Ромашка в сердце

Владимир Сазонов, 2022

Роман «Ромашка в сердце» – книга о любви, верности и о выборе своего жизненного пути, через непростое, зачастую болезненное преображение себя самого. Ромашка – символ этого пути, выбор в каждом человеческом сердце, связи с Миром, места в жизни и гармонии в душе.

Часть первая

Глава 1

Дул порывистый ветер, временами донося до слуха прохожих звон церковных колоколов, летнее солнце спряталось за перистыми облаками.

По двору-колодцу из четырех семнадцатиэтажных домов шел молодой человек лет двадцати пяти. Короткая стрижка подчеркивала мужественные черты лица, каштановые густые волосы «держали форму», спортивный стиль одежды хорошо сочетался с такой прической. Загорелое лицо парня было гладко выбрито.

«Представить сложно мне теперь, что я не ту открыл бы дверь, не той бы улицей прошел, тебя б не встретил, не нашел», — вполголоса напевал молодой человек. На плече он нес большую спортивную «сумку-баул», а в руке — букет ромашек. Внезапно «певец» замолчал, с ходу запрыгнул на крыльцо, перескочив через четыре ступеньки, и вошел в подъезд. На лестничной площадке, увидев закрывающиеся двери лифта, он сделал рывок и успел поставить ногу между дверей. Двери распахнулись. Зайдя в лифт, паренек ловким ударом ребра ладони правой руки вдавил кнопку тринадцатого этажа.

Лифт начал движение.

Парень расслабленно развернулся и неожиданно заметил стоящего в кабине старичка. Из-под его потертой фетровой шляпы виднелись толстые линзы очков, сквозь которые доброжелательно смотрели карие глаза. Не новый, но аккуратный костюм-тройка и начищенные до блеска черные ботинки с тупыми носами дополняли его образ. Наверное, никто бы не заметил в облике пожилого человека ничего удивительного, но парню почему-то этот старичок показался несколько необычным.

Мгновенно паренек нажал кнопку «стоп». Лифт с лязгом остановился между этажами.

— Извините, со мной такое в первый раз.

Старичок с лукавой улыбкой спросил:

— Вы первый раз в лифте?

Парень недоуменно развел руками:

— Я всегда даже спиной чувствую присутствие человека… С пяти лет занимаюсь восточными практиками… А вот Вас почему-то…

— Не почувствовали? Ну, ничего, бывает.

— Вам какой этаж?

— Мне выше, сынок.

— Откуда Вы знаете, куда мне? Может, нам с Вами на один этаж?

— Я видел номер кнопки, на которую Вы… хм… нажимали.

— Так все-таки, на какой Вам?

— На последний…

Молодой человек нажал на кнопку семнадцатого этажа. Лифт тронулся.

Старичок посмотрел на букет ромашек в руке паренька:

— Девушка достойна этих цветов?

— В смысле?

— Видите ли, молодой человек, ромашка — символ не только любви, но и верности.

— В смысле любит — не любит, плюнет-поцелует?

— Да, да и в этом смысле тоже, это символ выбора. А как Вы делаете трудный выбор?

— Я просто подбрасываю монетку и, пока она в воздухе…

Старик внимательно взглянул на парня, молча поправил очки, его лицо стало серьезным. Лифт остановился, старик вышел, и молодой человек устремился следом:

— А почему Вы спросили? Вы что, что-то знаете…

Старичок сделал попытку попасть ключом в замочную скважину.

Паренек протянул руку:

— Давайте помогу.

Старик отдал ему ключи, и парень ловко открыл замок. Дверь приоткрылась. Молодой человек возвратил ключи старичку. Тот, убирая ключи в карман, назидательно поднял палец:

— Монетка — это сомнение. Орел, решка… Выбор — это то, без чего невозможно жить. Он всегда однозначен. Как воздух под водой и как вода в пустыне.

Парень, задумчиво улыбаясь, пошел к лестнице:

— Спасибо, я запомню.

Старичок открыл дверь, вспыхнул яркий свет, заполнивший собой все пространство.

Молодой человек быстро спустился по ступенькам и на площадке тринадцатого этажа приблизился к двери, обитой коричневым дерматином, снял с плеча сумку, достал из бокового отделения коробочку с кольцом и переложил ее в карман ветровки. Со всех сторон осмотрел букет, поправил стебелек одного цветочка.

Мужик с пустым ведром, шаркая мимо, оценивающе посмотрел на молодого человека и проворчал себе под нос:

— Ишь, примеряется… А первый-то покруче будет. Ох, и полетят сейчас клочки по закоулочкам… — и громко хлопнул своей дверью.

Молодой человек, не обращая внимания на злобного соседа, позвонил в дверь. Волнуясь, поправил волосы, прислушиваясь к легким шагам за дверью. Возле двери шаги стихли, потемнел дверной глазок. Парень приветливо помахал «глазку», а затем указательным и средним пальцами руки показал знак «Виктория». Наступила небольшая пауза. Парень удивленно опустил руку. Щелкнул замок, дверь приоткрылась, на площадку вышла миниатюрная девушка лет двадцати пяти в коротком халатике и пушистых тапочках. Молодой человек залюбовался девушкой. Халатик красиво облегал ее безупречное тело, а распущенные темные, волнистые волосы кокетливо спадали на слегка обнаженные плечи. На лице ярко рдели пухлые губки в вызывающей ярко-красной помаде. Слегка нахмурив гладкий лоб, девушка быстро прикрыла за собой дверь и эффектно выставила вперед свою стройную ножку в розовых мягких тапочках без задников, а её большие карие глаза, обрамленные пушистыми ресницами, встретившись с взглядом парня, радостно заблестели:

— Максим!!!

Девушка обратила внимание на букет ромашек в руке Максима:

— Это мне?

Рука девушки потянулась за цветами.

Максим бережно отдал букет:

— Конечно, тебе, Марин, кому же еще! Это с нашей поляны! Мы так давно не виделись!

Марина сразу поднесла букет к лицу, с удовольствием вдохнула запах ромашкового поля.

— Какой чудесный…

Максим многозначительно кивнул на прикрытую дверь.

— Может, пригласишь?

Осмелевший Максим взялся за ручку двери. Сразу забыв о букете, Марина загородила собой вход:

— Ко мне нельзя… Дальняя родня приехала. Давай лучше вечером на нашем месте?..

Максим шутливо попытался открыть дверь:

— Отлично! Вот и с родней познакомишь…

Заглянул в приоткрытую дверь и, осекся, увидев лежащие на тумбочке мужскую барсетку и ключи от машины с металлическим брелоком с тремя нанизанными на него подвесками в форме гитары, динамика и ноты.

Не на шутку встревоженная Марина двумя руками отцепила руку Максима от дверной ручки, с силой оттолкнула его и прикрыла дверь:

— Обалдел, что ли?! Они отдыхают после поезда!

Максим с недоумением смотрел на испуганное лицо Марины, перевел взгляд на брошенный на пол букет ромашек.

В голове пронеслась фраза старичка:

«Ромашка — символ не только любви, но и верности»…

Мгновенно изменившись в лице, Максим рывком скинул с плеча сумку и, бросив ее на пол, подскочил к дверям:

— Пусти!

Изменившись в лице, Марина с силой оттолкнула Максима от двери:

— Зачем?

— С родственником твоим хочу познакомиться!

Подбоченившись, Марина пошла на Максима:

— Не сейчас… Давай завтра!

Максим с ужасом увидел, как розовые тапочки Марины топчут нежные цветы, как темнеют их раздавленные белоснежные лепестки… Перехватив взгляд Максима, Марина еще больше разозлилась, не помня себя, она пнула ногой букет с ромашками:

— Подумаешь, ромашки-одуванчики из подворотни. А розы?!

— Какие розы? — У Максима дрогнули ресницы.

— Такие, из Парижа, сто долларов штука!

Вспыхнув, Максим схватил с пола сумку-баул, резко забросил ее на плечо, развернулся и стремительно бросился к лестнице. Марина побежала за ним. Но, добежав до лестницы, Максим вдруг резко остановился возле мусоропровода. Натолкнувшись на его спину, Марина остановилась. Нервно порывшись в карманах ветровки, Максим выхватил оттуда бархатную коробочку и с хрустом раздавил ее в руке. Марина увидела, как внутри раздавленной коробочки блеснуло золотое обручальное кольцо. Рывком открыв мусоропровод, Максим швырнул кольцо с коробочкой в люк и опрометью бросился вниз по лестнице.

Остолбеневшая Марина судорожно сглотнула, метнулась к лестнице, затем к окну, задергала не поддающиеся ручки, наконец, с трудом распахнула створку окна, высунулась по пояс на улицу и, увидев выскочившего из подъезда Максима, срывающимся голосом закричала:

— Максим! Вернись! Все не так!

Но Максим, не оглядываясь, прошел через двор и быстро повернул за угол…

Рыдая, Марина обессиленно опустилась на пол.

Максим

Придя домой, Максим бросил в угол спортивную сумку и, как был, в одежде, ничком упал на кровать, ударил кулаком по подушке, с болью простонал:

— Марина, как же так!

Он обхватил голову руками и затих. Немного успокоившись, Максим сел на кровати, его взгляд остановился на фотографии пожилой женщины в траурной рамке.

