всех остальных ваша милость?

— Не для всех, милорд. Равным и тем, кто ниже вас по положению, вы сэр.

Барон Газан Рейдеранский для вас милорд, а граф Мольт Кинсбрукский Ваше сиятельство, тот служит герцогу Овруму Маренхейскому, а герцог для вас Ваша светлость.

— С ума сойти! я не запомню все эти… обращения и звания.

— Ничего страшного, милорд, мы обещали вам помочь, значит, поможем…

Тронулись минут через пятнадцать. Антон сначала сидел рядом с Франси и, покачиваясь, дремал. Потом его разморило солнышко, и он, сняв кафтан, залез под тень тента, расстелил солому и лег. Ничего интересного по пути он не увидел. Дорога шла вдоль реки. Повсюду, куда доставал взгляд, слева тянулся однообразный лиственный лес. Справа от дороги — холмы, заросшие густой травой.

«Видимо, это край обжитых земель», — невесело подумал Антон и закрыл глаза. В сон он погрузился сразу. Сказалась бурная ночь и сильное нервное напряжение, которое он испытал в связи с переходом в другой мир. Как это ни странно звучит, но он не оставлял надежды вернуться домой. Этот мир был для него чужим. Пугал своей дикостью и тем, что он не желал принимать его таким, каким он был. Был он, по его мнению, абсурдным, злым и неприемлемым для его мироощущения. Все эти светлости, сиятельства, условности и правила, которые для него, человека двадцать первого века, были не чем иным, как глупостью. А глупость он ненавидел и, замечая ее в людях, сильно раздражался. Так и этот мир вызывал у него болезненное раздражение.

— Панченко? Что тут у тебя? — услышал он вопрос, обращенный к его временному наставнику и начальнику в одном лице.

— Да вот, сами посмотрите, труп. Свежий. Видимо, из-за того, что он воровал собак и кошек у соседей, его и порешили…

— Разберемся. — Артем увидел начальника убойного отдела^[8] горотдела полиции майора Лапина. — Криминалисты скоро будут. Труп кто обнаружил? Ты?

— Я, товарищ майор.

— А зачем ты сюда пришел? Шум услышал?

— Нет, проверочные мероприятия по заявлению соседей. Что, мол, он у них кошек и собак крадет по ночам.

— Кошек и собак? — Майор осторожно обошел тело. На столе лежала папка. — Твоя, капитан? — спросил он.

— Никак нет, стажера. Александра… тьфу ты! Все время путаю. Антона Загнибеды.

— Кого загни?

— Загнибеды, товарищ майор.

— Понятно. А сам стажер где?

— Пропал, товарищ майор. Он сюда был направлен для взятия пояснения… мною… Я ждал его, ждал и, не дождавшись, зашел… и тут вот такое…

Майор, ходивший по кругу, остановился.

— Ты хочешь сказать, что сюда первым прибыл стажер, а когда ты вошел, то нашел труп. А стажера не было?

— Все так и было.

— Ты комнаты, двор проверил? Может, и его труп где-то лежит?

— Дом внутри проверил. Двор не проверял, — стушевался участковый. — Там на пороге остались стоять кроссовки стажера. Он, значит, был босиком, в одних носках. Я подумал, что босиком он во двор не пойдет.

— А кроссовки точно его?

— Так они красные. Их не спутаешь.

— Не спутаешь… А если тело стажера вынесли? У него оружие с собой было?

— Табельный пистолет, товарищ майор.

— Хреново, Панченко. Утерю табельного оружия на горотдел повесят.

Антон стоял рядом. Все слышал и видел, но не мог приблизиться к полицейским. Невидимая стена не давала ему сделать всего один шаг. Он кричал, звал, махал руками. Но взгляды офицеров проскальзывали, не цепляясь за него, и уходили в сторону. Появился криминалист дядя Яша. Увидел расхаживающего майора и закричал:

— А ну стоять!

Антона мгновенно выбросило из сна.

— Стоять, я сказал, стерва. Что везем, куда?

— Бартал, ты чего прицепился? Мало вам было, что вы сервиз столовый украли, все деньги, что отложил милорд, так еще и на дороге разбойничаете. Едем в обитель Заката. Милорда горцы убили, надо отпевать.

Антон услышал возмущенный голос Франси и сел.

— А в бочках что?

— В бочках самогон, оплата за отпевание.

— Так у бочек нет хозяина! — радостно проговорил хриплый мужской голос. — Имрус, ты слышал, старый дуралей помер. Мы немного поторопились уйти. Слезай, старая, с повозки и ступай обратно в свой свинарник.

— Бартал, ты бы совесть поимел, что ли. Сколько можно грабить? Ты же клялся защипать…

— Совесть иметь, старуха, по нынешним временам непозволительная роскошь. Слезай, пока я тебя пикой не пощекотал, и радуйся, что ты выросла из моего вкуса. Я старух не люблю, а то и тебя взяли бы с собой, — и мужчина по-лошадиному заржал. — Верно говорю, Имрус?

