Долгая осень Жака

Владимир Сметанин

Один из героев романа приобретает друга – увлечённого и даже фанатичного краеведа, сопровождая которого в его изысканиях, обнаруживает, что краеведение – отнюдь не главное, чем одержим товарищ. Не жаждет он и припрятанных кем-то сокровищ. Что же потерял человек на необъятных просторах России и ищет уже десятки лет? Безнадёжные поиски продолжаются, несмотря ни на что – отступать слишком поздно.

2. Повесть о Батистоне

Площадь была полна народу, что и неудивительно: после двух дней проливного дождя наступила передышка, и как же тут не воспользоваться ею и не выйти, наконец, из дому на солнце! Тем более, что предстояло нечасто теперь случающееся зрелище: сожжение колдуна. Но, конечно, не всё население города смогло собраться сегодня здесь: много мужчин занималось укреплением дамбы, подпирающей искусственное озеро, вода из которого приводила в движение две мельницы. Но на этот раз воды после ливней скопилось слишком много, того и гляди, поток хлынет через верх плотины и размоет её. Хотя затворы были полностью открыты, они не справлялись с пропуском лишней воды; кое-где сквозь дамбу уже сочились грязные ручейки и аварийный отряд трудился, не разгибая спины. Между тем ненадолго прояснившееся небо вновь стало заволакиваться тучами. Но напрасно приговорённый, привязанный к вкопанному столбу, устремлял к ним свой взор: не упало ни одной капли дождя.

Джакомо Жан-Луи Батистон, 35 лет, чернокнижник, колдун и злодей, приговаривается к сожжению на костре, — провозгласил председатель магистрата, старый инквизитор де Монпелье, и с высоты трибуны для почётных граждан сделал знак человеку с факелом. — Да заткни ему тряпкой пасть, Гастон, — пусть бес сгорит вместе с ним!

Вспыхнул и затрещал хворост, пламя взвилось и дым на секунду окутал чародея, но тут же источился, отброшенный жаром костра. Затрещали волосы на голове Батистона, что услышал только он сам. После первого натиска огонь слегка опал, словно готовясь к решающему броску. В вышине ударил гром и глухие, затихающие раскаты его стали отдаляться, как вдруг новый удар, сопровождаемый молнией, потряс округу и сейчас же к нему добавился треск и гул земной — то прорвало плотину. Бешеный поток рванулся на улицы города, швыряя из стороны в сторону доски и бревна от разнесённых мельниц и крепежа дамбы, попутно вздымая во дворах копны сена, загородки для скота, сметая заборы и нужники. В мгновение ока водяной вал снёс дощатое возвышение для именитых горожан, кого-то из них с бешеной силой ударил головой о столб с привязанным к нему колдуном, обдав грудь Батистона мозгами. Его тут же стошнило, может быть, ещё и оттого, что полуобгоревший, он тотчас же принял ледяную купель. Сознание покидало его.

«Зато ты никогда не будешь старым» — почудился ему голос Женевьевы. Потрясённый тараном инквизитора де Монпелье, под напором стремительного потока столб не устоял: он вместе с колдуном, несгоревшим хворостом и другим сором понесся по течению. Шум воды, крики, ругань и проклятья попавших в холодную грязную реку наполнили площадь Веселья. Батистон очнулся от того, что начал захлёбываться: привязанное бревно плыло сверху, утапливая его. Не имея возможности пошевелить руками, он огромным напряжением сил вытолкнул языком кляп и начал отгребать в одну сторону ступнями — ноги были привязаны лишь выше коленей. Эти усилия привели к тому, что на секунду столб повернулся вокруг своей оси и вынесенный из воды злодей успел глотнуть воздуха. Тотчас же древесный ствол начал обратное движение, погрузив своего партнёра в мутный поток. Батистон сообразил и стал активно помогать бревну, работая ногами. И через секунду бревно вытолкнуло его на поверхность с другой стороны, тут же начав вращаться в противоположном направлении. Преступник потерял счёт этим переворотам, которые он довёл до того, что даже возносился над столбом, хотя и ненадолго. Всё закончилось тем, что потерявшее начальную скорость бревно выплыло на мелководье, и его пленник проехался обожженным лицом по траве, отчего вскрикнул и стиснул зубы, чтобы снова не закричать. Зато теперь он мог свободно дышать, лёжа на отмели рядом с проклятой колодой. Но тут силы покинули его и он вновь потерял сознание.