— Бабушка, бабушка… Наверное, ты была права…

Покойная бабушка Максима, оперная певица, сразу невзлюбила Марину. Сначала Максиму казалось, что это лишь проявление ревности к Марининой молодости и желание подольше не отпускать от себя единственного внука. Несколько раз Максим говорил с бабушкой, пытаясь изменить ее отношение к своей девушке. Сначала бабушка в типичной для утонченного богемного интеллигента манере говорила ему, что какая-то исполнительница вульгарных танцев ему не пара. Максим спорил с ней, доказывая, что искусство танца не исчерпывается классическим балетом. Но потом бабушка объяснила ему, что танцы вообще здесь не причем. Приложив обе руки к сердцу, старушка убеждала его, что она по-женски чувствует, что на самом деле Марина совсем не такая, как ему кажется, в душе этой девушки таятся двуличие и подлость. Но влюбленный Максим, конечно, не послушал ее. Они встречались с Мариной уже полгода, когда вдруг бабушки не стало. Максим тяжело переживал ее смерть, ему хотелось чем-то занять себя, чтобы притупить боль утраты. Он заявил свою кандидатуру на чемпионат по контактному карате, ему предстояло пройти тренировочные сборы и отборочный турнир. Перед отъездом он повидался с Мариной, объяснил ей все и обещал сразу же найти ее, как только вернется.

И все-таки он решил не отменять вечернюю тренировку. В тренерской комнате, завязывая черный пояс на кимоно, он вдруг услышал робкий стук в дверь и, отворив, увидел мальчика лет десяти, тоже в кимоно, но только пояс пока еще белый… В руках мальчишка держал конверт:

— Максим Валерьевич, мне тетя Марина из нашего дома дала для Вас письмо.

— Давай сюда! Сергей! Быстро в зал! Готовься к построению! — И Максим небрежно бросил письмо в сумку и направился в зал.

Там, выстроившись в шеренгу, на него во все глаза жадно глядели мальчишки разного возраста, одетые в кимоно. Максим обвел всех строгим взглядом, сделал хлопок ладонями:

— Начнем занятия!

Дети быстро разбежались по залу, центр занял крепкий мальчик лет двенадцати, вставший в боевую стойку. Его окружили пятеро ребят, по очереди наносящих ему удары, — кто руками, а кто ногами. Паренек, поворачиваясь к нападающему, отражал атаку за атакой, нанося контрудары… Тренировка продолжалась в обычном режиме.

…Утром следующего дня он в спортивной форме вышел, как всегда, на пробежку по микрорайону. Пробежал мимо дома Марины, увидел отъезжающую машину скорой помощи, возле подъезда припаркованный милицейский автомобиль, а неподалеку — небольшую группу людей. Максим остановился:

— Что случилось?

Одна из женщин горестно вздохнула:

— Трагедия! Девушка из окна выпала. Насмерть. Чистая такая девушка…

— Блин! — опешил Максим. — Может, окна мыла. Всякое бывает… Вы случайно не знаете, как ее звали?

Женщина отрицательно покачала головой.

Максим посмотрел на солнце и по своему давно освоенному за годы тренировок маршруту продолжил пробежку. Миновав автобусный парк, он свернул направо и, ускорившись, в обычном ритме побежал к многоэтажным новостройкам. Они исполинами возвышались над заросшим травой полем. Среди травы то там, то здесь видны были остатки бетонных плит, арматуры и другого строительного мусора. А вдалеке виднелись ряд деревянных домиков с обветшавшими заборами и небольшой микрорайон кирпичных пятиэтажек. На противоположной стороне дороги высилось кирпичное здание бывшей школы с покосившимися распахнутыми воротами. От ворот вглубь территории уходила грунтовая ухабистая дорога, по которой, переваливаясь с боку на бок, пробирались серые «жигули» пятой модели. Дорога вела к возвышающейся куполом над деревьями небольшой церкви, с одной стороны окруженной лесами. От ворот по тротуару вдоль шоссе тянулась сетчатая ограда кладбища. Мысли о вчерашней размолвке с Мариной мешали концентрации, Максим подбежал к автобусной остановке, там из подъехавшего автобуса выходил народ. Первым вышел крупный мужчина, обернувшись к уже закрывающимся дверям, он раздраженно выкрикнул:

— Ты заколебала, сука! — и, развернувшись, направился в сторону новостроек.

В последний момент из автобуса выбежала худенькая блондинка с сумками в обеих руках. Ее лицо покраснело, из глаз по щекам ползли слезы, оставляя синие полоски туши. Не в силах затормозить, она споткнулась, упала, из опрокинутой сумки вытек на асфальт кетчуп. Женщина, стоя на коленях, запричитала:

— Лучше б я сдохла! Сволочь! Какая сволочь! — но мужчина даже не обернулся.

Максим не выдержал, подошел, сочувственно протянул руку. Но женщина его оттолкнула, закричала в истерике:

— Не нужна мне ваша помощь! Мне уже ничего не нужно!

Из ссадины на ее коленке сочилась кровь, по разодранным капроновым колготкам расползлась стрелка. Женщина заковыляла к лавочке на остановке, присела.

Лицо Максима вдруг резко побледнело, он развернулся и быстро побежал в сторону виднеющихся пятиэтажек. Пробегая возле отделения милиции, Максим увидел усатого капитана, вылезающего из милицейской машины. В руках он бережно держал «его вчерашний букет ромашек», обернутый целлофаном. Увидев цветы, Максим приостановился. А капитан, протянув букет подскочившему сержанту, приказал:

— Сидоров, отнеси в лабораторию. Они были разбросаны на площадке перед входной дверью суицидницы, — и, бросив мимолетный взгляд на Максима, прошел в подъезд.

Максима как током ударило, забыв про тренировку, он развернулся и со всех ног бросился к своему дому. Подбежав к пятиэтажке, бегом поднялся по лестнице на четвертый этаж, остановился возле деревянной двери, достал ключ из-под коврика. В прихожей схватил с тумбочки спортивную сумку, вытряхнув ее содержимое на пол, стал рыться в вещах и, наконец, обнаружил конверт. Быстро пробежал глазами и побелел, обхватил голову руками и бессильно опустился на стоящий рядом стул.

Письмо, выскользнув из рук, упало на пол…

Пошатываясь, Максим вышел из квартиры. Хлопнула дверь, ключ остался торчать в замке. Бездумно бредя по району, Максим не заметил, что ноги принесли его к отделению милиции. Возле милицейской машины на земле валялась обломанная подсохшая ромашка. Максим наклонился, бережно поднял сухой стебелек. Достал из кармана записку, снова перечитал. Завернул в этот листок ромашку, свернул конвертом и убрал в карман. Весь день Максим бесцельно бродил по знакомым улицам, не узнавал их. Незаметно наступил вечер, поднявшийся ветер тяжело вез по небу огромную черно-свинцовую тучу. Она медленно, но неумолимо надвигалась на ласковое вечернее солнце. Громко зазвонили церковные колокола, лучи солнца, исчезая, прощально скользили по золотому церковному куполу. Максим зачарованно смотрел на них и вдруг, неожиданно для самого себя, свернул к ухабистой дороге и направился к церкви. Вдали, за церковью, виднелись деревянные домики, окруженные яблоневыми садами, кое-где старушки в платочках жгли костры, бросая в них собранные кучками прелые листья. Рядом Максим разглядел парники с хлопающей разорванной пленкой. «Село Качалово», — понял они свернул к погруженному в тень деревьев, огороженному деревянным забором детскому саду. Максим подошел к металлической калитке, на которой висел огромный амбарный замок. Через щели был виден деревянный корпус садика, требующие ремонта беседки и детский домик на площадке, а рядом, под двумя яблонями, вкопанная в землю скамейка. С ненавистью взглянув на замок, Максим пробормотал:

— Зачем здесь замок, откуда? Это же наша с Мариной скамейка…

Максим с тоской взглянул на нее, дернул и с силой потряс калитку. Из корпуса выглянул щуплый мужичок:

— Эй, парень, тебе чего надо?

Максим продолжал рвать на себя калитку:

— Пусти! Очень надо!

Укутываясь на ходу в брезентовую плащ-накидку, мужичок, стуча кирзовыми сапогами, направился к калитке, снизу вверх посмотрел на Максима, не выпуская зажатый в углу рта потухший окурок. Бесцветные глаза глядели тревожно, на небритом помятом лице — гримаса раздражения.

— Это частная территория! Посторонним сюда нельзя!

С яблони вдруг упало на землю румяное крепкое яблоко. Мужичок, вздрогнув, обернулся. Максим, перестав трясти калитку, проводил взглядом катившееся к скамейке яблоко. Замерев, оно остановилось. Максим судорожно вздохнул:

— Тяжело мне, мужик.

Тот встрепенулся:

— Эх, ёшки-матрёшки, так бы и сказал! У тебя деньги есть?

Максим с удивлением и надеждой во взгляде ответил:

— А что?

— Щас!

Мужик быстрым шагом направился в корпус, и из-за открытой двери послышались звуки: звяканье бутылок, бормотание:

— Твою ж мать… Думаю, две!

Мужичок, наконец, вышел, закрыв дверь. Одной рукой он нес за горлышки две бутылки. Подойдя к скамейке, наклонился, подобрал яблоко. Максим с интересом наблюдал. Мужичок, вернувшись к калитке, протянул яблоко — красное, один бок немного помят. Затем передал Максиму две бутылки: «Вино яблочное крепкое» и «С днем рождения!».

— Вот то, что надо! Бери, не сумневайся. Всем помогает.

Максим удивленно посмотрел, но не успел открыть рот, как мужик перебил:

— И недорого, и действенно! Так что давай деньги и забирай!

Максим достал из кармана куртки смятые бумажки, протянул через калитку. Мужичок взял несколько бумажек:

— На! Потом благодарить будешь, — и впихнул Максиму бутылки в руки.

