Хонорик и его команда

Владимир Сотников, 2003

Как повезло неугомонной семейке Веселовых – Макару, его сестре Соне и маленькому брату Ладошке! Городские власти решили очистить дно знаменитых Патриарших прудов, которые находятся рядом с их домом. А ведь под столетним слоем ила могут обнаружиться самые настоящие сокровища. Ребята уверены, что им удастся найти серебряные коньки, или дуэльные пистолеты, или шкатулку с драгоценностями князя Татарского, или еще что-нибудь необыкновенное. Вот только выясняется, что не они одни знают о подводных тайнах старинных прудов… И если бы не безошибочное чутье домашнего любимца Веселовых, хонорика Нюка, так и досталась бы мошенникам главная находка, сделанная на Патриарших. Ведь все произошло так неожиданно, что поначалу и в голову никому не пришло, что эта вещица – самое настоящее сокровище…

Глава I

Сюрпризы современного искусства

От хорошего настроения до плохого — один шаг. Хотя Макар Веселов никуда шагать и не собирался, настроение у него испортилось быстро.

Сидел он спокойненько в классе на своем месте у окошка, пригрелся на солнышке… Приятно пригрелся, потому что солнышко хоть и было зимним, но обещало скорую весну, каникулы и всякие прочие радости. Мечтать всегда приятно. Макар даже представил себя каким-то необычным тропическим зверьком в застекленном вольере Московского зоопарка. Зверек, конечно же, мечтал о своей далекой жаркой родине.

Невольное сравнение школы с зоопарком заставило Макара улыбнуться.

— Веселов! — услышал он сквозь сладостные мечтания. — Ты что, уснул? Нам осталось только твой храп услышать. Погаси, пожалуйста, свою мечтательную улыбку и сдавай быстрее анкету.

Светлана Викторовна ходила по рядам, потирая руки с таким видом, как будто бы она только что закончила стрижку овец. И как будто бы какая-нибудь одна заблудшая овца ускользнула из ее цепких рук. Такой овечкой оказался Макар.

К каждому классному часу Светлана Викторовна умудрялась напридумывать столько ненужных заданий — тестов, анкет с глупейшими вопросами, — что Макар воспринимал эти часы как наказание после преступления. Преступлением были, конечно же, сами уроки.

Вот и сегодня — очередная анкета с тридцатью вопросами, ответы на которые Макар никак не мог придумать. Он протянул Светлане Викторовне листок.

— Что такое? — она удивленно вскинула брови. — Ты не справился с таким простым заданием? Разве ты не знаешь свой любимый цвет? У тебя нет любимого времени года? И ты не понимаешь, какие качества ценишь в своих друзьях? Вот, полюбуйся, как справилась с заданием твоя соседка.

Конечно, у Светки Перепелкиной все было гладко. И любимый цвет, и время года, и честность, искренность, благородство, за которые она ценила каких-то вымышленных существ, называемых друзьями. На самом деле дружить с ней согласился бы разве что обитатель параллельных миров, потому что Светка любила только свое отражение в зеркале.

Честно говоря, Макар действительно не мог ответить на эти вопросы.

— Светлана Викторовна, а зачем вообще эта анкета? — проворчал он. — Ну ладно, давайте я напишу быстренько…

— Нет уж, твоих одолжений мне не надо! И быстренько не надо. Я хочу, чтобы ты внимательно проанализировал свой внутренний мир. От наклонностей и желаний человека зависит, какой личностью он вырастет в будущем.

Макар вздохнул. Ему показалось, что никакое будущее ему не светит. Ни наклонностей, ни желаний у него не было, а анализировать свой внутренний мир ему хотелось не больше, чем ковырять в носу, стоя на сцене Большого театра.

— Проанализирую, — буркнул Макар. — Дайте мне еще пять минут для глубокомыслия.

Он сделал сосредоточенное лицо и, дождавшись, пока Светлана Викторовна отойдет, быстренько заполнил пустующие клетки анкеты. При этом рука сама вывела: время года — каникулы, цвет — полосатый, качества друзей — дотянуться языком до кончика носа. А что? Между прочим, не так это просто! Сколько Макар ни старался повторить Лешкин фокус, не получалось. А Лешка спокойно может лизнуть свой нос, как какой-нибудь котенок, и даже улыбнуться при этом. Как его за это не ценить?

«Все, готов скандальчик», — вздохнул Макар, передавая листок.

Но переписывать ничего не стал. Надоели эти анкеты до чертиков!

Оказалось, и это еще не все. Светлана Викторовна, даже не читая, что написал Макар, отправила листок обратно.

