Легенда о Калевале

Владимир Свержин, 2022

В серию «Легенды Севера» входят литературные авторские переложения известных мифов и легенд Северной Европы.

Руна 1. Кто же лучший песнопевец?

В давние-давние времена, в стране, которую называли Калевала, жил старик Вяйнянейнен. Все старики утверждали, что когда они были младенцами, Вяйно уже был старым, и деды их рассказывали то же самое. Но сколько бы лет ни было ему, как бы ни была длинна его седая борода, Вяйно всегда ходил с прямой спиной, был ловок и на охоте, и на рыбной ловле. Он растил ячмень, сажал деревья и предсказывал будущее. Не было в землях Калевалы никого мудрее Вяйнемейнена. Он понимал язык зверей и птиц и умел разговаривать с богами. А когда он садился играть на кантеле, то ноги сами пускались в пляс. Или слезы капали — уж как того желал сам Вяйнемейнен, перебирая струны. Вековечным песнопевцем прозвали его люди.

А еще, бывало, пел он о временах, о которых не помнили и самые глубокие старцы. Как воздушная дева Ильматар спустилась с облаков, и на ее колене прародительница Утка свила гнездо и снесла семь яиц — шесть золотых и одно железное. А из тех яиц родились земля, небо и все светила.

— Вышла мать-земля сыра

Из яйца — из верхней части

Встал высокий свод небесный

Их желтка — из верхней части

Солнце светлое явилось

Из белка из верхей части

Ясный месяц появился

Из яйца — из пестрой части

Звезды сделались на небе

Из яйца из темной части…^[1]

Всякий, кто слышал песни Вяйнемейнена, разносил по ближним и дальним землям вести о волшебном искусстве песнопевца, познавшего тайные корни мира. Наконец слава его добралась и до сумрачной страны Похъелы, и там достигла слуха молодого охотника и песнопевца Йоукахайнена.

Этот Йоукахайнен тоже весьма искусно играл на кантеле, а еще он умел слагать руны — грозные песни-заклинания.

— Почему этот старик так знаменит? Неужели он чем-то превзошел меня — лучшего певца и чародея севера? — возмутился юноша.

И тут же начал собираться в долгий путь, чтобы доказать — нет под луной и солнцем второго такого певца и сказителя, как он!

— Не завидуй, сынок, — принялась отговаривать его мать. — Опасно вызывать на поединок старого Вяйно. Люди говорят, он старше, чем дуб и ячмень, старше плуга и кузнечного горна. Он родился в те времена, когда в мире жили только боги, и во всем им равен. Ходят слухи, его матерью была сама небесная дева Ильматар!

— Ну если он такой древний старик, я тем более смогу легко победить его, — высокомерно заявил Йоукахайнен.

Все соседи и родичи уговаривали парня не ездить в Калевалу, но он никого не послушал — запряг коней в золоченые сани и пустился в путь. Три дня ехал он через леса и болота, сквозь метель и мороз, так что порой дыхание его застывало сосульками на его бровях и усах. И наконец на узкой дорожке похъелец встретил сани Вяйнемейнена.

Тот приветствовал юного песнопевца и хотел проехать мимо. Но Йоукахайнен заступил ему дорогу. Заржали кони, столкнулись сани, поломались оглобли. Нахмурился Вяйнемейнен и спросил:

— Что ж ты ездишь, как невежа? Всякому известно о почтении к сединам! Отчего не придержал ты коня? Или так замерз, что не смог натянуть вожжи?

— Для чего выехал ты со двора, старый пень? — дерзко ответил Йоукахайнен. — Для чего не греешь у очага свое дряхлое тело? Ответь же! Или боишься, что твой скрипучий голос распугает всех зайцев в здешних лесах?

Старый Вяйнемейнен рассмеялся в ответ. Вышел из саней, погладил длинную бороду и спросил:

— Вижу, издалека ты, незнакомец. Неужели столько дней ты ехал сквозь пургу, что в речах твоих столько же смысла, сколько в ее вое? Зачем пачкаешь рот глупыми речами? Вижу, узнал ты меня, раз желаешь услышать мой голос. Говори, зачем я тебе понадобился?

— Я хочу доказать всем, что не ты, а я — первейший из сказителей подлунного мира! — объявил Йоукахайнен. — Признай это и склонись передо мной!

Вяйнемейнен улыбнулся и пожал плечами.

— Как можно признать незнаемое? Покажи себя, мальчик! Возьми свое кантеле, сыграй и спой!