Одну тот засунул в карман куртки, а у другой отбил рукой горлышко, сделал большой глоток, с хрустом откусил от яблока. Морщась, отпил еще раз, снова закусил яблоком. И, развернувшись, медленно побрел в сторону церкви, повернул к кладбищу, дошел до могилы, огороженной резной, крашенной в черный цвет арматурой. Тронул небольшой камень с вставленной фотографией пожилой женщины в строгом театральном костюме, погладил надпись: «Соловьева Любовь Васильевна. 24.02.1925–23.02.1996».

Теряя равновесие, Максим схватился рукой за памятник, помотал головой, восстановился и, постучав по камню памятника ладонью, выпрямился.

Он стоял и, глядя на фотографию с вызовом, пил вино из горлышка.

Максиму показалось, что лицо на фотографии вдруг стало строгим и женщина укоризненно посмотрела на него. Максим, пошатываясь, погрозил ей пальцем:

— Не нравится? А мне плевать! Ты давно этого хотела. Я ей не поверил, и теперь ее нет, из-за меня! Один я остался. О-д-и-н!!! Как мне с этим жить?

Отхлебнув из бутылки, он плеснул вино на фотографию:

— Выпей со мной, бабушка, выпей! — Посмотрев на облитую фотографию, горько усмехнулся: — Что, не вкусно? А мне в самый раз!

Максима шатнуло, ударившись об ограду, он резко выпрямился, зло рассмеялся и вдруг неожиданно для себя заплакал.

Вытирая рукой слезы, Максим погрозил фотографии кулаком:

— Тебе с рук не сойдет… Мы с тобой встретимся…

Взглянув на мокрую от слез ладонь, Максим взглянул на темнеющее небо:

— Прости меня, Марина! Прости!

Не оборачиваясь, он вышел, не прикрыв калитку ограды. На ветру калитка тоскливо заскрипела, заплакала, словно предупреждая о чем-то.

Между тем туча закрыла весь горизонт, и на кладбище опустилась ночь.

Глава 2

Ночь — время романтиков… Оные делятся на две категории: к первой относятся те, кто на фоне ночных пейзажей с упоением читают стихи доверчивым девушкам, пытаясь поймать в неясном лунном свете туманную перспективу возможных дивидендов. Вторую категорию составляют «романтики», любящие конкретику, они знают, во сколько, где и каким образом можно умыкнуть интересующие их бытовые предметы граждан. Именно за этой категорией людей с интересом наблюдал сидящий в милицейском УАЗике местный участковый капитан милиции Семен Круговой. Гражданка Фонарева принесла заявление о постоянных кражах ее имущества — «домашних заготовок». С потушенными фарами УАЗик стоял на шоссе, а капитан смотрел, как по освещенной дорожными фонарями территории кладбища, вдоль его металлического забора, перепрыгивая через ограды могил, бежал невысокий мужчина в потертой кожаной куртке, напоминающий бомжа.

— Смотри-ка, Винт! — радостно улыбнулся капитан, глядя на белеющую на голове парня проплешину.

Винт на бегу бережно прижимал к груди бутылку.

— А вот и украденный самогон…

Капитан сделал пометку в своей записной книжечке, прислушался и, опустив дверное стекло УАЗика, высунул голову на улицу, услышав приближающийся лай собаки, капитан хмыкнул:

— Агат… Точно он!

Бежавший Винт тотчас отреагировал на лай, он перелез через забор кладбища, спрыгнул на землю, упал, вскочил и трусцой побежал вдоль забора кладбища в сторону капитана.

Винт

С противоположной стороны забора показался высокий худой мужчина в бордовой рубахе и темных штанах. Не разбирая дороги, он несся напролом, перепрыгивая через могилы и могильные оградки. С заливистым лаем за ним огромными прыжками мчался ротвейлер Агат.

— А вот и Шило! Что и требовалось доказать… — Капитан с удовольствием потер руки и приоткрыл дверь УАЗика.

Добежав до забора, Шило высоко подпрыгнул и, зацепившись руками за верхний край забора, подтянулся, но перепрыгнуть не успел. Агат в прыжке вцепился зубами в его штанину. Взвыв по-звериному, Шило с такой силой ударил собаку свободной ногой, что пес вместе с оторванной штаниной упал в огороженный оградкой цветник.

А потерявший равновесие Шило, перелетев через ограду, грохнулся с противоположной стороны забора. Охнув, Шило несмело ощупал себя руками и, вздохнув с облегчением, бережно вытащил из карманов штанов две бутылки самогонки, огляделся, спрятал их в траве. Сзади негромко гавкнул Агат. Шило оглянулся:

— Да иди, ты! Ирод окаянный!

Агат подобрал с земли кусок Шиловской штанины, демонстративно потрепал ее и убежал прочь. Шило тяжело поднялся с земли, заметил идущего к нему Винта и торопливо пошел к нему навстречу. Неожиданно Винта и Шило осветил свет фар и заработал громкоговоритель:

— Стоять, не двигаться! Руки на затылок!

Винт зайцем метнулся в сторону, а обессиленный и ослепленный Шило, прикрыв лицо руками, остался на месте.

Добежав до забора кладбища, Винт быстро упал на колени, вытащил из-за пазухи бутылку, сунул ее под куст сирени у забора, вскочил и неторопливо направился к стоящему возле Шило капитану. Капитан сделал характерный жест рукой в сторону Винта:

— Не стоит, Винт, я все видел! Вытаскивай бутылку из-под сирени и неси сюда!

— Я протестую! Это милицейский произвол! — срывая голос, фальцетом завопил Шило.

Капитан усмехнулся:

— Ты перед своей коровой протестуй, если она у тебя есть!

Подошедший Винт, пряча бутылку за спину, с исполненной затаенной надеждой угодливостью произнес:

— Начальник, давай договоримся…

Капитан отобрал у него бутылку, посмотрел ее на свет и убрал в карман кителя:

— Считай, договорились! Завтра оба ко мне на дачу! Скосите траву и прополете грядки!

Винт показал спине капитана кукиш, а Шило возмущенно замахал руками:

— Какие грядки?! Никуда мы не поедем! Нельзя законопослушных…

Капитан схватил Шило за ворот рубахи и встряхнул:

— Значит, так, или завтра ко мне на дачу, или сейчас едем к Нинель Фонаревой и будете отвечать за кражу самогона…

Винт непокорно вскинул голову:

— Самогон — это же незаконно… А кражу нужно доказать…

Капитан второй рукой сгреб Винта за шкирку:

— Достали оба! А ну в машину! Сейчас я вам устрою продолжение кросса с Агатом…

Шило миролюбиво погладил капитана по руке:

— Товарищ капитан! Семен Петрович, да скосим мы вам траву на даче, скосим…

Отпустив обоих, капитан в упор посмотрел на Винта:

— Это общее мнение или…

С тоской глядя в сторону шоссе, Винт пробубнил:

— Помогать народной милиции — долг каждого гражданина…

Капитан захохотал:

— Верно, Винт! Я учту твою активную гражданскую позицию.

Хлопнула дверь, УАЗик уехал. Винт ощупал карманы.

Шило замахнулся на него кулаком:

— Разбил? Твою ж мать!

Шило

Прикрывшись рукой, Шило широко улыбнулся:

— Да спрятал я бутылки, спрятал.

И тут же помрачнел, глядя на разорванные штаны.

Винт перехватил его взгляд:

— Брось. Завтра к Отцу Николаю подойдешь, он тебе новые выдаст.

Облизнувшись, Винт схватил Шило за руку:

— Пошли быстрее, душа горит…

Еще секунда, и оба романтика в предвкушении дивидендов моментально растворились в ночной темноте.

Наступила осень, у местной детворы занятия по карате заменили на кроссовую подготовку. В районе, на первый взгляд, так ничего и не изменилось, разве что улетели птицы, пожелтела трава да уменьшился день…

Тот же местный рейсовый автобус, дребезжа куском крашенного белой краской железа, вставленного вместо заднего стекла, бодро ехал по шоссе, водитель привычно объявлял остановки. В салон, как обычно, набилось много народа… Но на очередной остановке в автобус, с силой работая локтями, влез высокий брутальный парень, раньше его здесь никто не видел. Он был хорош собой, высокий, статный, с рельефной мускулатурой, с колючим, пронизывающим взглядом и короткой стрижкой. Типичный представитель постперестроечной «братвы», жадной до новой жизни, жизни по понятиям, строящейся на праве грубой силы. Парень так двинул плечом стоявшего скалой посреди салона плечистого мужика, что тот, покачнувшись, едва удержался на ногах. Заиграв мускулами, мужик гневно развернулся, его рука потянулась к модной импортной футболке, обтягивающей тело стоявшего перед ним парня. Парень посмотрел ему прямо в глаза, подмигнул и придвинулся ближе. Мужик съежился под этим взглядом, схватился протянутой к парню рукой за поручень и, отодвинув телом стоящих сбоку пассажиров, освободил парню проход. Парень прошел дальше, осмотрел салон, его внимание привлекла стоящая к нему вполоборота девушка с толстой русой косой до пояса, на ее тонкой изящной шейке был повязан элегантный прозрачный шарфик, в руках девушка держала две сумки с продуктами. Парень с нескрываемым интересом оглядел ее складную фигурку, стройные ножки, нежную шейку. Желая увидеть лицо девушки, приятным баритоном парень позвал ее:

— Девушка… Де-ву-шка!

В это время автобус затрясло на неровной дороге, и грохот вставленного в оконный проем железа заглушил голос парня. Тогда тот дотронулся до рукава ее белого плаща:

— Девушка, передайте за проезд!

Поставив одну сумку на пол, девушка взялась за поручень и обернулась. Парень восхищенно разглядывал ее лицо. Правильные черты лица, высокий открытый лоб.

