Железный Сокол Гардарики

Владимир Свержин, 2006

Перед вами – очередное дело «лихой парочки» из Института Экспериментальной Истории – отчаянного Вальдара Камдила и его закадычного друга по прозвищу Лис. Дело о бесследном исчезновении их «собрата по профессии» – Якоба Гернеля, внедренного в окружение Иоанна Грозного под легендой астролога-прорицателя. Кто же похитил Якоба? Возможно, подозрительный до паранойи «царев пес» Малюта? Или, наоборот, – эмиссары шведского короля Эрика? А может, бедняга и вовсе стал жертвой «внутренних разборок» адептов Королевского искусства? Вальдар и Лис засылаются в «златоглавый Третий Рим» – и немедленно запутываются в лабиринтах опричных интриг, казачьих махинаций и далекоидущих амбиций Речи Посполитой. И это – так, банальные будни. А каковы же будут экстремальные ситуации?!

Глава 7

Зачастую победа создает более проблем, нежели решает.

Мориц Саксонский

Толпа пленников, бредущая сейчас по щиколотки в пыли разбитым Московским трактом, мало напоминала то блестящее воинство, которое всего несколько дней назад подступило к стенам Далибожа. Когда лихим казакам, превозносившим свою оборванность как знак высокой добродетели, наступал час принаряжаться, лохмотья уступали место шелкам и бархату, златотканым восточным кушакам и драгоценным каменьям. Но поскольку портных и ювелиров в казачьих отрядах было до обидного мало, все, что красовалось на них, выглядело скорее выставкой боевых трофеев, чем образцом хорошего вкуса. Только недюжинная физическая сила помогала этим молодцам таскать на себе десятки перстней и браслетов, тяжеленные золотые цепи и прочие украшения, и все это — не считая кольчуг, сабель, кинжалов, пистолей. Но у пленных найти что-либо ценнее нательного креста никто не стал бы рассчитывать. Движимые христианским милосердием победители не оставили пленников нагими и, дабы не смущать встречных барышень, выделили им от щедрот то, что между собой уже считали обносками. Поэтому теперь вид колонны был столь плачевен, что даже нищие готовы были поделиться с бедолагами куском честно выпрошенного хлеба.

Мы с Лисом ехали шагом впереди медленно бредущего полона.

— Капитан, хоть в мусульмане меня окрести, я не врубаюсь, как ты общаешься со всеми этими феодальными недобитками. Это ж жлобье какое-то!

С того момента, как мы покинули крепость, мой напарник только и твердил о заведомой обреченности привилегированного класса в целом и его отдельных представителей, в лице Вишневецкого, в частности.

— Горбатишься тут, спасаешь отечество, а где обещанное спасибо в его материальном воплощении?! — Возмущению моего друга не было пределов. — И это — Байда!.. Нет, таки не по пути аристократии с мировым прогрессом!

Насколько я знал Лиса, в данный момент Московской Руси угрожала опасность, сопоставимая с внеочередным набегом татар. Он искренне страдал от несовершенства мира и жаждал исправить его любыми подручными средствами.

— Я шо его, за язык тянул? Сам же обещал, если вы вчера нарисуетесь — Далибож наш. Поматросил и бросил!

Эту историю я слушал уже в — надцатый раз и потому сейчас лишь согласно кивал головой. Когда Лис явился за выигрышем, князь отсыпал ему ковшик серебряных рублей и велел отправляться вместе с караваном, дабы беречь мою персону. Уж и не знаю, что, собственно говоря, Сергей намеревался делать с крепостью, но сам факт утраты оной был для него нестерпим.

— Послушай, — начал я, пытаясь отвлечь друга от планов мести. — Зачем тебе крепость? У нас здесь совершенно другие задачи.

