Обреченный десант. Днепр течет кровью

Владимир Першанин, 2014

Впервые в нашей военной прозе! Первый роман о кровавом Днепровском десанте и рождении девиза ВДВ «С неба – в бой!». Вся правда о подвиге и трагедии «крылатой пехоты». Сентябрь 1943 года. Красная Армия проводит крупнейшую воздушно-десантную операцию Великой Отечественной – более 6000 десантников должны высадиться в немецком тылу на правом берегу Днепра, чтобы захватить плацдармы, нарушить вражеские коммуникации и облегчить нашим войскам форсирование водной преграды. Однако операция провалилась – скверное планирование и непростительные ошибки командования обернулись огромными потерями. Выброска десанта проходила беспорядочно и несогласованно, зачастую на глазах у противника, грузовые планеры и парашютисты приземлялись под ураганным огнем, умывшись кровью еще в воздухе. Но ОБРЕЧЕННЫЙ ДЕСАНТ не дрогнул, приняв неравный бой…

Глава 1. Командир взвода лейтенант Морозов

Парашют тащило и болтало ветром с такой силой, что Морозов порой терял ощущение пространства. Осеннее ночное небо, затянутое несущимися облаками, уплывало куда-то в сторону, и перед глазами оказывалась такая же темная земля.

Рельеф местности различить было невозможно. Из чернильной тьмы вылетали разноцветные трассы зенитных пулеметов и скорострельных пушек. Очередной порыв ветра снова швырял парашют, выворачивая лямки из рук лейтенанта, а стреляющая земля оказывалась почему-то над головой.

Сноп пуль и снарядов приближался к нему, замыкая смертельный круг. Особенно опасной казалась счетверенная трасса 20-миллиметровой пушки. Она шла раскаленным густым пучком с жутким прерывистым свистом, готовая разорвать тело Федора Морозова вместе с парашютом. В какой-то момент он сумел подтянуть стропы и остановить беспорядочную круговерть.

Внизу, на месте приземления, должна была находиться ничейная полоса, пока еще не занятая немцами. Там планировалась высадка нескольких батальонов, сбор людей и дальнейшие действия.

Однако на войне многое идет не по плану. Внизу находились немецкие части, срочно переброшенные сюда. Возможно, десант отнесло совсем в другое место. Поэтому лейтенант не гадал о причинах, почему он оказался под огнем, а выискивал в небе остальные парашюты.

Он рассчитывал увидеть десятки, но разглядел лишь штук семь, не больше. Один из куполов прорезала желто-красная пулеметная трасса. Шелковое полотнище мгновенно вспыхнуло, осветив на короткое время бойца в ватнике и парашют по соседству.

Треск выстрелов и гул ветра заглушил отчаянный крик. Полотнище быстро сгорало, а боец в ватнике, стремительно набирая скорость, падал навстречу земле. Крик замолк. Федор пытался разглядеть, что поджидает его внизу. Хуже всего, если свалишься на немецкие траншеи. Тогда шансов на спасение будет не больше, чем у бойца, упавшего на землю без парашюта.

Но эпицентр вспышек и несущихся навстречу трассеров смещался в сторону. Никаких условных сигналов видно не было. Пусть будет нейтралка, лес, ничейная полоса, где есть немалый риск свернуть шею или свалиться на минное поле, но все же это лучше, чем угодить под плотный огонь развернутого немецкого батальона.

Удар о землю оказался, как всегда, сильнее, чем ожидал Морозов, хотя лейтенант мог бы к этому привыкнуть, имея на счету два десятка прыжков. Ветер внизу был тише, но, рванув напоследок купол, протащил лейтенанта еще метров пять. Теперь быстрее гасить парашют и быть готовым к теплой встрече.

Руки быстро собирали стропы, автомат он держал под мышкой. Свернув парашют в комок, сунул его в кусты акации. Повезло, что не свалился в один из таких кустов — разодрал бы тело до мяса. Теперь отбежать на полсотни шагов, залечь, приготовить автомат.

К Морозову уже кто-то бежал. Чужой, свой? Немцев даже в темноте выдает каска, которую они постоянно носят, следуя инструкциям. Это — свой, из десантуры. Кожаных шлемов не хватает, и он с непокрытой головой. Пилотка или шапка за пазухой.

— Стой! — на всякий случай предупредил незнакомца Федор.

— Я лучше лягу, — откликнулись из темноты.

— Давай ко мне.

Оказался сержант из другого батальона.

— Там еще кто-то есть, — показал сержант на пятно возле деревьев.

За полчаса собралась группа человек двадцать пять, почти взвод. Только из взвода лейтенанта Федора Морозова оказалось в группе всего два человека. Остальные кто откуда, даже из другой бригады. Два лейтенанта, включая Морозова, пять-шесть сержантов, остальные — рядовые.

Радиста среди собравшихся не оказалось. Один боец сильно ударился ступней и не мог идти. Другой сломал сразу три пальца на левой руке. Все это было плохо, особенно отсутствие рации.

Незнакомый лейтенант Леонид Бондарь служил в оперативном отделе штаба бригады. Получилось, что по должности он был старшим и немедленно взял командование в свои руки. Морозов спорить не стал, хотя штабным доверял не слишком.

Бондарь заглянул в карту, подсвечивая синим фонариком. Непонятно, что он мог там увидеть. Было ясно, что людей сбросили с гораздо большей высоты, чем планировалось, и роты разнесло ветром по огромной площади.

