Мужчина и женщина. Книга первая (сборник)

Владимир Седов, 2014

Эта книга посвящена слабому полу. Женщина – это приглашение к счастью…

7. Коллеги

Эта прогулка по парку была приятной как для Оли, так и для Коли.

Они были коллегами по работе и целыми днями сидели друг против друга за кульманами, и чертили, чертили, чертили. И вот решили наконец прогуляться после работы. К тому же и повод был: они в отделе распили бутылку вина по случаю перехода Коли в другой проектный институт.

Взявшись за руки, Коля и Оля шли по осеннему парку.

Вечерело.

Гравиевая дорожка темнела.

Деревья становились все менее и менее прозрачными.

Воздух остывал и слегка освежал тронутые вином головы.

Но не настолько, чтобы уберечь Олю и Колю от похода в темные заросли боярышника.

Коля жарко целовал Олю.

Оля присела на пенечек, а затем сползла на холодную, слегка сыроватую траву.

Когда Коля оказался на Оле, Оля подумала, что ее светлое пальто из ламы, наверное, испачкается.

А Коля возился и все шептал ей на ухо, что все хорошо, что он сделает так, что ни детей, ни проблем не будет, а будет очень приятно.

А кому будет приятно, он не уточнял, только вдруг замолчал, заскрипел зубами и, замерев на минуту, вскочил с Оли. За Колей встала Оля, отряхнула пальто, поправила колготки и стала смотреть на Колю.

А Коля отвернулся от Оли и заговорил, что ему пора и, вообще, что-то стало холодать.

Оля догадалась, что Коле уже было приятно, а она так и не поняла, было ей приятно или нет.

Коля, как истинный джентльмен, проводил Олю до выхода из парка и, остановив такси, уехал.

Оля потопала на остановку троллейбуса.

В троллейбусе она, очарованная вечером, забыла купить билет, и ее оштрафовали на три рубля как «зайца».

На следующий день Коля уже не вышел на работу к своему кульману и, очевидно, чертил свои чертежи уже в другом отделе напротив другой «Оли». А наша Оля стала забывать о том вечере в осеннем парке.

Но вечер не забыл ее.

Оля, ранее почти никогда не болевшая, стала чувствовать постоянные недомогания. Подружки по работе, зная ее мертвое, одиночество и не зная о той вечерней прогулке, стали гадать, что же с ней. И, конечно, пошли советы и народные консультации.

В начале Оля села на одуванчиковую диету, по совету подруги Риммы. После месяца жевания одуванчиков ей не стало лучше. Даже стало немного хуже.

Тогда подруга Вика посоветовала ей лопуховую диету. Правда, лопуховая закончилась еще раньше, чем одуванчиковая, так как Оля при профилактическом осмотре совершенно случайно, просто из чистого любопытства, пройдя уже всех врачей, зашла к гинекологу.

Гинеколог, старая женщина, осмотрев ее, закурила папиросу и спросила:

— И что, девочка, вы не знаете, что беременны?

На это Оля категорически возразила, что этого не может быть, потому что быть не может. У нее никогда не было никаких отношений с мужчинами. А при отсутствии мужчин у нее должна отсутствовать и беременность как таковая. Оля говорила так убедительно, что старая добрая женщина-гинеколог затушила папиросу и, наверное впервые в своей практике, повторно осмотрела Олю.

Осмотрев, опять закурила и сказала:

— Девочка, у вас беременность. Седьмой месяц.

— Но у меня же нет живота, да и не от кого.

— Живота у вас нет, наверное, от одуванчиков. А вот от кого он должен быть, тебе все же, деточка, надо бы вспомнить.

Оля села на кушетку и стала вспоминать, но ничего не могла вспомнить, кроме разве того вечера в парке.

— Вы знаете, — сказала Оля врачу, — было один раз в моей жизни. Я гуляла по парку с коллегой. Но он никуда мне ничего… И все, больше у меня ничего не было.

На что уставшая тетя-врач сказала:

— Зря вы, доченька, претендуете на роль Богородицы. Непорочного зачатия вот уже Две тысячи лет не происходило.

Подругам Оля тоже толком ничего не могла объяснить. И из ее бессвязного рассказа о посещении врача-гинеколога они, правда, поняли, что непорочных зачатий не было уже две тысячи лет, а также они узнали про коллегу и прогулку с ним по парку.

Вывод у всех подруг: и у Риммы, и у Вики был один:

— Дура ты, Ольга. Семь месяцев! Будешь рожать?

— Я рожать? — удивилась Оля.

И через два месяца родила двойняшек Олю и Колю.

Мальчика в честь папы, а девочку в честь мамы.