Антон сначала испугался. Голос был резким и очень уверенным. Перед такими людьми Антон пасовал. Но то, что его грабят те, кто уже ограбил, Робарта, сильно разозлило. Возмущенный и взведенный, вылез из-под тента.

— Опаньки! А кто это у нас тут? — удивленно произнес усатый воин в остроконечном шлеме с наносником и копьем в руке. На теле воина, сидящего на статном коне, была надета кольчуга. Другой был наряжен в стальную кирасу и находился по другую сторону повозки. Оба на отличных строевых конях.

Антон быстро окинул взглядом местность. Кругом только темная чаща леса. Бандитов было двое.

— Это сын сэра Робарта, молодой милорд, — пояснил Флапий.

— Вот оно как, — проговорил усатый. — Так ты это, милорд, снимай кафтан и портки да ступай себе обратно, живее будешь.

Такое пренебрежительное обращение разозлило Антона еще больше. Его унижали, и унижали на глазах новых подданных. Если он сейчас сдастся и отступит, он перестанет себя уважать до конца своих дней.

— А вот это ты видел! — Антон ударил по сгибу локтя ладонью.

— А это что? — невозмутимо спросил Усатый.

— Это хрен тебе через плечо!

Сомнений как поступить у него не было. Тут или он умрет, или они. Злость, страх, ярость, обида сплелись в один клубок, и, быстро выхватив пистолет, не мешкая, снял пальцем с предохранителя. Навел ствол в смеющееся усатое лицо и нажал на курок. Раздался громкий выстрел, и усатый как подкошенный свалился с коня. Антон живо повернулся ко второму и с каким-то диким, необъяснимым наслаждением выстрелил прямо в удивленно раскрытые глаза.

Встал в полный рост и огляделся. Из-за холма выскочили еще двое всадников. Убрав пистолет Антон выхватил меч. Кровь казака заиграла в нем песней боя, Заглушая страх и все остальные чувства. Потеряв осторожность, он ловко запрыгнул на коня усатого и, ударив того пятками, заставил сделать скачок вбок, рванув удила, направил коня навстречу всадникам. Конь почувствовал волю всадника, всхрапнул и помчался вперед. А Антон, громко свистя и улюлюкая, вращая мечом, как шашкой, с диким упоением устремился в схватку. Ветер в ушах, запах конского пота, залихватская скачка пробудили в нем спящие древние инстинкты. Он не думал о жизни или смерти. Он рвался в бой, как рвались его предки, желая обрести свободу. Неожиданно первый воин натянул удила и вдруг стал сползать с лошади набок. Второй постарался развернуть коня, но стрела, влетевшая ему под шлем сбоку, сбила его с седла. Когда Антон подскакал к лошадям, остановившимся возле тел своих хозяев, драться уже было не с кем. Следом подскочил Флапий, держа короткую пику наперевес. Закружил возле тел и копьем добил бандитов.

— Эх! — воскликнул он возбужденно. — Как в старые добрые времена! На Святой земле. А здорово вы их, милорд! Пух, пух и готово.

Антон оглянулся и увидел Эрзая, стоявшего на своем возу с луком в руках.

— А это кто такие? — спросил Антон показывая мечом на тела.

— Наемники, милорд, те, что служили вашему отцу и, обокрав вас, скрылись. Но недолго голубчики радовались, вон вишь, как вышло.

— А почему вы их раньше не перебили? Вон как Эрзай с луком обращается.

— Так ваш отец не давал такой команды, а нам убивать не с руки. Повесят. Мы люди подневольные. А тут на вас напали, вы напали… и понеслось.

— Тогда собираем трофеи, и отруби им головы. — скомандовал Антон. Доспехи и оружие тоже можно продать. Верно?

— Верно, милорд, только головы зачем рубить?

— У замка на колья повесим, чтоб другие видели, что с грабителями бывает.

— Вот оно, посвящение в Закат, — тихо проговорил Флапий, качая головой, и Антон не понял, осуждал он его за излишнюю жестокость или, просто как факт, констатировал его посвящение. Но Антон в горячке несостоявшейся схватки даже ухом не повел. Он словно переродился. Раньше ему казалось, чтобы убить человека, нужно много смелости, даже отчаяния или сумасшествия. Сейчас он спокойно смотрел на тела убитых и не испытывал ни малейшего сожаления по поводу их участи.

— Франси! Эрзай! Собирайте все ценное с убитых, — закричал Флапий.

— Сколько еще наемников осталось? — спросил Антон, поглядывая на лес.

— Трое, милорд. Но заводил вы убили. Теперь остальные, скорее всего, уйдут подальше. Слух о том, что появился в наших местах новый молодой лорд, что не прощает обид, скоро разнесется по окрестностям…

Примечания

7

Хаш (азерб. xaş, арм. խաշ, груз. ხაში, осет. хас) — жидкое горячее блюдо, суп, распространённый по всему Кавказу и Закавказью

8

Убойный отдел — отдел по раскрытию особо тяжких преступлений — убийств.