— Шоб-то ты понимал! Это ж у тебя в замке для каждого привидения личная комната с теплым сортиром полагается, а там, где я вырос, даже собственную тень некуда было пристроить. Считай, только пол и потолок не совмещенные. Короче, босоногое детство, чугунные игрушки, гвоздями прибитые к потолку, коляска без дна, памперсы из стекловаты… А теперь представь себе, как вытянулась бы физиономия лица далибожского мэра в нашем мире, когда б я сунул ему под нос дарственную на все эти земли со строениями и угодьями, подписанную лично Байдой-Вишневецким!

— Я думаю, на таких условиях этот вопрос можно решить, — усмехнулся я. — А сейчас давай вернемся к нашему заданию.

— Давай вернемся, — согласился Лис. — Но помни, ты обещал.

— На повестке дня две новости, — начал я. — Во-первых, позавчера утром база засекла выход в эфир маяка «дяди Якоба», а во-вторых… — Я замялся. — Как сообщил Штаден, лорд Баренс обвиняется в похищении шапки Мономаха.

— Ни фига себе раскладец… — присвистнул Лис. — Мы не ищем легких путей! А чего-нибудь попроще он попятить не мог?

Я невольно оскорбился за своего наставника.

— Лис, не забывай, что речь идет об английском лорде.

— Да хоть три раза лорде и два раза пэре. После того кидалова, которое мне устроил Вишневецкий, я утратил веру в голубую кровь. — Он сделал паузу. — Надеюсь, ты правильно меня понял.

— Ну знаешь ли… — возмутился я. — Воздержись от обобщений. Да и к чему Джорджу Баренсу шапка Мономаха?

— Шоб голову не напекло. А если серьезно — ты ж, когда Генрихом Наваррским работал, Отпрыску на день рождения орден Святого Духа за номером два притарабанил.^[21] Тоже, я тебе скажу, не слабый подарок. Может, и Баренс решил отличиться.

— Я, между прочим, этот орден получил на поле боя.

— Ой, не смеши мои тапочки. Полюбить — так королеву, воровать — так миллион! Кстати, там у вашей королевы юбилея, часом, не намечается?

Я возмущенно фыркнул, оценив намек Лиса.

— Что за ерунда. К тому же, если бы он похитил шапку Мономаха для подарка в нашем мире, с какой стати бы ему исчезать?

— Тогда есть другая версия. Твой «дядя самых честных правил» решил по-тихому свалить из конторы. А так как «кушать хочется всегда», отмутил царский венец. Ежели его на черном рынке даже за полцены загнать, то детям и внукам на шелковые подгузники хватит. Кстати к вопросу о детях… — Сергей остановился. — Хорошо бы выяснить, не было ли у твоего породистого «дядюшки» зазнобы в Москве. Может, седина в бороду — бес в ребро? Надо пробить по институтской базе данных, возможно, он сообщал что-нибудь о вербовочных контактах в зарослях вербы.

— Может быть, — медленно проговорил я, обдумывая услышанное. — Насколько мне известно, лорд Джордж не слишком склонен к романтическим чувствам, но чем черт не шутит. Попробую спросить у Штадена. Возможно, он знает о связях моего «родственника» больше, чем тот сообщал в центр.

Стук копыт за спиной заставил нас обернуться. Вряд ли кому-то могла прийти в голову идея напасть на опричников и конвой, сопровождающий дары русскому царю. Но после таинственного появления у стен Далибожа польского войска ожидать можно было всего. Однако всадник, догонявший нас, отнюдь не принадлежал ни к разбойному люду, ни к чужому воинству. Впрочем, сказать, что я был рад его видеть, значило бы покривить душой. Гонта, а это был именно он, по приказу Вишневецкого отвечал за сохранность подарков, которые щедрой рукой слал в Москву повелитель степной украйны. И то ли мы с Лисом значились в числе подарков, то ли князь нашептал что-то на ухо своему верному соратнику, но теперь казачий ватажник следовал за нами как тень, не спуская глаз.

— Привал, — заорал он, для убедительности размахивая плетью.

