Аксолотль и статуэтка превращений. Часть первая

Владимир Саморядов

В конце девяностых годов в одной кубанской станице случилось странное. Ожили вдруг герои старинных легенд и сказок, да и сами люди в этих героев превратились. Ведьмы стали на шабаши собираться, колдуны расплодились, вампиры и вурдалаки. Наша история о том, как это произошло, что этому предшествовало и как все закончилось….

© Владимир Саморядов, 2016

ISBN 978-5-4483-3028-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Все события, происходящие в нашем бурном мире, имеют свою предысторию. Ничего просто так, от нечего делать, не происходит. Когда, например, вам на голову падает кирпич, с большой высоты и с большими последствиями, он падает не по собственной инициативе, не из жгучей нелюбви к вашей скромной персоне, но по стечению обстоятельств. Этому трагическому эпизоду предшествовала целая череда явлений, от вас совсем не зависящих. Здесь и хроническая безалаберность рабочих, пропивших цементный раствор и использовавших для скрепления кирпичей коровий навоз; и проплаченная слепота приемной комиссии, этот навоз не заметившей. А вы, что вы делали в столь неудачный час под стенами будущего казино, когда шли в булочную за хлебом? Могли бы хлеб подешевле в другом конце города поискать, в новом супермаркете, а не лезть куда-то к чёрту на кулички. Да, в конце концов, как не объясняй текущую ситуацию обстоятельствами, результат один — больничная койка.

Мы не собираемся вдаваться в проблему кирпича на вашей голове, затрагивать проблемы современной медицины и закон всемирного тяготения. Потому что кирпич касается только вас и никого больше, а события, о которых нам предстоит поведать, затронули очень многих. Но, так или иначе, и эти события имели свою предысторию, и мы ее вкратце коснемся.

Лет этак две тысячи с лишком назад плыла по Черному морю галера. Плыла себе, на радость хозяев и пассажиров, на зависть конкурентам и на горе гребцам. Плыла, плыла и затонула. Такие вот дела.

Тогда это событие немногих опечалило. Ну, утонуло несколько десятков гребцов, нецивилизованных скифов-сколотов, ну ушел на дно груз, принадлежавший одному мерзопакостному купцу, ну потонул сам купец, римский еврей.

Боспорские чиновники рабов за людей не считали, а антисемитов и в те времена хватало. Такая вот предыстория. А теперь начнется история.

Глава первая

в которой мы знакомимся со станицей Ряжской и ее обитателями….

Станица Ряжская стоит на высоком правом берегу Кубани, протянувшись с востока на запад километров на десять. Утопая в густой зелени садов, она вмещает в себя тысяч двадцать пять жителей разных полов, возрастов и национальностей и энное количество домашней живности: гусей, коров, собак, кур, морских свинок и аквариумных рыбок; две больницы; два кинотеатра; три дома культуры и один вытрезвитель.

Когда-то, двести лет назад станицу основал сам Суворов, заботясь о сохранности российских рубежей. В те времена здесь проходила граница. Шли годы, граница стараниями предков отступала все дальше, потом еще большими стараниями потомков приближалась. Однако станица продолжала жить своей жизнью. Иногда в неспешный бег времени врывались катаклизмы и исторические коловращения. Но в большинстве случаев о событиях в стране и мире люди узнавали из газет, радио и телевидения. И только попеременное опустошение и насыщение магазинных полок, и появление новых дворцов во все времена вороватых начальников подтверждали эти изменения. Великие потрясения последних лет проходили где-то там, в другом и огромном мире. А здесь люди пытались выжить или нажиться (в зависимости от должности). Без демонстраций, революций.

Где-то на середине в станицу вгрызался огромный овраг, названный еще в ветхозаветные времена Солохиным яром. Если смотреть сверху, яр напоминал огромную шестиконечную звезду, двумя лучами выходящую прямо к берегам Кубани и четырьмя остальными пронзающую улицы станицы. Странное это было место и страшное. Поговаривали, что обитали в Солохином яру всевозможные чудовища: упыри и вампиры, инопланетяне и прочие нечистивцы. Иногда в темных недрах полыхали загадочные цветные всполохи, пугая поздних прохожих, идущих по улицам, примыкающим к оврагу. Одно лето вся станица обсуждала появление в овраге страшного динозавра, сожравшего от большого голода двух малосъедобных наркоманов. В другой раз целая свора кровожадных вампиров терроризировала жителей близлежащих улиц, не давая им спокойно спать и гулять.