Где именно находилась их группа, никто не знал, а Морозову стало ясно, что получилась путаница. Бондарь сразу показал характер и заявил, что следует идти на северо-восток, к Днепру. Там они наверняка наткнутся на один из захваченных нашими войсками плацдармов или более крупный отряд десантников. Главным в его логике было — идти в сторону фронта.

Морозов, воевавший с весны сорок второго года, сразу понял, что Бондарь боевого опыта имеет мало. Уже ясно, что десант распылен, а наших плацдармов на правом берегу пока мало. Больше шансов наткнуться на немецкую моторизированную группу, которые наверняка шныряют повсюду.

Было бы в группе не двадцать пять человек, а сто или больше, Федор посчитал бы это решение разумным. Рота могла вступить в бой, нанести крепкий удар, а в случае чего отойти. Но двадцать пять человек, в том числе один с поврежденной ногой, ничего не сумеют сделать, разве что погибнуть, нарвавшись на немецкий пехотный взвод или моторизованный патруль.

В группе не было даже ни одного пулемета, запас патронов и гранат ограничен. Грузовые парашюты упали неизвестно где. Между тем Леонид Бондарь распоряжался уверенно, его слушались, и Морозову ничего не оставалось, как последовать за новым командиром. Бойца с поврежденной ступней вели под руки.

В течение часа к группе присоединилось еще человек двенадцать, в том числе трое из взвода Морозова. Своим ребятам Федор обрадовался, как родным. Посыпались вопросы, но ответить ничего определенного он не мог.

Снайпер, сержант Павел Чередник, прыгавший одним из первым, рассказал, что ветер раскидал их взвод в стороны за считаные секунды, и двоих других он встретил с полчаса назад. Чередник, обстоятельный парень, родом из Забайкалья, носил прозвище Зима, пользовался авторитетом как бывалый солдат. С его присутствием Морозов почувствовал, что вокруг него снова сколачивается коллектив.

— Куда шагаем? — спросил младший лейтенант Илья Якушев, командир взвода из их батальона.

— К Днепру, не слышал, что ли? — отозвался Чередник. — Только что там одним взводом делать, непонятно. Или этот штабной думает, что за сутки-двое наши весь правый берег захватили?

Илья Якушев был тоже не новичок. Наверняка он понимал, что группа сильно рискует, шагая к берегу — самому опасному и укрепленному месту. Но Якушев промолчал. Возможно, представитель бригады знает нечто такое, что неизвестно простому взводному.

Ночи в конце сентября долгие, а эта и вовсе тянулась бесконечно. Всего несколько часов назад их батальон вместе с другими подразделениями бригады грузился в транспортные самолеты Ли-2 на аэродроме города Богодухов, что в семидесяти километрах от Харькова. А казалось, было это давно.

Куда-то долго летели. Самолеты немилосердно болтало. Затем начался зенитный обстрел, и транспортники стали спешно набирать высоту. Кое-кто разглядел внизу извилистую полосу большой реки.

— Днепр! Гляди, Днепр!

Неподалеку взорвался снаряд. Самолет завалился набок, люди посыпались со скамеек. Когда Якушев выглянул в квадратный иллюминатор, не увидел ничего, кроме облаков и редких звезд. Ли-2 тяжело набирал высоту. Двигатели работали надсадно, выжимая всю мощность, чтобы быстрее уйти от зенитного огня.

Десантники знали, что прыгать будут с шестисот метров, но их самолет не думал снижаться (остальные тоже), и красная лампочка замигала на гораздо большей высоте. Кто-то пытался спорить со штурманом, но тот нетерпеливо махал рукой. Самолет тряхнуло еще раз, и Якушев услышал испуганный крик штурмана:

— Да прыгайте, мать вашу… Сейчас поймаем снаряд, все угробимся.

Со своего насеста под стеклянным колпаком слез бортстрелок и тоже подталкивал десантников к черному провалу люка. Мелкий трассирующий снаряд пробил пол в метре от Ильи Якушева и, отрикошетив от дюралевой стенки, закрутился под ногами, брызгая искрами. Люди прыгали и сразу терялись в ночи, пронизанной ледяным ветром, трассами пуль и снарядов.

Лейтенант Бондарь, которого Морозов пару раз мельком видел в штабе, оказался не слишком опытным командиром. Группа шагала вразброд, разбить людей на отделения штабной офицер не догадался. Двое разведчиков впереди не рисковали уходить далеко. Без конца возвращались, что-то докладывали Бондарю, а затем снова удалялись шагов на тридцать.

Небо на востоке стало светлее. Скоро начнется медленный пасмурный рассвет. Морозов, не выдержав, подошел к Бондарю:

— Слушай, нельзя такой толпой брести. Нарвемся!

— В колонну на этих буграх и колдобинах людей не построишь, — огрызнулся Бондарь.

— Ну хоть разведку одернул бы. Чего они под ногами топчутся?

Командир группы внимательно оглядел крепкого в плечах, небольшого роста лейтенанта и скомандовал:

— Вот ты со своим отделением и шагай вперед. Чего смотришь? Обеспечь разведку.

Но было уже поздно. Из рассветного полумрака ударила короткая пристрелочная, а следом длинная, знакомая всем фронтовикам рычащая очередь скорострельного пулемета МГ-42.

Ночной бой — сложная и непредсказуемая штука. Шансов выиграть больше у тех, кто заметил врага раньше и первым открыл огонь. Были сразу убиты двое разведчиков, вскрикнул кто-то еще, а к пулемету присоединились выстрелы немецких винтовок и характерный треск автоматов МП-40.

В первые минуты сыграл фактор неожиданности. Десантники из разных подразделений еще не отошли от скомканной высадки неизвестно куда, потери своих подразделений и командиров. Да и Бондарь не сумел правильно организовать движение группы в немецком тылу.

