Чеченский этап. Вангол-5

Владимир Прасолов, 2021

В этой книге, следуя за героями романа «Вангол», автор раскрывает послевоенную судьбу Кольши, вернувшегося после невероятных путешествий на родные берега великой сибирской реки Енисей. Воспитанный в староверской деревне, прошедший чистилище войны, он намерен восстановить свое сожженное органами НКВД селение. В послевоенные годы Сибирь была буквально напичкана лагерями и ссыльными. Именно там теперь была сконцентрирована вся боль пережившего все войны и лишения российского народа. Военнопленные японцы и немцы, итальянцы и румыны, предатели всех мастей, власовцы и бандеровцы, «лесные братья» из Прибалтики, финны, чеченцы и ингуши, репрессированные в 1944 году, мужчины и женщины, дети врагов народа – весь этот страшный людской водоворот крутился в огромном пространстве Сибири. В него и попал Кольша… О том, как он выжил и нашел себя в этой жизни, и повествует автор.

Кольша. Тайга

Утром, попрощавшись со всеми, Кольша с Арчи отправились в дорогу. Знакомая тропа и ясная цель впереди поднимали настроение. Они бодро и весело шагали, сбивая утреннюю росу и пугая стаи рябчиков на своем пути. Арчи, весь мокрый, носился, петляя впереди, лишь иногда останавливался, чтобы увидеть своего хозяина. Через три дня они уже подходили к знакомому селу. Каргино встретило их дружным лаем собак. Арчи рванул вперед, и, когда Кольша подходил к дому у околицы, хозяин уже ждал у калитки.

— Здравствуйте, Афанасий Михеевич, — поздоровался Кольша, слегка поклонившись старику.

— Здорово, Кольша, никак забыл чего, что так скоро вернулся?

— Да, есть разговор, — сказал Кольша, невольно поглядев во двор дома.

— Тогда проходи, Варька скоро будет, поужинаем и поговорим, — по-доброму ухмыльнувшись, пригласил старик. Видно, зацепила Варвара парня, когда только успела, виделись-то всего ничего.

Они прошли в дом, а Арчи метался по двору, вероятно наводя свой порядок, по крайней мере рыжему коту он быстро доказал, кто здесь хозяин.

Громкий веселый лай Арчи известил, что домой пришла Варвара. Она вошла в горницу, улыбнулась и поздоровалась. Ее глаза сияли, и она особо не скрывала своей радости. Пройдя к себе, она быстро вернулась на кухню и через несколько минут уже накрывала на стол.

— Надолго в наши края, Николай? — спросила Варвара, накладывая ему в чашку горячую отварную картошку.

— Навсегда, — твердо ответил Кольша, вглядываясь в ее лучистые глаза.

— Хорошо, — ответила девушка, и ее щеки налились румянцем.

Сердце Кольши замерло, он смотрел на девушку и чувствовал, что вот это и есть та самая, о которой он мечтал, та, за которую он готов умереть, если это будет надо. Вот, перед ним она, будущая мать его детей, та, ради которой он, наверное, и появился на этот свет, с которой хочет и готов идти дальше по этой жизни. Кольша чувствовал на себе ее обжигающий взгляд. Он, не касаясь, ощущал бархат ее кожи и нежность тела. Он не мог отвести от нее глаз. Варвара села напротив и внимательно смотрела, как он ест то, что она поставила на стол. Он ел с удовольствием, все было необычайно вкусно — и картошка, и грибочки соленые, и сметана. И Варвара, которая была так близко и смотрела на него любопытным и смешливым взглядом. Афанасий Михеич молча наблюдал за ними, и в душе у него стало тепло и спокойно. Вот и ладно будет, думалось ему. После еды Варвара ушла, обещав скоро вернуться, а Кольша с хозяином дома вышли на двор и, устроившись на завалинке, на уже закатном, бордовом солнышке, заговорили о деле.

— Как вижу, Варвара тебе по душе, чего же сватов не заслал?

— Афанасий Михеич, так некого засылать, деревни-то нет, один дом пока стоит — Фролка Иванов отстроился.

— Не знал, ну и как живут?

— Живут, жену себе привез, откуда-то с Тасея реки.

— То с Бурного, живут там наши, хороша девка?

— Справная хозяйка.

— Так что делать будем?

— Отдашь мне Варвару?

— Так она-то про то знат?

— Нет, когда мне было?

— Так спроси седни, ежли она не против, забирай, чего уж там.

— Хорошо, Афанасий Михеич, благодарю тебя сердечно, — улыбнулся Кольша.

— Пока рано благодарить, ну что, все дела?

— Нет, Михеич, не все. Петька Пургин своих родичей нашел, в лагере они сидят, мать и две сестры. Как тогда вывезли из тайги, кого захватили, так всем срока и определили. Тяжко им там, голод и холод, надо их до зимы выкупить.

— Это как?

— Говорят, можно выкупить за золото, фунт за душу.

— Не верится что-то, у этих дьяволов из-за колючей проволоки только на кладбище люди выходят.

— У одного из наших получилось, жену выкупил.

— Не знаю, пробуйте, только не спалитесь на этом сами. Там твое, с полфунта песка золотого в кисете, в целости, но ты ж его в приданое Варваре определил. Вот пойдет она за тебя — и кисет твой. А не пойдет, прости, ты свое слово дал, держать должон, — рассудительно и серьезно сказал старик. При этом он хитро поглядывал из-под лохматых бровей на Кольшу.

Кольша оторопел после таких слов. В его голове мелькнуло: что Варвара-то может подумать? Что он ее за этот кисет высватать хочет!

— Ты, Михеич, одно с другим не путай. Варвара — это Варвара, мне она и без приданого нужна, а людей спасать надо — это другой сказ.

— Дак я ей про то золото рассказал, она знат о своем приданом, как теперь?

— А вот мы ее и спросим, — решил Кольша, подумав, что от ее поведения и ответа будет все в его жизни теперь зависеть. Красива она, а что в голове у нее, он пока и не знает. Какое у нее сердце, какая душа, вот и ясно будет.

— Хорошо, — согласился старик, улыбаясь в бороду.

Варвара вернулась не скоро, поэтому Кольша успел слегка вздремнуть, а Арчи сгонял в деревню, где восстановил свои права вожака деревенской стаи. Ему это не просто далось, но лишний шрам не помеха настоящему псу. Кольша стоял у колодца в глубине двора, увидев Варвару, отчего-то вдруг голос потерял. Он хотел сразу подойти и спросить, пойдет ли она за него замуж. А тут с этим песком золотым, все как-то повернулось. Михеич, увидев Варвару, взял коня под узду и пошел в сторону реки.

— Пойду искупаю Ваську.

Варвара, вероятно почувствовав что-то, замедлила шаг и, увидев Кольшу, в дом не пошла, а подошла к нему.

— О чем думы думаете, Николай? — улыбнувшись, спросила она, глядя прямо в глаза Кольши.

Кольша не мог рта раскрыть от охватившего его вдруг волнения.

— Хочу спросить вас, Варвара, — наконец выдавил он из себя, краснея и не зная, что делать со своими руками.

— О чем? — сделав удивленный взгляд, чуть игриво спросила девушка.

— Вот если люди в беде и у тебя есть возможность им помочь, ты поможешь? — подбирая слова, медленно спросил Кольша, сделав, насколько мог, серьезное лицо.

Варвара ответила сразу, не раздумывая ни секунды:

— Конечно, а что случилось?

— Из нашей деревни люди в лагере сидят, и их можно выкупить за золото… — начал было Кольша.

— За золото? Где ж его взять-то, Николай? Хотя постой, у Михеича есть, он мне в приданое обещал… — Сказав, Варвара осеклась и замолчала. Затем, вглядываясь в глаза Кольши, она спросила: — Тебе это золото нужно? Мне оно ни к чему, забери.