Однако наиболее просвещенные люди в эти россказни не верили, списывая все эти сплетни на досужие россказни станичных кумушек, насмотревшихся сенсационных телепередач. К таким просвещенным людям относил себя и юный Илья Карин.

Илье в те годы уже исполнилось четырнадцать лет. Это был невысокий, коренастый, черноволосый, прыщавый парнишка. Не вундеркинд, хотя многие сверстники, что поплоше и понаглее, считали его задавакой, но не задирали, опасаясь натренированных в секции карате кулаков. А еще Илья интересовался техникой, не смотря на то, что последний технический кружок в районном Доме пионеров закрыли за неактуальностью лет пять назад. У себя дома из разного металлолома Илья мастерил всевозможные машины: самодельные автомобили, мотосани, мотоплуги, приводя в восторг разбиравшихся в этом деле взрослых и заставляя ровесников маяться жгучей завистью.

У Ильи было двое верных друзей-одноклассников, которые, как и он, были людьми интересующимися и увлеченными.

Женя Горский разводил в своем доме и дворе разнообразную ползающую, летающую и кусающую живность, изучая ее поведение на досуге и иногда (признаемся честно) препарируя. Он был знатоком местной флоры и фауны: покажи пойманного в траве самого размерзкого таракана — назовет вид, род, семейство и ближайших родственников. Да еще чуть не расцелует от радости: как ты, моя прелесть, прекрасен!

Третьим участником великолепной команды был красавчик, отличник и вундеркинд Вильям Андреев, причина многих сердечных воздыханий женской половины школы. У Вильяма был свой круг интересов: книги, компьютеры, живопись, что, однако, не мешало ему водить дружбу с технарем Ильей и звероводом Женькой.

В настоящее время Илья, совсем недавно пришедший из школы и не успевший как следует пообедать, доделывал небольшой автомобильчик — его последнее увлечение. Лицо молодого человека в двух местах уже было выпачкано смазкой, а левое ухо он оцарапал, когда залезал под машину. Этот автомобиль был собран из остатков старого карта, выброшенного на свалку после закрытия секции картинга, перепрофилированной в зал игровых автоматов. Рама, колеса и наполовину разбитый двигатель, их незавершенный сиротливый вид пробудили в Илье сильный творческий зуд. В один из темных вечеров он притащил этот металлолом домой и теперь с огромным энтузиазмом осваивал, превращая в надежное, хотя и аляповатое, транспортное средство.

Заскрипела подпружиненная калитка. Дремавшая в кустах неопрятная собачонка, носящая глубокомысленное и философское имя Спиноза, лениво подняла голову, пару раз вильнула хвостиком и опять закрыла глаза — свои, лаять нет причины. Во двор вошел Вильям.

— У тебя щека в солидоле, — сказал он вместо приветствия.

Илья потер щеку ладонью, но только размазал смазку сильнее.

— А, — махнул он беспечно рукой, — потом умоюсь. Ты лучше помоги двигатель на раму поставить.

— Я чистый, — напомнил Вильям.

— А мы аккуратно.

Ребята осторожно подняли лежавший отдельно двигатель и поставили его на раму. Илья взял ключи, стал привинчивать двигатель большими болтами. Вильям внимательно наблюдал за этой работой, над чем-то размышляя.

— Я знаешь что придумал? Давай на твою машину компьютер поставим.

— Обойдемся. Знаешь, Вильям, у себя дома ты компьютер можешь даже на унитаз поставить, но моя машина не заслуживает такого издевательства.

— Ну, как знаешь, — пожал плечами Вильям, но в его больших серых глазах промелькнуло разочарование.

Пару раз тявкнул Спиноза. Во двор вошел Женя Горский, держа в руках небольшой круглый аквариум с водой, в которой лениво шевелилось какое-то бледное животное.

— Это кто? — Заинтересовался Вильям.

— Аксолотль, — ответил Женя.

— Кто-кто?

— Аксолотль, личинка тигровой амбистомы.

— Если это личинка, то кто такая сама тигровая амбистома? Бабочка? — Вильям с некоторой брезгливостью разглядывал розовато-белое создание, лениво плавающее в воде. Кроме четырех лап и хвоста животное имело длинные перистые жабры, торчащие по краям головы, и если бы не необычный цвет и эти жабры, его можно было бы принять за огромного, перекормленного тритона.