Сейчас он ворочался на земле, зажимая простреленную ладонь. Такие раны, когда дробятся, перебиваются мелкие кости ладони, очень болезненны. Да и ранен был Леонид впервые. Текла кровь, боль отдавалась толчками во всем теле, мутилось сознание.

Его помощник лежал, уткнувшись лицом в траву. Над головой с жутким коротким свистом проносились пули. Леонид Бондарь позвал на помощь, но на звук его голоса сразу ударил немецкий автомат. Лейтенант почувствовал удары пуль о землю в считаных сантиметрах от тела.

Не только Бондарь, но и немцы совершили сразу несколько ошибок. Они знали, что имеют дело с парашютистами, но, как часто случалось раньше, недооценили противника. Огонь открыли с расстояния сотни шагов, сразу всем взводом, обозначив лежавшую цепь. Подпусти они группу поближе, русских можно было уничтожить огнем в упор, забросать гранатами. Однако для гранат расстояние было велико, а стрельба по противнику, который сразу залег, не принесла ожидаемого эффекта.

Это были бойцы воздушно-десантной бригады, подготовленные куда лучше, чем обычные солдаты, и умевшие нанести быстрый ответный удар. Уже стреляли в ответ несколько ППШ, кто-то переползал, выбирая более выгодную позицию. В разных местах брали ситуацию в свои руки наиболее опытные командиры: лейтенант Морозов и сержанты, побывавшие в подобных переделках.

— Павел, бери на себя пулеметчиков, — распоряжался Федор Морозов.

— Понял, — отозвался снайпер Чередник.

— Якушев, захвати пару-тройку бойцов, ползи на правый фланг, ударь в упор.

Илья Якушев, набравшийся опыта в разрушенном Сталинграде, кивнул и повел тройку бойцов во фланг. Старший сержант, помкомвзвода, тоже отдавал команды и под прикрытием автоматных очередей полз вдоль промоины, заходя слева.

Слабый ответный огонь, стоны раненых (громко стонал Бондарь) ввели в заблуждение немецкого лейтенанта, недавнего выпускника офицерской школы.

Он воевал когда-то во Франции, затем в Югославии. Жалел, что не попал в Россию, и вот теперь наконец столкнулся с русскими.

Как и многие офицеры вермахта, после двух успешных кампаний сорок первого и сорок второго годов лейтенант не считал, что, проиграв Курскую битву, немецкая армия проиграла войну. Да, русские вышли к Днепру, даже сумели в некоторых местах переправиться на правый берег, угробив под огнем целые дивизии и бригады. Но это еще не говорило о их превосходстве и воспринималось многими германскими военными как суетливость и отсутствие четкого плана действий.

Главное, планомерно и спокойно выполнять поставленную задачу. Русские сбросили, судя по всему, большой десант, намереваясь ударить в спину. Но вряд ли десант будет успешным. В разных местах его активно уничтожают в воздухе и на земле.

Рычание скорострельного МГ-42 на минуту прекратилось. Расчет быстро и умело менял перегревшийся ствол. Лейтенант повернулся к помощнику и дал команду:

— Не ослаблять огонь. Вводите в действие второй пулемет. Надо полностью вдавить их в землю, а затем атаковать.

Немецкий взвод действовал как хорошо отлаженный механизм. Расчет из двух человек, готовый к стрельбе, ударил ровными очередями из ручного пулемета «зброевка» чехословацкого производства. Оружие, поставляемое немцам братьями-славянами, работало четко, выпуская без задержек десять пуль в секунду. Второй номер в нужный момент выщелкивал опустошенный магазин и вставлял новый.

Затем снова ударил МГ-42. Лейтенант не расслышал винтовочного хлопка, прозвучавшего впереди, среди лежавших вповалку и расползавшихся русских.

— Как тараканы, — машинально сказал лейтенант.

— Верно заметили, — отозвался помощник и тихо засмеялся.

Однако расчету МГ-42 было не до смеха. Пуля, выпущенная сержантом Чередником, угодила в лицо второму номеру, молодому ефрейтору-добровольцу. Это была страшная рана, совсем не похожая на киношные аккуратно перевязанные ранения.

Ефрейтор захлебывался кровью, зажимая раздробленную, выбитую из суставов челюсть. Он пытался позвать на помощь, но доносилось лишь хрипение — все заглушал треск стрельбы.

Первый номер, прервав очередь, мельком глянул на помощника. Боже, какие звери эти азиаты! Унтер-офицер забыл, что каждая пятая пуля в заряженной ленте — разрывная. Прекратить стрельбу он не мог, позвал санитара и снова прижался щекой к прикладу.

Павел Чередник целился в освещенное вспышками лицо пулеметчика. Унтер-офицер, занизив планку, бил длинными очередями в спины расползавшихся среди полегшей осенней травы парашютистов. Он не обращал внимания на свист автоматных пуль, зная, что его оружие более мощное и способно скосить впереди все живое.

Пуля из снайперской винтовки угодила в каску. Звонкий удар о металл и короткий вскрик смертельно раненного пулеметчика услышали многие. Это вызвало замешательство, которое усилилось еще больше, когда замолчал пулемет. Морозов достал очередью приподнявшегося автоматчика. Чередник, передернув затвор, пробормотал:

— Вот так оно, зима — лето, мля…

И повел стволом, выискивая новую цель. Командир немецкого взвода понял, что действует снайпер, и, не рискуя поднять голову, кричал подчиненным:

— Не высовываться, там снайпер. Усилить огонь!