— Привал так привал, — вздохнул я, останавливая коня.

Солнце висело в зените и, пользуясь господствующей высотой, посылало на наши головы тысячи прицельных лучей, без промаха бивших в темечко. Всей-то тени было — только у нас под ногами, но укрыться в ней не представлялось возможным. Привычные к местному климату казаки и одетые в рванину пленники довольно непринужденно расположились на обочине, собираясь варить, как выражался Лис, «суп из топора». Но мне, одетому в плотный кожаный дублет, приходилось обливаться потом так, что к концу поездки ни о каком лишнем весе не могло быть и речи. Как говорится, положение обязывает. Не пристало дворянину ездить полуголым, точно разбойнику с большой дороги.

Отойдя в сторону, мы с Сергеем укрылись наконец в тени толстенного дуба и, продолжая неспешную беседу, стали наблюдать за работой кашеваров.

— «Дядя», конечно, подложил нам свинью, — продолжал я, вспоминая вчерашний разговор со Штаденом. — И все же я отказываюсь понимать действия Баренса.

— А шо тут понимать? — Лис отмахнулся от назойливой мухи и закрыл козырьком ладони глаза от палящего солнца. — Склептоманил твой «родственничек», шо плохо лежало и хорошо блестело. Вот и вся любовь.

— Да нет. — Я покачал головой. — Лежала шапка Мономаха хорошо, можно сказать, очень хорошо. И стража вокруг стояла — воробей за версту от нее чихнуть боялся. Как вдруг посреди ночи откуда ни возьмись «чудище каменное от земли двух саженей, обликом грозное и нравом ярое», — я процитировал слова опричного сотника, — разметало стрельцов, точно кегли, вышибло двери, железом окованные, из сокровищницы царский венец умыкнуло и невесть куда сквозь дыру в стене, им же проделанную, с оным подалось.

— Что ж не проследили? — поинтересовался Сергей.

— Пули и стрелы на чудище действовали не больше, чем комариные укусы. Гнаться же не получилось — от ужаса дикого оторопь на всех напала. И все же это нелогично — если Баренс решил сбежать из института, он должен был предполагать, что на его поиски будет отправлена специальная группа. Да и здесь царская корона — не пригоршня червонцев. Тут, как говорится, будет задействована вся королевская конница и вся королевская рать.

— Да ну, скажешь… Баренс же не сам копилку тряхнул, а послал какого-то мелкого тролля. Кстати, непонятно, откуда он его здесь выкопал и какими бубликами приручил. Ну, предположим, оказался тролль эстетом, шо уж тут попишешь. Может, дядя Джо велел ему золота черпануть своими ладошками-ковшиками, а он сувенир на память приволок. Да и вообще, кто решил, что его послал Баренс? Может, шел себе тролль по Москве, зашел на огонек, а там премудрый Якоб Гернель, как водится, золотишко из ртути варит. Схарчил монстер твоего «родственничка», надышался парами, возбудился на золото и попер, шо троллей-бас, в смысле, басовитый тролль, по маршруту.

— Как ты можешь? — Я покачал головой. — Речь идет о нашем сотруднике, наставнике и друге. Но можешь не сомневаться, я задал Штадену вопрос о том, почему нападение «каменного гостя» на царскую сокровищницу связывают с исчезновением Якоба Гернеля.

— И что он?

— Оба стражника, приставленные к лаборатории, были опоены сонным зельем и проспали бы даже конец света, случись он той ночью. А вот среди бумаг, оставленных премудрым астрологом, оказалось нечто вроде чертежей этого самого чудища.

— Стало быть, тролль отпадает?

— Стало быть, так.

— Ну, тогда… «Это же элементарно», как говорил твой великий соотечественник Шэ. Холмс. Нам остается только опросить местное население, буквально — народ, чтобы узнать, не видел ли кто алхимика в шапке Мономаха с двухсаженным каменным жлобом под руку. Мне жуть как интересно узнать, куда он планирует сбыть этот чепчик.