— Тигровая амбистома — это мексиканская саламандра. — Пояснил Женя со значением и потряс банку. Вода в банке колыхнулось, и личинка тигровой амбистомы недовольно взмахнула хвостиком.

— Так-так, понятно. Очередное пополнение зверинца?

— Нет. Это Оксанке Сильверстовой подарок на день рождения.

— Ты бы ей крысу подарил, — сдавленным голосом предложил Илья. Он лежал на своем автомобиле в сложной, изогнутой позе, пытаясь закрутить гайку в узком пространстве между двигателем и сиденьем.

— Да, крысу, — подхватил предложение Вильям. — Простую серую крысу. Поставил бы крысоловку в сарае — могу свой сарай предложить — положил бы туда сыру. Наловил бы кучу крыс, а самую большую и зубастую отнес бы Оксанке в подарок. И не тратился бы на этого.… Как его…?

— Аксолотля. — Подсказал Женя. — Крысу, конечно, можно. Восторг бы этот подарок вызвал большой.

— Шумный, — вставил Илья.

— Вот именно. Шуму было бы много, все бы гости разбежались. Но крыса — это как-то несолидно. Крысу Оксанка сама может поймать.

— А саламандра, по-твоему, солидно? — Спросил Илья. — Или ты думаешь, если ты падаешь от восторга при виде какой-то ползающей гадости, и все остальные падать должны?

— Ну почему же? Оксанка аквариумных рыбок держит, — возразил Женя.

— Но не лягушек, — сказал Вильям.

— Это не лягушка.

— Все одно — земноводное.

— Подари ей своего полоза, — предложил Илья, справившийся наконец с непослушной гайкой.

— Полоз покамест мне и самому нужен….

— Ладно, — заключил Вильям, — пусть дарит свою лягушку. Дареному аксолотлю в зубы не смотрят. А у него, кстати, есть зубы?

— Не заглядывал, — ответил Женя.

— А надо бы, — веско заметил Вильям. — Вдруг станется, что это никакой не аксолотль, а молодой крокодил. Укусит, чего доброго, Оксанку.

— Все одно, лучше, чем крыса, — проворчал Женя.

Он отнес банку в деревянную беседку, с двух сторон обросшую сиренью, и поставил на стол. Животное в банке беспокойно зашевелилось, забило хвостиком.

— Да, — вспомнил Женя. — Вы афишу не видели? К нам краевой музей с выставкой приезжает. Новые археологические экспонаты из могильников и прочее.

Женя взгромоздился на деревянное резное ограждение беседки и уселся на нем, держась за столб, подпирающий навес.

— Нужно сходить, — сказал он, — просветиться.

— И так поведут, — угрюмо ответил Илья. — Всех школьников погонят.

— Может и не погонят. Билет пять рублей стоит. В наше кризисное время школа денег может не найти.

— Ладно, сходим, — согласился Вильям. — Когда выставка открывается?

— Завтра.

— А у вас пять рублей найдется? — Спросил Илья. — У меня таких капиталов нет.

Женя и Вильям переглянулись.

— Ну что, ссудим нашему безденежному? — Спросил Вильям.

— Ссудим, — согласился Женя, — а то останется непросвещенным в наш просвещенный век.

Над улицей прокатился пронзительный детский вопль. Еще какие-то двадцать лет назад просвещенный гражданин посчитал бы, что это очередной пионер-герой попал в очередные застенки гестапо и теперь подвергается там расчленению:

— Выдай, маленький мерзавец, где скрываются партизаны!

— Не скажу, дяденька фашист. Пионеры своих не выдают!

Однако ни Илья, ни Вильям, ни Женя никак не прореагировали на этот вопль, да и все прочие, живущие на этой улице, не спешили вызывать «скорую помощь» и милицию, чтобы спасти несчастного ребенка. Все давно уже привыкли и не пугались. Такие вопли неслись над улицей ежедневно: от рассвета до заката, вне зависимости от погодных условий, времени года, политической ситуации в стране.

Вопил Леша Бякин, юное создание восьми лет от роду, и вопил не по причине получения тяжелого увечья. К слову сказать, от полученной им травмы не пострадал бы и хлипкий таракан, но Леша Бякин любое покушение на душу, тело и нервную систему воспринимал как вселенскую катастрофу и выл, выл, выл…, тревожа дворовых собак.