— Золото действительно нужно, двух сестер и мать моего друга из лагеря выкупить, но к вам я не только за этим шел. Жена мне нужна, хочу дом в своей деревне поставить, детей хочу, жить там хочу с тобой, — выпалил он вдруг и замолчал, краснея и отдуваясь.

— Все сказал? — тихо спросила Варвара.

— Нет, не все. Люба ты мне, как тогда тебя увидел, так о тебе все время и думал. Вот, теперь все.

Варвара стояла молча, потупив взгляд, перебирая пальцами кончики платка. Время остановилось. Казалось, весь мир замер. Даже Арчи, на кого-то лаявший, замолчал, подошел к Кольше и, подняв морду, уставился на молчавшую Варвару.

— Ну так что? Согласна ты за меня замуж пойти? — тихо спросил Кольша.

Варвара посмотрела на Кольшу, на Арчи и тихо ответила:

— Согласная я.

Кольша обнял девушку, которая почему-то вдруг заплакала навзрыд.

— Ты чего, люба моя? — шептал, успокаивая ее Кольша.

— А кто с Михеичем-то останется? — тоже шептала в ответ девушка.

— А мы его с собой заберем, — осенило Кольшу. — Как думаешь, согласится?

Варвара перестала реветь, утерла нос и глаза и, обведя взглядом все хозяйство, прошептала:

— Не знаю, а здесь-то что, бросать все?

— Дак продаст, и все дела. А там обзаведемся со временем, а, Варь?

Варвара вдруг прижалась к Кольше так, что он почувствовал ее упругую грудь, и оттого совсем потерял голову. Он обнимал и целовал ее волосы, щеки, наконец, нашел ее губы, и они замерли в поцелуе, испытывая незнакомое еще им обоим состояние. Вероятно, они не остановились бы на этом, настолько сильно закипела страсть в молодых телах, но цокот кованых копыт по деревянному настилу остановил их. Михеич краем глаза глянул на них и спросил:

— Ну что, молодежь? Вижу, поладили меж собой? Али нет?

— Афанасий Михеич, прошу, благослови нас как отец, нет ведь у нас никого ближе, — с волнением, медленно проговорил Кольша, держа Варвару за руку.

Варвара стояла опустив глаза, вся зарделась от прихлынувшей крови и волнения.

— А ты что, дочка, скажешь? Согласна за него пойти?

— Согласна, — тихо ответила Варвара, счастливо улыбнувшись.

— Ну, значит, и быть тому, благословляю вас, дети мои, живите долго и счастливо, — сказал Михеич и перекрестил двумя перстами вставших на колени молодых. — По осени свадьбу и сыграем, так, что ли, Кольша? Дом-то успеешь к тому времени поставить али подсобить?

— Подсобить не помешает, Афанасий Михеич, рад буду. Только все одно не поспею с домом, сам понимаешь, сруб отстоять, осесть должен, а его еще вообще нет.

— А что ж ты девку замуж позвал, коли дома еще нет? Не правильно это, не по обычаю. Вот дом поставишь, тогда и за Варварой приходи. На том весь сказ.

Кольша понимал, что старик прав. Дом не поставил, куда невесту приведешь? Он это сызмальства, от отца своего знал. Мужик должен дом поставить, чтобы женщину в него привести, в свой дом, своими руками строенный. Тогда он настоящий хозяин в доме и глава семьи, и нет в том ни у кого сомнений. Так должно быть, и так будет.

— Да, согласный я с вами, значит, свадьбу на следующую осень назначаем, а пока дела мне надо кое-какие завершить, — сказал Кольша, потупив взор.

— Это какие такие дела у тебя появились? — вдруг встрепенулась невеста. — Я про тебя теперь все хочу знать.

Кольша глянул на Варю, и она смолкла, опустив лукавый взгляд.

— Ладно, решено. Вы тут поворкуйте, токмо без глупостей, а я пойду покемарю, устал немного. Кольша, Ваську поставь вон туда, на ветерок, и стреножь, а то убредет в тайгу, ищи его потом.

Кольша взял коня и, улыбнувшись Варе, повел его в дальний конец двора. Афанасий Михеич направился было в дом, а потом вернулся и, взяв Варвару за руку, увел ее с собой. Они недолго о чем-то беседовали, после чего девушка вышла из дома с корзинкой в руках и котомкой за плечом и направилась в сторону деревни. Кольша догнал ее уже за воротами.

— Варь, ты надолго?

— Кольша, дорогой, Афанасий Михеич велел к родне сходить, помочь по хозяйству, обещал он им, — ответила она.

— Надолго? — переспросил Кольша, уже наверняка знавший ответ.

— Как управлюсь, — ответила Варя, опустив глаза.

— Ты меня жди обязательно, осенью вернусь и тебя заберу.

— Какой осенью, следующей? — чуть не плача, спросила Варя.

— Нет, не следующей, а этой. Я все решу с домом, я его куплю срубом, и перевезем куда надо. — Он смотрел Варе в глаза. — Веришь?

— Верю, — сквозь навернувшиеся слезы ответила девушка.

— Можно я тебя поцелую? — закончив говорить, несмело спросил Кольша.

— Можно, — прошептали ее губы. И Кольша обнял Варвару.

Только они расстались, Афанасий Михеич позвал Кольшу в дом. Кольша, войдя, услышал:

— Поди сюда, жених, проходи, вот располагайся, здесь спать будешь. А Варька никуда не денется, будет тебя ждать, а пока пусть поживет у родни, от греха подале. Ты надолго у меня останешься?

— Зря вы так, Михеич, — вздохнув, сказал Кольша и ответил: — Завтра уйду, дел много.

— Мне видней, зря аль нет. Делай дела да возвертайся за невестой своей, только дом чтоб был. А песок золотой забирай, коль нужда в том есть. Варвара сама мне про то сказала. Вот так вот.

— Мне сначала надо в одно место наведаться, а оно не близко. Вернусь, тогда и заберу, если хватать не будет.

— Так ты в тайгу? За золотом? Смотри, Кольша, будь осторожен, не оплошай. Сейчас туда много народа разного подалось, и все хотят разбогатеть. Все через нашу деревню идут, разные люди, ох разные, — покачал он головой и нахмурил брови.

— Михеич, я ж в тайге вырос, — улыбнулся старику Кольша.

«В том-то и дело, что ты в тайге вырос…» — подумал Михеич.

Через неделю Кольша уже подъезжал к Иркутску, поезд ехал медленно со всеми мало-мальскими станциями и полустанками, где можно было выйти из прокуренного вагона, подышать свежим воздухом, купить кедрового ореха или картошки с соленой рыбехой.

Дважды милиция проверяла документы, пристально всматриваясь в лица пассажиров. У Кольши с документами был полный порядок, но, когда сверлили этим взглядом, даже ему становилось как-то нехорошо. Люди смолкли, и какое-то время после проверки ехали молча. Не смолкало только радио, крутившее песни Руслановой и Утесова, отчего на сердце у людей становилось действительно легко или, правильнее сказать, легче, потому что легко вряд ли кому было в эти послевоенные годы. Еще горевали вдовы, не забывшие своих мужей, еще ждали, надеясь на чудо, пропавших без вести. Война еще не закончилась в душах фронтовиков, просыпавшихся от страшных снов и боли ран. Кольше нравилось ехать в этом поезде: много разных людей, интересных разговоров и новых коротких, но насыщенных жизнью знакомств. Но вот скоро и Иркутск, а дальше только его ноги должны привести туда, где, по рассказу его друга и наставника Степана Макушева, лежит золото, кем-то сокрытое от глаз людских в давние времена. Кольша лежал на полке и вспоминал то время, когда Степан рассказал ему про это золото. Не так давно это было, а кажется, с тех дней прошла целая вечность, настолько это было далеко от этих мест и необычно. Иногда Кольше казалось, что те события ему приснились, что на самом деле их не было вообще. Но шрамы на его теле говорили, что это было.