Но второй приказ не вязался с первым. Стрельба наугад, когда оружие держат над головой и не целятся, мало что дает. Офицер перехватил приклад МГ-42, он был липким от крови. Оба пулеметчика были еще живы, тяжело ворочались и стонали.

Тем временем под прикрытием автоматных очередей с флангов подползали две группы десантников, в том числе трое бойцов под началом Ильи Якушева. Первую группу заметили и обстреляли, не дав приблизиться. Якушев подполз метров на сорок. Пройдя Сталинград, младший лейтенант хорошо постиг подобные схватки в упор.

Он швырнул две «лимонки», делая привычную секундную задержку после щелчка запала. Трое его спутников тоже бросили рубчатые Ф-1. Сорок метров, расстояние великоватое для броска шестисотграммовой «лимонки», но взрывы ухали кучно, словно дал очередь пулемет крупного калибра.

Большого урона врагу гранаты не принесли, легко ранив несколько человек. Но взрывы вызвали переполох. Кто-то вскочил, растерянно оглядываясь, раненые отползали, и треск выстрелов перекрыл чей-то крик:

— Иваны в тылу!

Огонь автоматов ППШ, посылающих шестнадцать пуль в секунду, срезал сразу двоих поднявшихся солдат, усилив сумятицу. У немецкого лейтенанта еще оставалась возможность изменить обстановку, взяв в руки командование взводом. Вместо этого он терял драгоценное время, пытаясь справиться с заклинившим пулеметом (перекосило ленту) и одновременно призывая подчиненных держаться.

Но одних слов было мало. Морозов, верно уловив момент, поднял людей в атаку. Следом за ним бежал лейтенант Бондарь с пистолетом в руке. Передернуть затвор он не мог и лишь размахивал оружием, хрипло выкрикивая:

— Бей гадов! Вперед, за Родину!

Немецкий лейтенант наконец отодвинул пулемет, с которым не мог справиться, и выдергивал из кобуры массивный «вальтер», когда при свете ракеты увидел перед собой русского лейтенанта-парашютиста. Немец угадал, что это командир, по кожаному шлему, командирскому ремню и вшитой в комбинезон пистолетной кобуре.

Их взгляды встретились. Светловолосый губастый русский, наверное, такой же лейтенант, как и немец, целился в него из своего громоздкого автомата с дырчатым кожухом и круглым диском. Немецкий лейтенант побывал в переделках и не был трусом, но жуткая близость смерти заставила его невольно воскликнуть:

— Найн! Не надо…

Он не просил пощады, пальцы уже сжимали рукоятку «вальтера». Выдернуть хорошо смазанное оружие, передернуть ствол… Нет, не успеть! На конце скошенного кожуха русского автомата вспыхнул клубок пламени. Несколько пуль, оставшихся в диске, пробили тело насквозь, повалив лейтенанта рядом с пулеметным расчетом.

Группа сержанта Якушева, встав в рост, стреляла из автоматов в лежавших или пытавшихся подняться немецких солдат. Один из десантников, схватившись за живот, опустился на колени. Три других ППШ продолжали свою работу.

Старший сержант, помощник командира взвода, со своими людьми врезался в отступающую цепь, и добивали солдат очередями в спину. У него опустел диск. Времени на перезарядку не оставалось. Старший сержант догнал ближнего немца и ударил его ножом. Рукопашная схватка набирала обороты, в ход шли саперные лопатки, люди душили друг друга.

Лейтенант Леонид Бондарь сумел передернуть ствол ТТ, но короткий бой подходил к концу. Обозленный своим неумелым командованием и сильной болью в простреленной ладони, он, оглянувшись, заметил раненого пулеметчика. Выпустил в него несколько пуль подряд и, обессиленный, сел на траву.

Он тяжело дышал, сжимая пульсирующую болью ладонь. Сегодня Леонид Бондарь впервые стрелял по врагу, до этого чаще занимался штабной писаниной, лишь иногда выезжал с проверками в батальон. В боях не участвовал, но, угодив несколько раз под обстрел, считал себя бывалым командиром.

Лейтенант поймал чей-то взгляд и, вздрогнув, поднял пистолет. На него смотрел угасающим взглядом немецкий пулеметчик, парень лет двадцати, в массивной каске. Бондарь с минуту раздумывал, выстрелить ли еще раз и добить врага. Раздумав, опустил пистолет. Пулеметчик закрыл глаза, но лейтенант слышал его тяжелое прерывистое дыхание.

— Заткнись! Слышь, ты! — крикнул штабной, хотя немец получил несколько тяжелых ран и говорить не мог.

— А вы в него стрельните, — подсказал кто-то за спиной.

Боец перематывал простреленную ниже локтя руку и выжидающе смотрел на лейтенанта. В голосе парашютиста явно чувствовалась издевка. Бондарь отвернулся и засопел. Хотел глотнуть водки из фляжки, но над душой висел раненый боец и еще этот умиравший фриц… Фашист чертов! Выпить не дает.

Немецкий взвод был практически полностью уничтожен. Но и десантникам победа обошлась не дешево. Восемь человек погибли и полтора десятка получили ранения. Многие — тяжелые, как это часто случается в ближней схватке, когда люди дерутся, не обращая внимания на боль и полученные раны. А из боя выходят, когда уже не остается сил.

Пока оказывали помощь пострадавшим, Морозов и Бондарь торопливо допрашивали пленного. Молодой солдат из Эльзаса говорил на смеси русских, немецких и французских слов. Леонид Бондарь понимал его хорошо. Оказалось, что Бондаря, не имевшего боевого опыта, взяли в оперативный отдел с третьего курса института иностранных языков.

