Молчание небес

Владимир Потапов, 2019

В этом сборнике вы найдёте рассказы с неожиданными развязками, которые порой заставят посмеяться от души, непременно удивят и, возможно, пробудят лёгкую грусть. Вырезанные из обычной жизни простых людей сценки очень атмосферные. Они проникнуты неподдельными эмоциями. Автор заглядывает в души своих героев, рисует обстановку вокруг, показывает их стремления и надежды, всегда оставляя на потом что-то особенное, что заставит иначе посмотреть и на человека, и на ситуацию. В результате получаются очень неординарные и интересные выводы философского толка. Главный из них – не всё такое, каким кажется. Согласны? Если сомневаетесь, самое время убедиться!

Вера

«Осторожно! Двери закрываются. Следующая остановка…»

Вагон заполнялся народом. Многие стояли. Сегодня, среди недели, ехали в основном дачники-пенсионеры, торопились закончить перед снегом последние садовые работы.

По проходу, с трудом пробираясь сквозь народ, сновали туда-обратно «коробейники» с мороженым и прессой.

— Пломбир, шоколадное, эскимо…

— Кроссворды, телепрограмма, лунные календари, анекдоты…

— Пломбир, шоколадное…

Вере повезло: сидела, и притом — у окна. А главное — работал обогреватель. Придвинула к нему околевшие ноги и задремала…

«…Во всём, как хотите, чтобы с вами поступали, так поступайте и вы с ними».

Голос сквозь монотонный вагонный гомон звучал убаюкивающе и приятно. Хотелось слушать и слушать, не открывая глаз, и проваливаться всё дальше и дальше в тёплую дремоту. Ноги в насквозь промокших кроссовках постепенно отогревались. Вера даже расстегнула пуховик.

— Да ну вас!.. Чепуху мелете, молодой человек, а мы сидим, слушаем… уши развесили… — раздражение в женском голосе было неподдельным.

— Какой же я молодой?.. С сорок шестого…

— Тем более! Городите здесь… Я вон своей невестке как только не угождала!.. Всё для неё делала, задницу только не лизала… И что?! Настропалила, сучка, сына: комнату сняли, съехали и на порог к себе не пускают! Это как?! Внука не дают! Сын! Сын говорит: «Не ходи, от тебя только негативная энергетика… после тебя Гриша всю ночь плачет во сне… и дёргается…» Представляете? — сын говорит!!! Внук от меня дёргается!.. А я от них не дёргаюсь!.. От этой сучки не дёргаюсь!.. Как у нас появилась, так на таблетках и живу! «Дёргается…» Не-ет, правильно народ говорит: «Не делай добра никому — и зла тебе никто не сделает». А я всё: «Людочка-Людочка, Людочка-Людочка…»

— Это не народ говорит, — мужчина опять говорил негромко, но слышно было каждое слово, будто гомон стихал в эти минуты. — Это, милая моя, озлобленные люди сочинили. Никого, кроме себя, не любящие… А повторяют недалёкие. Красиво же звучит… парадоксально…

— Ой, шли бы вы со своей хренью куда подальше!

И такая злоба прозвучала в женском голосе, что Вера открыла глаза: очень уж захотелось взглянуть на беседующих.

Сидящая напротив яркая, интересная брюнетка в летах неприязненно в упор пялилась на Веркиного соседа, невзрачного мужичка в дождевике, резиновых сапогах и вязаной шапочке.

Верка взглянула на неё мельком — и отвернулась к затуманенному дождём стеклу.

Есть на свете такие глаза: затягивающие… беззрачковые… мёртвые… Смотреть в них было неприятно. И страшно.

А этот, в дождевике, сидел и смотрел в них. И не отворачивался. Мигал подслеповато, шмыгал носом, но не отворачивался.

— Почему хрень-то? — спросил он так же спокойно. — Добром на добро и ответится… Что ж нам — хорошо всем стало от злости-то вашей? Всем неприятно стало… — И снова шмыгнул.

А брюнетка стрельнула глазами на соседей, жадно слушающих их перебранку с мужичком, резко поднялась, выдернула из-под сиденья сумку и, расталкивая стоящих, ушла в другой вагон.

И окружающие почему-то облегчённо вздохнули.

* * *

Что-то слишком длиннющую грядку удумала она под озимый чеснок. И трети не вскопала, а руки уже отваливаются…

Неможилось ей. Давно неможилось… лет пять… Суставы порой так выкручивало ночами, что хоть волчицей вой!.. И натиралась всякой пакостью, и обследовалась, и лечилась в санаториях, да всё без толку. Отпустит на время, а потом вновь сворачивает жгутом. Да и сердчишко стало сдавать. До обмороков доходило. Слава Богу, не на людях…

На людях она была другой: довольной жизнью, улыбчивой, счастливой… Несмотря ни на что. И как обидно было порой выслушивать от друзей что-нибудь нелицеприятное о своих детях. Друзей в такие минуты она в упор не понимала и не слышала.

«Что значит “шумели всю ночь и были выпивши”? Это что, значит, мои ребятишки меня обманывают? Уроды, — улыбаясь, думала она в эти минуты о друзьях. — Да мои детишечки ни разу в жизни мне не соврали! Завидуете и мерзость всякую наговариваете! Своих такими же умничками воспитайте — потом и будете, как бабы на базаре, слухи распускать. “Не помогают, в саду не работают…” А ваши прям упахались! Стахановцы… А я, раз успеваю участок обработать — значит, и без ребятишек сил хватает! И не ваше собачье дело — в семью чужую лезть! Я ж не лезу к вам с советами!»