Переждав автобусную тряску, девушка отпустила поручень и протянула парню ладонь:

— Давайте деньги…

Парень посмотрел на девушку и улыбнулся:

— Вот вы все, женщины, такие! Вас только деньги и интересуют.

Девушка вспыхнула и отвернулась:

— От Вас лично мне ничего не нужно!

— Лично от меня или вообще ничего не нужно? — усмехнулся настойчивый пассажир.

Девушка сердито нахмурилась:

— Что мне нужно, у меня есть!

— А Вы до какой остановки едете? — примирительно спросил неугомонный ухажер.

— До конца!

— Надо же! И я всегда еду до конца!

Повернувшись ко все еще стоящему рядом плечистому мужику и положив ему руку на плечо, парень спросил строго:

— Мужик, а ты готов ехать до конца?

Тот отрицательно замотал головой:

— Не, мне на следующей!

И, работая плечами, стал пробираться к выходу.

А у Максима текла «новая» жизнь, новые друзья и, как следствие, новые привычки… Вот и сейчас изрядно пьяный Максим сидел возле церковной ограды, прямо на земле. Волосы на его голове были всклокоченные, на щеках щетина, его куртка и брюки помяты и покрыты пятнами грязи.

Рядом с ним в черных холщовых штанах и рваных кроссовках полулежал Шило. Он вытирал руки о выцветшую бордовую рубаху, а рядом валялись три пустые бутылки из-под вина и стояла одна початая. Максим сжимал в кулаке смятый пластиковый стакан, на дне которого еще оставалось немного мутной жидкости. Со стороны кладбища через ограду перелез Винт, на его скуле красовался свежий синяк. Приземлившись, он, шатаясь, направился к «столу». Вытряхнул из-за пазухи на газету конфеты в выцветших фантиках, несколько яблок, покрытый зеленой плесенью апельсин. Потом достал из кармана три пряника и яйцо, все это богатство положил на газету. Дурашливо улыбнулся:

— А вот и закусочка! Что бог послал, — схватил с газеты бутылку, чокнулся с Максимом:

— За что пьем?

Максим уже еле ворочал языком:

— За Ma… Марину…

Выпил, и Шило забрал у него стаканчик. Вскочил, схватился рукой за бутылку в руках Винта:

— Винт, не хрен из горла сосать! Стакан есть. Ты тут не один. Уважай коллектив!

Винт уцепился за бутылку, его лицо побагровело:

— Шило, сука, дай сюда! Ты тут с кентом квасил, а я за жрачкой ходил! Это моя пайка по праву!

Они смотрели друг на друга волком, но вдруг все трое услышали резкий, громкий звук клаксона. На шоссе остановился милицейский УАЗик. Опустив стекло, в окно выглянул усатый капитан:

— Я вижу, вам скучно без работы. Энергия так и прет! — Поедем, прокатимся до отделения! — и он гостеприимным движением открыл пассажирскую дверь.

Шило отпустил бутылку, заискивающе улыбнулся:

— Семен Петрович, мы уже уходим!

Капитан, улыбаясь, кивнул на Максима:

— Забирайте дрова и проваливайте! Я сегодня добрый!

Шило с Винтом подхватили Максима под руки, потащили в сторону кладбища. Максим еле перебирал ногами по земле. Капитан захлопнул дверь, УАЗик уехал. Максим, наконец, вырвался из рук провожатых и встал в боевую «стойку».

Винт отбежал в сторону и потрогал рукой заплывший глаз:

— Шило, ты, как хочешь, а я к нему больше не подойду…

Винт, а за ним и Шило ушли.

Максим опустился на землю, лег и заснул.

…Рейсовый автобус все так же бодро ехал по шоссе. Наглый ухажер придвинулся поближе, заглянул девушке в глаза:

— Девушка, а Вы по жизни свободны?

Девушка возмущенно отвернулась и, пытаясь отодвинуться от бесцеремонного кавалера, сделала полшага в сторону. Неожиданно автобус резко затормозил, девушка потеряла равновесие. Парень галантно ее поддержал. Красавица смущенно улыбнулась:

— Я не свободна, но спасибо!

Окрыленный парень поднял к ее глазам правую ладонь без кольца на пальце:

— А я свободен!

Девушка отвернула голову и, облокотившись на одинарное кресло, стала смотреть в окно. До этого спокойно сидевший на одинарном сидении старичок поправил потертую фетровую шляпу и одобрительно взглянул на девушку.

Не привыкший отступать, парень бесцеремонно протянул руку к девушке и попытался ее обнять. Старичок схватил парня за руку и притянул его к себе. Парень удивленно приподнял брови и жестко посмотрел на старичка:

— Дед, тебе чего?

Сквозь толстые линзы очков на парня был направлен твердый как лезвие кинжала взгляд:

— Вижу, недавно откинулся?

Парень, отводя взгляд, сказал:

— Ага, на свободу с чистой совестью.

Старичок отпустил руку парня:

— Поздравляю! Я тоже червонец от звонка до звонка! Где чалился?

Испуганно отодвинувшись от парня, девушка стала пробираться к выходу. Автобус, наконец, остановился, прибыв на конечную станцию.

Провожая девушку взглядом, парень пробормотал:

— Извини дед, некогда мне…

И, не увидев на сиденье старичка, растерянно озираясь, направился к выходу.

На остановке его поджидали двое: Выруба — громила с «боксерским» носом и второй — Гусь — длинноволосый, с длинным носом. Радостно обнялись, и Гусь в восторге потрепал приятеля за плечо:

— Мажор, братишка, как же я рад тебя видеть! Ну, пошли, пошли.

Мажор, отвечая на рукопожатия, заметил переходящую дорогу русоволосую красавицу и громко крикнул ей вслед:

— Эй, красивая, я не прощаюсь…

Так и не обернувшись, девушка скрылась за поворотом.

Мажор

…Максим с трудом стоял на ногах, держась за церковную ограду. На противоположной стороне остановился автобус, стали выходить люди, послышались звук работающего мотора и шарканье ног пассажиров. Но Максим видел лишь какие-то движущиеся серые тени. Он замотал головой и обернулся в сторону церкви. Ему показалось, что темнота рассеивается, а возле церковных ворот стоит Марина и манит его рукой. Он, наконец, оторвался от ограды, сделал несколько шагов к церкви. Упал, прополз пару метров и замер, его лицо покраснело, глаза закатились.

— Марина, Марина, я иду к тебе… Подожди… — как будто в бреду, повторял он.

Разворачивающийся на конечном кругу автобус осветил его фарами.

Идущая от автобусной остановки к Храму русоволосая красавица заметила лежащего на земле задыхающегося, хрипящего Максима. Поняв, что человеку плохо, она, бросив сумки, подбежала к нему, перевернула его на спину, порывшись в карманах своего белого плаща, вытащила носовой платок, протерла парню лицо, расстегнула рубаху. Скинув плащ, свернула его и положила под спину Максиму, наклонилась, слушая дыхание. Ей показалось, что парень не дышит, и она, торопясь, стала делать ему искусственное дыхание, равномерно, энергично вдувая ему в рот воздух, пока, наконец, Максим не закашлялся и начал тяжело дышать. Понимая, что одной ей не справиться, девушка вскочила и побежала в сторону церкви, ища помощи. Несколько человек отозвались на крик, парня общими усилиями перенесли в церковный двор. Неожиданно он открыл глаз, обвел всех безумным мутным взором:

— Марина, почему ты в мужской одежде? Откуда у тебя борода? Да ты лысая! Нет! Я не пойду с вами! Марина, отпустите меня…

Парень рвался из рук удерживавших его крепких мужчин, пока не потерял сознание…

Глава 3

Болел Максим долго и тяжело: душевная травма, как следствие, депрессия и тяжелое отравление суррогатом цепко держали его между жизнью и смертью. Да и сам он не желал возвращаться в этот мир, иная реальность болезненных грез и сновидений была для него куда желаний, чем явь без Марины, наполненная тоской и болью. Какое-то почти неосознаваемое им чувство невосполнимой утраты заставляло Максима цепляться за почти реальные фантазии и образы, всплывающие в его болезненном воображении. Но его крепкий организм не желал подчиняться страдающему разуму и мало-помалу возвращал его к жизни. А тем временем зима полностью вступила в свои права.

Громкий хлопок остатков не сгоревшего топлива в выхлопной трубе «жигулей», стоявших под окном комнаты, где лежал Максим, вырвал его из полусна. Открыв глаза, Максим обнаружил, что лежит на деревянной кровати в небольшой комнате. Окна были задернуты, кроме крайнего, занавески на котором были раздвинуты, и в образовавшийся промежуток были хорошо видны «жигули» и суетящийся вокруг них мужичок. Максим огляделся. С деревянного потолка свисал матерчатый абажур с единственной лампочкой. Она тускло мигала и, в конце концов, с неприятным жужжанием потускнела и погасла. Комната погрузилась в полумрак. На стене в углу — иконы, под ними — слабо горящая лампадка. По бревенчатым стенам ползли зловещие тени, отдаленно напоминающие древних воинов.

Максим с трудом привстал на кровати, на бледном лице выступили капли пота. С усилием сел, спустив ноги на пол, вгляделся в иконы. Увидел рядом на тумбочке кружку с водой, жадно выпил. В голове прояснилось, он смог встать. На стуле в ногах кровати обнаружил аккуратно сложенную постиранную одежду. Вывернул карманы — пусто. Медленно оделся, вещи показались чуть великоватыми, штаны пришлось поддерживать руками. На вешалке у двери одиноко висела на плечиках ряса. Максим остановился, провел по ней рукой, подошел к окну.