Сейчас он вел себя по-другому. Леонид чувствовал свою вину за неумелое руководство группой, что стало причиной неоправданных потерь. Если бы Федя Морозов не взял на себя руководство и умело не провел бой, неизвестно, чем бы все кончилось.

Эльзасец, парень лет восемнадцати, отвечал на вопросы с готовностью. По его словам, начальство знало о предстоящем десанте, но не ожидало такой массовой операции.

— Многих ваших в воздухе постреляли, — переводил Бондарь слова пленного. — Другие в Днепр падали. Ты чего лыбишься?

Оперативник, страдая от боли в руке и переживая за потери, выругался и пнул французского немца. Тот испуганно сжался, затем быстро заговорил.

— Оправдывается, сучонок, — сплюнул лейтенант. — Он в комендантской роте служил, в русских не стрелял.

— Спроси, как близко находятся другие немецкие части, — сказал Морозов.

— В пяти километрах расположен гаубичный дивизион. А берег Днепра практически везде защищен. Все отступающие войска бросают на его укрепление.

— Далеко отсюда до реки?

Немец ответил, что напрямую километра четыре. Оба лейтенанта задумались. Уже рассвело, и что-то надо было решать. Оставаться дальше на открытом месте было опасно. Самое дрянное, что ни Бондарь, ни Морозов не знали, в каком месте они находятся. Пленный здешних мест не знал. Название хуторов и мелких поселков, которые, тыча пальцем в карту, перечислял Бондарь, ничего ему не говорили.

Между тем, привлеченные стрельбой, к месту боя подходили мелкими группами и поодиночке десантники, которых раскидало, судя по всему, на обширной территории. За час к группе присоединилось еще человек семьдесят, в том числе с десяток бойцов из роты Федора Морозова.

Рассказали трагическую судьбу ротного командира. Приземлившись, он сильно ударился о камни и сломал ногу. Спасаясь от погони, бойцы несли командира на себе, но немцы висели на хвосте. Тогда капитан приказал оставить его, а остальным уходить.

— Передайте нашим, живым я в плен не сдамся, — заявил он, прощаясь.

— Вот карта, — сказал командир взвода, протягивая ее Морозову. — Мы уже далеко ушли, а наш ротный все из автомата стрелял. Затем гранаты стали взрываться. Погиб он.

— Кто-нибудь видел? — сопел, морщась от боли, Бондарь.

— Откуда? И так все ясно. Наш капитан — он такой. В плен никогда бы не сдался. И товарищ Морозов может подтвердить.

Федор промолчал. Любые слова сейчас мало что значили. Надо было принимать решение. В низине, среди редких деревьев, скопилось более ста человек. На карте значилось место сосредоточения батальона, но непонятно, где находились десантники в данный момент.

Старших командиров среди присоединившихся не было, рация также отсутствовала. Основной задачей сразу трех бригад было оказание помощи войскам в переправе, укрепление уже имевшихся плацдармов, захват новых. Имелись и специальные задания, о которых знали те, кому они поручены.

Командир саперной роты капитан Юткин получил задание взорвать мост через один из притоков Днепра и два дота с дальнобойными семидюймовыми орудиями. Но от роты осталось менее двадцати человек. Саперы имели какое-то количество взрывчатки и несколько мин. На предложение возглавить, как старшему по званию, отряд Роман Филиппович Юткин отрицательно покачал головой:

— Я всю службу взрывал да строил. Строевой командир из меня не получится. Вон Федор Морозов, парень смелый, с опытом. Лучшего командира и не надо.

Пока обсуждали положение, вслушивались в стрельбу, которая с рассветом усилилась и доносилась со всех сторон. К Днепру послали отделение разведки выяснить, есть ли поблизости наши войска. А сто десять человек лейтенант Морозов разделил на три взвода и, построив людей, объявил, что временно они являются сводной парашютно-десантной ротой.

Офицеров не хватало. Два взвода возглавили капитан Юткин и младший лейтенант Шабанов Сергей. Шабанов был из другого батальона, но, судя по всему, парень был исполнительный. Прорывался с боем и привел с собой несколько человек. Третьим взводом Морозов поставил командовать младшего лейтенанта Илью Якушева, которого знал давно. Бондарь исполнял обязанности начальника штаба, но толку от него было мало. Лейтенанта измучила сильная боль в опухшей руке.

Санинструктор Воробьев, занимавшийся тяжело раненными, доложил Морозову, что двое умерли, еще два-три человека тоже вряд ли выживут. Нужна врачебная помощь.

— Мне ты чем-нибудь поможешь? — не выдержал лейтенант Бондарь.

Петр Воробьев, ровесник командира саперов, хоть и не имел медицинского образования, но обязанности свои знал неплохо. Осмотрел опухшую ладонь лейтенанта и воспаленное отверстие от пули.

— Только терпи, у меня пирамидона нет.

— При чем тут пирамидон! Режь или чисть, что нужно. Спирту только налейте.

Воробьев с помощью двух бойцов крепко зажал руку лейтенанта и стал чистить ее натянутой резинкой. Бондарь извивался от боли, стараясь не закричать. Самолюбия у него хватало, но боль оказалась слишком сильной.

— Постой, коновал, — обливаясь крупными каплями пота, взмолился лейтенант, — налейте еще спирта.

— Терпи. Как закончу, налью.

Петр Данилович Воробьев, который в селе исполнял обязанности ветеринарного фельдшера, безжалостно выдавливал из раны гной, затем протер ладонь йодом и замазал мазью.