— Лис! — возмутился я, возможно, из врожденного почтения к коронам. — Между прочим, этот «чепчик», как ты выразился, — ваше национальное достояние.

— Да знаю я, — скривился напарник и продолжил тоном экскурсовода: — По легенде, этот головной убор подарен Владимиру Мономаху его дедушкой — византийским императором Константином IX. Так сказать, от деда Кости дорогому Вовочке в светлый день на именины. Правда, наши историки утверждают, шо соболя на шапке наши, исконно-посконные, а золотой колпак с каменьями вообще сварганили в одноименной Орде. Такой вот символ государственности.

— Ты ничего не путаешь? — невольно перебил я друга. — Как это можно — не отличить работу византийских мастеров XII века от работы ордынских умельцев, работавших минимум двумя веками позже.

— Капитан, не грузи. Я за шо купил — за то продал. Ты помнишь, кем я до института работал? Так вот различные правительственные делегации по кремлевским музеям и выставочным залам я могу водить не хуже гида. Мне одних только заезжих президентов семь штук охранять довелось, а уж канцлеров с премьерами и туземными вождями — и вовсе несчетно.

Излияния моего друга могли продолжаться еще долго. Годы, проведенные в знаменитой «девятке», занимавшейся охраной первых лиц государства и почетных гостей оного, оставили старшему лейтенанту Лисиченко множество весьма колоритных воспоминаний. Но сейчас его воспоминания были бесцеремонно прерваны жизнерадостным «Мяу!». Если бы уссурийские тигры умели мяукать, их мартовский вопль вполне мог походить на то, что в данный момент раздалось у нас над головами. Лошади, пасшиеся неподалеку, испуганно присели, а расположившиеся на отдых казаки вскочили на ноги, хватаясь за оружие. Но более в наступившей тишине не раздалось ни звука. И только мы с Лисом увидели среди ветвей раскидистого дуба черную кошачью морду величиной с ушастый футбольный мяч. Кот смерил каждого из нас пристальным взглядом, заговорщически подмигнул и, указав лапой в направлении леса, исчез среди листвы.

— Вот тебе, бабушка, и лукоморье. — Лис удивленно посмотрел на меня. — Капитан, похоже, нас с тобой приглашают в гости.

Самоходная изба восседала на массивном стволе вывороченного некогда бурей дерева. Одна ее нога была страдальчески выдвинута вперед и стянута в лодыжке березовым лубком, перемотанным свежим лыком. Вокруг импровизированного кресла суетился местный леший, сглаживая малейшие сучки и старательно подкладывая ароматное сено под раненую ногу. Избушка недовольно поскрипывала, жалобно пыхтела и отдувалась темными облачками дыма каждый раз, когда Баба-Яга, шепчущая заклинания, взмахивала руками. Мне пришлось кашлянуть, обращая на нас внимание пожилой леди, но это оказалось лишним.

— Бабуля! — грянул Лис, раскидывая руки для объятий. — Пади ко мне на грудь! Забудь про трудовые мозоли своей жилплощади! Войдем в избу, не дожидаясь пожара, хлебнем кваску и мигом все уврачуем.

Баба-Яга расплылась в улыбке, в сравнении с которой изображение на табличке «Не влезай, убьет!» выглядело нежной пастушкой.

— Ястреб мой остроклювый! — нежно проворковала Баба-Яга, всплескивая руками. — А мне сказывали, будто изранили тебя. А ты вон орел орлом!

— Лис лисом, — гордо поправил мой напарник. — А зажило все шо на собаке — прикинь, какой парадокс!

— Ну, заходи, заходи в дом, касатик.

Я невольно почувствовал себя лишним, но тысячелетняя старуха, наконец удостоив меня вниманием, осведомилась не слишком любезно:

— А ты чего идолом застыл? Тоже сюда ходи.