Там, где овраг выходит прямо на улицу, рассекая ее на две половины, стоит дом Бякиных. Вернее, это пара детей, Саша и Леша, носили такую фамилию. Мама их звалась Альбиной Мазлумян, а фамилии стариков, бабушки Муни и деда Степана, соседи не знали и по привычке называли их тоже Бякиными. Видимо, фамилия стариков звучала очень неприлично, раз они ее скрывали.

Фамилию главы семейства соседи запомнить не успевали: уж очень часто Альбина Степановна меняла избранников жизни — в год по несколько раз. Путались с именем очередного папаши и сыновья, и чтобы в очередной раз не ошибиться, называли их просто: Дядь. Если успевали запомнить, присовокупляли к слову имя — дядь такой-то.

Альбину застать дома было крайне сложно — она была очень занятой женщиной и все время решала свои семейные проблемы. Вечер и ночь она обычно проводила с друзьями, а днем отсыпалась. На работу или службу не ходила — какая работа, когда столько семейных проблем? Но иногда у нее просыпались творческий зуд и желание трудиться, и тогда Альбина отправлялась странствовать по бескрайнему евразийскому пространству, именуемому когда-то Страной Советов. Обычно для таких целей Альбина становилась проводником железнодорожного вагона или кассиром передвижного цирка.

Дед с бабкой воспитывали внуков кнутом и сухарями — на пряники скупились. Чаще всего Саша и Леша были предоставлены сами себе и развлекались как придется. Обычно Саша проводил над младшим братом эксперименты по выживанию: надевал ему на голову пустое ведро, связывал ему руки веревкой, вешал за ногу на дерево. Леша в таких случаях страдал минимально, но выл пронзительно и громко, стараясь, чтобы услышала бабушка. Знал он, каким способом можно разжалобить бабушку и дедушку и подвигнуть их на наказание старшего брата. Обычно бабушка, услышавшая горестные вопли младшего внука, прибегала на шум, держа в руках деревянный прутик, и начинала читать нотации, обещая пороть. Иногда порола, если ей удавалось Сашу догнать.

Но Лешу могла услышать и мама. И тогда прутик, и не только прутик, но и веник, ремень, швабра, вантуз, кухонная тряпка, домашние тапочки, собачий поводок гуляли по спинам и прочим местам уже обоих братьев. Альбина становилась крайне раздражительной, если кто-то пробуждал ее от сладкого дневного сна.

Сегодня Саша вдруг озадачился крайне насущной проблемой: как можно убежать из американской тюрьмы с пушечным ядром, прикованным к ноге. Он привязал к ноге младшего брата трехкилограммовую гантель и теперь понуждал его к бегству, бросая камни. Леша орал благим матом. На Сашино счастье бабушка ушла на почту получать пенсию, вместе с ней пошел дед, а мама Альбина крепко спала в своей комнате, наглотавшись предварительно снотворного.

На помощь Леше пришла соседка, Сашина одноклассница Леночка Шайкина. Она жила вместе с толстой мамой и худой бабушкой в доме напротив. Леночка решительно открыла железную калитку и вошла во двор.

— Сашка, — сказала она, — ты зачем Лешку обидел?

— Я его не трогал, — возразил Саша.

— А чего у него гантель на ноге?

— Он спортом занимается. Хочет культуристом стать.

— Да, — увидев поддержку, Леша расквасился еще больше, — он мне гантелью чуть ногу не оторвал. И камнями бил, вот сюда и сюда.

— Ногу тебе я бы не оторвал — ты прочный, а раны твои не от камней, а от нашего петуха.

— Сашка, это же твой брат, — назидательно сказала Леночка. — Ты его любить должен.

У Леночки иногда просыпалось желание нести в народ разумное, доброе, вечное: стать проповедницей вроде матери Терезы или, на худой конец, женой американского президента. Но обычно Леночка мечтала сделаться суперзвездой: актрисой или певицей — не важно, главное, чтобы все вокруг восхищались. К подобной «звездной» жизни Леночка себя заранее готовила. Не смотря на свои двенадцать лет, она уже вовсю пользовалась косметикой, нанося решительные и жирные мазки грима на щеки, веки, губы. В таком макияже ее почему-то сильно пугались дворовые собаки и маленькие дети. Кроме этого Леночка носила яркие цветные наряды, стараясь потрясти соседей и одноклассниц своей оригинальностью и неотразимостью. Все последние веяния моды, почерпнутые из молодежных журналов, сразу же заставляли Леночку волноваться, после чего начинали волноваться мама Анна Павлиновна и бабушка Прасковья Опанасовна: уж слишком дорогими оказывались увлечения девочки и ее устремления к «звездной» жизни.