Можно с уверенностью сказать, что на войне ему повезло. Побывав в самом пекле Сталинградской битвы, благодаря своему другу и командиру, он выжил. И остался жив, несмотря на то что попал в плен к немцам и был отвезен на непонятную и не известную никому до сих пор, далекую землю. Фашисты называли ее Новая Швабия, а те, кого туда привезли для рабства, — проклятым раем. Кольша смог сбежать от охраны, прыгнув в бурную холодную реку, едва уцелев от зубов огромной рыбищи, он выбрался на берег и спрятался. Его почти не искали, посчитав, что погиб. Из этой реки живым не выходил никто. А он ушел и долгое время выживал один в горах, а потом случилось чудо. Кольща встретил своих, советских разведчиков, проникших в эту занятую немцами новую землю, и только благодаря им вернулся на родину. Возвращение было непростым. Так уж случилось, подводная лодка, на которой они уходили от фашистов ледовым тоннелем, шла практически вслепую на самом малом ходу. Десятки раз корпус корабля трещал от ударов о стены тоннеля. Они могли погибнуть в толщах льда в любую минуту, но лодка прошла маршрут и вышла на поверхность. Все понимали, что это было равносильно второму рождению. Но это еще не все. До территориальных вод, где можно было встретить хоть какое-то советское судно, были тысячи миль. А топлива и продуктов на лодке было максимум на неделю хода. Вот тогда капитан и принял решение спасти оставшихся моряков и Кольшу в том числе, высадившись на ближайшей земле, куда сможет дойти их израненный ледовым переходом подводный корабль. До Большой земли не дошли, кое-как дотянули до островов. В бухту одного из них, из-за ревущего непрерывно шторма, с большим трудом вошли.

Остров оказался необитаем, но на берегу под скалами было нечто похожее на дом. Лачуга, собранная из обломков какого-то старого корабля, смогла вместить почти весь экипаж, но что делать дальше, никто не знал. Рация какое-то время работала, но их никто не слышал, надежда на связь себя не оправдала. Кроме мха и травы, на острове ничего не росло. Ни одного деревца, ни кустика. Голо и дико на нескольких квадратных километрах скал, окруженных постоянно ревущим океаном. Единственное, что было на острове в изобилии, — это пингвины и тюлени. Они совсем не боялись людей. Их, однако, было жаль, но голод заставил использовать их в пищу. Кольша тоже ел это жирное мясо, по вкусу чем-то похожее на куриное. Яйца пингвинов он, как ни пытался, заставить себя есть не смог. Красный желток и прозрачный белок вареного пингвиньего яйца отбивали у него весь аппетит. Нужно было как-то поддерживать огонь, но кроме мха на острове не было ничего, а наступали холода. Собирали по берегам после штормов водоросли, утепляли, как могли, лачугу. Убили несколько тюленей, их жиром топили единственную буржуйку. Лодка на якорях стояла недалеко от берега. Вахту на ней уже не несли, не было сил и смысла. Степан Макушев, здоровенный капитан разведгруппы, еще раньше стал по-отечески опекать Кольшу. Теперь они проводили вместе целые дни, научились рыбачить. Макушев тоже был сибиряк, из Забайкалья, им было о чем поговорить, вспоминая таежные просторы, изрезанные вдоль и поперек многочисленными реками с чистой холодной водой. Пресной водой, вкусной и сытной, а не такой, что им приходилось пить теперь, — ледниковой водой. Благо, конечно, что хоть она была. Кольша уже не помнил, сколько времени они были на этом острове, он дней не считал, но однажды пришло небольшое судно. Как понял Кольша, это были рыбаки из Аргентины, они оставили нашим на берегу немного муки, соли, после чего ушли, пообещав обязательно вернуться.

Однажды Макушев, как всегда, позвал Кольшу прогуляться к скалам. Они ушли довольно далеко, уютно устроились под скалой, насобирав мха и травы, устроили небольшой костер. Макушев, вспоминая прошлое, рассказал Кольше о том, что в забайкальской тайге на берегу одной из рек есть похожая скала, а под ней пещера, в которой с давних времен сокрыто царское золото. Макушев очень подробно рассказал Кольше, как найти эту речку и пещеру.

— Зачем ты рассказал мне про это? — спросил он Макушева.

— Знаешь, Кольша, мне когда-то про эту пещеру рассказал мой друг. Его звали Вангол. Он недавно погиб, геройски погиб, защищая родину. Так вот я его тоже спросил, зачем мне об этом рассказал. Тогда он мне ответил так: вдруг когда-нибудь на доброе дело те ценности понадобятся. Вот и я думаю, мне не сгодились, так, может, тебе потребуются, вот и весь сказ. А именно тебе почему рассказал? Так потому, что уверен в тебе, после того, что мы повидали, ты на злое дело не способен. Сердце в тебе доброе и храброе, парень, береги его, — ответил ему разведчик, взъерошив огромной своей ладонью волосы на голове мальчишки, и сказал, грустно улыбнувшись: — Ты обязательно должен выжить, выбраться домой, в Сибирь, и поклон от меня ей передать, а о том, где был и что видел, никому не говори, никому и ничего, понял?

— Почему?

— Если об этом узнают, начнутся поиски, а там, насколько мне известно, такая беда для всего рода людского сокрыта, не приведи господи ее открыть. Понимаешь? Слово мне дай, что нигде и никогда не расскажешь о том, где был и что видел.

— Даю слово, не буду о том говорить никогда и никому, — сказал Кольша.

— Вот и хорошо, выберешься отсюда, вернешься домой и заживешь, как все люди, счастливо и спокойно.

— Вместе выберемся, дядя Степан, — ответил тогда Кольша.

Он и не подозревал, что Макушев уже тогда понимал, что с этого острова уйти живым ему, как и многим, не удастся. Холод и цинга постепенно начали убивать людей. Общим решением экипажа подлодку вывели из лагуны и затопили. Когда рыбацкое судно вернулось, на острове в живых осталось половина экипажа. Макушев умер за два дня до их прихода. Все остальные были очень больны и слабы. Кольша держался, его молодой организм еще был крепок, он помогал всем до последнего дня.

Аргентинские моряки забрали на борт выживших и вывезли с острова. В порту Кольша ускользнул от встречавших судно полицейских. Не понравились они ему. Так Кольша оказался на побережье Южной Америки. Он неплохо знал немецкий язык, и это очень ему помогло. На одном из немецких сухогрузов он устроился помощником кока на камбуз и таким образом переправился в Португалию.

Потом, пройдя пешком почти всю Европу, добрался до Варшавы. Здесь в январе 1944 года через польское Сопротивление его переправили в партизанский отряд, действовавший в Западной Белоруссии. Когда его привели к командиру, он рассказал, как в Сталинграде его схватили и вывезли в Германию. Работал как раб на немецких плантациях, откуда сбежал, и теперь готов бить фашистов.

Он практически нигде не соврал, и ему поверили, взяли в отряд. Очень нужны были люди со знанием немецкого языка. В отряде он доказал, что не только хорошо знает немецкий язык, но и метко стреляет. Когда в конце сорок четвертого года отряд вливался в Красную армию, он уже был снайпером, на счету которого было пятнадцать фашистов. На вид, никто не сомневался, что ему уже восемнадцать лет, так он стал по документам на два года старше.