— А профессия? — воскликнула она. — Самое главное, к чему вас готовит школа!

— Извините, — обреченно вздохнул он. — Профессию я еще не выбрал. Может быть, стать клоуном?

Надо было, конечно, сдержаться. Злить Светлану Викторовну — себе дороже. Поняв, что он прикалывается, она вчиталась и в остальные его ответы и, побледнев, отчеканила:

— Что ж, поздравляю! Клоуном ты уже стал. Чувства юмора у тебя в избытке. Над твоей анкетой мы посмеемся вместе с твоими родителями на родительском собрании. — Тут Светлана Викторовна возвысила голос, обращаясь ко всему классу: — Вот, Веселов ехидничает, думает, что он умнее всех. А я хочу, чтобы до вас дошли самые важные истины, чтобы вы научились думать, анализировать, выбирать. Если не научитесь отвечать на простые вопросы, вы никогда не сможете решать сложные проблемы, встающие перед вами в жизни…

Макар прикрыл глаза. Ему показалось, что его подхватило легкое облако, и он, как во сне, понесся в призрачную тропическую страну. Он знал, что через пять секунд слова Светланы Викторовны превратятся в сплошной гул — во всяком случае, в его сознании.

–…подумайте, подумайте об этом хорошенько! — каким-то странным, даже обиженным голосом говорила Светлана Викторовна. — И ты, Веселов, особенно. А кстати, клоуном быть не так уж плохо. Только не на уроках. Когда-то в детстве и я хотела быть клоуном.

— И я! И я! — сразу выкрикнуло несколько голосов.

Светлана Викторовна улыбнулась и вышла из класса.

«Не такая уж она все-таки злая, — со стыдом подумал Макар. — Зря я над ней прикололся. Приколы надо для друзей оставлять — вон для Лешки, например. А Свичка молодец — не стала обострять ситуацию. Как вот только родители отреагируют на анкету?»

Настроение все-таки испортилось. Оно всегда портилось, когда Макар чувствовал себя виноватым.

Его толкнул сияющий Лешка:

— Ты, Макарон, молоток, повеселил публику. Я тоже без дела не сидел. Видал?

И Лешка протянул Макару его анкету.

— Свичка ее на стол положила, а я тихонько стащил из стопки. Держи, уничтожай улики! Или перепиши, как надо. Зачеркни свои остроты пожирнее да напиши что-нибудь другое. А Свичке скажешь, что она уронила листок.

«Свичка» — это было сокращение от Светланы Викторовны. Не называть же учителей полными именами! Никакого времени не хватит.

Макар вздохнул. Казалось, его настроение, как облачко по небу, поплыло в сторону необратимости. В сторону ухудшения, конечно. А почему, Макар и сам не понимал. Вроде бы все не так уж и плохо: Лешка доволен, ребята тоже похихикали, анкета — вот она, хочешь, порви, хочешь, исправь. Но почему так неуютно на душе?

Он взял анкету, повертел листок в руках. Одно движение — и она перестанет существовать. Ни мама, ни папа никогда не узнают, что Макар выступал в школе в роли клоуна. Узнают, конечно, со слов Свички, но без вещественных доказательств.

Но теперь Макару почему-то казалось, что Свичка и не станет жаловаться родителям: как-то странно закончила она классный час. И улыбка эта ее странная… Лучше бы учителя просто орали, кричали и топали ногами — тогда все было бы понятно. А когда они по-человечески улыбаются и еще вспоминают свое детство, тут любой растеряется. Как с такими учителями себя вести?

Макар перечитал свои прикольные ответы. Переписывать их было как-то неудобно. Чем другие, случайные слова, которые он сейчас написал бы, лучше приколов? Ничем.

— Хочешь, сотрем? — предложил Лешка. — У меня специальный ластик есть. Проверенный, между прочим. Свичка двойку по математике из журнала в дневник выставила, а я стер. Правда, мама все равно по вдавленности определила, что там было написано. Ругалась… Совесть, говорит, я свою стирал, а не двойку! Жуть!

— Вот видишь, — усмехнулся Макар. — Не надо ластика.

Он взял ручку и в графе о профессии написал: «Не знаю».

Но вот самому отнести анкету Свичке у Макара духу не хватило, и он попросил это сделать Лешку.

— Ну ты даешь, Макарон! — обиделся тот. — Я для тебя анкету ворую, остатки совести расходую, а ты меня еще заставляешь к Свичке ползти с покаянием?

— Да ладно тебе, — отмахнулся Макар. — Мне она нотации станет читать, а тебе что — отдал, и бежать.

