Молчание небес

Владимир Потапов, 2019

В этом сборнике вы найдёте рассказы с неожиданными развязками, которые порой заставят посмеяться от души, непременно удивят и, возможно, пробудят лёгкую грусть. Вырезанные из обычной жизни простых людей сценки очень атмосферные. Они проникнуты неподдельными эмоциями. Автор заглядывает в души своих героев, рисует обстановку вокруг, показывает их стремления и надежды, всегда оставляя на потом что-то особенное, что заставит иначе посмотреть и на человека, и на ситуацию. В результате получаются очень неординарные и интересные выводы философского толка. Главный из них – не всё такое, каким кажется. Согласны? Если сомневаетесь, самое время убедиться!

Тринадцать лет гениальности

Он лежал лицом к стенке и слушал громкий пьяный гомон с матерком за спиной. Скомканная простынь у лица казалась серой, грязной. Да она и была грязной: он не помнил, когда менял бельё последний раз. Полгода назад, не меньше…

От постели остро и кисло несло потом, мокрой шерстью, козлятиной. Стучали молотки в висках. И будто до сих пор продолжался пьяный сон с какими-то харями, ужасами, бестолковщиной. Цветной и страшный.

«Что же делать? — тоскливо подумал он, пытаясь забыть о «молоточках» в голове. — Что делать?.. Пусто как… Ничего впереди… И денег нет… Закончить бы книгу — я бы им всем показал!.. Мрак какой… Полтишок бы назавтра у кого-нибудь взять…»

Он попытался вспомнить, у кого можно стрельнуть денег, спутался; мысли перебрались на другое, на третье, на десятое…

За спиной по-прежнему шумели, разливали, чокались.

— Встать надо… Выпьют же всё, ни капли не останется… Застонал про себя от боли, повернулся. Из узнаваемых за столом сидел только Пашка, сосед. Остальные — два парня и девица — были незнакомы. Он поднялся. Медленно, шаркая ногами, подошёл к компании и сел с краю. На него не обратили внимания, продолжая о чём-то спорить, азартно и пьяно, не слушая друг друга. Сергей плеснул себе в первый попавшийся под руку бокал из початой бутылки и с отвращением высосал вонючую жидкость. Поперхнулся, кашлянул в кулак. Подхватил с тарелки раскисшую солёную помидорку и, страхуясь снизу другой ладошкой, опрокинул её в рот. Закрыл глаза, пережидая резкое жжение в желудке. И — потихоньку, еле заметно — стала отступать боль в висках.

«Когда ж всё это кончится? — обречённо подумал он, ища курево на столе. — Мне уж тридцать пять лет!.. Итоги подбивают в эти годы, а я, как клуша, со своим романом… Да куда же они сигареты дели?! Торчки долбаные, одна «травка» вокруг!»

На столе среди грязной посуды с остатками пищи виднелись лишь початые пачки из-под «Беломора» с пустыми гильзами.

— Паш, — хрипло позвал он. — Дай закурить.

Тот, не отрываясь от разговора, бросил ему через стол пачку «Пётр I».

«Откуда эти люди? — попытался вспомнить он. — Видимо, когда спал, пришли…»

Затравленными больными глазами всмотрелся в лица. Нет, не знакомы… Пришлые… Боль утихла, и он прислушался к разговору. Спорили о какой-то картине. И спорили как-то по-базарному, разом говоря и почти не слушая друг друга. Серёжка протяжно и с наслаждением зевнул в кулачок, вновь плеснул себе из бутылки. И некстати вспомнилась Ольга, бывшая жена.

Как она любила поначалу эти посиделки! Писатели, поэты, художники, музыканты, киношники!.. Вся атмосфера в квартире пропахла пьяным интеллектом! И ведь все были гениями! И рокеры, что с многозначительной серьёзностью принимали похвалу своих заумных песен. Это потом, через годы, они научились снисходительно улыбаться в ответ на те же самые вопросы, а тогда… Тогда все млели от этих непонятных, убогих по гармонии и смыслу песен. И поэты, на самом деле талантливые ребята, тускнели по сравнению с ними. И, как ни странно, «подстраивались» в своих стихотворениях под певцов.

А Макаревич, дружно отринутый всеми ими, как примитив и приспособленец, продолжал писать, сочинять и петь.

Художники с непонятной мазнёй на холсте… Режиссёры, не снявшие даже дебютных роликов…

Но почему-то все считали: Серёга!.. Вот он — настоящий гений! Вот он себя точно покажет, мы ещё гордиться будем знакомством с ним!

Он вспомнил, как Ленка, с журфака, кричала громко через стол: «Мы ещё клочки его рукописей собирать будем для Сотби!» — и плескала нечаянно вином из бокала на открытые «Фрикадельки в томатном соусе». Уже тогда все знали, что он пишет роман. И это не роман — бомба будет! И он — гений!

Тринадцать лет прошло… И давно уже нет в этой квартире никого из той старой компании. И Ольги, жены, тоже здесь нет. И лишь хмельная аура богемных неудачников витает повсюду. Никто не стал ни великим, ни просто знаменитым. «Лабают» ребята по кабачкам да фестивалям в узком кругу малолетних поклонниц. Разбежались «художники»: кто по «евроремонтам», кто по архитектурным конторам. Почему-то многие подались в критики. И в музыкальные, и в литературные.

Но большинство кануло в никуда. Спились, эмигрировали, умерли… И появились новые. Незапоминающиеся. Но тоже «гении»…

Он снова всмотрелся в лица сидящих. Кажется, его возраста… Может, чуть моложе. А как зовут — не знаю. Или не помню, заспал… Как долго длится эта пьянка! Тринадцать лет прошло, а кажется — только вчера встретились, сели, подняли бокалы… Сгинули все. А ты остался. И твой роман.

«Да, роман… — пьяно и тоскливо подумалось ему. — Аж семьдесят восемь страниц… По шестнадцать страниц в год. Гений заср…ный. Если б Пашка кавээнщиков не раскрутил на репризы — сдох сейчас уже… со своими старыми друзьями в придачу. Да матери с отцом спасибо: выручают. А ведь тоже ныть начали: «Найди работу, найди работу»… А когда творить, начатое дописывать? «Работа»…

Он откинулся на спинку стула, потянулся за новой сигаретой и, прикуривая, вдруг замер от мысли: «А о чём я пишу?!»

Он совершенно забыл начало! То гениальное, с чего всё началось!

Спичка обожгла пальцы. Он потряс кистью, подул на неё машинально.

— Нет! Не помню! НЕ ПОМНЮ!!!

Положил не прикуренную сигарету на блюдце, налил полный стакан водки — Пашка только стрельнул на него глазами — и выпил, тягуче, не торопясь.

— Я сейчас… — сказал он незнамо кому и, шатаясь, пошёл в ванную.

У него там давно было присмотрено: «полотешка» сорокового диаметра. Выдержит. А верёвка — от ванной шторки, добрая, синтетическая, не порвётся. Только разом! Приделать — и соскользнуть с унитаза! Чтобы всё махом и без боли!

Противно отрыгнулось водкой. Сергей тягуче сплюнул на пол.

Он так и не вспомнил, что его «гениальный» роман именно так и начинался тринадцать лет назад:

«Гений соскользнул с унитаза…»