Войну Кольша закончил в Берлине, где опять же благодаря знанию немецкого еще два года служил в комендатуре. По демобилизации, конечно, поехал на родину, в Сибирь, и вот теперь снова в дороге. Кольша помнил все, но помнил и наказ Макушева никому о том не рассказывать, поэтому и молчал о Новой Швабии. К чему эти воспоминания, когда беда, накрывшая их деревню во время войны, до сих пор кровоточит. По лагерям сидят люди просто за то, что жили в тайге, не зная и не ведая о том мире, в котором уже много лет жила Россия. Их надо было вызволять из неволи любой ценой. Если для того нужно было золото, Кольша готов был его добыть там, где оно, по словам Макушева, лежало, ожидая своего назначения. Кольша думал, что Макушев, будь он жив, в этом согласился бы с ним.

Кольша уже был собран, когда показался перрон вокзала, и, поблагодарив за чай проводницу вагона, легко спрыгул на землю и прошел через толпу встречающих-провожающих. Он знал, его никто не встречает — некому. Пополнив в магазине свои запасы хлебом, солью и спичками, Кольша к вечеру уже шел тайгой по маршруту, рассказанному когда-то Степаном Макушевым. Все бы ничего, только шел Кольша без оружия, а уже на следующий день после ночевки увидел свежие медвежьи следы. Медведица и медвежонок подходили к его ночлегу по берегу ручья. Не тронули его, спящего у затухающего костра. Кольша решил больше не испытывать судьбу и принялся за работу. Несколько часов ушло на поиск нужной древесины для лука и стрел. К вечеру он уже натянул тетиву и выпустил для пробы первую стрелу в поваленный ураганом ствол сосны. Метров с двадцати он попал точно в середину. Получилось неплохо, кованые наконечники для стрел, припасенные Кольшей еще с довоенного времени, сгодились как нельзя лучше. Лук и короткое, как посох, копье вселили в него уверенность. Этим же вечером ему удалось подстрелить рябчика, и совсем стало жить весело. Жаль, Арчи пришлось оставить в деревне у Михеича. Опять на цепь посадили. Как он плакал! Кольша пообещал ему вернуться и уже забрать навсегда. Арчи, конечно, поверил…

Забайкальская тайга, куда он вышел через несколько дней, отличалась от енисейской только разве что количеством дичи. Глухаря и тетерева было не просто много, очень много. Как только он углубился в тайгу, уйдя от последнего населенного пункта, дикая природа предстала перед ним во всей красе и многообразии. В этих краях еще не валили лес, и он стоял, подпирая кронами синие небеса, как сто и тысячу лет назад. Реки, не тронутые драгами, струили свою воду в великое священное море Байкал, наполняя его чистотой и свежестью. Рыбеха плескала в заводях, глухари бродили по песчаным косам, всем было привольно и спокойно, пока не вторгался туда человек. Нету опаснее в тайге зверя. Кольша не был исключением, разве что бил дичь не для развлечения и азарта, а для пропитания своего. Не более того.

Он хорошо запомнил рассказ Макушева о том, как добраться до той реки, как найти пещеру, но Макушев ничего не сказал ему про предупреждение Вангола о том, что пещера не простая. Может быть, потому, что сомневался, что Кольша ее найдет, а может быть, он сам про то не поверил Ванголу. Так или иначе, Кольша ничего об этой пещере не знал, когда вышел к той незаметной таежной речке. Лошадиная голова, вырубленная когда-то из огромного корневища, была цела, чуть покосилась, почернела от времени, но от того еще страшнее стала. Кольша пришел к скале и за замшелым валуном увидел темную дыру входа в пещеру. Судя по всему, много лет здесь не ступала нога человека, да и звери не натоптали троп у этого места. Кольша решил заночевать, а с утра уже заняться пещерой. Он, как всегда, заготовил на ночь дров, пару сухих крупных валежин уложил по ветру, настелил лапника и как раз чиркнул спичкой, чтобы запалить кусок бересты для костра, как что-то его остановило. Он прислушался. Где-то рядом он услышал шум. Кто-то шел по тайге, вероятно, берегом речки. Плеск воды и скрип речной гальки под ногами свидетельствовали об этом. Уже были сумерки, совсем скоро стемнеет, и Кольша понимал, что те, кто шел, должны были вот-вот остановиться на ночлег. Хорошо, что не успел разжечь костер, подумал Кольша, затаившись. Ему сейчас необходимо быть одному. Шум шагов постепенно стих, он услышал голоса.

— Здесь станем, скоро совсем стемнеет. Давайте дровишек на костер пособирам, пока ишо видно.

— Сухарь, воды черпани в котелок для чая.

— Далеко еще идти? Ты, Леший, сказывал, седня доберемся.

— Дак мы и добрались, здесь это рядом совсем, утром проведу прямо к входу.

— Эт хорошо, а то уже ног не чую…

Кольша по голосам понял, что пришли четверо. Один из них пожилой человек, тот, что их привел. Трое других взрослые мужики, судя по разговорам, люди не таежные, скорее всего, городские. Кольша таких в партизанском отряде насмотрелся, гонористые, а костра в дождь разжечь не смогут. Кто же они, чего им надо, неужели тоже пришли за золотом в пещеру? Макушев говорил, что о ней никто больше не знает. Видно, ошибался капитан. Кольша осторожно, стараясь не шуметь, собрал нарубленный лапник и унес в ложбинку подальше от пещеры. Там же среди больших камней и решил переночевать, но уже без костра, хорошо, было чего пожевать из солонины сушеной. Устроившись поудобней, он быстро уснул, понимая, что придется встать рано и посмотреть на пришедших поближе. Еще до рассвета Кольша проснулся. Осторожно, как на охоте, вооруженный луком, он стал подходить к месту, где спали, у еще дымящего костра, люди. В отблесках вдруг вспыхнувшего на мгновение пламени он увидел троих спящих рядом мужиков. Судя по одинаковым кирзовым сапогам, они были военные. Рядом, небольшой пирамидкой, стояли три карабина и лежали вещмешки. Около стоявшей рядом листвяжины спал в полусидячем положении худощавый бородатый старик. Сначала Кольша не разглядел, а потом увидел, что старик-то был прикован цепью к дереву. Одна рука его полувисела, скованная наручником. Он спал, тяжело дыша и постанывая.

Кольша, не ожидавший такого, отполз подальше от этого стойбища и попытался понять, что бы это означало и что ему делать. Первое, что приходило на ум, — надо освободить этого деда. Как бы там ни было, а держать человека связанным неправильно. И делать это надо было сейчас, пока те трое спят. Кольша быстро вернулся к костру, в первую очередь забрал стоявшие карабины и отнес их в сторону, припрятав во мху. Один карабин оставил себе и вернулся уже к старику. Он взял тонкую веточку и провел ею по лбу спящего человека. Тот дрогнул бровями и рукой провел по лицу. Кольша повторил, и дед медленно открыл глаза. Перед ним, склонившись в упор, сидел Кольша, приложив палец к губам. Старик удивленно вскинул свои лохматые брови и вытаращил глаза. Кольша еще раз показал ему, что тот должен молчать. Вытащив из кармана большую булавку, Кольша ловко открыл наручник, чем еще раз удивил деда. Те трое продолжали спать, спокойно похрапывая у тлеющего костра. Кольша вместе с дедом, осторожно ступая, ушли, по пути прихватив карабины, старик забрал и свой вещмешок.

Поднявшись на сопку километра на полтора, они встретили рассвет и, наконец, заговорили.

— Ты, малец, кто такой будешь? Не ангел-хранитель, случай? Ась?

— Не, дедушка, я не ангел, я Кольша, а вот вы кто и чего вас, как собаку, эти мужики на привязи держали?

— И не говори, сынок, попал я с ними в переделку… Расскажу на досуге. Не знаю, благодарить мне тебя аль нет. Но это потом. А сейчас-то чего делать будем? Они ж проснутся, а меня и оружия нет. Они ж искать кинутся! А мы рядом, а ежли нагонят, ты, сынок, их что, стрелять будешь?

— Вы сначала скажите, кто вы и кто они и зачем сюда пришли?