Так мысленно спорила Вера со своими «доброжелателями». А у самой душа — будто кошками изгажена да исцарапана, вся в крови от этих пересудов.

А жить надо… И с такой душой, с исцарапанной… И как ещё долго жить!.. Ведь никто из ребятишек не определился. Ни с работой, ни с учёбой… Пристраивать, на ноги поднимать надо. «Сдохну, а подниму! Подниму! И пошли вы все к черту!»

…На рукав капнуло светло-розовым. Вера вытянула подол рубахи, приложила к носу и долго-долго держала. А кровь всё сочилась и сочилась. Она осела на захолодевшую вспаханную землю и запрокинула голову вверх.

— Сдохну, а подниму!

Бледное осеннее небо вдруг начало медленно поворачиваться, затем закрутилось. И наступила темнота.

* * *

— Мам, мам, очнись! — Голос младшенького Алёшки доходил, как сквозь вату. На лоб легло что-то мокрое, холодное.

«Хорошо-то как!» — облегчённо подумала Вера, с трудом разлепила глаза. Склонённые над ней кругом лица — серые, туманные — плыли и не фиксировались сознанием.

— Сейчас, Алёшечка, сейчас… — Она с трудом села. Чьи-то руки поддерживали за плечи. Испуганные глаза окружающих выжидательно таращились на неё.

— Мам, что с тобой? — Сын присел перед ней на корточки.

— Голова закружилась. Сейчас, Лёшенька, сейчас… — Попыталась подняться. — Копала, копала… Чуть-чуть всего… Давление, видимо… — Всё-таки поднялась. — Здравствуйте, ребята. Пойдёмте в дом. Сейчас, оклемаюсь маленько…

— Я же тебе говорил, что вскопаю, — сердито выговаривал сын, шагая рядом. — Зачем самой нужно было?.. Я же говорил… Специально сегодня приехали!

— Лёш, не ругайся. Я же не знала, когда ты приедешь… А вдруг снег завтра выпадет? Не успели бы… — Вера оправдывалась, а сердце её пело от сыновней ворчливости: приехал! Ребят с собой взял на помощь! — А Игорёк где? Приедет? — вспомнила она про старшего.

— Вечером, может…

Вошли вдвоём в дом. Ребята сгруппировались в проулке, у машин, переговаривались о чём-то.

— Чем же я вас кормить-то буду, Лёшечка?.. Позвонить надо было, — опечалилась Вера, глядя на ребят через окно. — Я же только к чаю с собой взяла…

— Да до тебя не дозвонишься! Связь эта дурацкая… Мы с собой взяли, не беспокойся… Ты когда домой едешь?

— Дёмины завтра утром обещали захватить. Мне ещё мешок с одеждой забрать надо, постирать к весне. Загрязнилось всё… Чай-то поставить? Будете?

— Ага, поставь.

Алёшка вышел к ребятам.

— Ну, что?

— Она с ночёвкой остаётся, — с сожалением ответил Алексей. — А мне вскопать всё надо.

— Ты чё, съехал? Здесь неделю копать надо всей толпой! Да и земля же сырая!

— Ну… я не знаю… мать попросила…

— Лёха, сейчас быстро темнеет! Поехали к Катьке на дачу! Говорил же я: давайте сразу к ней! Нет: «сюда, сюда…» Съездили, блин!

— Ребят, ну, я обещал…

— Обещал — так копай! А нам ехать надо. Мясо уже с утра квасится, скоро вообще никакое будет!..

— Ребят, ну, помогите немного… У меня и сапоги на всех есть… И поедем сразу… Хотя бы грядки…

— Ладно, тащи сапоги.

Алексей весело вбежал в дом.

— Мам, где у нас сапоги резиновые? Ребятам надо.

— А вон, за дверью… Алёша, чай готов. — Вера залила заварку кипятком. Достала из пакета печенье, молоко. — Зови ребят.

— Мам, некогда! Там обстоятельства изменились! Нам вечером в городе надо быть! Мы уж через час поедем!

— А как же чай? — растерянно, не к месту спросила она. Алёшка лишь махнул рукой, сгрёб сапоги и так же быстро вышел.

…Через час лишь следы протекторов говорили о приезде ребят.

Вера закрыла за ними ворота, вошла в дом. Помытые для чая чашки сиротливо толпились на столе. Она плеснула себе остывшей заварки и, отпивая маленькими глоточками, бездумно уставилась в запылённое окно.

Темнело. Взгляд упал на расписание электричек. Взгляд стал осмысленным. Она поднялась и вышла в сад. Одинокая вскопанная грядка тянулась вдоль забора. В конце разновеликими черенками торчали четыре воткнутые в землю лопаты. Она выбрала покороче и принялась копать, изредка поглядывая на дорогу. Но старшего, Игоря, так и не увидела.

…Вся двадцатитрёхчасовая электричка оказалась пустой. Лишь в первом вагоне сидели редкие пассажиры, да и те теснились ближе к кабине машинистов. Она подсела к ним и огляделась. Напротив оказался тот, утренний, мужичок в дождевике. Он поднял голову. Глаза его, старческие, безмятежные понемногу становились внимательными, в них теперь появилась улыбка. И он кивнул ей головой, как старой знакомой.

— Постоит ещё бабье лето, постоит. Всё сделать успеем. Ничего, не тужите, поскрипим ещё…

Электричка была тёплая и уютная.