Жизнь и приключения Вени, рождённого в СССР

Владимир Николаевич Голубков, 2022

Автор начал писать и печататься ещё в восьмилетнем возрасте. В процессе взросления прекратил это занятие, справедливо посчитав его неким литературным хулиганством. Но жизнь продолжала подсказывать и подбрасывать ему тему, за темой, причём вне зависимости от того, кем он был в тот момент: школьником, студентом, солдатом, инженером, или дипломатом. Обстоятельства порой вынуждали к некоторой конспирации, так и появился на свет Веня. Отметившись однажды за автора, он уже не захотел останавливаться. Поэтому, в случае чего, все претензии к нему, к Вене.

Часть II. Юность в сапогах

1. В каких случаях голуби улетают на Юг?

В отличие от патриотически-настроенной части населения в армию некоторые товарищи попадают спонтанно и совершенно случайно.

Вылетев из института «за нарушения правил проживания в общежитии и пропуски занятий без уважительных причин», Веня решил не терять драгоценное время своей юности в попытках куда-нибудь временно пристроиться, а нахально переступил порог военкомата с заявлением: «Прошу призвать меня в ряды… добровольно». Хочу, мол, познать жизнь сполна, хлебнуть её из полной кружки и без закуски, в освежённом портянками воздухе здорового мужского коллектива. Даже сам в институт сбегал за копией приказа об отчислении, чтобы с него побыстрее сняли бронь, а то ведь могли и не взять…

Быстро бежал, даже каблук на левой ноге оторвался. Да и чёрт с ним, думал, в армии ему новые сапоги выдадут! И кормить будут «от пуза», куда они денутся! Стипендию-то Веня уже года полтора не получал, оголодал, а советские газеты писали тогда, что уж что-что, а кормёжка в тюрьмах и армии стала хорошая, не то что при царе!

То ли воровать стали поменьше, наевшись, то ли мыши все передохли…

Быстренько проскочил медкомиссию, не вызывая ни у каких специалистов вопросов и нареканий, и тут нате вам: «На базу подводного плаванья Северного флота, это же готовый реакторщик! Он же студент Московского инженерно-физического института». Ноги у Вени подкосились, не хотел он на три года на флот попасть, да и акул он тогда с детства боялся очень…

И вообще, он уже к сапогам армейским присмотрелся, свыкся и сроднился, можно сказать, а тут ему флотские ботинки предлагают.

Это его никак не устраивало, там же носки, которые стирать нужно будет часто! Как пахнут грязные носки, он уже знал, всё же из общежития призывался.

Портянок он тогда и не видел, вырос же в городской семье, но в самом этом слове чудилось что-то такое посконное, чуть ли не домотканое и глубоко народное.

Выть в голос и посыпать голову пеплом как-то было не с руки, подраться — не с кем, но положение спас какой-то комсомольский деятель, случайно посмотревший характеристику: «Да вы что! Там же гвардейские части! Подводный флот советской страны!.. Да с такой характеристикой только в тюрьму!..»

Слава Богу, пронесло!

«Какой замечательный человек!» — первый и единственный раз подумалось о замдекана, авторе характеристики.

Прощальная пирушка в общежитии осталась позади. Воспоминания, друзья и более-менее хорошая одежда тоже остались в общаге, в прошлом, а у Вени начиналась новая, неизведанная, немного пугающая, но манящая жизнь…

В 1973 году тоже был месяц май и уже отчётливо пахло весной…

И на душе было спокойно и умиротворённо: отныне заботиться о нём обещало великое и могучее государство.

Хотя кушать уже хотелось…

На сборном пункте все довольно быстро перезнакомились, особенно бывшие студенты, дурака валять предстояло долго. Многих угнетало то обстоятельство, что при очередном «шмоне» могут забрать спиртное, продукты и прочее, поэтому большой двор напоминал зачастую «Поле чудес в Стране дураков». Кто-то чего-то закапывал, кто-то чьё-то выкапывал, начинались локальные войны.

Некоторые особо продвинутые придумывали различные схемы, как, например, дагестанец Мага, из медицинского, с которым Веня познакомился ещё в автобусе. Оценив достойный Венин «прикид», полученный в обмен на приличную одежду для остающихся в общаге бойцов за торжество высшего образования — бежевый плащ «Дружба» почти 60-го размера, треники «с коленями», майку и кеды, Мага сразу понял, что я настоящий джентльмен: «Брат, тебя ведь обыскивать, наверное, не будут, у тебя из вещей что?» Вещи у Вени с собой, конечно, были, а как же, ведь когда ещё покормят? Целая сетка-авоська с огурцами, килограмма полтора, не меньше. Правда, жёлтые какие-то, невзрачные. Но только такие были в овощном магазине вечером перед закрытием, на остальное денег всё равно не оставалось.

А у Маги были проблемы. Родственники снабдила его большим чемоданом, набитым осетровым балыком. Наслушавшись разговоров окружающих, он уже понял, что надо как-то спасать свои деликатесы. Понятное дело, Веню не пришлось долго уговаривать приютить килограмма три в его просторном плаще.

Что ему жалко, что ли?

Видя такую Венину доброту и отзывчивость, его решил использовать как камеру хранения и Ашот из строительного института. У него была похожая проблема, но с армянским коньяком, расфасованным в различные ёмкости. Помочь ближнему-святое дело!

Он и других тогда пожалел, к нему почему-то все доверием прониклись, наверное.

Но других-то он не припомнит, потому что после всяческих обысков Вене назад приходилось отдавать продукты, сглатывая слюну, особенно если дело касалось колбасы…

Вот колбасу запомнил, а лиц не всех.

А Мага с Ашотом запомнились потому, что они быстро растворились, может, в другую команду попали, может, встретились с теми, с кем они и мечтали изначально поделиться, чтобы опять упорхнуть в гражданскую жизнь, не знаю…

Армейская жизнь начинала Вене нравиться, ведь коньяк и балык остались при нём…

Воинский эшелон с призывниками шёл от Москвы до Чирчика в Узбекистане пятеро суток.