— Дак некогда лясы разводить, уходить надоть подале, а там уж и расскажу… — как-то забегав глазами, засуетился старик. Это очень не понравилось Кольше. Он в упор посмотрел на старика, заставив его замолчать.

— Нет, так дело не пойдет. Рассказывай, дед, кто вы такие и зачем сюда пожаловали, — твердо спросил Кольша, при этом он дослал патрон в ствол карабина, привычно передернув затвор.

Старик как-то сник, закрыл лицо руками и некоторое время молчал. Потом убрал руки, и Кольша увидел глаза, взгляд которых был наполнен одновременно страхом и какой-то животной злобой. Взгляд был настолько безжалостен, что Кольша машинально направил ствол карабина прямо в лицо этого человека.

— Не балуй, парень, ружьем-то, я тебе живым боле нужен, чем покойником, — прошептал старик.

— Говори, дед, я тебя слушаю, — сказал Кольша, не опуская карабина.

— Хорошо, слушай, — ответил старик. — Давно началась эта история, еще в Гражданскую войну, когда большевики царя-батюшку погубили. Я тогда молодой был, служил в казачьей сотне, и был мне сотник наш, как отец родной. А звали его Петр Петрович Сысоев. Так вот, в конце девятнадцатого года, зимой, перед тем как чехи сдали адмирала Колчака красным в Иркутске, наш сотник получил последний приказ адмирала — спасти золотой запас. Отбить у чехов эшелон с золотом. Но выполнить его мы не смогли, чехи не дали, мы сумели только один вагон отцепить и перегрузить на лошадей, и то не все. Но что смогли, вывезли вот в эти места и спрятали. Мало кто из наших отсюда живым ноги унес. Всех почти неведомая сила на тот свет прямиком отправила. Всех, кто в пещеру ходил, прибрала, а мне свезло тогда. Петр Петрович меня на охоту определил; пока все ящики да торбы с золотом таскали, я по рябчиков пошел. Хорошо я их стрелял тогда, манок у меня был из гильзы револьверной, вот он меня и отправил, заодно и дорогу посмотреть, как дале двигаться. А когда я вернулся, спужался сильно, молодой совсем был. Бес в казаков вселился. Стреляли друг в друга, шашками рубали, я и убег тогда в тайгу. Долго плутал, пока к железной дороге вышел. А вышел — чуть красным в лапы не угодил, еле отбился, отлежался в тайге, и, слава богу, казачки атамана Семенова на меня вышли. Вот с ними я и ушел в Манжурию, потом в Китай, потом аж во Франции оказался. Веришь?

— Говори дальше. Верю я тебе, ничего необычного ты не сказал, но ты пока ничего и не ответил на мой вопрос, — спокойно ответил Кольша.

— Так вот, — продолжил старик. — Никому я про это не рассказывал все эти годы, клятву мы все дали, еще когда везли это золото. На кресте поклялись молчать про то. Когда немцы на Францию напали, я пошел на войну, записался добровольцем и в первом же бою угодил в плен. Контузило меня во время артобстрела, когда очнулся, наши уже отступили, и немчура вокруг. Шесть лет в лагере военнопленных работал на угольной шахте в Силезии, пока русские не освободили. А освободили — и на допрос. Выяснилось мое белогвардейское прошлое, я и не скрывал ничего, я же давно гражданин Франции, а меня в эшелон и в лагерь, в Сибирь родную. Вот так вот. — Старик замолчал, покачивая головой.

— И что с того? — спросил Кольша.

— А то, что я не хочу помирать в лагере, как собака бездомная. У меня во Франции жена и двое детей, уже взрослые, поди, внуки уже есть, а я тут! — В глазах старика вновь зажглась ненависть. — Вот те трое, что остались у костра, пообещали мне за золото это свободу и возвращение во Францию, понял ты? Да, они меня, как собаку, на привязи держат, потому как я зэк, а они вертухаи лагерные. Вот я дурень! А теперь что будет? Зачем ты меня увел? Веди назад!

— Поздно. Они уже проснулись и готовы тебе, дедушка, голову оторвать. Неужели ты им поверил про свободу? Я еще вчерась слышал, как они про тебя говорили. Когда ты по дрова для их костра пошел. Тот, который Сухарь, сказал — скорей бы тебе башку свернуть, надоело тащиться за тобой. Другой ответил — покажет место, и в расход. Так что зря ты на меня серчаешь. Лучше скажи, как тебя величать, а то неудобно как-то. Вы человек пожилой, а я не знаю, как к вам обращаться. Не Леший же, как вас те кликали.

— Можешь и так называть, я уж привык, а вообще-то я Алексей Алексеевич Духов, потомственный кубанский казак, — ответил старик и молча заплакал. Слезы скатывались по его щекам, прячась в бороду.

Кольша смотрел на него, и ком подступал к горлу. Вспомнил он своих родичей, стариков и старух, сгоревших заживо тогда в деревне.

— Ладно, все ясно, уходим, Лексеич, надо подальше отойти от твоих друзей. Не ровен час, найдут нас, не хочу грех лишний на душу брать, — сказал Кольша, поднимаясь.

— Ну коль они так решили, тогда мне ходу назад нету и Бог меня простит за их постылые душонки. Я, парень, столь натерпелся, столь видел, что тебе и не снилось.

Они поднялись по склону и пошли в пойму другого ручья, не оборачиваясь назад. Кольша бы почуял погоню, но ее не было.

— Ах, сука! Ушел, гад! Ушел Леший! Как он мог наручник расстегнуть?! — орал Гаврила Сухарев, бегая туда-сюда около затухшего костра.

Двое других, продрав глаза, не сразу поняли, о чем он орет.

— Как ушел, когда? — закричал уже другой, вероятно, старший в группе. — Да я вас сгною, Ширшов, ты же должен был охранять его с четырех утра! Ты чё, под трибунал захотел? Найти! Догнать! Смотрите следы, куда он, доходяга, денется, далеко не уйдет! А где оружие? — и тут последовал такой отборный мат, что местные дерева, наверное, готовы были бы от стыда сбросить листву. — Он не мог уволочь три карабина! Ищите, он их где-то здесь спрятал!

Часа два они искали оружие вокруг, затем, собравшись у костра, долго молчали.

— Что делать будем, товарищ лейтенант?

— Не знаю, следы этого Лешего видел кто?

— Нет. Наверное, он в обратную подался, путь-то отсюда один, к железке, там его, гада, перехватывать надо…

— Твою мать, почти десять ден сюда добирались, чтобы отсюда несолоно хлебавши назад топать, а если этого Лешака не перехватим, еще и под трибунал? Нет. Надо его догнать и задачу, поставленную нам, выполнить. Хрен с ними, с этими карабинами, его найдем — и оружие найдем. Давайте еще раз внимательно по кругу, где еще не затоптано! Вперед!

Еще через час Сухарь крикнул своим:

— Здесь, здесь следы, сюда он ушел, вот смотрите!

Через четыре часа скорого хода по тайге они вышли к берегу ручья, где следы терялись в воде.

— Вот и все! Теперь мы его уже не сыщем. Куда идти? Туда али туда? Эх, собак нет!

— Теперь мы с вами вместо собак. Если не найдем этого Лешего, мы еще лагерным псам завидовать будем! — Отдышавшись, старший скомандовал: — Разделяемся и по ручью — я вверх, вы вниз, если через час следов не находим, возвращаемся сюда же. Если не вернулся, значит, нашел след и ждешь остальных. Ясно?

— Ясно, пожрать бы…

— Пожрешь, когда найдем, вперед!