— Знаешь, что она сказала? — Лешка догнал Макара уже в школьном дворе. — Она сказала, что, во всяком случае, это твой честный ответ. Насчет профессии. Представляешь, если я начну ей так всегда отвечать: не знаю! А Свичка будет говорить: во всяком случае, это твой самый честный ответ! Молодец!

— А какой у тебя цвет любимый? — вдруг спросил Макар.

И Лешка растерялся. Он смотрел по сторонам, будто искал этот самый любимый цвет. Синее небо? Белый, а скорее, грязный снег? Желтое здание школы? Кислотный цвет перепелкинской куртки?.. Лешка пожал плечами.

— Ну, а что ты написал? — напомнил ему Макар.

— Зеленый написал, — отмахнулся Лешка. — Ну, типа там листья, растительность… Не белый же!

— А чем тебе белый не нравится? — почему-то рассердился Макар. — Чем белый хуже зеленого? Подумай своей башкой: чем этот цвет перед тобой виноват? Если тебе все равно, то зачем же обязательно надо что-то выбирать?

— Да не хуже белый зеленого, — растерянно пробормотал Лешка. — Не нравится просто мне, вот и все. Не люблю чистоту всякую! Да что ты кипятишься, Макарон? Так и крыша у тебя поедет! Думай лучше о чем-нибудь приятном. Вон, весна скоро. Тут и выбирать ничего не надо. Растает снег, вырастет трава… Каникулы начнутся! А ты нервничаешь.

— Я не нервничаю, а пытаюсь понять, как движется мысль по твоим извилинам. Не такой уж, надо сказать, сложный у нее путь… Насчет профессии ты что написал? — не унимался Макар.

Лешка вздохнул и покрутил у виска пальцем:

— Точно сбрендил. Зачем тебе мои мысли? Да какая тебе разница, какая у меня профессия? Ну, скульптор я.

Макар оторопело уставился на друга.

— Что? — спросил он. — Кто ты?!

— Скульптор, — спокойно повторил Лешка.

Ничего не понимал Макар… Какой цвет любимый — Лешке все равно, а насчет профессии — так четко и однозначно высказался! И откуда вдруг такая странная профессия? Тем более уже вполне готовая. Не в будущем, а в настоящем.

— А почему скульптор? — удивился Макар. — Может, у тебя таланта нет! Да у тебя и по рисованию… по-моему, чуть больше двойки.

— Талант развить можно. — Лешка махнул рукой, словно уже начал развивать этот самый талант. — Не проблема! Было бы желание.

— Представляю твои скульптуры, — улыбнулся Макар. — На них будет написано: «Детям до восемнадцати смотреть запрещается».

— Ой-ой-ой! — воскликнул Лешка. — Как остроумно! Если хочешь знать, скульптура — это не фотография какая-нибудь. Точности и похожести не требуется. В скульптуре смелость нужна.

Макар вдруг рассмеялся.

— Ты чего? — обиженно спросил Лешка. — Я тебе как другу все по правде рассказываю, а ты… Ну и не надо!

— Я не над тобой смеюсь, — объяснил Макар. — Вон, смотри, снеговик. Тоже скульптура, между прочим. Подтаявшая, правда… А ну-ка, скульптор, сможешь ты ее обновить?

Лешка хмыкнул и медленно подошел к снеговику. Ребром ладони он подправил его подтаявшие формы, взглядом пошарил вокруг себя, поднял несколько веток, смятую банку из-под кока-колы… Через минуту снеговик превратился в трансформера с загадочным выражением лица.

— Видал? — оглянулся на Макара Лешка. — Пять смелых движений — и скульптура готова. С характером, между прочим.

— Ну, наверное, и я бы так смог, — пожал плечами Макар.

— Ну, давай! — хихикнул Лешка.

Макар взял ветку, потом банку, потом опять ветку… Куда их сунуть, присобачить? Он задумался.

— Понял? — ухмыльнулся Лешка. — В искусстве смелость нужна. Задумался — пропал. Остановился, короче. А я раз, два — и навалял произведение.

Макар хотел возразить, но так же, как и со снеговиком, не сумел составить из своих пестрых мыслей что-нибудь внятное. Получается, Лешка прав?

Они молча шли по переулкам. Наконец Макар спросил:

— Ну, и много ты создал таких скульптур?

— Для моего возраста достаточно. Материала мало, — вздохнул Лешка. — Это мы прикалывались со снеговиком, всякой ерундой пользовались, а для серьезных скульптур смятые банки не подойдут. Каждая деталь должна быть серьезной. — И вдруг Лешка остановился как вкопанный. — Вот!.. — прошептал он. — Вот где материала навалом… Ну, тебе везуха, Макарон! Рядом с домом такую помойку раскопали!