Да хоть бы и месяц!

Веня даже начал понимать эстетов, предпочитающих коньяк с осетриной, иногда задумываясь: и что это он раньше не приобщился, не распробовал?

Всё в столовых да в пельменных…

Жизнь налаживалась…

А главное — вокруг уже были горы и степи. Ну какие здесь могут быть, к чёрту, акулы, чего их бояться-то?! А если и будут, так ему же сапоги выдадут.

Дальше его ждала увлекательная жизнь в горах, с охотой, дружбой с чабанами, банными процедурами в горной речке, с домиком-казармой на четверых человек, радиопередатчиком большой мощности, громадным антенным полем, оцепленным колючей проволокой, и бездонным ночным небом уже в Казахстане, а затем в Киргизии.

Благостную картину сытой и безбедной жизни на «точке» портила только необходимость нести боевое дежурство да редкие посещения начальства. Начальником Штаба ГО Киргизии был тогда генерал О-чий, страстный собачник и голубятник.

Уезжая как-то с семьёй на Юг, он отправил на"точку"своего породистого кобеля по кличке Мальчик. Жена его вертолёт не переносила, поэтому в один из дней в горы добралась-таки чёрная начальственная «Волга», откуда сначала появилась изящная генеральша, а затем на землю вальяжно ступил царственной походкой"генеральский"Мальчик.

Больше для проформы поинтересовавшись житьём-бытьём, генеральша отбыла восвояси, оставив для Мальчика полную коробку всяких вкусностей. Бойцы отчётливо осознавали, что какие-никакие, но с собаками они братья, однозначно! Такого богатого содержимого коробки никто не видел даже во сне, во время относительно сытой гражданской жизни…

Мальчик сразу и не сообразил, куда девался у него изо рта круг копчёной колбасы, которую он пытался весьма меланхолично жевать?

Самое интересное, что Мальчик быстро понял все тонкости взаимоотношений в коллективе и правила субординации, всё-таки воспитывался в семье военного: не вступал больше в пререкания со старшими, не дерзил и принялся достойно переносить все тяготы и лишения воинской службы…

Он даже не роптал больше, получая еду последним, уже после Пальмы, нашей собаки, боевой подруги.

По истечении месяца, как только распахнулась дверь знакомой «Волги», бедный пёс тут же запрыгнул в неё, даже не попрощавшись!

Генеральша всплеснула руками: «А что же он так похудел?» Бойцы переглянулись, ел-то он всё то, что и им перепадало…

«Сильно он по Вам скучал, наверное! Места себе не находил, кушать отказывался!»

Наверное, долго потом Мальчик в своих ночных собачьих кошмарах вспоминал свою жизнь в горах и тихонько, поскуливал?

Помимо всяких других полезных дел, по распоряжению генерала на"точку"привезли в двух ящиках пятьдесят голубей.

«Хочу, — говорит генерал, — сюда приезжать и, сидя в облепиховом саду, смотреть, как надо мной кружат голуби…"

Приказ начальника — закон для подчинённого, тем более что сад бойцы, включая Веню, уже посадили.

Какое-никакое, а всё разнообразие.

Сколотили голубятню. Коллективно повспоминали, что надо сделать, чтобы голуби не улетели куда-нибудь, и, чтобы Пальма их не сожрала. Кто-то слышал, что вроде надо подрезать им маховые перья на крыльях…

Так и сделали.

Да вот какая беда приключилась — то там, то тут остатки пиршества Пальмы начали находить. Собака-то оказалась солдатской, такой же вечно голодной, но более сообразительной…

Голубь вываливается на землю, лететь-то он без нормального оперения не может, вот его собака и цап-царап!

Посчитали голубей — вот это да! Почти половины генеральских уже нет! А когда у них приплод пойдёт, никто не в курсе. Может, они стесняются при солдатах размножаться, а может, у них вообще никакого планирования семьи нет!

Что делать?

Никто не знает…

Но голод не тётка.

Бойцы тоже потихоньку, грешным делом, начали баловаться голубятинкой…

Чем они хуже собак, братьев меньших?

Продукты-то на"точку"от случая к случаю забрасывали…

В то время в войсках только-только появились прапорщики, бывшие сверхсрочники.

Когда были какие-нибудь ученья или просто «на исправление», на точку присылали одного из них на неделю, вроде как покомандовать, что ли.

Они и сами не против были от жен и семейных забот в горах отсидеться.

И вот однажды приехал прапорщик Кирьянов. Позвякивая бутылками в своём «тревожном чемоданчике», он лихо спрыгнул из приземляющегося вертолёта. На лице его блуждала восторженная улыбка.

Гусар!

Сбежал из несвободы. По части обычно ходила присказка: «И не трезвый, и не пьяный — это прапорщик Кирьянов». Далее понятно — дела службы побоку…

Костерок…

Задушевные беседы…

Когда очередной раз заговорили о хорошей еде, ресторанных предпочтениях на гражданке и званых балах с хорошей кухней, красивыми и доступными фрейлинами, Кирьянов не к добру вспомнил о генеральских голубях.

Пришлось поведать ему грустную историю…

Однако голуби интересовали его исключительно в гастрономическом плане, только как дичь и закуска! Короче, он уговорил доесть последних…

Так закончилась эпопея с голубями, но…

Дня через три, ни с того ни с сего, появился генерал.

Главное, до этого о нём ни слуху, ни духу не было месяца два…

«Как связь? Как ученья? Какие проблемы?» — раздавался генеральский рокот. Всё вроде бы нормально, но потом прозвучал неизбежный вопрос: «А как голуби?»

Надо было что-то решать…

Ситуацию спас Кирьянов:

–"А они улетели!"

–"Как улетели?"