Через оконное стекло был виден двор, где невысокий мужичок в потертой кожаной куртке возился возле серых «жигулей». Раздался второй хлопок, из выхлопной трубы поднялся дымок, машина никак не хотела заводиться. Мужичок в сердцах стукнул рукой по рулю:

— Да чтоб тебя разорвало!

Взгляд Максима скользнул по бревенчатым сводам: на стене висела акварель, где было изображено большое ромашковое поле в обрамлении деревьев.

Он, все еще не понимая, где находится, слегка пошатываясь, вышел из комнаты, заглянул в соседние. В доме никого не оказалось. На выходе вместе с другой обувью стояли его кроссовки. Максим, обувшись, вышел на улицу. Буквально в двух шагах увидел церковь, откуда еле слышно доносилось пение хора. Он направился по дороге от церкви в сторону детского сада, увидел, как от калитки отходит какой-то длинный, худой парень с давно нестриженными и неухоженными волосами. В руке парень держал бутылку с вином, она блестела на солнце. Парень поднял глаза, расплылся в улыбке:

— О, Макс! Ну и видон у тебя! Где таким прикидом разжился?

Максим, силясь вспомнить неожиданного собеседника, с напряжением посмотрел на незнакомца.

Шило — а это был именно он — решил ускорить события, подбросил и поймал бутылку:

— Чего тормозишь?! Пойдем, подлечимся…

Выплюнув набежавшую слюну, Максим поморщился, как от зубной боли:

— Ну…

От церкви, раздался женский голос:

— Максим! Мак-сим!

Он обернулся и увидел девушку, которая махала ему рукой. Непонимающе завертел головой, обернулся к Шило. Тот пожал плечами:

— Я смотрю, ты уже с дочкой священника знаком. Ну, ты хват! Она не с каждым разговаривает. Подфартило!

А девушка уже подходила к ним, улыбаясь:

— Максим, а ты молодец. Крепкий. Столько времени пробыл без сознания, а уже ходишь!

Шило моментально спрятал руки за спину:

— Привет, Ксения! — и, повернувшись к Максиму, попрощался: — Ладно, я пошел! Винт заждался.

Ксения сердито посмотрела ему вслед, потом, радостно сверкая глазами, сказала Максиму:

— Идем же! Служба давно началась.

— Откуда Вы меня знаете? — подозрительно спросил Максим.

— Я Ксения, дочь священника отца Николая. Три недели назад вам стало плохо на улице. В больницу мы вас отправить не смогли, телефон не работал. А машина сломалась. Вот и оставили у себя.

Максим молчал, нахмурившись, перебирал руками пуговицы, поправлял рубашку, теребил штанину. Наконец спросил:

— Где моя одежда?

Ксения успокаивающе махнула рукой:

— Не волнуйтесь, с ней все в порядке. Она дома. Пойдемте в церковь. Там служба заканчивается. Причащать будут.

На церковном дворе несколько каменщиков, стоя на лесах, пристраивали новый придел. Перекрестившись, Максим с Ксенией зашли вовнутрь. Там было много народа, шла служба. Алтарники со свечами и священник с чашей вышли на великий вход. Хор проникновенно пел «Херувимскую песнь»:

–…всякое ныне житейское отложим попечение. Яко да Царя всех под'имем ангельскими невидимо дориносима чини. Аллилуиа.

Максим молча стоял рядом с Ксенией, крестился. Смотрел на чашу, на священника. Ксения прошептала:

— Стой здесь, я причащусь и приду!

Она отошла поближе к священнику, а Максим потерянно озирался, глаза бегали по лицам прихожан. Он дотронулся до плеча крестящейся старушки:

— А это кто? — и указал на священника.

Старушка недружелюбно оглядела незнакомого странного парня. Но, увидев его выражение лица, вдруг смягчилась и взяла за руку:

— Это Отец Николай. Наш настоятель! Ты, милок, подойди к нему после службы. Он обязательно поможет! — и жалостливо вздохнула, продолжая неистово креститься.

Максим взглянул на священника, ушам стало больно от гула громкого голоса, в котором невозможно разобрать слова. Парень поморщился, слегка тряся головой. Кругом — безликие, одинаково серые, нечеткие образы. Максим непонимающе искал взглядом Ксению, не в силах сосредоточиться на чужих лицах.

Литургия подходила к концу, прихожан по очереди причащал отец Николай. Максим машинально двинулся за очередью, последним подошел к батюшке. Тот внимательно оглядел парня:

— Вам необходимо исповедаться.

Максим молча, бездумно смотрел на отца Николая, на отступивших прихожан. Старушка утвердительно кивнула ему, Ксения смотрела подбадривающе. Максим сделал неопределенное движение головой, выдавил из себя нечленораздельное:

— М-м-м…

Отец Николай развернулся, прошел через открытые царские врата, поставил чашу на престол. Вернулся к Максиму, подвел его к аналою с Крестом и Евангелием. Максим сосредоточенно смотрел на крест, и его взгляд медленно прояснялся. Отец Николай, выждав паузу, мягко спросил:

— Когда вы последний раз причащались?

— Года два назад.

— В чем бы вы хотели покаяться?

Максим тяжело сглотнул, заговорил, с трудом роняя слова:

— У меня девушка… мы с ней поссорились… и… она… она… вот… — Отрывки фраз с трудом складывались в связный текст, он кусал губы: — Ее больше нет. Она так решила…

Максим исповедовался, отец Николай внимательно слушал. Потом накрыл Максиму голову епитрахилью, стал читать разрешительную молитву:

–…Господь и Бог наш, Иисус Христос, благодатию и щедротами Своего человеколюбия да простит ти чадо Максимилиана, и аз недостойный иерей Его властию мне данною прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих, во Имя Отца и Сына, и Святаго Духа. Аминь. — Снял епитрахиль и напутствовал: — Смерть человека похожа на самого человека. То есть, какова его жизнь, такова бывает и его смерть. Твоя девушка совершила смертный грех. Ей нет спасения. Максим, сердце твое полно тяжелого уныния. Берегись: это опасная болезнь души! Она может вовсе умертвить душу. Исповедью ты проветрил и очистил дом своей души. Пусти в него свежий и здоровый воздух от Духа Божия. Чаще ходи в храм и причащайся! Придет время, и Господь все расставит по местам.

Максим перекрестился, поцеловал лежащие на аналое Крест и Евангелие. Взял благословение у отца Николая, который, немного помолчав, произнес:

— Подожди меня у храма…

Выйдя из церкви, Максим словно прозрел, увидел ряд столбов с заиндевевшими проводами, тянущийся от села до церкви, надгробия кладбища, огороженного забором. Кое-где лежал первый снег. Вздохнул, кутаясь в куртку, зябко повел плечами.

Отец Николай

Из храма вышел отец Николай, остановился с подошедшими к нему двумя женщинами и пожилым мужчиной, благословил их. Они поблагодарили, крестясь, вновь двинулись в путь. Отец Николай осмотрелся, радостно закивал, заметив Максима. Подозвал к себе, попросил:

— Максим, расскажи о себе подробнее.

Парень помедлил, на лбу собрались морщинки:

— Родителей помню смутно. Они геологи. Погибли под лавиной, мне тогда было четыре года. Воспитывала бабушка… Человек набожный, души во мне не чаяла. Известная оперная певица… И я люблю петь. Марине нравится… нравилось… — Максим горько усмехнулся, умолк.

Отец Николай внимательно слушал, спросил участливо:

— Сейчас чем увлекаешься?

— Я был слабым, часто болел. Бабушка нашла мне китайца, тренера по вин чун. Он жил вместе с нами десять лет. Но кто-то нажаловался, и его выслали из страны. Теперь я тренер по вин чун. Был тренером…

— А какое у тебя образование?

— Закончил институт физической культуры, отслужил в армии. Все время выступал на соревнованиях… Правда, ни бабушке, ни Марине это не нравилось. Бабушка хотела видеть меня певцом либо монахом. Марина — бизнесменом. Недавно бабушка умерла. А сейчас и Марина… Живу один. Остальное вы знаете.

Отец Николай молча, задумчиво поглаживал бороду, посмотрел прямо в глаза Максиму:

— А пойдем чай пить! — неожиданно предложил батюшка и ободряюще хлопнул по плечу смущенного Максима.

Вместе они направились к дому, возле которого стояла серая «пятерка», а рядом с ней, протирая красные руки ветошью, — какой-то мужичок. Обернувшись на звук шагов, он приветливо улыбнулся:

— Отец Николай! Все, ёшки-матрёшки! Отремонтировал железного коня. Стоит, бьет копытом.

— Познакомься, Максим! — представил батюшка. — Это наш староста — мастер на все руки. На нем все держится.

Мужичок смутился, замахал руками:

— Ну что Вы, отец Николай! Что я могу… Так, стараемся понемножку.

Священник покачал головой, назидательно поднял палец:

— Нечего скромничать! Максим, ты осенью у него в саду не был. Он вот такие яблоки выращивает!

Староста покраснел, протянул Максиму руку:

— Морозов Павел Дмитриевич — староста села и избранный староста церкви.

Максим, помедлив, ответил на рукопожатие и с плохо скрываемой иронией произнес:

— Максим. Просто Максим.

Староста вгляделся в лицо парня, открыл было рот, собираясь что-то сказать… Но в это время отец Николай, в полном облачении, уселся за руль «пятерки» и кивнул Максиму:

— Садись, прокатимся, заодно и машину проверим!

Максим сел рядом на переднее сиденье. Староста суетливо открыл заднюю дверь, залез. Двери хлопнули, машина тронулась с места, выехала на проселочную ухабистую дорогу. На деревянном электрическом столбе Максим увидел табличку: «Село Качалово».