Очнулся Батистон от того, что замёрз: стянутое намокшими веревками тело плохо согревалось из-за медленного тока крови. В то же время нестерпимо болело лицо и ноги, особенно колени. В довершение веревки отчего-то дёргались, причиняя лишнюю боль. Скосив глаза, он увидел Этьена — своего ученика, который, встав на колени, поддевал путы ножом и пилил их; нож оказался не очень-то острый.

— Тихо, учитель! — заметив, что Батистон очнулся, сказал Этьен, — я сейчас!

И точно: не прошло и двух минут, как пеньковые жгуты были разрезаны и освободившийся от них пленник вздохнул полной грудью.

— Однако, как ты здесь, друг мой?

— Я стоял с самого начала на краю площади и всё видел. Чуть не утонул — я не умею плавать. Но там несло много досок, целые заборы, много чего ещё. Я держался за доску и старался не потерять тебя из виду. Там плыл и Монпелье с размозжённой головой.

— Так это был он, он врезался в столб?

— Да.

— Теперь некем будет пугать непослушных детей. Какая потеря для родителей!

— Ты всё шутишь, учитель; другой на твоём месте уже умер бы от разрыва сердца!

— Правду сказать, мне сейчас не очень весело. Ах! — Батистон застонал, попытавшись встать на ноги. Это у него получилось со второй попытки. — Но хорошо уже то, что Монпелье не удалось меня спалить.

— Жаль, что не досталось бревном по голове тому, кто виноват во всём больше.

— Это кто же?

— Твой друг Шарль.

— Этьен, что ты говоришь? При чём здесь Шарль?

— Он пустил слух, что ты знаешься с нечистой силой, что картины твои злодейские и по ночам с них сходят чудовища и бесы, и ты с ними разговариваешь и колдуешь.

— Что за чепуха! Неужели Шарль… Зачем ему?

— Так говорит отец. Он же в магистрате. А зачем — так Шарль ведь тоже художник, но до тебя ему далеко. Вот и захотел убрать. А твой дом и мастерскую заполучить себе. Ты ничего не видел, не замечал?

— И подумать не мог. Но ведь ты сколько раз был у меня — видел ты, чтобы из картин выползала нечисть?

— Нет. Но нарисована-то иногда была. Да ты же и разговариваешь почти всё время с картиной, когда пишешь. Как с живой. Монпелье, — говорит отец — больше и не надо. Он, Монпелье, подсылал к тебе людей — якобы посмотреть картины, прицениться. А на деле — шпионить. Вот они и подтвердили — дескать, Батистон разговаривает с нарисованными.

— С ума сойти можно. Я и так-то еле живой. Хотя значительно живее Монпелье. — А тебе, Этьен, спасибо. Надеюсь, доведётся ещё тебя отблагодарить. Теперь же мне надо побыстрее куда-то убираться.

— Да, конечно, но пока, до темноты, надо спрятаться. Давай найдём место. Потом я схожу домой, принесу поесть — ты же не сможешь идти неизвестно сколько, не евши.

Они отыскали заросший чертополохом загон для овец и тут вымокший Батистон, морщась от боли, стянул с себя одежду и выжав её, повесил сушиться на изгородь там, где бурьян был выше. Сюда, на пригорок, вода не добралась, долина же внизу оставалась залитой водой. Город шумел, разбираясь с последствиями катастрофы. Разбираться предстояло долго.

Прошло порядочно времени, прежде, чем вернулся Этьен: солнце краем уже коснулось горизонта, стало прохладно. Но шея, лицо и ноги Батистона горели.

— Я принес сметаны, учитель, намажь ожоги, — Этьен достал из небольшого холщового мешка берестяную плошку, завязанную в кусок ткани. — Ещё принёс хлеб и яблок, только они не совсем доспели. И вот ещё немного денег — он вложил в обожженную руку несколько монет.

— Не знаю, как и благодарить тебя.

Есть Батистону совсем не хотелось, от пережитой казни его сотрясал озноб, горела обожженная кожа, и он торопливо начал смазывать её сметаной. Этьен, опустившись на колени рядом, с беспокойством оглядывался по сторонам.

— Учитель, теперь надо торопиться, — сказал он, дождавшись окончания лечебной процедуры, — горожане очень злы на тебя. Говорят, что это ты устроил потоп и смерть де Монпелье, и с ним ещё десятка человек, а перед тем — проливные дожди. Тебя собрались искать — никто не верит, что ты погиб. Когда найдут твой столб, тут совсем обезумеют. Шарль подливает масла. Беги, не теряя времени.

— Этьен, как ты понял — наше время ещё не пришло. Будь осторожней с кистями. И со словами.

— Я буду осторожен.

— И ещё одно: ты не видел Женевьеву?

— Её не выпускают из дому с тех пор, как забрали тебя. Торопись, учитель!