–"Сбились в клин, товарищ генерал, и улетели…"

–"Как улетели? Куда?…"

–"На Юг, наверное, товарищ генерал!…"

Сначала было слышно только сиплый свист забираемого воздуха. Лицо генерала из красного, цвета его лампасов, превратилось в багровое…

–"Муда-а-а-к!!!.. Пра-а-порщик!!!.. ГОЛУБИ НА ЮГ НЕ ЛЕТАЮТ!!!.."

Этот генеральский рёв долго ещё гулял по ущелью, заглушая гул водопада и распугивая горных орлов.

К счастью, акул в горном ручье не водилось, иначе бы и они не выдержали этого рёва.

2. Почему нежелательно грубить незнакомым людям, особенно в армии?

То, что незнакомцам грубить не безопасно, доказал ещё Булгаков в «Мастере и Маргарите», да и жизненная практика подтверждала это неоднократно. А уж на воинской службе это обязательное условие.

Дело было в учебной роте в Казахстане, куда Веню забросила судьба в начале 70-х годов..

Гарнизон оказался разноцветным каким-то. Венина рота служила под тяжестью общевойсковых красных погон, а бойцы с узла связи прикрывали свои плечи чёрными погонами. Имелась ещё незначительная прослойка вольнонаёмных гражданских лиц, работавших на республиканской метеостанции и разделявших нас на «краснопогонников» и «чернопогонников». Почти как остроконечники и тупоконечники.

Задачи и цели у всех были разные, начальство и командиры тоже.

Общими были только Родина-мать, жаркое местное небо, «Устав внутренней службы», да общая территория, огороженная большим забором.

Служба была необременительная, но однообразная. Несмотря на то, что бывших студентов в армии не очень-то любят, считая их больно умными, Вене не на что было жаловаться..

Всё началось с «Боевого листка» — не находилось желающих его выпускать.

А Вене-то что, ему только свистни! Всё же какое-никакое, а разнообразие.

Ну и изобразил он в стиле социалистического реализма, как в парково-хозяйственный день бойцов отправляют на дачи и огороды к начальству, как постоянно хочется есть, потому, что в столовой продукты воруют, и прочие прелести окружающей действительности.

«Листок» провисел в роте под дружный хохот минут десять, а потом был сорван дежурным по части. Потом была встреча с особистом, который торжественно заключил «Листок» в свой бездонный сейф со словами, что сей компромат на Веню будет храниться у него теперь вечно.

Не прижилась, короче, здоровая сатира в армии.

За это приключение, да и за многие другие Вене приходилось после отбоя заниматься всякими малопривлекательными, но очень полезными для поддержания казармы в должном санитарном состоянии делами. Наряды вне очереди не сокращались, а совсем наоборот, неуклонно увеличивались с каждым днём. А поскольку фронт работ внутри казармы был весьма ограничен, да и всё уже блестело, как у кошкиного ухажёра определённые места, то старшина додумался поручить Вене разбить цветник напротив входа в казарму.

Веня и сам эстетически был не удовлетворён унылым видом на входе. Выскочишь, бывало, после подъёма ни свет, ни заря полусонный на зарядку и видишь: на улице бюст Ленина хмуро так и недовольно смотрит на голую, выгоревшую и вытоптанную землю.

Молчит Ленин, но видно по выражению лица и облупившейся краске, что не нравится ему вся эта окружающая действительность.

Ни кустика тебе, ни деревца, чего уж там о траве или цветочках говорить! Неудобно как-то каждый раз перед вождём становилось…

Молодец старшина, да и Вене опять же разнообразие очередное! И о других думать тоже всегда нужно. «Нарядчиков» в роте ведь всегда много, не один Веня, нельзя быть таким махровым эгоистом! Им ведь тоже хочется на практике узнать, чем лучше унитаз драить: бритвочкой или стёклышком?

Как они без таких знаний по жизни дальше пойдут?

Следующей же ночью Веня принялся облагораживать территорию.

Всё бы ничего, но земля местная непригодной к цветоводству оказалась. Самой-то земли как таковой почти и не было, одни валуны да камни.

Лопатой ничего не подденешь, только киркой орудовать приходилось. Выворачиваешь их один за другим, а вместо клумбы в земле только яма всё глубже да глубже образуется. А за казармой, куда он булыжники относил, наоборот, за несколько ночей появилась гора выше уличных умывальников.

Вот туда-то, к умывальникам, и забрёл тёмной ночью какой-то «чернопогонный» высокий чин, чтобы затушить внутренний пожар организма, а может, ещё по какой нужде.

Гору с булыжниками с вражеских спутников сфотографировать, наверное, ещё не успели и на карты секретные их тоже не нанесли, а «навигаторов» тогда не было и в помине.

Вот он и навернулся со всего маха, подвернув ногу. Матерился он тогда ночью громко и высокохудожественно.

Явно старший офицер был, а не прапорщик какой. Скорее всего, политсостав, больно затейливо у него получалось.

Даже от Ленина краска отскочила во многих местах. Младшие командиры попроще изъяснялись, да и рядовые тоже.

Если и выражались, то не так"развесисто".

Старшина тогда тоже ругался и на Веню, и на яму. Несколько грузовиков земли пришлось завозить. Но самому Вене засеять клумбу так и не пришлось.

Назавтра он получил от старшины очередное ответственное задание: подкрасить низ казармы чёрной краской. Раздобыл смолу, решил её нагреть, чтобы быстрее растворилась в солярке.

Только успел развести у знаменитой теперь горы из булыжников костёр, как подходит какой-то сугубо гражданский человек, типичный"шпак", и начинает делать бойцу Советской армии замечания: мол, смотри пожар не устрой тут и всё такое…

И откуда здесь образовалась такая куча камней?