С правой стороны за забором осталось здание детского сада. Максим вздохнул, глядя на дорогу. Отец Николай уверенно вел машину, почти не смотря на дорогу. Указал рукой на тянущиеся с левой стороны деревянные бревенчатые домики:

— Вот она, благодать! Разве сравнить с каменными душегубками! И хозяйство свое. И яблочки.

Староста поднял вверх брови:

— Все правильно, за исключением удобства. Все же в квартире и отопление, и ванная с душем. Да и, извиняюсь, туалет теплый!

Отец Николай сокрушенно вздохнул:

— Расслабляя себя телесно, теряешь и крепость духовную.

За забором виднелся разукрашенный детский домик. Из него выскочила вислоухая дворняжка, пролезла под забором и с яростным лаем устремилась к машине. Староста посмотрел на нее, перевел взгляд на домик:

— Вот куда он из садика подевался. Завтра же заберу обратно.

Собака, облаяв машину, гордо побежала по улице вдоль забора соседнего дома. Неожиданно сильный удар буквально сотряс забор. Это огромный ротвейлер, клацнув зубами, отскочил, отброшенный штакетником. Вислоухая собака, поджав хвост, бросилась к своему дому. Максим повернул голову, ротвейлер неотрывно смотрел на него огромными черными глазами…

— Милая собачка!

Староста мельком поглядел на пса:

— Собачка — душечка по сравнению с хозяйкой! Нинель Фонарева — вот кого нужно опасаться! «Черная вдова», постоянно охотится на мужиков. Уже троих избранников похоронила.

Отец Николай повернулся к Максиму:

— Обычная женщина, просто не везет ей. Потому как в церкви она редкий гость. Не отстранялась бы от Бога, глядишь, и жизнь наладилась бы.

Староста молча, несогласно покачал головой. Село закончилось, с правой стороны от дороги появилось здание электрической подстанции. Машина проезжала под высоковольтной линией, от которой к подстанции тянулись провода. Отец Николай кивнул:

— Смотри, Максим, вот сердце нашего села. Не будет света — и села не будет.

Максим молча глядел на идущие до горизонта опоры с проводами. Отец Николай обернулся к старосте:

— К вопросу об удобствах. Всего лишь сотню лет назад про электричество и не знали. Жили да жили. А сейчас нет электричества — нет и жизни. Вот тебе и удобства!

Староста молча пожал плечами. Отец Николай прибавил скорость, обратился к Максиму:

— Сейчас доедем до моего любимого места и вернемся назад.

Максим с любопытством смотрел на дорогу. Отец Николай улыбнулся в салонное зеркало старосте:

— Ну, Митрич, спасибо тебе за машину! Бежит лучше, чем прежде.

Староста радостно зарделся:

— Да чего уж там, она и так шустро бегала.

Вокруг качали голыми ветвями деревья, за ними седели высохшей травой присыпанные снегом луга. За небольшим пригорком показалось большое, припорошенное поземкой поле. Его обрамляли деревья. Максим внимательно смотрел вокруг. Перед его глазами возникла акварель, увиденная им в доме. Он зажмурился — и увидел ромашковое поле. Открыл глаза — то же поле, только вместо ромашек белеет снегом. Отец Николай тем временем развернул машину, остановился. Все вышли. Слабый ветерок раздувал бороду батюшки, он блаженно закрыл глаза и вдыхал полной грудью воздух. Посмотрел на Максима, обвел рукой вокруг:

— Чувствуешь, какая здесь благодать?

Максим ожившим взглядом смотрел вокруг.

— Да, да, что-то есть…

Пожимая плечами, староста зябко кутался в кожаную куртку, вдруг наклонившись, сбросил в сторону отбитый кирпич, поднял с земли медную монету, потер ее рукавом:

–…Ёшки-матрёшки! Пятак дореволюционный! Клад!

Вмиг оживившись, дернул Отца Николая за рукав:

— Отче, у Вас лома в багажнике нет?.. Копнуть бы надо…

Максим усмехнулся. Отец Николай, взяв пятак в руку, внимательно посмотрел вокруг:

— Раньше тут храм стоял… А вон там исцеляющий источник… Это святые места…

Староста забрал пятак у Отца Николая и молча спрятал его в карман…

Машина подъехала к дому отца Николая. Во дворе их встречала Ксения. Увидев старосту, нахмурилась:

— Самовар стынет. Давайте к столу.

Староста радостно вспыхнул, с нетерпением потирая руки:

— Идем, идем, хозяюшка! А пирожки-то будут?

— Будут, будут вам пирожки!

Староста направился за Ксенией, не отводя взгляда от ее спины, ног, талии. Облизнулся, достал из кармана брюк платок, снял шапку, вытер лысину. Отец Николай шел следом, потирая бороду. Завершал процессию Максим.

В просторной комнате посередине стоял накрытый стол, все расселись, и Ксения подала блюдо с румяными пирогами. Протянула Максиму салфетку:

— Вот, возьми!

Отец Николай с лукавством взглянул на дочь:

— Видишь, Максим, сначала молодцу, а уж потом отцу.

Ксения вспыхнула, закрыла лицо, убежала. Отец Николай рассмеялся. А вот староста слегка покривился и отставил чашку. Максим посмотрел вслед Ксении, посветлел лицом:

— Мне как бывшему пациенту в первую очередь. Поэтому и на поправку быстро пошел… — Максим вдруг помрачнел. — Поправится поправился, а вот куда идти и что делать… Как у вас говорится, «один Бог знает…»

Отец Николай на секунду задумался, пристально посмотрел на Максима:

— Как ты относишься к тому, чтобы послужить в алтаре нашего храма?

Парень удивленно вскинул брови, неуверенно пожал плечами:

— Бабушка говорила мне, что я вымоленный ребенок, обещанный Богу. Как-то не думал об этом.

В это время раздался стук в дверь. Открыв, Ксения увидела на пороге молоденькую конопатую девушку со строгим пронизывающим взглядом:

— Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй нас.

— Аминь! Проходи, Настя! Присаживайся за стол, — пригласила Ксения.

Настя, войдя в комнату, внимательно обвела всех взглядом, слегка задержавшись на Максиме. Повернулась к старосте:

— Ангела за трапезой всем. Павел Дмитриевич! Народ собрался, вас ждут. Люди мерзнут, а вы тут чай пьете!

Староста досадливо бросил взгляд на часы:

— То целый час собраться не могут, а тут на пять минут нельзя опоздать! — Раздраженно вытер рот, поставил чашку с недопитым чаем на стол.

— Настя, что там случилось? — встревоженно спросил отец Николай.

Староста поспешно обронил:

— Да обычное собрание. Ничего не случилось.

Настя возмущенно замотала головой:

— Как это не случилось! Сам документы оформил на дом, а людям не помогаешь!

Отец Николай поднялся из-за стола, поглядел укоризненно на старосту:

— Павел, ты же сказал, что вопрос решен?

Староста успокоительно махнул рукой отцу Николаю, недобро посмотрел на Настю, быстро, суетливо посеменил к дверям:

— Отец Николай, Вы сидите, мы там разберемся.

Но священник и Максим направились следом.

— Максим, останься, пирожок доешь! А то все побросали и бежать, — дернула парня за рукав Ксения.

Максим дружески улыбнулся:

— Спасибо, это просто объедение!

Быстро вернулся к столу, взял свой недоеденный пирожок, на ходу запихнул в рот.

— Как маленький ребенок, — улыбнулась Ксения.

Настя, обернувшись от дверей, внимательно посмотрела на Ксению с Максимом.

Глава 4

Во дворе, у крыльца, покуривая, толпились семеро мужиков, чуть поодаль — еще человек тридцать сельчан. Многие были прихожанами церкви. Все негромко переговаривались. От дыхания на морозце поднимался легкий парок. Увидев старосту, народ двинулся к крыльцу. Староста осмотрел всех, достал карандаш и лист бумаги, передал в толпу:

— Прошу всех записать свои фамилии и номера домов.

Лист пошел по рукам.

А в это время по ухабистой дороге от шоссе в сторону деревни медленно ехала милицейская машина. Настя оглянулась, пошла навстречу. Машина остановилась, из нее вышел капитан. Иронично улыбнулся:

— Здравствуй, Синицына Настасья Васильевна! С чем пожаловали?

Настя недовольно сдвинула брови, поджала губы. Капитан произнес примирительно:

— Ладно, не обижайся! Что это у вас тут за несанкционированный митинг?

— Не митинг, а собрание! Собрание не нужно санкционировать! Люди хотят документы оформить на собственность, вот и собрались! — с вызовом ответила девушка.

Капитан помрачнел:

— Так иди, оформляй, чего ты время теряешь!

— У меня все давно оформлено! Я для других стараюсь. А к Вам подошла за делом! — насупилась Настя.

— Тогда проходи в салон, чего на морозе стоять!

В машине работала печка, тихо урчал мотор. Капитан дружелюбно посмотрел на Настю:

— Что за дело? Рассказывай!

— Семен Петрович, я тут целую банду выследила!

Капитан беспокойно заерзал по сиденью:

— Что за банда? Говори, не томи!

Настя энергично подняла вверх руку:

— В старом детском саду производство алкоголя открыли. Подпольное. Таджики работают в три смены. Номера приезжающих машин я записала.

Она полезла в карман потертого пальто, достала аккуратно сложенные листы бумаги, подала капитану. Тот пробежал глазами, зрачки его расширились, на лбу выступили капли пота. Он убрал бумаги в бардачок, вытащил из кителя носовой платок, промокнул лоб:

— Ну, Настя, ты прямо детектив Анискин! Только вот что я тебе скажу, но это строго по секрету: у нас этот садик в оперативной разработке. Ты своим носом сюда не лезь! Вообще к нему не подходи! Понятно?