Между тем Сергей уже подошел к крыльцу и, поглаживая широкой ладонью перила, сочувственно проговорил:

— Упала, милая?! Зашиблась?

Избушка вполне явственно подалась навстречу моему другу, встряхиваясь, точно приводя себя в порядок. Казалось, будь у нее ухо, она бы без промедления подставила его для ритуального почесывания.

Спустя несколько минут мы уже сидели за празднично накрытым столом, и Баба-Яга, все еще не наглядевшись на милого дружка, обратилась ко мне с явным недовольством:

— Ступа на тебя жаловалась, вахлак ты нерусский! Баяла, сквозь стены на ней проходил. Ты пошто невинную обидел? Пошто несуразицу злую сотворил?

— Это была крыша, — попытался оправдаться я. — Соломенная крыша.

Но хозяйка, кажется, не слишком была настроена выслушивать мои объяснения.

— Один разор от тебя. Изба вон посейчас хромает — насилу вас догнали.

— Да ну, кума! Не журысь — все будет пучком.

— Как?

— Как редиска на Сорочинской ярмарке — дешево и в сметане.

— Побойся Рога! Какие Сорочинцы! Их еще, почитай, лет через сто построят. А уж ярмарка…

— К делу, которым я в данный момент занят, это отношения не имеет, — с пафосом перебил ее Лис и, переходя на свой обычный тон, добавил: — Есть у меня немного чудодейственной мази по рецепту мадам д’Артаньян. Мазнем халабуду по конечности, и у нее вмиг наступит изначальность. Станет лучше новой.

— Ох, не доверяю я зельям заморским. Да и дух их на дух не переношу. И так на Руси уже места не сыщешь, где б чужаком не веяло. Вон этот вот, — она недобро покосилась на меня, — всю округу уксусом провонял.

Я невольно оскорбился. Да, при изготовлении дублетов, своеобразных кожаных доспехов-стеганок, использовалась вымоченная в уксусе овечья шерсть, призванная смягчить получаемые удары. Не будь уксуса, подкладка мгновенно превратилась бы в обиталище блох и прочих тому подобных насекомых. В институте вместо шерсти использовался кевлар, но обработка уксусом была оставлена, чтобы не привлекать внимания аборигенов отсутствием привычного запаха. Но, во-первых, ту же технологию использовали и на Руси, а во-вторых, я носил этот дублет уже четыре года, и почувствовать запах уксуса можно было, только сунув чей-то длинный нос под самую подкладку. Однако, вспомнив, как во время рейда в ставку Пугачева Бабуся-Ягуся учуяла слабую примесь шотландской крови в моих жилах, я сдержал возмущение и лишь осведомился сухо:

— Вы гнались за нами на хромой избушке, чтобы сообщить, как неприятен мой запах?

— Да ты не горячись, яхонтовый, — примирительно вздохнула она. — Вестимо, не в том печаль. Вы-то люди необычные, нездешние, и коли уж в наших местах объявились, то, видать, от дальнего пламени дымком потянуло. Вот я и подумала, раз уж я с вами вроде как в друзьях хожу, то, может, сгодится вам на что словцо далекое, из новгородской земли сорокой на хвосте принесенное.

Мы с Лисом переглянулись. Место последнего выхода в эфир лорда Баренса было как раз на границе новгородской земли и Ливонии. Но вряд ли наша милая хозяйка знала о цели институтской операции. Произведенный эффект явно порадовал сказительницу, и она продолжила:

— Ежели не запамятовали, в прошлую нашу встречу поведала я о железном соколе — храбром князе Рюрике.

— Было дело, — кивнул я.