Гражданские с метеостанции обычно в дела военные нос не совали. У них «своя свадьба, у нас — своя!». Чего к бойцу приставать? Заведёт ещё, какой провокационный разговор, тайны военные захочет выпытать. Особист мне тогда много чего интересного за два часа понарассказывал про врагов и тех, кто не проявляет должной бдительности. Не дай Бог, печеньки с вареньем начнёт предлагать, а Веня ведь голодный, это же хуже пытки будет!

Лучше уж сразу отогнать его от себя.

Ну и пришлось Вене послать его далеко и коротко, по-солдатски.

А кто ж знал, что это новый командир части «чернопогонников»?.

На нём же ничего не написано было!

Ни бирки, ни погон.

Впечатление нормального, сугубо гражданского человека производил, а не офицера. Веня потом уж сообразил, что он настоящий полковник, когда услышал хорошо отработанный командирский голос, обращённый к проходившему мимо наряду, возвращающемуся с развода на плацу:

"Арестовать!"

Так начался новый, но не менее увлекательный период Вениной службы…

В то время комендантом гарнизона только-только был назначен «чернопогонник» капитан Батырлиев. Перевели его из печально известного Карагандинского дисциплинарного батальона. Ему же надо было отличиться на новом месте!

Вот он и создал, как он сам говорил, образцовую гарнизонную гауптвахту, оборудовав её из бывших душевых кабинок: четыре камеры размером три на метр с лязгающими засовами на капитальных металлических дверях с глазками.

Всё по-взрослому, по-настоящему!

Одна из камер даже была предназначена для особо отличившихся и непокорных. Выпуск бывшего водопровода там был не демонтирован и в камеру можно было при желании запускать воду. Вдоль пола посередине проложили кусок рельса.

Арестант должен был спать на деревянном щите, который и устанавливался с трудом на этом рельсе. Для того чтобы не упасть в воду, надо было, лёжа на этом щите, постоянно контролировать себя, поддерживая равновесие.

Называлась такая система «вертолёт».

Какой тут сон на вертолёте, лётчик же не должен спать!

И такое великолепие простаивало уже вторую неделю, арестантов-то не было! А тут Веня, первый постоялец!

Глаза Батырлиева сияли неописуемым восторгом: наконец-то!

Тут же выставили первый караул, появилось даже два «выводных». Венино самомнение тогда резко возросло (два выводных — для его одного!).

Капитан лично внёс первую запись в «Журнал задержанных и арестованных». Со званием, ФИО и прочими формальностями затруднений никаких не возникло. Единственная незадача была со сроком ареста.

Наряд, который привёл Веню, был не в курсе срока задержания. Не полковнику же звонить и уточнять какие-то мелочи?

Тем более капитан прекрасно знал «Дисциплинарный устав». Поэтому Батырлиев, зная причину задержания, вынес вердикт:

"Послать командира части, полковника — это не шутка. За это полагается максимальный срок, который он может объявить по Уставу, пять суток ареста."

И сделал приписку об освобождении только по личному распоряжению полковника. Так появилась первая запись в журнале. Кто-то же должен идти впереди, быть первопроходцем? Не каждому это дано…

Камеры стали постепенно наполняться арестантами и жизнью. Сидеть-то Вене долго пришлось.

Продление сроков происходило всегда одинаково однообразно и неинтересно. Через каждые очередные пять суток Веню как бы освобождали по бумагам, а потом снова арестовывали.

Ну, нельзя больше пяти суток держать, порядок есть порядок!

Когда много народу, конечно, сидеть веселее. Но, с другой стороны, Батырлиев решил полностью реализовывать свой талант. Одним Веней ему не солидно было командовать, а тут у него уже много народа стало скапливаться. Помимо всяких хозяйственных дел, типа мытья щётками с мылом асфальта перед штабом к приезду очередного начальства, приходилось почти каждый день ползком штурмовать «вражеские позиции» на вершине холма над Запасным командным пунктом, заросшим жесткой колючей травой.

Очень любил капитан играть в войнушку, устраивая бойцам тактические занятия на жаре.

Зато Веня был уже старожилом.

Знал хорошо: в какой камере и в какой щели лучше всего окурок спрятать, спички. Знал, какой наряд караульных нормальный, а какой — беспредельщики. Знал, как лучше залечить многочисленные порезы на животе от тактических атак на горе. Много чего знал и умел…

Так и шла неторопливая служба. Наученный жизнью, незнакомцам Веня больше не грубил, с караульными не ссорился, но на всякий случай вывел из строя «вертолёт», развинтив сгон в подвале на трубе и забив её глиной с тряпками. На всякий случай…

А тут ещё старшина и сержанты из Вениной учебной роты попались за пьянку.

Пришлось их Вене под своё покровительство взять, за что они впоследствии были ему благодарны. Жизнь, хоть и не сразу, но потихоньку налаживалась.

Так прошло тридцать семь суток сидения на гауптвахте…

Благодать прервал, естественно, тот самый полковник.

Ездил по территории, заехал на «губу». То да сё, обычные вопросы.

А Батырлиева не было на месте.

Начальник караула и брякнул случайно: когда, мол, «этого» отпускать, указывая на Веню? Историю-то все знали…

Дальше понятно. Батырлиеву, похоже, «вломили» потом хорошо. Но Веня-то здесь, ни при чём. Он же честно исполнял свой воинский долг, даже в неволе.

Всё по Уставу!

Рота встретила Веню свежим газоном.

Цветов не было (ни на газоне, ни на встрече), но сержанты и старшина не забыли добро. Да и многие военные в душе мечтают определенно хоть раз в жизни послать полковника куда подальше!

Не у всех вот только получается, потом многие всю жизнь жалеют, что не сбылось…

Так что с этим всё нормально, желание было реализовано.

Веня долго мечтал потом ещё бы того особиста найти, чтобы свой «Боевой листок» забрать.

Всё же он красиво тогда его нарисовал, жизненно.

Опять же, авторская работа, а тот обещал сохранить.