— Тут нас никто не услышит, — возразил похъелец.

— Лес слушает нас, — ответил старик. — Каждый зверь, каждая птица, каждое дерево в урочный час скажет о правде.

— Ну сейчас ты узнаешь, что значит истинное пение, старый дурень!

— Что ж, — скромно отвечал Вяйнемейнен. — Живу я в лесу, слушаю лишь кукушку. Порази же старика умением, поделись мудростью!

Глянул на него свысока Йоукахайнен, достал из березового короба свое кантеле и запел о том, что видел и знал. О доме и крыше, о горах и лесах, озерах и водопадах, зверях и птицах.

— Я вот знаю про синицу

Что она — породы птичьей

Из породы змей — гадюка

Ерш в воде — породы рыбьей…

Хорошо пел Йоукахайен, звонко гудели струны его кантеле. Но Вяйнемейнен, слушая его, лишь посмеивался.

— Что за детские песенки? — произнес он, когда похъелец прервался, чтобы передохнуть. — И как ты только решился бросить мне вызов? Это и есть твои великие знания о мире?

Йоукахайнен бросил на его гневный взгляд и вновь запел:

— Из горы вода явилась

А огонь упал к нам с неба

Сосны — первое жилище

Камни — первая посуда!

Старый Вяйнемейнен лишь зевнул.

— Уже высказал всю глупость, или что-то приберег напоследок?

Похъелец, вконец обозлившись, запел:

— Помню древность я седую

Как вспахал тогда я море!

Распростер я вширь озера

Горы выдвинул я сверху!

Тут уж настало время гневаться Вяйнемейнену.

— Умолкни, негодный лжец! — воскликнул он. — Не было там тебя, когда создавались моря и поднимались к небесам горы!

Оборвалось пение, нестройно простонали струны.

— Как смеешь ты называть меня лжецом? — воскликнул похъелец, перекосившись от злости. — А ну, берись за оружие! Давай-ка померимся, чей меч острее! Ответишь мне кровью за хулу!

— Не дошла еще пора до железа, — качнул головой старый Вяйнемейнен.

— Боишься честной схватки? — вскинулся Йоукахайнен. — Дрожат стариковские руки, трясутся поджилки? Если трусишь быть мужчиной, слово мое обратит тебя в грязную свинью!

Словно зимняя буря, стал мрачен Вяйнемейнен.

— Слово лечит лучше снадобья, ранит не хуже меча. Не бросайся словами, юнец. Ты уже пропел — теперь мой черед.

Он достал свое кантеле и запел. От этой песни солнце, заслушавшись, раздвинуло серую пелену туч, и снег растаял, обратив промерзшую землю в непролазное болото. Проснувшиеся озера заходили ходуном, вздыбились волнами, ощетинились обломками льдин. Как ни силился Йоукахайнен расслышать, понять и запомнить слова, ничего у него не выходило — лишь гул стоял в голове. Ибо то была волшебная песня-руна, которую могли понять лишь великие чародеи и боги.

И вдруг он почувствовал, как погружается в трясину — по колени, по пояс, по грудь. По самое горло уже подступила болотная жижа!

— Не губи меня! — взмолился похъелец, перепугавшись. — Оберни свое заклятие! Дам я тебе своих коней, сколько хочешь отсыплю серебра и золота!

Рассмеялся песнопевец.

— Зачем мне твои кони? Зачем золото? У меня своего добра довольно.

— Пощади, — рыдал Йоукахайнен, выплевывая тину. — Отдам я за тебя мою сестру, прекрасную Айно!

Рассмеялся тут Вяйнемейнен и перестал играть на кантеле.

— Женитьба — дело хорошее, — ответил он. — Стало быть, теперь мы станем родней. В гости к тебе наезжать буду, за столом твоим потчеваться…

Горько заплакал Йоукахайнен, но сказанное обратно не воротишь. Сел вековечный песнопевец на камень и запел руны, поворотившие и само время вспять. Снова вскипели волны, а молодой похъелец оказался на твердой земле. Тут же повалил снег, и озера покрылись льдом, и трава ушла под землю, и и листья спрятались до урочного часа.

— Отправляйся в Похъелу, дорогой родич, да принеси в свой дом радостную весть, — улыбаясь, напутствовал парня старый Вяйнемейнен.

Йоукахайнен, скрипя зубами, сел в сани и поехал домой по свежему пушистому снегу.

Примечания

1

Здесь и далее отрывки из классического перевода «Калевалы» Л.П. Бельского.