— Ну, вот, сейчас забинтуем…

В воздухе зазвенела, набирая высоту, мина и с воем понеслась к земле. Взрыв ударил без пламени, коротко. Плеснулось облако дыма и земли, смешанной с перемолотой сухой травой. Спустя минуту, подводя прицел, взорвалось еще несколько 80-миллиметровых мин.

На бугре, в километре от укрывшейся в низине роты, стоял полугусеничный бронетранспортер «Бюссинг». Установленный над кабиной спаренный пулемет дал одну-другую пристрелочную очередь. Затем заработал уверенно, посылая длинные очереди в русских, прорвавшихся за Днепр.

Пули хлестали, взбивая фонтанчики земли, косили кустарник, выбивали щепу из деревьев. Несмотря на то что экипаж бронетранспортера вместе с минометным расчетом составлял семь человек, а броня была толщиной от восьми до двенадцати миллиметров, это был серьезный противник.

«Бюссинг» был подвижен, развивая скорость до 60 километров. Десантный отсек был загружен боеприпасами, а миномет установили за бугром, чтобы прикрыть расчет от ответного огня.

Бои со сброшенным русским десантом шли на площади в несколько десятков километров. Грузовые планеры, кроме людей, доставили какое-то количество легких пушек, минометов, противотанковых ружей. Бои принимали порой затяжной характер.

Моторизованная рота окружила отряд десантников в нескольких километрах южнее. Там, как и в других местах, шел упорный бой. Бронетранспортер и два мотоцикла направили сюда уничтожить или блокировать еще один отряд, уничтоживший на рассвете комендантский взвод.

Командир группы, старший фельдфебель (два серебристых квадрата на погонах с зеленой окантовкой и две медали за храбрость), был послан с мобильной командой, чтобы задержать русских до прихода роты. Не дать раствориться им в лесу, куда тянулась низина. Мотоциклы, тяжелые «цундаппы», перемахнули на другую сторону низины и замкнули кольцо.

Путь в лес перекрывали взрывы мин и пулеметные очереди. Двигаться в сторону Днепра означало выйти на открытое место, где отряд уничтожат за полчаса. Выход был один — пробиваться в лес сквозь редкую ложбину, где деревья и пучки кустарника отстояли друг от друга на десять-двадцать шагов. Но перед этим дождаться возвращения разведки.

Восемь парней торопливым шагом ушли к Днепру, их следовало ждать. Ситуацию обсуждали недолго.

— Ждем возвращения ребят и прорываемся в лес, — решительно заявил Бондарь, пришедший в себя после болезненной операции и хлебнувший спирта.

— Конечно, ждем, — торопливо подтвердил младший лейтенант Сергей Шабанов.

— Ждать, конечно, будем, — согласился старый сапер Юткин. — Только чую я, перебьют их на подходе.

— Сидеть не будем, — отрывисто подвел итог Морозов. — Надо сбить им спесь, а то бронемашина скоро на голову влезет.

Рота и без команды вела ответный огонь, но в ответ летели мины, пулеметные трассы. Эффективность стрельбы была невелика, десантникам не давали поднять головы.

— Паша, — подозвал снайпера Морозов. — Возьми помощника и попробуй достать вон тот мотоцикл.

Один из «цундаппов» спустился на откос и стрелял из пулемета с расстояния пятисот шагов. Экипаж попался решительный, если не сказать наглый. Водитель изредка менял позицию, затем демонстративно принимался курить, наблюдая, как трассы МГ-42 прижимают русских к земле. Третий член экипажа бегло и довольно метко опустошал обоймы своего карабина.

— Достанешь? — спросил Федор.

— Попробую, мать его, — сплюнул Павел Чередник, хищно поглядывая на лихой экипаж, как глядел на охоте на крупную дичь, вроде лося или медведя.

— Если пулеметчика сковырнешь, а еще лучше, мотоцикл подожжешь, они зашевелятся, задергаются. Попробуем из трофейного МГ бронетранспортер подковать.

Миномет замолк. Видимо, запас мин был ограничен, их берегли, чтобы обрушить на десантников во время прорыва. Зато спаренная установка «Бюссинга» и МГ-42 на мотоцикле, стреляя сверху вниз, находили цели. Очередь перехлестнула парня из взвода Морозова. Санинструктор Воробьев, бегло оглядев тело, доложил лейтенанту:

— Наповал. Четыре пули, и одна как минимум разрывная.

Следующим погиб сержант, стрелявший в мотоциклистов из-за сосны. Очередь пробила не слишком толстое дерево насквозь, брызнули щепки и брызги крови.

Товарищ погибшего выщелкнул полупустой диск, забрал нож в брезентовом чехле, документы и фотографию невесты. Развязав вещмешок, вытащил завернутую в полотенце коробку патронов на сто штук и стопку писем из дома. Письма порвал на мелкие клочки, чтобы не достались немцам.

Петр Данилович Воробьев лежал возле своих раненых и время от времени отхлебывал из фляжки. Место выбрали вроде безопасное, глубокое, но утяжеленные пули МГ-42 залетали и сюда, пробивали гребень, зажигали траву. Санинструктор тушил огонь дырявым бушлатом, а иногда брал автомат и делал два-три одиночных выстрела. Это немного успокаивало.

Павел Чередник прополз шагов с полсотни вдоль гривы молодых берез и выцеливал мотоцикл. Его помощник лежал рядом, приготовив автомат.

— Делаю два выстрела, — напомнил ему Чередник. — Ты дашь пару очередей, и сразу откатываемся вон в ту ямку под березой. Понял, Андрюха?