Прошло больше двух часов, когда они вновь встретились. По усталым и злым лицам было видно — следов не нашли, да и откуда им взяться, если Кольша и старик давно уже были у них за спиной. Схоронившись в укромном месте, они просто выжидали, когда их преследователи, потеряв всякую надежду, уйдут. Кольша, хорошо спрятав оружие, с одним луком, осторожно следил за конвоирами, которые все никак не могли понять, куда делся их проводник. Следов в тайге читать они не умели, потому и не догадались о том, что с их подопечным случилось. Наступил вечер, они вернулись к своей стоянке. Кольша смог незаметно подобраться и хорошо слышал, о чем они говорили.

— Сейчас перекус и спать. Рано утром уходим. Надо успеть перехватить его. Он не сможет двигаться быстрее нас. Догоним. Дыхла ему не хватит.

— А если он не ушел? Если здесь затаился и ждет, когда мы уйдем, ему же золотишко надо взять, чтобы жить как-то.

— Ты думаешь, он про золото правду говорил? А если это была красивая сказка, на которую наш хозяин купился? Что мы ему скажем? Убег Леший, обвел нас и его вокруг пальца?

— Даже если и так, этого гада надо догнать и шлепнуть. Потому как, если его другие наши заметут, тогда нам всем крышка.

— Он сказал, что мы рядом совсем, может быть, посмотрим окрест да и найдем ту дыру в скале, может, и он там отсиживается. А, командир?

— Пока ходили, я поглядывал, этих скалок и камней здесь немерено. Но входа в подземелье не заметил. Может, он и не соврал, для чего было в такую даль забираться? При желании он бы и раньше убег, коль с наручником мог справиться. Что-то не так здесь. Прав ты, Сухарь, надо здесь все тщательно посмотреть, вдруг найдем золото. Тогда все проще будет, выйдем к железке, сообщим о побеге с этапа. Куда ему деться, найдут и к нам же и доставят. Риск, конечно, есть, но, если золото царское найдем, нам все спишется. Все, решено, завтра с утра все здесь осмотреть, шмон по полной программе, ясно?

— Так точно, если есть здесь пещера, найдем.

Этой ночью Кольша расспросил подробнее Алексеича о том, что за договоренность у него была с хозяином, так называли начальника лагеря. Оказалось, все просто. Алексеич сам напросился на прием к хозяину и рассказал о золоте, спрятанном в пещере. Тот сначала не поверил, а через неделю вызвал и спросил, сможет ли он показать место. Старик согласился при условии, что его после этого выпустят на свободу с документами на выезд из СССР. Хозяин, начальник лагеря, полковник, пообещал, и Алексеича сразу перевели в больничку, где он две недели набирался сил на усиленном пайке, а потом его переодели, и он, вместе с тремя вертухаями, отправился в дорогу. Официально его якобы конвоировали на допрос в Иркутск, фактически же он должен привести сопровождавших к месту, где, по его словам, спрятано золото. Если все произошло бы так, его возвращали в лагерь и освобождали. Он поверил, да и выхода другого у него просто не было. А в сопровождение ему определили троих самых преданных хозяину надсмотрщиков. Лейтенант МГБ Медведев, по поручению начальника, возглавил группу. О нем в лагере ходила слава палача и убийцы. Лейтенант любил исполнять расстрелы, убивал при попытке к бегству, причем убивал не сразу. Стрелял в ногу и спрашивал зэка — тебе больно? Затем стрелял во вторую ногу и снова спрашивал, и только потом добивал истекающих кровью людей выстрелом в лоб. При этом смотрел им в глаза. Сержант Сухарев был его подручным и мало чем отличался от лейтенанта. Он, по его команде, заставлял заключенного имитировать попытку побега. Сорвет шапку с головы зэка и бросит в сторону, в сугроб. Тот за шапкой, а ему в спину лейтенант из нагана — при попытке к бегству. В ужасе держали они бригады, с которыми выходили на работы в тайгу. Третий, старшина Ширшов, был абсолютно тупым, но здоровым от природы и исполнительным служакой. Выносливый и молчаливый, он мог работать как лошадь, пока не упадет. Старшина был лично предан своему командиру лейтенанту Медведеву, потому что именно Медведев женат на его дочери. Но отношения между ними никогда не выходили за рамки служебных.

Рассказывая о себе, Алексей Алексеевич ничего уже не утаивал. Он понимал, что жизнь его сейчас зависит от простой случайности, от этого молодого парня, невесть как набредшего на них в этой глухой тайге. Ему показалось странным только одно: Кольша никак не отреагировал на его рассказ о сокрытом здесь золоте. Как будто знал об этом.

— Извини, мил человек, а сам-то ты зачем здесь объявился? — спросил он Кольшу.

— За золотом пришел, да на вас наткнулся, — прямо ответил Кольша.

— Вот те на! — удивился старик столь прямому ответу. — А ты откуда про это знаешь?

— Мне про это мой друг рассказал, считай перед смертью, тоже, кстати, казак был, Макушев Степан.

— Не помню такого, в нашей сотне его точно не было, я всех наших станичников знал. Значит, про эту пещеру еще кто-то прознал, не все тайну сберегли, как и я, грешный…

— Да, Лексеич, теперь про это золото все узнают. Они не уйдут. Они решили искать завтра вход в пещеру. А он совсем с ними рядом. Просто внимательно осмотрят скалу, что чуть выше их стоянки, и все. Так ведь?

— Так, так, — кивнул старик.

— Надо что-то до утра сделать, а что, если честно, я не знаю.

— Может, поубивать их, гадов, у них оружия-то нет. Только один наган у Медведева.

Кольша посмотрел на старика.

— Я людей убивать не буду, война давно кончилась.

— Это для тебя, парень, она кончилась, а для меня нет. Видел бы ты, что они с людьми в лагерях делают. Я сидел в концлагере у немцев, а теперь здесь. Так вот у немцев хоть понятно было, за что ненавидят, а и то легче приходилось. Там плохо, но кормили, чтобы силы для работы были. А здесь кормят такой баландой, чтобы скорее сдохли. Норму не выполнил — вообще полпайка долой. Слово не так сказал — в кандей на хлеб и воду, и то не каждый день! Народ в лагерях мрет, а им хоть бы что!

Старик помолчал, горестно покачивая головой, и продолжил:

— Все время думаю, за что русский русского в могилу загоняет? И не просто загоняет. С какой-то звериной ненавистью мучает. Надели на него форму, дали в руки винтовку, и превращается он в изверга. А отличается-то чем? Он с одной стороны колючки, а я с другой… Что за времена такие настали, русских людей, казаков, что испокон веков за Россию кровь проливали, предателями сделав, изничтожили под корень. Я в один эшелон с казаками попал, с теми, которых в сорок пятом году, летом, под Линцем, англичане советским войскам «передали». Представляешь, парень, сопротивляясь англичанам, отказываясь грузиться в машины, казаки, их несколько тысяч было, встали в огромный круг, старики, женщины, дети в середку. Сцепили руки и запели молитвы, а солдаты английские просто открыли по ним огонь, а потом стали давить танками. И живых, и мертвых, и женщин, и детей. Всех подряд, убитых, раненых, грузили в машины и увозили на станцию, где перегружали в вагоны. Представляешь, всех — убитых и раненых — в одни вагоны, под пломбы, и на советскую сторону. Уцелело несколько сотен, те, кто ранен был и чудом выжил. А это же русские люди… — Старик смахнул слезу и опустил голову. Он долго молчал.

— Вот что, Алексей Алексеевич, вижу, что тяжело тебе, понимаю, что хочешь ты родных своих увидеть, но ради этого кровь мы проливать не будем, понял? Ты сказал, что вас целая сотня казаков это золото везла сюда. Так это сколько ж вы привезли? Видать, много.

— Сто семьдесят лошадей вьючных, окромя верховых, в обозе шло. Много здесь в пещере, очень много золота, и в монете, и в слитках.