Маленькая Оленька была вылитая папа Коля.

А маленький Коля был вылитый мама Оля.

— Это хорошо, — сказали подруги. — Народная примета: если дочь похожа на папу, а сын — на маму, то будут счастливы.

Подруги мамы Оли со временем, видя ее полную инертность по установлению отцовства, все же сообщили бывшему коллеге Коле о рождении у него или от него двух прекрасных двойняшек. Одного, причем, назвали в честь него.

— Кого назвали? — переспросил он по телефону подруг Оли и своих бывших коллег.

— Мальчика, конечно, — сострили подруги.

Коллега Коля этой остроты не понял и бросил трубку. После этого все дальнейшие попытки связаться с ним по телефону стали заканчиваться безрезультатно.

Сама же Оля ни на уговоры подруг, ни на предложения об установлении отцовства не реагировала никак. Она, хотя у нее и появились дети, считала это событие весьма странным. У нее были большие сомнения в причастности к этому Коли, хотя других мужчин, кроме него, у нее никогда не было. И появление своих детей она для себя объяснить никак не могла. А так как все было довольно-таки сложно и запутанно, то от этих раздумий у нее начинала болеть голова, поэтому она решила, что никого беспокоить не надо. Малыши, как ни крути, были ее, а это самое главное. И она стала их растить.

Правда, в этом ей помогали многие: и подруги, и родители, и даже собес.

Ее все устраивало. Ничего не беспокоило.

И вдруг через пять лет ей позвонил — кто бы вы думали? — да, да, папа ее детей, коллега Коля.

— Николай, — представился он.

— Какой Николай? — почему-то сразу испугавшись, переспросила она.

— Тот самый.

— Какой «тот самый»?

— Неужели не помнишь?

И он приглушенным голосом стал говорить, как бы на ухо:

— Осенний вечер, парк, аллейка и наши с тобой объятия, а затем… — голос его изменился, — наши с тобой двойняшки — Оля и Коля. Коля, кстати, назван в честь меня.

— В честь кого? — машинально переспросила Оля.

— В честь меня. В честь кого же?

— Да, да, — испуганно быстро согласилась она. — Конечно, в честь тебя, — и добавила: — Я рада, что ты позвонил.

— Знаешь, Оля, ты так долго прятала от меня моих крошек, что я ужас как, соскучился по ним и поэтому очень хотел бы их увидеть. Приезжайте ко мне. Я живу в собственном доме, точнее коттедже. Приезжай в выходной, я посмотрю на детей, ты посмотришь, как я живу, — и, добавив: «Целую», он положил трубку.

Оля приняла или восприняла это приглашение как приказ и, конечно, сразу решила ехать, хотя подруги, которым она; рассказала об этом звонке, отговаривали.

— Нечего ехать. Пусть подождет, помучается.

Но она в воскресенье, взяв такси, ровно в двенадцать подъехала к дверям шикарного загородного коттеджа в престижном районе пригорода.

Правда, приехала одна. Без детей. Уж очень все это было неожиданно.

Она подошла к высокому забору.

Позвонила.

Залаяли собаки.

Что-то там за забором лязгнуло, щелкнуло, и распахнулась неприметная дверь в высоком металлическом заборе.

Дверь распахнул Коля.

Одной рукой он держался за ручку двери, другой держал за поводок двух огромных бультерьеров, которые рвались из его рук и готовы были прямо разорвать любого, кто находится за пределами забора.

— А, это ты? — как бы удивился Коля и, сказав собакам: «Свои», после чего те сразу успокоились, добавил: — А дети где?

Оля посмотрела на Колю, на собак и вдруг подумала, что правильно сделала, что не взяла с собой детей.

— Дети немного приболели, — нашлась она, — в следующий раз привезу.

— А, — недоверчиво промолвил Коля, — ну тогда проходи.

А Оля машинально про себя добавила: «Раз уж приехала».

Она перешагнула порог коттеджа и попала в другой мир: чистый, красочный, аккуратный. Красивые гравиевые дорожки, цветы, газоны, кустарники — все было ухожено, аккуратно подстрижено.

Дверь с лязгом захлопнулась, две псины приблизились к ней, обнюхали и, завиляв хвостами, отошли в какой-то загончик из хромированной сетки.

Коля наслаждался эффектом.

— Что, не ожидала?

— Да, не ожидала.

— Ну, проходи в дом. Там еще не то увидишь.

Они прошли в дом.

Дорогая мебель, люстры, ковры, картины. Везде чистота и порядок.

Он провел ее в гостиную под пальму с маленьким водопадом. Не спрашивая налил ей в тонкую хрустальную рюмку французского коньяка. На закуску предложил лимон, порезанный тонкими дольками и выложенный на золотом блюдечке с золотой вилочкой.