— Понял, дядя Паша.

— Какой я тебе дядя, — фыркал охотник. — Тетей еще меня назови…

В оптическом прицеле, приближенное в три раза, возникло плечо пулеметчика. Мешал рослый водитель — ефрейтор, откинувшийся на сиденье. Он наблюдал, как пули срезают ветки, траву, как, шевелясь, уползает поглубже в кусты один из русских парашютистов.

— Голову спрятал, а задницу видно, — засмеялся девятнадцатилетний мотоциклист. — Врежь ему по яйцам!

Экипаж мотоцикла был переброшен на Днепр из Франции вместе со своим моторизованным полком две недели назад. Кое-кто в эшелоне рассказывал о России всякие страхи. Пока ничего страшного ефрейтор из Вестфалии не видел. Русские прятались, а их снова били. И про Курскую дугу много чего болтали. Ну, отступили германские части, на войне такое бывает. Сейчас снова накапливаются войска, новая техника, готовится ответный удар.

Ефрейтор-водитель достал сигарету, потянул из кармана зажигалку и вдруг замер. Крепко сложенный парень, младший сын в семье (старший погиб под Москвой), не имел боевого опыта и не видел врага в лицо. Сейчас он вдруг почувствовал недоброе. Беспокойно огляделся. Среди кустов блеснуло стекло.

— Снайпер… там снайпер!

Понимая, что уйти от выстрела не успеет, пригнулся, прижавшись щекой к бензобаку, и зажал ладонями верх каски. В эти секунды в прицеле оптической винтовки отчетливо возник припавший к прикладу пулеметчик. Павел Зима слегка довернул ствол, привычно задержал дыхание и мягко потянул спуск.

В Русской, а позднее в Красной Армии никогда не было на вооружении разрывных пуль. Но в период Великой Отечественной войны некоторые бойцы в ответ на смертельно опасные немецкие разрывные пули спиливали головки обычных винтовочных пуль. Они входили в тело, медная оболочка разворачивалась от удара, и русская «дум-дум» на выходе делала отверстие размером с пятак, оставляя солдатам вермахта мало шансов выжить.

Пулеметчика ударило в верхнюю часть плеча над ключицей, развернуло мясо, заставив вскрикнуть. Кровь заливала приклад пулемета, острая боль скручивала тело.

— Клаус, помоги…

Пулеметчик, уничтожавший французов, греков, расстреливавший евреев, имел на счету несколько сот жизней. Сейчас он терял свою собственную жизнь, бесценную, самую дорогую на свете. Арийская, лучшая в мире кровь продолжала вытекать из развороченной раны, а сил оставалось, чтобы произнести короткое слово:

— Хильфе… помоги.

Ефрейтор-вестфалец, опомнившийся от страха, лихорадочно бил ногой по стартеру. Обещая спасение, с треском завелся мотор. Он заглушил звук второго выстрела, угодившего в широкую спортивную грудь ефрейтора. Водитель снова сунулся лицом в бак и больше не шевелился.

Выполняя приказ Павла Чередника, его помощник дал одну и другую очередь. Пробило бак, загорелся бензин, раненый пулеметчик ворочался в узкой коляске, понимая, что вылезти не сумеет. Третий член экипажа, самый осторожный, скатился на землю и быстро пополз прочь от горящего мотоцикла и кричащего от боли камрада.

Он знал, что если кинется спасать товарища, то сам угодит под пулю снайпера. Солдат полз умело, вжимаясь в колючую сухую траву. Через десяток шагов оглянулся. Мотоцикл и два его товарища горели. Пулеметчик уже не кричал, продолжая дергаться. Это была агония, мучительная и долгая.

В эти минуты командир десантной роты лейтенант Морозов разворачивал трофейный пулемет МГ-42, собираясь ударить по бронетранспортеру «Бюссинг».

Обер-фельдфебель видел, как горел мотоцикл, а пламя вышибало и корежило трупы двух погибших. Ночью взвод тоже понес потери в бою с другой группой парашютистов. Сейчас гибель еще двух подчиненных и нежелание русских сдаваться толкнули его на рискованный шаг.

Фельдфебель с недавнего времени занимал должность заместителя командира взвода. Хотя в подчинении у него было не так много людей, он рассчитывал минометным огнем и пулеметами смять, уничтожить зажатый в редкой лесистой ложбине отряд парашютистов.

Он не был в России в сорок первом или сорок втором году, но видел хронику тех победных лет. Как вели по дорогам многотысячные колонны пленных. Кинооператоры выхватывали из бесконечной толпы наиболее характерные лица: тупые, равнодушные к своему поражению, неспособные к сопротивлению.

И вот сейчас эти азиаты, кое-как опомнившись, убивают его товарищей.

— Двигай ближе к русским, — скомандовал обер-фельдфебель механику-водителю.

— Их там сотня, не меньше, — попытался возразить механик, более осторожный, чем его командир.

— Тем лучше. Будет куда истратить боезапас. — Он повернулся к пулеметному расчету: — Ведите огонь из своих стволов поочередно, чтобы не давать «Иванам» передышки.

— Так точно! — откликнулись сверху.

Огонь пулеметов возобновился с новой силой. Фельдфебель стрелял из автомата. Теперь, когда бронетранспортер приблизился к ложбине метров на триста, пули все чаще находили свою цель. С другой стороны вели обстрел трое мотоциклистов.

Морозов поймал в прицел щиток, за которым маячили две каски. Дал одну, вторую очередь. Лейтенант был знаком с трофейным пулеметом МГ-42 и стрелял довольно точно. Однако пули не могли пробить щиток, рикошетили от скошенной кабины, радиатора.