Макар взглянул в ту сторону, куда показывал Лешка.

Вместо Патриаршего пруда зиял карьер, разрытый несколькими экскаваторами. Снег, смешанный с землей, груды бесформенного металла — болтов, труб, арматуры, решеток, балок… Казалось, здесь пронесся смерч.

Еще утром Макар проходил мимо пруда и видел маленькую фигуристку, которая каталась на льду. И вот, через несколько часов… Он растерянно смотрел перед собой, не понимая: неужели так быстро можно устроить разруху?

— Из этих железяк можно такую скульптурку отгрохать! До неба! В назидание потомкам, — восхищенно произнес Лешка.

— Да уж и без твоей скульптуры, — удивленно пробормотал Макар, — хуже не придумаешь… Что же здесь случилось?

Пока он наблюдал за движением бульдозеров и экскаваторов, Лешка успел набить карманы болтами и железными скобами.

— Вот материал для Свичкиного портрета! Такие детальки как раз подходят для ее железного характера.

Макар даже не задумался над тем, шутит Лешка или нет. Ему было не до этого… Его дом — вот, рядом. А возле дома вместо тихого и уютного пруда вдруг появился строительный котлован. Что же можно строить в пруду?

— Вы чего тут пасетесь? — вдруг услышали они грубый голос. — Брысь отсюда!

Из крайнего бульдозера высунулся водитель. На голове у него был летчицкий шлем. Макар видел такие шлемы в старых фильмах про войну с фашистами.

— А чем мы мешаем? — запихивая последний болт в карман, нахально спросил Лешка.

— Брысь, и все! — без всяких пояснений повторил бульдозерист. — А то закопаю!

И он довольно хохотнул, решив, наверное, что удачно пошутил.

— А почему вы в таком шлеме? — спросил Лешка. — Взлететь надеетесь? Или были летчиком в прежней жизни?

— Чего-о? — уставился на них бульдозерист. — В какой еще прежней жизни? Сказал — валите отсюда!

«Странно, — подумал Макар. — На пустом месте возникла такая перебранка. Неужели мы ему так уж мешаем?»

Он дернул Лешку за руку, увлекая его за собой.

— Пошли, ну его, этого летчика!

Они отошли за памятник великому баснописцу Крылову. Рядом располагались маленькие скульптуры героев басен — волка, ягненка, обезьяны, слона, собаки Моськи. У Макара даже веселее стало на душе от этого зрелища.

— Вот это скульптуры! — сказал он Лешке. — Не то что твои болты. Я думаю, Свичка предпочла бы изобразиться даже в виде обезьяны, а не в виде болтов и гаек.

— Прошлый век, — отмахнулся Лешка. — Для мелких детишек скульптурки. Мыслящий человек не обращает на них внимания.

Макар, хоть и считал себя мыслящим, все-таки подошел к волку и потрогал его отполированный до блеска зуб. Наверное, человек тысяча касались этого клыка.

Лешка остался верен себе: в разинутую пасть волка он вставил болт.

— Вот, совсем другой характер! — удовлетворенно хмыкнул он. — Осовременили волчару. Технический прогресс!

Видимо, идея Лешке понравилась, и он решил осовременить таким образом всю аллею крыловских героев. Тем более что материала в его карманах было достаточно. Воровато оглянувшись, чтобы не было поблизости никого из взрослых, он двинулся к ничего не подозревающей обезьяне.

Макар хотел его остановить, но не успел. Он вдруг увидел, что тот самый бульдозерист в шлеме — Летчик, как мысленно назвал его Макар, — почему-то совсем не пользуется своей техникой.

Летчик, как нашкодивший кот, быстро-быстро копал руками землю совсем рядом с ножом бульдозера.

«Неужели так быстрее получается? — усмехнулся про себя Макар. — Или он с ума сошел?»

Но тут он понял, что Летчик не сумасшедший… В его руках появился какой-то предмет — и тут же исчез под спецовкой. Быстро оглядевшись, Летчик юркнул в кабину бульдозера, отъехал в угол стройплощадки и заглушил мотор. Так же воровато оглядываясь, он выскочил из кабины и исчез в строительном вагончике.

Макар заметил, что и Летчик, и Лешка ведут себя совершенно одинаково: воровато оглядываются, чтобы их никто не застукал. Но Лешка делает вполне безобидные вещи, а вот Летчик… Интуиция сыщика подсказывала Макару: с таким видом совершаются если не преступления, то по крайней мере таинственные дела.