3. Сон на посту

Веня был как-то дневальным в наряде по учебной роте. Обязанности у пары дневальных не такие уж и сложные: пока один стоит у тумбочки на входе в казарму и отдаёт честь с молодцевато-придурковатым видом входящим офицерам и прапорщикам, другой наводит и поддерживает порядок в помещении роты.

Первый заодно отрабатывает командирский голос, докладывая непонятно зачем шныряющему туда-сюда начальству, да развлекает бойцов истерично-громовыми криками: «Рота, ПОДЪЁМ!» или «Рота, ОТБОЙ!».

Но все эти команды звучат строго по времени, как бы в обычной гражданской жизни это делала механическая кукушка из часов. Ровно в 06−00 и в 22−00.

Кричат по-разному, потому что бойцы периодически меняются друг с другом за время наряда. Ведь каждому хочется вдоволь поорать на свою роту! У кукушки, кстати, это получилось бы гораздо мелодичнее. Но кукушкам находиться в военных настенных часах было не положено по Уставу. Наверное, потому, что слово «кукушка» вообще-то женского рода.

А солдат незачем смущать лишний раз поводом для ненужных мыслей и ночных эротических видений, не выходящих из головы, несмотря на подмешиваемый, как говорили, каждый день в чай и компот бром.

Поэтому в часах большой маятник был, а кукушки отродясь не было.

Но дальше речь пойдёт не про интересную тему с бромом в чае, а больше о них, о настенных часах…

Так вот, стоит себе преспокойно Веня в ту ночь у тумбочки. Выйдет только на улицу покурить, да послушать пение цикад. Но ненадолго. Небо в предгорьях интересное, всё в звёздах. Но Веня-то знал, что не все эти точки на небе — небесные создания. Под видом звёзд болтаются зачастую по небу всякие спутники-шпионы. Об этом особист из округа рассказывал, да и замполит постоянно напоминал, стращая шпионами и диверсантами.

Вдруг такой шпионский аппарат объектив свой недружественный на их часть нацелит?

А в это время возле казармы Веня болтается, вместо того чтобы «стоять на тумбочке». Ему тогда за это старшина точно наряд вне очереди влепит, но не дневальным, а чистить картошку или ещё что похуже… Вздохнёт Вениамин, да и возвращается в роту.

В сотый раз смотрит на всякие прошнурованные и скреплённые печатью журналы, типа «Книга выдачи оружия», да гипнотизирует взглядом висящие на стене часы. Сменщика-то будить надо в два часа ночи, а время пока только без пяти час.

Трёт глаза Веня…

Час ночи…

Пять минут второго…

Семь минут второго…

Пятнадцать…

Что такое?…

На улице уже не совсем темно, снежные шапки гор начали вдали проглядываться, но самое главное — нет часов!

Вместо них на обоях остался некий чёткий отпечаток их пребывания, вроде следов жизнедеятельности кукушки, а самих часов нет!

И документация со стены тоже пропала…

Вот это да!..

И что теперь делать?…

Побегал ошалело Веня вокруг казармы, но нет нигде, ни журналов, ни часов. Ещё и мысль некстати пришла в голову, что часы хоть и «ходят», но не до такой же степени!

От дневального в другой казарме Веня узнал, что часа два назад по плацу шел капитан, дежурный по части, и нёс в штаб пачку журналов и большие настенные часы.

Подкрался Веня незаметно, как вражеский диверсант, к штабу части. Подтянулся, ухватившись за решетку, и заглянул через открытое окно внутрь…

Точно, лежат на столе в штабе его часы! Сначала радость шальная его охватила, ведь нашлась пропажа! А с другой стороны, рядом со столом на диване похрапывал капитан. В форме и с заряженным пистолетом в кобуре, фуражку только снял.

Может, специально снял, заранее предчувствуя Венину погибель?

Вене подумалось, что если он полезет в штаб, а капитан со сна не попадёт в него, скажем, с первой обоймы, то со второй у него обязательно получится.

Да в штаб ещё и пролезть надо, решётка ведь узкая. Зря сегодня Веня перед нарядом плотно пообедал, эх зря!

Необходимо ещё пробраться незаметным мимо помещения, где отдыхает дежурная смена караульных, а часовые, те вообще с автоматами… Но делать нечего! Разделся Веня на улице до нижнего белья, чтобы ничем не греметь. Подумалось ему с удовлетворением, что ни медалей, ни значков у него нет! А то звенели бы сейчас, как консервные банки на проволоке, а ему это вовсе не нужно.

Как он, практически не дыша, полуголый, прополз змеёй по длинному коридору к заветному столу, может понять только опытный ныряльщик-дайвер, да и то не ниже чемпиона мира.

Один раз всего вдохнул, заползая, а дальше не то чтобы воздух испортить чем-то непотребным после солдатской пищи, так и выдохнуть не смел ни разу в целях конспирации.

Просовывая позже в окно на наружный подоконник журналы и часы, Веня радовался, что в них нет кукушки. Она хоть и механическая, но кто же их знает, которые «женского рода»? В маятнике-то он был уверен, что не должен подвести, не брякнет, это же «пацан»! Хотя и ему доверял в эти драматические секунды не на сто процентов, отмахиваясь от мыслей о Маятнике Фуко, болтающемся «почём зря» посреди Исаакиевского собора в Питере.

Была, конечно, дурная мысль, подгадить капитану, утащив в отместку что-нибудь из штаба, или даже надругаться над фуражкой, но эту шальную затею, он погасил в зародыше.

И правильно сделал, потому что утром ни свет, ни заря капитан хоть и вращал по-пиратски глазами, уставившись на него, но о ночном происшествии никто не узнал, так как оба промолчали:

К моменту подъёма роты Веня ведь успел всё расставить и развесить по своим местам и никому не выгодно было рассказывать о ночном происшествии.

А второй раз у Вени была похожая, тоже связанная со сном история, но уже под конец службы и в другой части. Там был тоже капитан, зам по тех части по фамилии Аксёненко.