Сейчас Леночка была одета в широкую сорочку из синтетического шелка, застегиваемую одной пуговицей. На тонкие, чуть кривоватые ноги она натянула узкие, громко шуршащие дерматиновые штаны. Ниже шли туфли на высоких каблуках. Отсутствующую талию Лена пыталась подчеркнуть широким красным ремнем. На шею она повесила тяжелый мельхиоровый крест. Тяжелые серьги оттягивали уши. Когда Лена шевелила головой, серьги отчетливо звенели.

— Тебе можно рассуждать, — сказал Саша, — у тебя ни братьев, ни сестер нет. Был бы у тебя вот такой Лехоша — наплакалась бы. (Своего младшего брата Саша называл разными прозвищами, но «Лехоша» было основным.)

— Он же маленький! — Воскликнула Леночка. («Маленьким» называла внука бабушка Муня, по ее мнению звание «маленький» равнялось депутатской неприкосновенности.)

— Я маленький, — подтвердил диагноз Леша и округлил для выразительности свои глаза.

— Ну и что? — Удивился Саша. — Маленький. Я в его годы….

— В штанишки писался, — подсказал Леша.

— Заткнись, Гнида! (это не оскорбление, это еще одно прозвание Леши Бякина.) Ты НЕ ТОЛЬКО писаешься!

— Ну-у, — обиженно промычал Леша. Саша выдал его семейную тайну, которая уже давно не была ни для кого секретом.

— Вот и «ну». Молчи лучше и не вякай.

— Дурак! — Взвизгнул Леша. Молчать он не желал.

— Ладно вам, — урезонила их Леночка. — Поиграли бы во что-нибудь.

— Давай камнями по кошкам кидаться, — оживился Саша. Эта азартная игра более всего соответствовала его душевным наклонностям.

— Кидались уже, — напомнил Леша. — Кто Кариным окно разбил?

— Так это же ты был, — напомнил Саша.

— Нет, это твой камень был.

Саша аж задохнулся от такой наглой, ничем не прикрытой лжи.

— Чего ты брешешь?! Это твой камень был!

— Не мой, а твой. Тебя дедушка бил, а не меня, а я — маленький!

— Кидать камнями в кошек жестоко, — насупилась Леночка.

— Тогда по собакам, — предложил Леша.

— Или по Лехоше, — Саша достал из цветника комок сухой земли и бросил им в младшего брата. Леша выгнулся, закатил глаза, широко распахнул рот и взвыл, словно в него метнули кинжал.

— Вот видишь, — обратился Саша к Лене. — Я в него даже не попал.

— Попал, — проскулил Лехоша. Он размышлял: изображать ли предсмертную агонию сейчас или повременить до возвращения бабушки? — Вот та-аким булыжником.

— Песком.

— Булыжником! Вот этим кирпичом. — Леша поднял с земли кусок кирпича, валявшийся во дворе с незапамятных времен.

Саша выразительно посмотрел на Леночку: врет, мол, и глазом не моргнет.

— С вами только играть, — проворчала Леночка. — Давайте лучше сегодня вечером духов вызывать будем.

— Каких духов? — Заинтересовался Саша.

— Духов умерших. Берешь тарелку, рисуешь на ней стрелку. Чертишь на бумаге круг и буквы рисуешь. Потом на тарелку кладешь руки, тарелка начинает вращаться, и стрелка на буквы указывает. Слова получаются. Ты вслух задаешь духам вопросы, они тебе отвечают. Могут даже твое будущее предсказать.

— Да-а?! — Обрадовался Саша.

— Да.

— И каких духов можно вызывать.

— Хоть каких. Хошь — Петра Первого, хошь — твоего умершего прадеда.

— А если я не знаю прадедов своих?

— Тогда не вызовешь. Духов по именам вызывать надо.