Настя растерянно захлопала ресницами:

— Староста там замешан…

— Без тебя разберемся! Не лезь никуда! — вконец рассердился капитан.

— Поняла я, поняла… — опустила голову Настя.

Капитан отпустил ее руку, достал из внутреннего кармана кителя коричневую записную книжку, вынул из нее визитку:

— Вообще-то ты молодец. На, бери визитку. Если будет что-то срочное, сразу звони. И о нашем разговоре никому ни слова!

Настя радостно спрятала визитку во внутренний карман пальто:

— Все поняла. Буду звонить!

Капитан открыл дверь с Настиной стороны:

— Береги себя. Иди вон на собрание.

Настя вылезла из машины, направляясь к собравшимся односельчанам. Капитан захлопнул двери, и автомобиль выехал в сторону шоссе.

Староста бодро оглядел всех присутствующих и громко, хорошо поставленным голосом начал:

— Сегодня все здесь. На прошлое собрание многие из вас не пришли. А я предупреждал, всем говорил, что сроки подачи бумаг сжатые. Список необходимых документов висел на доске объявлений. Ко мне пришли десять собственников, их документы готовы. Прием документов окончен.

Народ недовольно загудел. Староста повернул голову к стоящей особняком небольшой кучке людей:

— Завтра можете подходить и получать.

В толпе зашумели, женщина с ребенком в коляске возмущенно и тонко закричала:

— Объявление сразу сорвали, никто и прочитать не успел!

От крика проснулся ребенок, заплакал. Мать наклонилась над коляской, успокаивая. Пожилая женщина с палочкой с трудом продвигалась к крыльцу:

— Бессовестный! Бога побойся! Себе оформил, а нам не стал. У дочери трое малышей, муж калека, я хворая совсем. Не было никакого объявления! Когда деньги на что-то собираешь, так по десять раз прибегаешь.

Староста скосил на нее глаза:

— Молчи, тетка Анисья! Мне стыдится нечего. Это вы вовремя документы не сдали! Я что, за каждым бегать должен? Небось, твои огольцы объявление сорвали!

Из толпы пробасил мужик с папиросой в зубах:

— Митрич! Ты что, не видел, что объявление сорвали? Надо было новое повесить!

Староста отрицательно замотал головой:

— Не видел!

Отец Николай, внимательно слушая всех, теребил бороду. Повернулся к старосте:

— Не поверю, чтобы ты, такой хозяйственный мужик, не видел!

Староста суетливо дернулся, покраснел:

— Отец Николай, мне некогда было туда-сюда бегать! Вы же сами торопили. Сказали, что человек ждет, нужно срочно бумаги относить. Что успел, то и отнес.

Священник задумался, поднял руку, призывая к тишине:

— Я еще раз обращусь к нужному человеку. Попрошу помочь. Сдавайте документы Павлу Дмитриевичу. Только срочно.

Староста досадливо поморщился, громко крикнул, перекрывая гул недовольной толпы:

— Три дня. Три дня на прием документов. Сами понимаете обстановку. Мэр утвердил план застройки нашего района. Нужно торопиться.

Максим удивленно обратился к батюшке:

— Отец Николай, а что, такая проблема документы оформить? С девяносто второго года приватизация квартир идет. Бабушка быстро нашу приватизировала.

Отец Николай вздохнул, грустно глядя на Максима:

— У нас в России всегда так. Одной рукой помогаем, второй себе загребаем. В общем, один сеет, а другой жнет. Обычная неразбериха. Чиновнику чем больше путаницы, тем лучше. В мутной водичке всегда легче рыбу ловить.

Староста сошел с крыльца, за ним засеменила женщина с коляской:

— Как мне так быстро документы собрать? Я же все время с ребенком.

Староста отмахнулся от нее, как от надоедливой мухи:

— Это твоя проблема.

Народ стал постепенно расходиться. Максим направился в дом к отцу Николаю. Староста обернулся, провожая парня долгим взглядом. Недалеко стоявшая Настя с интересом наблюдала за всеми, потом, недовольно хмыкнув, тоже заторопилась домой.

Когда в доме священника продолжили прерванный собранием ужин, Максим вдруг поднялся из-за стола:

— Отец Николай, Ксения! Я вам признателен и благодарен за все, что вы для меня сделали. Отец Николай, я обдумал ваше предложение! Сегодня я родился, мой очередной день рождения… Я начинаю новую жизнь. В общем, я хочу попробовать.

На одном дыхании произнеся все это, Максим стушевался, сел. Ксения, с удивлением выслушавшая монолог гостя, быстро выбежала из комнаты. Отец Николай с улыбкой посмотрел на Максима:

— Хорошо, завтра и приступай к своим обязанностям.

Максим отвел взгляд, немного побледнев, посмотрел в глаза отцу Николаю:

— И еще… На исповеди я вам не сказал… Бабушка умерла за сутки до своего дня рождения. Мы с ней поссорились из-за Марины. Она не хотела видеть ее в нашем доме. В общем, была против наших отношений. Вот теперь вы знаете про меня все.

Ксения замерла в дверях, невольно услышав этот разговор. Помедлила, заходя в комнату. Выдавила из себя улыбку:

— Максим, возьми! Это фонарик, подарок на день рождения! Правда, он уже не новый. Я его с ключами носила.

— Спасибо, Ксения! Теперь я не заблужусь, твой фонарик будет освещать мой тернистый жизненный путь!

Все трое рассмеялись. Неожиданный стук в дверь прервал разрядившуюся обстановку. Отец Николай, удивленно поглаживая бороду, отворил дверь, увидев на пороге старосту:

— Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй нас.

— Аминь!

— Забыл где-то перчатки новые. Вот зашел спросить, нигде не попадались?

Отец Николай улыбнулся в усы:

— Проходи, Павел, садись за стол, потом поищем!

Староста быстро разделся, прошел к столу, не обращая внимания на недовольно поджавшую губы Ксению. Будто у себя дома, расположившись за столом, староста поинтересовался:

— Можно телевизор включить? — и, не дожидаясь разрешения, прибавил звук, вслушиваясь в голос диктора:

— Срочное сообщение: вчера вечером глава управы Сергей Буркотов и его водитель Дмитрий Самохвалов были убиты в Ленинском районе Подмосковья. Они попали в засаду на Бутовском шоссе, когда чиновник возвращался в свой коттедж. Пять лет он возглавлял местную управу.

Отец Николай побледнел, вскочив со стула:

— Эх, Сергей Иванович! Как же так! Вот беда какая!

В комнату, услышав грохот упавшего стула, вбежала Ксения. Она с тревогой подошла к батюшке:

— Успокойся, отец, что произошло?

— Смотри, дочка, вот он! Пойду, помолюсь за спасение его души…

Ксения

Священник отошел к иконам, стал молиться. Ксения не отрывала взгляд от экрана телевизора, где диктор продолжал:

— Временно исполнять его обязанности будет заместитель — Бесадов Емельян Силович. Краткая справка: «Закончил Уральский политехнический институт имени Кирова. По квалификации — „инженер-строитель“. Работал на строительстве разных объектов мастером, начальником участка, директором треста. Сильный хозяйственник». Передаем интервью нашего специального корреспондента.

На экране появился автомобиль, из которого вышел импозантный мужчина. К нему обратился корреспондент:

— Емельян Силович, какие у вас ближайшие планы?

— Обещаю воплотить в жизнь решение мэра Москвы о расширении строительства города, в первую очередь в Бутово. В текущем году будет завершен снос мешающих застройке сел и деревень.

— А как же местные жители?

— С ними вопрос решен. Все, извините, у меня важная встреча!

Отец Николай, Ксения, Максим и староста внимательно вглядывались в телевизор. Староста посмотрел на отца Николая:

— А ведь теперь мы не сможем документы людям оформить…

Священник сокрушенно покачал головой. Максим поднялся со стула:

— Поздно уже, пора и честь знать… — И оглянулся на Ксению. Та, поймав этот взгляд, вспыхнула, вскочила, подбежала к шкафу. Порывшись в ящиках, достала завернутый в красивый полиэтиленовый пакет сверток:

— Максим, вот возьми, это твое…

Староста оглянулся на Ксению и Максима, помрачнел, увидев как Максим с благодарностью, легко пожал ее руку. Ксения не отстранилась, Максим, едва заметно вздрагивая, тихо проговорил:

— Спасибо… за все…

Староста, не в силах скрыть раздражение, с хрустом раздавил в руках сухую баранку.

— Отец Николай, мне во сколько завтра приходить? — уточнил Максим.

Священник отпустил бороду, перевел взгляд на Максима. Его лицо разгладилось, ожило:

— Приходи к семи часам утра, — и, встав из-за стола, благословил Максима.

Ксения вышла проводить его в коридор, и это не осталось без внимания старосты. Высыпав из кулака раздавленные куски баранки на блюдце, он стряхнул с ладони вдавленные крошки:

— Что-то я засиделся! Мама, наверно, уже волнуется…

Отец Николай удивленно посмотрел на его покрытое красными пятнами лицо:

— Родителей не стоит волновать! — Староста торопливо распрощался.

Ночью ему не спалось. Не раздеваясь, стоял в темноте у окна. Часы пробили два часа ночи.

— Митенька, что там? — раздался из глубины комнаты, с кровати старческий голос.

Староста вздрогнул, уронил на пол фонарь, который с грохотом покатился по полу. Староста нагнулся, пошарил рукой:

— Спи, мам, все нормально!

Но мать уже проснулась, зажгла ночник. Откинув одеяло, привстала на кровати, сжимая на груди ночную рубашку:

— Что ты там делаешь?