— Так давай подождем спокойно, найдут они золото, возьмут, сколь смогут, и уйдут, а мы свое возьмем и тоже уйдем, а? И все живы и довольны. Как считаешь, Алексей Алексеевич?

— И то верно, — вдруг улыбнулся старик. — Пущай найдут и возьмут, сколь смогут, а мы посмотрим, как это у них получится.

— Что ж, на том и порешим, — подвел итог Кольша. — Давайте спать.

Утро выдалось холодным и ветреным. Налетевшие откуда-то облака сплошь закрыли небо и сеяли мелким дождичком, пропитывая все холодной влагой. Начавшись еще затемно, дождь изрядно испортил настроение спавшим без укрытия конвоирам. Наспех сооруженный шалаш не помог. Они насквозь промокли и пытались согреться у костра, который тоже заливало дождем. Медведев, махнув рукой, завернулся в имевшуюся у него плащ-палатку и лежал в шалаше, а Ширшов с Сухаревым в мокрых суконных шинелях суетились у костра, поддерживая огонь. Светало быстро. Ветер усилился и разорвал облака, дав возможность солнышку погреть зябкую землю. Костер разгорелся, и чайник наконец закипел. Кольша наблюдал издали, как конвоиры пили чай, а затем двинулись цепью вверх по склону, как раз в направлении скалы, под которой и был вход в пещеру. Кольша обнаружил его раньше, но внутрь не пошел, боясь нарушить целостность сплошного мха, застелившего всю поверхность земли перед темнеющим входом.

Через полчаса Медведев, вышедший к этому месту, крикнул остальным:

— Идите сюда, я нашел. Вот он, вход в пещеру, о которой Леший говорил. Давненько здесь никого не было, смотрите, мох поднялся, прям как перина. — Медведев убрал наган в кобуру и шагнул к отверстию в скале. За ним в пещеру, жужжа динамо-фонариками, вошли Ширшов и Сухарев.

Кольша и старик подошли ближе и, укрывшись за камнями, стали ждать. Прошло больше часа, из пещеры никто не возвращался. Кольша несколько раз подходил к проему в скале и прислушивался, но ничего не слышал. Прошло еще два часа — никого!

— Они не могли там заблудиться? — спросил Кольша.

— Не знаю, я в пещере не был, но я видел потом, что стало с казаками, которые там побывали. Они посходили с ума. Видать, парень, ничего не изменилось. В этой пещере золото нечистая сила охраняет. Не выйдут они обратно, и нам уходить отсель надо.

— Мне про нечистую силу Степан ничего не сказывал. Надо дождаться, когда они выйдут. Мало ли что случилось, а вдруг там завал какой, и они откапывают выход…

В это время послышался крик, он глухо выкатился из темноты пещерного проема.

— Ты слышал или мне показалось, будто кричал кто?

— Слышал.

— Значит, живы они, выходят, давай немного подале станем, чтоб не заметили.

Старик с Кольшей отошли подальше и затаились. Время тянулось невозможно медленно. От нетерпения Кольше хотелось уже самому пойти в эту пещеру, но Лексеич предупредил его желание своим рассказом. Прошел еще, наверное, час, когда они услышали какой-то шум. Кольша присмотрелся и увидел, как из темного жерла пещеры выползает человек. Это был один из конвоиров, но лица не было видно. Он вылез оттуда наполовину и замер без движения. Несколько минут прошло в полной тишине. Никто больше из пещеры не показался, и тот, который выполз, лежал неподвижно.

— Надо посмотреть, что с ним, — сказал Кольша и, взяв наперевес карабин, отправился к пещере.

Старик молча пошел следом. Когда они подошли, Кольша отдал карабин Лексеичу, а сам вытащил и положил на спину выползшего из пещеры конвоира. Это был Ширшов. Он не дышал, он был мертв. В его открытых глазах и на лице застыл необъяснимый ужас и мольба о помощи.

— Вот таки дела… — проговорил Лексеич, убедившись, что старшина мертв. — Уходить отсель надоть.

Кольша решил осмотреть карманы покойного и вытащил армейскую книжку и удостоверение личности старшины НКВД Ширшова Ивана Самойловича 1914 года рождения. На всякий случай Кольша забрал их.

— Что, и не похороним? — спросил он старика.

Тот, покосившись на вход в пещеру, молча отрицательно качнул головой.

— Уходить отсель надоть, — повторил он.

— Нет, надо похоронить покойного, коль он на свет с того света выполз, — сказал Кольша и, подхватив тело под мышки, потащил вниз по склону к реке.

Лексеич, потоптавшись на месте, взял оставленный Кольшей карабин и пошел следом, что-то бормоча и то и дело оглядываясь.

— Думаешь, остальные выйдут? — остановился отдышаться Кольша.

— Не выйдут, там, верно, покойников много, сама преисподняя, хорошо, что мы туда не пошли…

— Как же ты хотел золото им отдать?

— А я этого и не сулил, я обещал показать, где оно лежит…

— Да, Лексеич, хитер ты, да только вот мне-то золото вправду нужно, говорил же я тебе зачем. Родичей из лагеря выкупить. И что теперь делать?

— Ты, парень, жить хочешь?

— Ясное дело, хочу, — ответил Кольша.

— Вот он тоже хотел и жить, и золота, видишь, чем это закончилось? Что-то в этой пещере людей убивает. Не дает золотом завладеть. Я, как сейчас, помню, с какими глазами тогда еще казаки друг друга резали. Вот с такими же, безумными. А золото из этой пещеры ни один человек не достанет, ты же сам все видел. Трое здоровых мужиков туда ушло, а токо один возвертался, и то мертвый.

— Да, Лексеич, твоя правда. Что делать-то будем?

— Этого похороним, раз уж взялись, и назад пойдем, а что еще делать.

— Дак я-то ладно, а ты-то куда пойдешь, снова в лагерь? И что ты там скажешь, если еще доберешься? У тебя ведь, Лексеич, ни документов, ни денег, ничего нет.

Старик молча слушал, согласно кивая.

— Ладно, я счас за лопаткой схожу, видел у них саперную, закопаем покойника, а потом решим, как тебя спасать, не брошу я тебя, — улыбнулся Кольша.

Когда на берегу Кольша соорудил нечто подобное кресту и поставил на свежую могилу, Лексеич спросил:

— Ты старой веры, что ль?

— Да, старой, истинной веры православной, а как ты узнал? — удивленно ответил Кольша.

— Дак крест ты осмиконечный соорудил, я токо у староверов такие видел, нательные.

— И где ты их видел?

— Дак в лагере, несколько человек вашей веры срок тянут, молятся втихую, особняком держатся, хорошие мужики.

— А фамилии ты не знаешь?

— Нет, Кольша, не знаю, не запоминал, там, Кольша, не до фамилий чужих, там свою бы не забыть.

— А где этот лагерь?

— В тайге, если честно, я толком и не знаю, недолго я там чалился, перевели меня, лагерей там много, одно название Краслаг.

— Ладно, я пока все думал, как тебе помочь. Вот документы этого Ширшова, если тебя побрить, а усы оставить, одежду, что с него сняли, надеть, проскочить поездом до Красноярска, думаю, сможем. А там в тайгу, в деревню к нам, мы далеко от власти всякой живем, глядишь, потом какие документы придумаем, а?

— А ежели задержат нас вместе, тебя за сокрытие беглого тоже в лагерь упекут. Ты про то думал? — поглядел в глаза парня старик.

— Упекут так упекут, а бросить я тебя не брошу. Давай тогда пехом, тайгой в мои края топать. Только далеко это и тоже небезопасно. Ежли на таежной дороге задержат, проверять досконально будут, тут уже эти бумажки не спасут. — Кольша встал и направился к еще дымившемуся кострищу.

Алексей Алексеевич постоял немного и пошел следом.

— Хорошо, Кольша, переоденусь я вертухаем, рискнем. Только заглянуть надо еще в одно место.