Саша помрачнел. Имен своих предков он не знал, их преступное прошлое старательно скрывали бабушка и дедушка, а имена великих людей…. Саша даже не знал, что такие люди бывают. Саша знал соседей, знал некоторых своих родственников, с кем не успела рассориться охочая до склок Альбина, знал всех станичных начальников, бандитов и прочих прохиндеев, но только потому, что о них за столом рассказывала бабушка. Знал Саша и многих российских «звезд»: об их ссорах и тусовках рассказывали все каналы телевидения. Однако все они были еще живы, а для вызывания требовались мертвые. Так что Саша решил ограничиться Леночкиными дальними родственниками, полагаясь на ее знания семейной генеалогии.

— Когда темнеть начнет, приходи, — сказала Леночка. — С нами Любка и Анфиска будут.

— Да-а-а? — Разочаровался Саша.

— Ты что-то против них имеешь? — С подозрением спросила Леночка.

— Да нет, ничего, — поспешно ответил Саша.

— Я тоже духов вызывать хочу, — объявил Леша.

— Обойдешься, — сказал Саша.

— Пусть приходит, — миролюбиво согласилась Леночка, а Саша недовольно засопел. Не любил он своего брата.

Леночка ушла, а Саша стал вешать на уши младшего брата бельевые прищепки, утверждая, что с такими клипсами он выглядит неотразимо. Леша своей неотразимости не оценил и поднял вой, больше похожий на визг придавленного поросеночка. К этому времени бабушка Муня вернулась домой и теперь стояла перед двором, обсуждала с соседками станичные сплетни. Быстро распахнув калитку, бабушка ворвалась во двор и с удивительным для своего возраста проворством схватила Сашу за белобрысый чубчик.

— Сашка, ты пошто Алешку маленького обидел? — Вопрошала бабушка Муня, теребя Сашины волосы. — Ты же большой, а он — маленький. Пороть буду, Сашка, пороть. Даже если ты вырвешься, если убежишь, я догоню и буду пороть. Куда бы ты не убежал, куда бы не спрятался, я тебя догоню и пороть буду!

Саша терпеливо молчал, а Леша цвел майским растением и, кажется, начинал благоухать.

Надобно отметить, что все бабушкины назидательные рекомендации отличались некоторой однообразностью и зацикленностью: Леша маленький, а потому неприкосновенен, и Саша ни по какой причине не смеет его обижать. Если же он не выполнит запрет, его будут пороть, даже в случае эмиграции на остров Занзибар.

Покончив с воспитанием, бабушка отпустила Сашин чубчик, чтобы вернуться к соседкам. Воспользовавшись этим, Саша отвесил Лешке хороший подзатыльник, от чего тот повалился на землю, и сопровождаемый визгом придавленного поросеночка скрылся за домом.

Во дворе Бякиных, густо засаженном грецкими орехами, вишнями и виноградом, находилось два жилых строения. Одно из них — дом, кирпичный, квадратный в сечении, трехкомнатный, крытый железом и покрашенный известью в белый цвет. В доме самолично проживала Сашина мама, когда с мужем, когда без оного. Во втором строении, используемом изначально в качестве летней кухни, жили все остальные: Саша с Лешей и бабушка с дедушкой. Жилища так и различали: «дом» — для мамы с «папой», «кухня» — всем остальным.

К задней стене дома была приставлена лестница, ведущая на чердак. Чердак — крайне удобное и потаенное место, где можно было переждать любые природные и жизненные катаклизмы, а также гнев родственников. Лестница уже давно требовала починки, так что достать Сашу с чердака могла только решительная мама, да и то в моменты сильного гнева. Поэтому в случае опасности Саша первым делом прятался на чердаке, где у него было заготовлено лежбище.

В мире есть много людей, страдающих разнообразными хобби и тратящих на увлечения все свое время и деньги. Илья Карин, например, собирал машины, Женя Горский разводил разнообразную живность, Леночка коллекционировала модные шмотки, тратя на них мамины и бабушкины деньги. Саша тоже относился к породе увлеченных людей, но Сашино хобби было еще более рискованным и азартным. Саша любил воровать. Все, что угодно, лишь бы вид украденных вещей радовал глаз.

Под старым шкафом, лежащим на боку в дальнем конце чердака, Саша оборудовал тайник, где хранил свои богатства. В минуты сильных нервных потрясений, когда душа и тело требовали релаксации, и разозленные родственники ходили по двору, дабы побить; Саша забирался на чердак, отодвигал шкаф, доставал из-под него свои раритеты и начинал любоваться, как любуется своей коллекцией опытный коллекционер.