Себе налил сок в небольшой фужер из серебра. Предложил тост:

— За нас.

Оля подняла рюмку. Чокнулись.

Она пригубила. Он отпил сок. Поставил фужер на салфетку и, откинувшись на спинку, спросил:

— Удивлена?

Оля пожала плечами, как бы отвечая «не знаю».

— Просто надо было вовремя сгрести то, что плохо лежало. Вот я и сгреб кое-что в нашем КаБэ. Заплатили хорошо. Купил коттедж. Живу богато. Да ты пей, пей.

Он опять наполнил ей рюмку.

— А ты? — спросила она.

— Я не пью, не курю и, вообще, слежу за своим здоровьем.

Коля неожиданно вскочил, стащил с себя рубашку и стал демонстрировать мускулы своих рук и торса и даже работу своих внутренних органов. Затем, вновь натянув на себя рубаху, спросил:

— Ну как?

Оля опять пожала плечами.

Коля шумно сел и сердито буркнул:

— Зря ты так. Я с открытым сердцем. У меня до сих пор никого нет. Да сейчас и иметь-то опасно, только и норовят что-нибудь откусить или украсть. А тебя знаю давно, и дети уже выросли. Да и скучно мне.

Может, поживем вместе? С детьми.

Оля, выпив рюмку коньяка, согласилась почему-то:

— Поживем.

Коля, услышав это, вскочил.

— Вот и замечательно. Ты давай в следующий раз приезжай с детьми. Хорошо?

И с этим словом Коля проводил Олю за забор.

С лязгом захлопнулась дверь.

Вечером Оля рассказала подругам о своем посещении Колиного коттеджа.

Девчонки много вздыхали и предполагали. Одна даже вспомнила, что слышала о какой-то афере в том секретном КаБэ, где работал Коля. Говорят, что многих посадили, а те, кто остался, прямо озолотились. Но всем было непонятно, что же хочет Коля от Оли. Его слова о скуке мало кого убедили, точнее никого, кроме Оли.

Оля сказала подругам:

— Не знай как вам, а мне почему-то его стало жалко. Пусть он богатый и здоровый, все равно какой-то брошенный. Один с собаками. И у собак-то имена какие-то странные — Крис и Кельми. Детей я ему, конечно, сразу не повезу, а вот сама поезжу, пригляжусь.

И Оля стала по выходным ездить к Коле приглядываться. Тем более что и раньше-то, пять лет назад, она его больно-то и не знала. Коллега и коллега.

Наконец наступил день, когда она повезла к нему детей. Она не знала, что получится из этого визита, поэтому сказала детям, что они едут к их будущему папе на прогулку.

Когда приехали, и Коля-старший открыл им дверь, то собаки, уже привыкшие к Оле, заскулили и завиляли хвостами. А она, держа детей за руки, подозвала собак и сказала:

— Дети, это вот Крис и Кельми, а это… — она показала на Колю, запирающего дверь в заборе, — как вы, наверное, догадались, ваш будущий папа.

Ни Коля-младший, ни Оля-младшая на эти слова не среагировали. Они бросились к собакам и стали с ними возиться. Коля сразу залез Крису в пасть, а Оля стала крутить уши Кельми. Псы, поджав хвосты, не лаяли, только скулили.

Коля-старший обиделся, что дети бросились к собакам, а не к нему — их родному отцу. Он отогнал собак и, взяв детей за руки, провел в дом. Там он поставил их перед собой и стал серьезным голосом внушать, что он — их отец и теперь будет заниматься их воспитанием. При этом он решительно пресек попытки Оли-младшей поковырять в носу и Коли-младшего оторвать кусочек дорогих итальянских обоев.

Потом они осмотрели дом, шагая по нему тихо и осторожно под присмотром папы, затем пообедали, причем за обедом узнали, что кока-кола — очень вредный продукт, от мороженого бывает ангина, а от шоколада — какой-то страшный диабет.

Дети сникли.

Оля заскучала.

Вновь обретенный отец опять стал демонстрировать свои мускулы. Говорить о правильном поведении и рачительности в средствах. Показывать дорогие вещи и предупреждать, что ничего нельзя трогать руками. И туалетом надо пользоваться осторожно, так как весь фарфор там швейцарский.

И мылом мыться аккуратно: мыло французское.

Так за нравоучениями и предупреждениями прошел день.

Вечером, возвращаясь домой в трамвае, уставшие и притихшие Оля с Колей прижались к маме, не сговариваясь, одновременно спросили:

— Мама, а зачем нам этот папа?

Оля промолчала, а про себя подумала: «И правда, зачем?»