Неплохой мужик, беззлобный, любил, правда, излишне популярный местный самодельный напиток «Джин-джа», дурманящий голову и сбивающий враз с ног. Но разговор не об этом, а о сне на посту и связанными с ним событиями.

В тот раз Веня стоял в наряде дежурным по Контрольно-пропускному пункту, КПП части. Занятие это ещё менее привлекательное, чем «стоять на тумбочке» в казарме. В КПП часов вообще не было, даже без маятника! Небо хоть тоже в предгорьях, но звёзд почему-то ночью там было меньше. Большая и Малая медведицы были на месте, конечно, но в остальном звёзд пожиже было.

А может, это просто спутников-шпионов меньше летало, боялись, наверное. Ведь Веня на посту на КПП со штык-ножом стоял.

Стоял-стоял, прислонившись к стене, и задремал потихоньку. Ночь ведь на дворе! Скучно так задремал, с неинтересными снами, в этой части бром в чай, похоже, гуще подмешивали.

Совсем не сладкий был сон, никакой эротики с романтикой, наверное, что-то вкусное снилось…

Проснулся вот он только от некоего беспокойства. Всё вроде на месте, да и красть на КПП нечего — ни часов, ни кукушки.

А мышей там никогда и не было, с голодухи все бы передохли.

Похлопал себя по ремню, а штык-ножа нет!

Ножны висят, а ножа нет!

И главное, тут же в КПП зашел капитан Аксёненко и давай расспрашивать про всякую всячину, дыша «Джин-джой» во все стороны. Веня прижался к стене тем боком, на котором висели теперь уже пустые ножны, а капитан всё норовил подступиться к нему с той же стороны, атакует его раз за разом, как вражеский истребитель «Мессершмитт» безоружного теперь бойца в чистом поле.

Веня в тот раз, изгибаясь, мог бы дать мастер-класс пластики любому артисту! Так и не добившись визуального разоблачения, капитан напрямую вопросил:

«А где штык, дежурный?»

Вене тут окончательно всё стало ясно, но не мог же он напрямую сказать капитану что, мол, мы оба — люди военные, с понятием, поигрались и хватит. Понятно ведь, что нож-то Аксёненко сам и снял…

Пришлось включать солдатскую смекалку.

Крикнув капитану: «Товарищ капитан, постойте на КПП! Я мигом! Я знаю эту сволочь в кишлаке, кто мог бы снять штык! Я ему и без оружия башку разломаю», — Веня выскочил из помещения.

А дальше, не торопясь, дождавшись подбежавшего капитана, подобрал на земле большой валун для предполагаемой расправы с сельским похитителем.

Если кто помнит скульптуру Шадра «Булыжник — оружие пролетариата», так там камень был поменьше. Капитан тут же вынул и отдал штык со словами, что Веня — совсем дурак и псих. Но попросил никому не рассказывать об инциденте, не докладывая даже непосредственному Вениному командиру.

На том и порешили. Понятно же, что капитана по головке не погладили бы, разнеси реально Веня село в пух и прах.

Так что солдатский сон — дело святое, что тогда, в начале 70-х годов, когда приключились эти истории из жизни, что сейчас. Недаром ведь с ним бывает связано множество увлекательных и вовсе не вымышленных историй и приключений!

4. Плюшевый мишка и очки

Очки Вене пришлось носить с 4-х лет. Тут ведь без выбора, кому с какими врачами, помимо логопеда, с детства удалось подружиться. Зато не надо было заботиться, как к тебе обратятся в новой, незнакомой компании сверстников. Понятно как: очкарик он и в Африке «очкарик».

Тут уж без обид, но зато когда знаешь заранее, то и отзыв всегда готов: «У кого четыре глаза, тот похож на водолаза» или ещё что-нибудь. Видят, что тебя это не трогает — быстро отстают…

Очки у него в детстве были такие, с пружинистыми дужками и обрамлением из проволоки для круглых стекол, потом Джон Леннон с подобными на всех фото красовался. Но это уже после Вени, он всё же первый такие носил…

Так и ходил себе в очках по белу свету, особенно никого не трогая и не напрягая. Однажды, правда Советская армия, неожиданно вмешалась в его не совсем застенчивую студенческую жизнь. Даже по зрению медкомиссия признала абсолютно здоровым.

Особо не доверяя ей, Веня все же захватил очки с собой, скорее, на память — как талисман удачи, точно так же, как парень может прихватить с собой во взрослую жизнь плюшевого мишку, помогавшего ему преодолевать ночные детские страхи.

А носить перестал, впервые у Вени не стало привычной клички. Как-то сравнялся со всеми, на нём уже нельзя было зацепить свой взгляд — такая же почти белая, выжженная солнцем, просоленная потом и невзгодами гимнастёрка. Без очков, в одном строю, видя «невооруженным» взглядом грудь четвёртого, ничем не отличающегося от него…

Единственное, что иногда угнетало его свободолюбивую натур у — не очень уважал долгое пребывание в противогазе, отягощенное среднеазиатской жарой. Совсем ему эта близость не нравилась, можно сказать, с первого волнующего свидания.

А поскольку очки с этим прекрасным резиновым изобретением профессора Зелинского совсем не дружат, то «очкарикам» давались некоторые послабления. Оказывается, не зря Веня их взял с собой, нечего им было сачковать на «гражданке»!

Тут как раз очередная полугодовая инспекторская проверка подошла. Подшили подворотнички, почистили оружие, зубы и сапоги и, покрасовавшись на плацу, выгнали машины с радиостанциями в горы."вошли в связь"…

Всё вроде ничего, остались стрельбы на полигоне. А тогда, в начале 70-х, у них было прелестное, можно сказать, штучное, оружие, не в пример всемирно известному «калашникову». Это были самозарядные карабины Симонова «СКС» — прекрасный, почти музыкальный десятизарядный инструмент с поблескивающим холодным благородным блеском откидным штыком. Теперь такой эксклюзив доверен только Президентскому полку и всяким там Ротам Почётного караула. До сих пор Веня с ностальгией вспоминает карабин с номером ЮЮ-865 и датой изготовления — «1948 год».