Староста, подняв фонарь, подбежал к кровати, выключил ночник. Уложил старуху снова в постель, накрыл ее одеялом:

— Мне просто не спится. Лежи, лежи.

— Митя, принеси мне попить! Ты меня так напугал!

— Подожди, сейчас принесу! — раздраженно огрызнулся староста.

— Митя! Я не могу проглотить таблетку! Ты смерти моей хочешь!!! Дай воды!

На улице вспыхнул на миг огонь, в его свете стали видны две быстро удаляющиеся фигуры. Возле детского сада заработал мотор автомобиля. Не включая фары, мимо церкви проехала «Газель». Переваливаясь на ухабах, выехала на шоссе, резко увеличивая скорость.

Староста включил свет, яркая люстра ослепила после полной темноты. Он пробежал мимо прищурившейся от яркого света матери, лежащей на кровати. Ее губы были капризно поджаты, брови гневно подняты вверх. Она подняла руку, заслоняя глаза от света, поискала глазами таблетку на блюдечке, стоящем на прикроватной тумбочке. Староста на ходу рывком стащил с матери одеяло:

— Пожар! Вставай, одевайся! — и выбежал в коридор.

По приставной лестнице он залез на чердак, зажег свет, увидел бак с водой, от которого в четыре стороны шли трубы. Открыл кран, по трубам пошла вода в лежащие вдоль периметра дома водостоки. Через отверстия в водостоках вода полилась по наружным стенам дома, по бревнам, медленно стекая на землю. Староста спустился во двор, схватил пожарный рукав, включил рубильник на стене дома. Раздалось мерное гудение. В темноте староста начал поливать водой стены и крышу своего дома.

Но пламя уже охватило соседский дом. Где-то отчаянно визжала свинья, кудахтали куры, в окнах ближних домов зажигался свет. Из соседнего двора выскочила женщина с двумя детьми, следом мужчина. Он огляделся и устремился в горящий дом. Женщина заголосила:

— Юра! Юра, вернись! Они уехали. Там никого нет.

Кое-как, наспех одетые мальчик с девочкой звонко повторили крик матери:

— Папочка, вернись!!!

Их голоса раздались, казалось, по всему селу. Неожиданно свет в окнах погас. Заискрив, обрушились со столба оплавленные электрические провода, на улицу стали выбегать соседи. Мужик выскочил из дома, держа в руках кучу одежды и телевизор. В этот момент за его спиной обрушилась кровля, сноп искр поднялся в небо. Женщина, отпустив детей, неистово перекрестилась. Пламя перекинулось на следующий дом, взрыв газового баллона выбил кусок бревенчатой стены. Во все стороны полетели осколки выбитых стекол. Кто с ведрами, кто с баграми, люди метались вокруг дома, пытаясь потушить страшный пожар. Два мужика бросились внутрь, вытащили петуха, на ходу сбивая огонь с дымящегося хвоста. Петух, открыв клюв, остекленело замер. Его окатили водой, и, ожив, он попытался вырваться, громко кудахча.

Возле горящего дома с иконой в руках появился отец Николай в мирской одежде, на голове — черная небольшая круглая, мягко складывающаяся шапочка-скуфья. Священник, опустив голову, стоял лицом к пожару, за его спиной остался дом старосты, к которому уже вплотную подбирался огонь. Отец Николай тихо читал молитву:

— Тебя, Бога, Отца Всемогущего, усердно молим о доме сем, живущих в нем и о всем имуществе, в нем находящемся: благослови, освяти силою Святого Креста, сохрани от огненного пламени…

Староста, сворачивая уже не нужный пожарный рукав, потащил его в дом. Ему навстречу на крыльцо вышла мать, с ужасом глядя на пожар. Всплескивая руками, запричитала:

— Господи, Соевы только вчера уехали! Завтра вернутся, а дома нет! Что ж это делается-то!

Огонь вплотную подбирался к дому старосты, становилось все жарче. Вспыхнула яблоня в палисаднике, от дома повалил пар. Староста, вылив на дерево ведро воды, натужно вскрикнул:

— Сюда! Сюда быстрее!!! В коридоре есть вода!

К дому уже бежали мужики и женщины. Один из соседей закричал, увидев отца Николая:

— Батюшка, отступи, ведь сгоришь!

Но тот продолжал стоять на месте, и только слышны были произносимые им слова молитвы:

–…живущих же в нем от разжжения огня, молнии и злоумышления диавольского сохрани и спаси, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Две женщины с трудом увели с крыльца мать старосты, усадили на вытащенную детсадовскую металлическую кроватку. Мужики, встав в цепочку, передавали друг другу ведра с водой, выливая на стены. Староста заливал из пожарного гидранта яблоневые деревья. Завыли сирены, к домам подъехали три пожарные машины. Отец Николай перекрестился и отошел к стене дома старосты. Старший пожарного расчета, выйдя из кабины и осмотревшись, подозвал к себе старосту:

— Где у вас вода? Как нам подсоединиться?

— Ёшки-матрёшки! Вы что, без воды приехали? — разозлился староста.

— Я что тебе, зимой в бочке воду должен держать? Показывай, куда подсоединяться, а то уедем на соседний пожар!

Два дома уже догорали. Пожарным осталось только залить дымящиеся головешки. До дома старосты огонь не дошел, его остановили общими усилиями. И вновь послышался звук сирены — прибыла машина скорой помощи. Двое санитаров вытащили складные носилки. Один из них притормозил, обратившись к напарнику:

— Игорь, не суетись! Оставь, они сломаны. Если что, есть кому тащить. Народу здесь много!

Санитар запихнул носилки обратно, захлопнул двери. Оба подошли к куче спасенных вещей, первый воровато переворачивал вещи ногой, искоса разглядывая. Оглянулся по сторонам, нагнулся, поднимая небольшую фарфоровую статуэтку, спрятал ее за пазухой. К нему подошел старший пожарный:

— Э-э-э! Негоже так! А ну дай сюда! Уходите в машину! Не мешайте работать!

Сердито глядя на санитаров, забрал статуэтку, положил в карман и крикнул подчиненным:

— Петров! Наметкин! Ко мне! Никого ближе не пускать! Все следы уничтожат. А мне потом перед милицией отдуваться.

Из кабины скорой вылез полноватый мужик, судя по всему, врач. Поверх пальто на нем белый халат. Доктор подошел к сидящей на детсадовской пружинной кроватке матери старосты:

— Бабуся, у Вас все в порядке?

Старушка затрясла головой, плаксиво сморщилась:

— Голова раскалывается, дайте таблетку! Думаю, давление подскочило! Укол бы успокаивающий!

Врач, подойдя ближе, открыл чемоданчик, стал перебирать содержимое, рассматривая медикаменты. Пробормотал себе под нос:

— Так, от головы ничего нет… от давления тоже… Черт, не тот чемодан взял! Травмы, переломы, ожоги есть?

— Не знаю, плохо мне, дай водички, хоть горло промочить!

— Это скорая помощь, а не магазин, — взбесился врач. — Водичку дома попьете. Скорую помощь Вы вызывали? Как Ваша фамилия? За ложный вызов с кого спрашивать? — оглядел стоящих неподалеку людей, громко крикнул: — Пострадавшие есть?

Из толпы послышались нестройные голоса:

— Нет, вроде все целы…

Врач закрыл чемоданчик, строго взглянул на старушку. Та молча отвернулась. Скорая, подняв клубы пыли и золы, удалилась, все стали расходиться. Отец Николай, осенив себя крестным знаменем, низко поклонился, поцеловал икону и тоже ушел. Остались лишь пожарные, которые, свернув рукава, складывали все в машины. Перед отъездом подошли к куче спасенных вещей, стали выбирать, что приглянулось. Распихивали «трофеи» кто в карманы, кто за пазуху. Наконец, расселись по машинам, уехали. Но долго еще слабо потрескивали на морозе обгорелые бревна, кое-где светясь красными точками-угольками.

Глава 5

Наступило утро. Деревья покрылись тонким слоем инея, в прозрачном воздухе медленно и плавно падали редкие снежинки. И глазу очень хотелось бы увидеть искристый белый пушистый ковер, оставленный вчерашним снегопадом… Но вместо этого взгляд натыкался на истоптанный, изрытый снег, смешанный с копотью и сажей. Вдоль дороги по обочинам чернели глубокие колеи от грузовых машин. Испуганно замерли, прикрыв глаза-окошки занавесками, деревянные дома. Вдруг утреннюю морозную тишину прервал петушиный крик. Где-то залаяла собака. От остовов сгоревших домов в небо поднимался легкий дымок. Болтались по земле ободранные провода. Неожиданно из каменной пристройки возле сгоревшего дома раздался скрежет железа по камням, послышались тяжелое сопение и хруст битого стекла. Из-за обгорелой кирпичной стены показалась согнутая спина, она изгибалась из стороны в сторону, под ней переступали с места на место до предела напряженные ноги, грозящие порвать натянутые полотняные штаны. Потом стали видны протертые белые валенки с калошами. За этими перемещениями внимательно наблюдал Шило, сидевший на детсадовской кроватке, зажав в руках свернутое кое-как ватное одеяло. Рядом с кирпичной стеной замер Винт. Для приветствия Винт уже занес согнутую в колене ногу, как вдруг незнакомец обернулся. Винт разочарованно опустил поднятую ногу на землю. Староста, перемазанный сажей, поправил сбившуюся ушанку. Увидев сидящего на кроватке Шило, обернулся и столкнулся нос к носу с Винтом. Удивленно затряс опаленной бородой:

Конец ознакомительного фрагмента.