Вот и сейчас Саша достал из-под шкафа большую картонную коробку, откуда по очереди стал вынимать разные предметы, рассматривать их на свету, ласково поглаживать, даже облизывать.

Вот коллекция автомобильных моделей. Ее Саша украл у двоюродного брата после посещения в день рождения. В подарок Саша принес помятый, черствый, ядовито-пестрый тортик, а обратно унес коллекцию. Следующей Саша достал золотую цепочку с брелоком в виде знака зодиака. Украшение Саша стащил у одноклассницы, а потом еще и сочувствовал ей, вытирал слезы, вместе со всеми искал вора. Несколько наборов гелевых ручек, фломастеров и цветных карандашей Саша позаимствовал у одноклассников, а коллекцию минералов стибрил из кабинета географии. Поломанный микроскоп Саша вынес из морга, стоящего на самом краю оврага, когда вместе с Лешей ходил любоваться трупами. Последней на дне коробки лежала огромная книга, украденная из районной библиотеки. Книг Саша не читал в принципе, но этот массивный медицинский справочник по проктологии было приятно взвешивать в руках, представляя лицо младшего брата Лехоши после удара этим фолиантом по голове. Сколько предметов, сколько приключений, сколько воспоминаний….

Успокоив нервы, Саша сложил свои вещи, засунул обратно под шкаф и полез вниз, размышляя над способами пополнения коллекции.

Ранняя осень отличается на Кубани одной приятной особенностью: она наступает поздно, не соотносясь с календарной датой. Так же, как и летом, цветут цветы, поют птицы, днем стоит одуряющая жара, а вечер нежен, тепл и бархатист. Такое может продолжаться до середины октября, а уж потом, как цепные псы, срываются дождливые ветры, и летит под ноги золотистый лист.

На станицу Ряжскую опустились пряные сумерки. Дым от сожженного бурьяна собрался в неподвижном воздухе в тяжелые, белесые пласты, которые хвостатыми призраками висели над землей, заслоняя пейзаж. Ожили улицы, безлюдные в дневное, рабочее время. Выбрались из своих домов женщины, собрались в кучки на лавочках: семечки лузгать, да сплетни слушать. Мужички постарше объединялись в небольшие коллективы, обычно не меньше трех, дабы выпить водочки и посудачить о политике, рыбной ловле и ремонту автомобилей подручными средствами. Те из них, кто уже носил гордое звание алкаша, группировались в клубы побольше и пошумнее. Очень часто такие собрания перерастали в мордобои, когда наиболее ретивых и шумных приходилось усмирять кулаками. Молодежь дружно двинулась в центр на дискотеку или к пивным барам, а дети помладше, коих на дискотеку еще не пускали, резвились на улицах, оглашая округу громким визгом.

Илья и Вильям давно привыкли ходить друг к другу в гости, так у них повелось еще с дошкольных, «садичных» времен. Жили они на одной улице, в квартале друг от друга. Как и у Ильи, двор Вильяма, задней, так сказать, огородной частью выходил на обрывистый склон горы, откуда открывался великолепный вид на Кубанскую долину, поля и леса за Кубанью. Иногда в пасмурную погоду над горизонтом вставали очертания Кавказских гор, в обычное время не видимые. Но ребята давно привыкли к этому пейзажу, и он пока не трогал их сердца. Они сидели за небольшим садовым столиком, установленным среди розовых кустов, и играли в шахматы — это было их любимым времяпровождением. Женя жил чуть в стороне и поэтому не всегда мог участвовать в таких интеллектуальных поединках.

Семья Андреевых относилась в станице к разряду богатых, но не «крутых». «Крутой» — это тот, кто связан с «мафией», у которого «крутой» дом, «крутая» «тачка», друзья у него тоже «крутые», могут свободно ходить по улицам с пистолетом за поясом, а сотрудники милиции подбегают к ним на полусогнутых и суетливо жмут ручку. И пусть отец Вильяма работает руководителем большого банка, и у них двухэтажный дом. С телохранителями он по улицам не ходит, в барах не сидит, и не бродит по двору свора злющих собак бойцовых пород. Не берутся в расчет станичными сплетниками профессорское звание, полученное ранее в секретном оборонном институте. «Чудак человек, Мишка Андреев, — судачили станичники, — денег куры не клюют, а „крутым“ не стал».