На стрельбах надо было лёжа поразить две ростовые мишени и один «пулемёт». Ростовые фигуры влияли на оценку, но если оставил пулемёт целым — точно «двойка». На всё про всё полагалось пять патронов, один из которых был трассирующий.

Вся прелесть заключалась в том, что стрелять надо было в противогазах. И Веня, надев очки вместо противогаза, уже заранее подшучивал над своими друзьями со стопроцентным зрением — в резинке со стёклами стрелять, конечно, можно, но, скорее, из автомата, а не из карабина.

Мало того что стёкла дают искажение, так ещё и потеют постоянно, как их глицерином или мылом не надраивай…

Стреляла в этот раз часть как нельзя плохо, и когда Веня с другом, Шурой Яворским, последней «парой» пошли на огневой рубеж, вслед послышались малолитературные, но вполне искренние слова ротного Виктора Ефименко о том, что если сейчас будет ещё одна двойка, то часть снимут со стрельб.

«Щёлк-щёлк, бабах-бабах…» — и так четыре раза в мозгу и плече Вени отразились звуки стрельбы и толчки отдачи. Сбоку нёсся такой же грохот от карабина друга.

«Вот, — думает, — какой я замечательный охотник оказался, как якут-оленевод… Все мишени завалил, ещё и один патрон остался… Куда бы ещё „шмальнуть“, чтобы патрон старшине не сдавать?»

Приподнявшись на локте и наблюдая за гордо торчащими мишенями Шуры, только и успел подумать: «Ну что он медлит, сейчас же они сами упадут».

Крикнул: «Шура, „мочи“!»

А он так безнадёжно отвечает, подняв на лоб противогаз: «У меня патроны кончились…».

Падая, Веня только и успел инстинктивно поймать в прицел Шурин пулемёт, одновременно нажав на спусковой крючок.

Пулемёту «капут», но…

Естественно, поощрения за отличную стрельбу в этот раз Веня не получил, всего одну ошибку допустил, но какую!

Трассирующий патрон вместо первого, пристрелочного, заслал в магазин последним, а след от его пули видно хорошо не только ночью, но и днём…

Поэтому, объявив Вене перед строем два наряда «за грубое нарушение установленных правил поведения на огневом рубеже», командир части побежал на смотровую вышку, к начальству…

Радиорота, распущенная после построения покурить, заинтересованно обсуждала, затягиваясь дымом дешевых сигарет, заметили ли с вышки дымный след от пули по чужой мишени или нет? Проверяющие на вышке оказались в тот раз «правильными военными» и то ли чтением Уставов увлеклись, то ли уже чего закусывали, не заметили ничего.

Часть выполнила боевую задачу, отстрелявшись на «троечку», но могло-то быть гораздо хуже!

Дальше было как обычно — «наказание невиновных и награждение непричастных». Тем, кто хорошо стрелял, объявили благодарность.

Вене — «снять ранее наложенное (полчаса назад) взыскание».

Назад ехали, Веня думал: «Хорошо, что взял с собой очки… Вроде и плюшевый мишка — память хорошая, но чем бы он мне помог на огневом рубеже…

А Шуре?…

А роте?…

А вот очки — это да!

Это сила…».

Вене почему-то подумалось, что Пьер Безухов тоже, небось, не просто так весь роман в очках проходил. Хоть и не было тогда противогазов, но Лев-то Николаевич явно что-то знал наперёд…

5. Ведро с пожарного щита

Иногда вроде совсем случайно возникают непонятные ассоциации. Вот скажите, разве может вызвать улыбку простой пожарный щит? Самый обычный, с багром и топорами, огнетушителями, песком и вёдрами? Главное — с вёдрами!

А потом память услужливо подсказывает какой-то случай, историю из жизни, которая давно забылась, растворившись в сознании, а вот — надо же тебе…

Вспомнилась история!

Главное, вёдра на щите были правильные, в виде конуса, покрашенные, как и всё остальное, замечательной пожарной красной краской.

Глаз не оторвать, красота, да и только!

Интересно, что подобные щиты без присмотра обычно потихонечку разукомплектовывают всякие малосознательные товарищи и граждане, Веня сам видел неоднократно.

Первыми жертвами в неравной схватке с похитителями становятся топоры, потом огнетушители, особенно, если они углекислотные.

Тут поневоле на автомобилистов подумать не грех. Последними боевую вахту продолжают нести в одиночестве багры и вот такие чудесные конические вёдра.

Веня раньше думал, что их такими делают специально, чтобы не украли. Кому они такие в хозяйстве могут пригодиться? Только фокусникам-иллюзионистам.

Их и на землю-то не поставишь, упадут сразу. Они же без обычного плоского дна. Оказывается, в их своеобразной форме скрыт оправданный и очень определённый смысл, тем более такие вёдра на пожарных щитах можно видеть во многих странах. Такое коническое ведро гораздо быстрее наполняется водой, если им зачерпывать воду из водоёма или колодца. Пока обычное ведро плюхнется на поверхность воды, пока завалится на бок, как бы в ленивом раздумье…

А тут дорога каждая секунда! Да и корочку льда пробивать остриём ведра сподручнее, не нужен никакой дополнительный инструмент. Особенно всё это актуально в сельской местности. Везде, даже в Африке. Хотя замёрзших водоёмов там поменьше, но зато у них крокодилы водятся. Их же надо чем-то отгонять? Вот и пригодится остриё.

Но это всё Веня в шутку предполагает…

А сама история произошла в начале 70-х годов. В армии тогда не только нынешнего сложно произносимого аутсорсинга ещё и в помине не было, но и многого чего другого. Даже перечислять не хочется. Но вот тяготы и лишения воинской службы были, точно были.