— Так ныне, сказывают, объявился сей Рюрик в Новограде. Пришел по Волхову-реке на кораблях с воинством. Да под свою руку весь край и взял. Горожане на Софии в колокол ударили да на вече князем его признали. Молва идет, что лицом он пригож, ростом высок да статен. А по храбрости и силе — ни дать ни взять конунг варяжский. Поклялся сей Рюрик вольности новгородские и псковские свято почитать и прочим городам Руси от злого царя-кровопийцы волю дать. Нынче в тех местах он быстро шагает, и многие бояре и дети боярские, стрельцы и дворяне к нему на поклон идут. Всякого люда с ним несчетно — из чужих краев, из тутошних. Величает его народ с почтением, как есть — Железным Соколом.

— Очередной Пугачев. — Лис с тоской поглядел на меня. — Ох и везет нам с тобой на самозванцев.

Я принял вид знатока и собрался пояснить напарнику, что мы имеем дело со случаем довольно уникальным. Во-первых, почитание династии Рюрика было столь велико, что доселе на Руси не было ни одного самозванца. Во-вторых, его пришествие было тщательно подготовлено, чтоб не сказать — срежиссировано. Здесь имелся полный набор дешевых трюков, безотказно действующих на воображение толпы, неизбалованной средствами массовой информации. Тут и таинственная находка древнего идола, и чудо с его нетленностью, и прелестная легенда, отсылающая слушателей к истокам и корням. К тому же я, как ни силился, не мог вспомнить ни одного подобного случая в сопредельных мирах, вплоть до Смутного времени, до пресечения прямой царской династии Рюриковичей. Я уже открыл было рот, чтобы рассказать об этом напарнику, но тут же закрыл его, пораженный неожиданной мыслью.

— Простите. — Мои слова были обращены к Бабе-Яге. — В прошлый раз, перед тем как доверить мне ступу, вы говорили, что в тех краях вы встречали запах, похожий на мой.

— Так оно и было, — согласилась хозяйка.

— Это, вероятно, был кто-то из заморских наемников?

— Э нет, голуба! Ты мне, старой, колокола-то не лей.^[22] Нечто я свейский али ливонский дух от вашего, приблудного, не отличу?

— Стало быть, вон оно как.

Мы с Лисом многозначительно переглянулись.

— Сыскался след Тарасов!

— Уж Тарас там или не Тарас — о том не ведаю, а только верно говорю: вашего он роду-племени. А народу, — она пристально глянула на меня, — как есть твоего.

— Ну шо. — Лис положил руку мне на плечо. — История болезни ясна — мания величия с элементами мании преследования. Щас дергаем или как?

Глагол «дергать», как, впрочем, и многие другие глаголы, в устах моего друга редко обозначал действие, прописанное в толковых словарях. Скорее всего сейчас он предлагал оставить медленно бредущий конвой и устремиться прямо к Новгороду, конечно, насколько это позволяли русские дороги.

— Нет, — покачал головой я. — Если мы уедем сейчас, то наверняка за нами будет отряжена погоня. Это ни к чему. Москва — город большой. Там нас никто не знает — легче будет затеряться и, как ты выражаешься, слинять.

— Ой, так вы в белокаменную едете? — всплеснула руками Баба-Яга. — Вот удача-то. А у меня там братец сродный проживает. Дедом Бабаем кличут, может, слыхали?

— А то, — взбодрился Лис.

— Так я уж гостинчик ему снаряжу — лукошко мухоморов сушеных. Передайте, коли не в тягость.

— Чего ж не передать мухоморов любимому с детства герою! Ты, если что, и поганок добавь побледнее, я тоже передам.

Он хотел еще что-то сказать, но речь его была заглушена крупно-кошачьим рыком и последовавшим за ним воплем ужаса.

— А вот это, кажется, наш котик Баскервилей, — вскакивая с места, выдохнул Лис.

Примечания

21

Более подробно об этом случае читайте в книге В. Свержина «Чего стоит Париж».

22

«Колокола-то не лей» — по традиции, во время отливки колокола «для пущего звона» полагалось рассказывать небылицы, обманывать друг друга.