И только родные знали, что деньги не были для Михаила источником счастья. Работал он за несколько сотен километров, приезжая только на выходные — так безопаснее для семьи, но тяжело и одиноко. А пару раз Вильям видел, как на глаза отца наворачивались слезы, когда он смотрел семейный альбом. В этом альбоме были фотографии, где отец стоял на стартовой площадке космического корабля «Буран» или в компании известных нынче космонавтов. Один раз мама проговорилась, что папа мог стать одним из них, но помешал развал Советского Союза….

Шахматная партия не клеилась. Юные гроссмейстеры уже склонялись к идее решить все ничьей, когда на улице раздался хриплый и злобный вопль известного всей станице алкаша Юрки Тузика.

«Чтоб тебя, карга старая!» — Орал Тузик на всю округу, приводя в неистовство дворовых собак. Потом пошел отборный русский мат, разухабистый и цветистый, удивляющий своими необычными оборотами и интересными сравнениями.

Мальчики оставили шахматы, метнулись к забору, забрались на перекладину, чтобы поверх забора взглянуть на происходящее на улице.

Тузик продолжал орать. Он стоял посредине улице, размахивал руками и был весь какой-то мокрый. Юрка был сорокалетним, невысоким мужичком алкоголистической наружности, с длинным, выступающим вперед носом, чуть лысоватый, неопрятно одетый. Он славился на всю округу своим склочным характером и желанием доказывать свою правоту кулаками. Но простых смертных, людей не из своего аристократического круга деревенских алкоголиков он обижал редко, даже в пьяном виде, потому что побаивался.

— Хи, — обрадовался Илья. — Нюрка Юрку водой облила!

— Я что-то пропустил? — Завистливо спросил Вильям. — Какие новые веяния появились у нас на улице?

— Нюрка Матвеева новый способ изгнания духов изобрела. С помощью кипятка.

— А Тузик, выходит, этими духами одержим?

— Ага.

— Так в нем только один дух обитает — спиритус вини, алкогольный дух вина.

— Но дух, — веско сказал Илья. — Нюрка, добрая душа, хочет Тузика исцелить и от этого духа избавить. Ты «Экзорциста» смотрел? Вот Нюрка и вообразила себя спасителем человечества от нечистой силы.

— Только Тузик спасаться не хочет?

Нюрка Матвеева — восьмидесятилетняя старуха, сварливая, как свора шавок, давно выжившая из ума, вернее никогда, даже в молодости, этим умом не обладавшая. Голос у нее напоминал скрипение старого радиоприемника: монотонный, загробный. Лицом, белесой, творожистой маской с узкими прорезями глаз можно было пугать людей. Но энергии у этой древней мумии хватило бы и на сотню более молодых женщин. Материлась она почище Тузика, камнями, особенно в детей и кошек, швырялось далеко и метко. Кур воровала, бутылки собирала, самогон гнала. А еще старуха любила смотреть фильмы ужасов. Подсадил Нюркин внук свою бабушку на старости лет на наркотическую иглу триллеров и хорроров. Однако фильмы эти старуха принимала за чистую монету и руководство к действию. Теперь целыми днями, в промежутках между кражами кур, сварами с родственниками и соседями и превращением сахарной браги в воняющий сивухой напиток, старуха охотилась на демонов, вампиров, колдунов. Иногда просто лазила по оврагу в поисках нечистой силы, иногда, как в данном случае, атаковала ни о чем не подозревающего Тузика.

Тузик продолжал орать. Но Нюрки поблизости не наблюдалось. По всей видимости, исполнив это быстрое нападение, старуха скрылась. Досужие соседи и особенно соседки выбирались из своих дворов: расспросить Юрку о причинах поднятого им шума. Вскоре собралась толпа. Тузик, польщенный таким вниманием, мешая цензурные слова с нецензурными, стал рассказывать о своей беде, о Нюрке, старой ведьме, о кипятке, на него вылитом. Народ живо принялся обсуждать событие, но к выводу пришел неоднозначному. Может быть, Нюрка из ума и выжила, но с Тузиком тоже не все чисто. Может, духи в него и вселились, так что старуха его не зря лечит. Вильям и Илья эту ахинею уже слушать не стали и вернулись к своим шахматам.