Дисциплина, не всегда показательная, конечно, но была и соблюдалась неукоснительно. А также в каждой роте, помимо всего прочего, имелся старшина.

У Вени это был прапорщик Клименко.

Хороший мужик! А старшина роты для солдата срочной службы — это вроде отца-матери в одном лице, почти Бог. На нём всё хозяйство. Он заботится о пропитании роты, о бане, о смене белья, в конце-то концов. И не просто так, по-пацански, типа: «Сегодня у нас смена белья. Первый взвод меняется со вторым». А всё по-взрослому, на самом деле.

Но не будет же старшина пересчитывать и складировать всё это грустно пахнущее хозяйство, типа портянок, самолично. Для этого в роте существует каптёрщик, его помощник, назначенный из солдат срочной службы. Должность эта привилегированная во многих отношениях, почти как у повара.

Ни тебе нарядов, ни боевых дежурств, ни подъёмов с отбоями. Свой распорядок дня, потому что каптёрщик приближён к самому солдатскому Богу, к старшине. Помогает ему, портянки и нижнее бельё пересчитывает. А самое главное — у каптёрщика есть своё помещение, каптёрка, его неприкосновенное личное пространство, где он и прячется успешно от тягот и лишений службы.

Попадают туда без всякого конкурса, по личному предпочтению старшины. Бывают, наверное, и нормальные ребята, но я, честно, о таких редких случаях не слышал. А поскольку каптёрщик — лицо в роте «богоизбранное», то и держится он соответственно, взирая свысока с Олимпа своей каптёрки на окружающих и тихонько их презирая.

А если уж он от рождения скандальный и вредный, то тогда, рота, держись! Ухо-то старшины — всегда рядом.

В Вениной роте каптёрщиком был азербайджанец Агаев, долговязый такой и нескладный. По-русски он говорил и понимал плохо, это хорошо было видно, когда он начинал приставать к молодым бойцам по любому поводу.

К нормальной воинской службе с боевым дежурством сам он был не пригоден по причине не очень развитого интеллекта, но всё это компенсировалось его природным нахрапом и небывалой наглостью.

Главным грехом, с точки зрения Агаева, если даже не воинским преступлением, являлись случаи снятия кем-нибудь вёдер с пожарного щита. Вёдра там у нас были самые обыкновенные, просто покрашенные красной краской. Такое часто практиковалось из-за отсутствия другой какой посудины.

Аутсорсинга же тогда не было, а необходимость в мытье полов и чистке картошки была всегда. Причём это же армия! Всё это надо было делать быстро, беспрекословно и в срок, вот и приходилось проявлять солдатскую смекалку!

Любимым занятием Агаева стало выявление нарушителей. Приходилось даже жалеть, что он не подслеповатый дальтоник. Даже в сумерках ему удавалось разглядеть фигуру очередного «нарядчика», склонившегося где-нибудь в тёмном подвале за чисткой картошки над красным ведром.

Никак Агаеву не удавалось переломить ситуацию в свою пользу. Старшина уже сам, видя подобный фанатизм, посоветовал Агаеву умерить пыл и не настраивать бойцов против себя.

Даже привёз как-то в роту пару вёдер. Мол, не будет дефицита в вёдрах — и не будет никто покушаться на пожарный щит. Да и не страшно, ведро ведь всегда возвращалось назад.

Но Агаев уже включился в борьбу и спрятал для сохранности новые вёдра у себя в каптёрке под кипой старых ватников и шинелей.

А чтобы совсем неповадно было никому брать вёдра со щита, Агаев напряг мозги и придумал гениальное решение. Взял большой гвоздь-сотку, молоток и продырявил оба пожарных ведра.

Всё…

Посмотрел на дело рук своих и для надежности приколотил вёдра к самому щиту. Звонкие литавры и гром победы Агаев уже явно предвкушал, ожидая похвалу старшины. Но тот торопился вечером и не стал слушать своего верного помощника. И без того много было дел: назавтра комиссия приезжала с очередной поверкой боевой готовности части…

Ох, и орал же командир части на бедного старшину, когда проверяющие обнаружили полностью укомплектованный пожарный щит, но с изрешечёнными вёдрами, наглухо прибитыми к щиту! К сожалению, по юности я некоторых выражений тогда ещё и не слыхивал, не силён был в могучем русском языке, а записать нечем было…

Что-то такое про солдатскую смекалку, но совсем уж в негативном плане. Повторить по памяти даже сейчас Веня не решится, вдруг дамы прочитают. Да и дети могут услышать, а им до армии ещё далеко, хоть она теперь и с аутсорсингом.

Агаев тоже тогда, наверное, ничего в свой родной язык из этих тирад не почерпнул. Он с первыми раскатами божественного грома спрятался в каптёрке под слоем шинелей и грязного белья, прикрыв для надёжности голову сразу двумя вёдрами.

Обычными, безо всякой пожарной раскраски…

6. Для чего нужно считать овец?

Навалилась на днях на Веню бессонница. Обычное дело, ведь давно в отпуске не был. То ли в шутку, то ли всеръёз предлагается в таких случаях считать в уме воображаемых овечек, чтобы быстрее погрузиться в объятия Морфея.

Попробовал Веня, ещё хуже получилось.

Память вмиг разогнала сон, воскресив давно минувшие события из его жизни…

Опять припомнилась службв в самом начале 70-х годов в горах Тянь-Шаня «на точке», передающем центре радиостанции большой мощности. Вместе с Веней там было всего четыре человека, и он был старшим. Единственным развлечением, помимо службы и боевого дежурства во время так называемых «радиодней», была охота на барсуков и перелетных уток да встречи с кочующими мимо по горным пастбищам «джайлоо» чабанами.

Конец ознакомительного фрагмента.