Ответный огонь спаренной установки заставил лейтенанта и его помощника пригнуться, а затем сменить позицию. У одного из десантников не выдержали нервы, он поднялся и дал несколько очередей из ППШ. Осина, за которой он укрывался, не стала ему защитой. Брызнули щепки, десантник сполз к подножию дерева.

Замолкший пулемет и удачное попадание подняли дух фельдфебеля.

— Русских надо было бить без передышки, — меняя автоматный магазин, возбужденно рассуждал он. — Ну-ка, спустимся еще на полсотни метров.

Механик-водитель хорошо знал пробивную силу винтовочных пуль. Они прошивают на триста метров броню семь-восемь миллиметров, а если пуля бронебойная?

— Не стоило бы рисковать, — осторожно возразил он. — У нас достаточно уязвимых мест, это же не танк.

— Двигай, — повторил фельдфебель, пристраивая автомат в открытом боковом окошке.

В этот момент появились разведчики. Их было не восемь, а только пятеро. Одного поддерживали под руки. Из бронетранспортера их пока не видели. Зато заметили десантники и поняли, что путь к Днепру закрыт. Стрельба усилилась, бойцы прикрывали уцелевших разведчиков.

Механик-водитель остановил машину, ожидая дальнейших команд. Он их не услышал. Зато по броне ударили словно молотком несколько раз подряд. Брызнула разбитая фара, полетели куски резины из передних колес. Усиленные бескамерные покрышки не боялись пуль, однако они могли перебить тягу.

Спаренная установка над головой механика работала в полную мощность. Но огонь со стороны русских был слишком плотный. Фельдфебель выронил автомат и схватился за руку. Механик, перегнувшись, осмотрел рану. Она была тяжелая, пуля перебила плечевой сустав, из раны, пузырясь, вытекала кровь.

Сцепив зубы, фельдфебель зажимал ее ладонью. Было видно, что он теряет сознание. Механик-водитель сделал самое разумное в этой ситуации. Круто развернув пятитонную машину, он погнал прочь от стреляющей ложбины.

В момент разворота невольно подставил пулеметный расчет. Одна из многих пуль, летевших в «Бюссинг», ударила в спину пулеметчика, второй успел нырнуть на дно десантного отсека.

В эти минуты командир разведки, старший сержант докладывал Морозову, тяжело переводя дыхание:

— Надо уходить в лес, товарищ лейтенант. Фрицы кругом, к Днепру не пробьемся. Место открытое, стреляют отовсюду.

Взводный, а теперь командир роты Федор Морозов понял ситуацию без лишних слов. Имея на руках полтора десятка раненых, лишенные тяжелого вооружения, люди были в этом овражке обречены на уничтожение.

Рота быстро уходила по расширявшейся ложбине в сторону леса. Хоронить погибших не было времени. На самодельных носилках по четыре человека несли тяжело раненных.

Группа бойцов во главе со снайпером Павлом Чередником прикрывала отход. Настрой у людей, несмотря на неудачное начало десантной операции, был приподнятый.

Не все идет, как надо. А если сказать прямо, получается полная путаница, смешались роты и батальоны, отсутствует связь. Неизвестно, что ждет их впереди. Но рота, сколоченная в бою, отступала в боевом порядке. Они прорвались через один и другой заслон, оставив позади не только тела своих погибших товарищей, но и трупы врагов. У многих висели на плечах трофейные автоматы и винтовки, несли пулемет.

— Шире шаг, — торопили людей сержанты.

— Боишься, что фрицы опомнятся? — отозвался один из десантников. — Вряд ли.

А сержант Чередник по прозвищу Зима, прицелившись, выстрелил в бронетранспортер, застывший на бугре. Расстояние было велико, больше километра. Пуля взбила фонтанчик сухой земли и, рикошетя, ушла в небо.

На этот одинокий выстрел никто не отреагировал. Механик с помощью других солдат грузил в десантный отсек тело обер-фельдфебеля.

Рана оказалась смертельной, он истек кровью. Всегда багровое, обветренное лицо словно усохло, сделалось безжизненно желтым. Рядом положили раненного в спину пулеметчика. Его зацепило крепко, и соседство с мертвецом нагоняло дурные мысли.

— Отодвиньте подальше, — попросил он.

— Лежи спокойно. Чего мертвых бояться?

— Рана кровоточит… гляньте. Вдруг тоже кровью истеку.

— Не капризничай, Курт. Это уж как Бог решит. Вон мотоциклистов обгорелых везут. Тем вообще не повезло.

Солдаты курили, поджидая мотоцикл. Прерывая затянувшееся молчание, автоматчик из молодняка бодро заметил:

— Мы русским тоже крепко врезали. Подумаешь, парашютисты, элита армии! Я посчитал, десятка полтора валяется, да еще в лесу сколько лежат.

— Тысячи, — насмешливо сказал солдат постарше. — Взял бы и посчитал их всех. Или не рискнул глубоко соваться? Они стрелять умеют.

— И мы не хуже, — храбрился молодой.

— Ты хоть не обделался? — с участием поинтересовался старый солдат. — Если штаны в дерьме, это ничего. Постираешь. Главное, личный номер не потерял и автомат.

— Я из него шесть магазинов выпустил.

— Поэтому русские и удрали.

Отделение невесело посмеялось, наблюдая за тяжело груженным «цундаппом», который медленно переваливался через кочки. Из-под брезента в коляске торчали две пары обгоревших сапог. Проклятая война! Когда она кончится…