— Куда заглянуть?

— Да это здесь, рядом. Понимаешь, когда я тогда охотничал и вернулся к пещере, тут такое было, ужас! Я тогда убежал и спрятался. Потом, через несколько дней, вернулся посмотреть. Надеялся кого-то из своих встретить. Но живых не было, а если и были — ушли. Зато около пещеры на земле нашел рассыпанное золото в монетах, видно, какая-то кладь продырявилась. Я это все собрал и припрятал тогда. Не знал, что меня ждет. Так вот теперь время пришло это забрать, если, конечно, оно на месте. Так что, Кольша, не зря ты сюда добирался, будет тебе доля для родичей твоих.

— Ну, Лексеич, однако ты их перехитрил.

— Ага, перехитрил. Если бы не ты, шлепули бы они меня за милую душу, и все. Или, того хуже, с собой в эту преисподнюю увели…

— Может, и так, — согласился Кольша.

Когда пришли к месту, где Лексеич спрятал почти тридцать лет назад золотые монеты, пришлось изрядно попотеть, прежде чем обнаружить его тайник. Но все было цело: тысячи золотых монет царской чеканки тускло поблескивали в лучах заходившего солнца. Пересчитывать не стали, незачем. Кольша и представить себе не мог стоимость этих денег, поэтому с простым любопытством рассматривал монеты разного достоинства. Лексеич смотрел на него и завидовал — вот чистая душа! Знал бы он, какой кровушки стоили эти царские червонцы. Сколь народу честного полегло ради них…

Все унести они и не смогли бы — более двух пудов золота припрятал старик, — да и не собирались. Взяли по пятьсот монет червонцами, получилось по пять тысяч золотом. Остальное золото опять оставили в укромном месте, там же и карабины спрятали, и двинулись в обратную дорогу.

Через десять дней они были на станции в Иркутске. Алексей Алексеевич, побритый и отмытый в домашней баньке, куда они сходили, познакомившись в пригороде с инвалидом войны, выглядел почти как Ширшов на фотке в удостоверении. На вокзале кассирша выдала билет, особо не вглядываясь в лицо энкэвэдэшника. Кольша, по настоянию старика, покупал билет отдельно, но в тот же вагон. Решили ехать особо не общаясь, но и не терять друг друга из виду. В случае чего — незнакомы, просто попутчики. Лексеич согласился пока пожить в тайге с Кольшей, поскольку до Франции из этих мест ему было добираться как до луны. А туда, в солнечный Лион, где, как он был уверен, до сих пор ждала его жена, он очень хотел. Здоровье, подорванное в лагерях, все чаще давало о себе знать. Уже не раз он останавливался в тайге, когда сердце замирало в груди и нечем становилось дышать. Но он готов был идти хоть пешком через границу с Китаем, а потом тем же путем, как после Гражданской войны, в Европу. Хотел, но, понимая, что сейчас он просто физически не выдержит, согласился с Кольшей. Тот рассудил по-своему, но верно: сначала надо просто выжить, уцелеть, а потом уже и дальше подумать, как и что…

Благополучно добравшись до Красноярска, вышли из города на Енисейский тракт в надежде на то, что смогут уехать дальше попутными машинами. Немного устав, присели под раскидистую ель на обочине дороги и уже собрались было перекусить, как услышали шум мотора. Грузовик, не доезжая их, вышедших к обочине, резко ударил по тормозам, и из кузова выпрыгнул сначала один, а за ним еще несколько сотрудников милиции. Кольша и Лексеич совсем не ожидали такого оборота.

— Так, граждане, стоять на месте! Предъявите документы! — еще издали крикнул им подходивший офицер.

— А что случилось? — спросил Кольша, предъявляя справку о демобилизации и военный билет.

— Зэки сбежали из лагеря! Вы тут никого не видели? — прочитав документы и внимательно сверив Кольшино лицо с фотографией, ответил офицер.

— Нет, — сказал Кольша.

Офицер подал ему документы и повернулся к Лексеичу. Тот стоял без кровинки в лице.

— Документы, старшина! Ты что, оглох?

Старик вдруг охнул и повалился набок. Кольша успел подхватить его и не дал упасть, осторожно уложил на землю.

— Что с ним?

— Не знаю, товарищ старший лейтенант.

— Кто он тебе?

— Никто, попутчик… — ответил Кольша.

— А ну, достань его документы.

— Ему плохо, он задыхается, нужна помощь! — закричал Кольша, пытаясь расстегнуть шинель и гимнастерку надрывно хрипевшего старика.

Офицер нервно оглянулся, махнул рукой и побежал к своим сотрудникам.

— Кольша, — еле слышно прошептал Лексеич, — забери там, в мешке… Уходи, оставь меня…

— Нет, держись, сейчас я помогу, — говорил Кольша, пытаясь приподнять над землей запрокидывающуюся голову старика.

Офицер вернулся с сержантом.

— Посмотри, что с ним? — приказал он сержанту.

Кольша отошел в сторону, почувствовав, что Лексеич простился с жизнью.

Сержант склонился над стариком, приложил пальцы к шее.

— Все, помер старшина, наверное, приступ сердечный, без вскрытия точно не скажешь.

— Грузите его в машину — и в покойницкую. А где парень, здесь был? Вот едрена корень, надо было его как свидетеля допросить.

Кольша в это время, прихватив мешок Лексеича, что есть сил бежал перелеском в сторону от дороги. Так Кольша стал, наверное, самым богатым на берегах Енисея человеком, но он об этом даже не думал. Не до того — нужно было скрыться от милиции, не дай бог, обыщут. Вот тогда будет совсем плохо. Тогда все напрасно, и смерть Лексеича в том числе. Старик испустил дух у него на руках. Сердце не разрывалось от жалости, Кольша уже привык к потерям. Ему было просто больно осознавать, что из его жизни ушел еще один хороший человек, к которому он успел привыкнуть и которому доверял.

Часа через два Кольша уже сидел на берегу Енисея и наблюдал, как небольшие баржи, с какими-то товарами, спускаются вниз по реке. Он решил пройти берегом до ближайшего селения, купить там лодку, чтобы сплавом дойти до деревни, где его ждала Варвара. Последнее время он каждый день думал о своей невесте. Вспоминал ее губы и глаза, ее объятия, и ему становилось тепло на душе. Кольше хотелось быть с ней, он устал быть один. Возможно, это была минутная слабость, но он все чаще думал о том, что хочет ее забрать прямо сейчас и увезти с собой. Но это было неправильно, не по традициям, он понимал это. Надо было строить дом, теперь у него были деньги. Но на эти деньги, к сожалению, ничего не купишь. Не в ходу в Советском Союзе царские червонцы. Об этом он знал, а вот как их поменять на советские рубли, Кольша не знал, и в этом была большая проблема. Целый мешок золотых монет, а буханку хлеба не купить, тем более хлеб в том селе, куда он вышел берегом Енисея, вообще не продавался. Хлебушек был по карточкам, а карточек у Кольши и подавно не было. Их выдавали по месту жительства, в сельсовете, а у Кольши ни места жительства, ни сельсовета, только голова да ноги и золотых червонцев тысяча монет… Что делать? Кольша уже пожалел, что оставил в тайге лук, не раз по дороге на тетеревов выходил, была бы добыча. Но снятые со стрел наконечники бесполезно позвякивали в кармане, а голод уже давно поселился в его животе, в его сознании. Чувства обострились, и, проходя деревенской улицей, он слышал запахи еды из домов. Вот в этом картошку жарят, а из того даже мясным бульоном несет. Кольша ускорил шаг и уже выходил за околицу, когда увидел пожилую женщину, несущую из леса большую охапку хвороста. Ей было тяжело, она медленно переставляла явно опухшие ноги.

Конец ознакомительного фрагмента.