Приди, добро!

Владимир Нестеренко, 2017

Когда, как не в детстве, бродить по "счастливым" улицам? Бегать по "счастливым" дворам? По закоулкам детства зовет прогуляться юных читателей Владимир Нестеренко на страницах книги "Приди, добро!". Вместе с неунывающими героями мальчишки и девчонки испытают радости первой привязанности, слепят настоящие скульптуры из снега, сдадут на отлично все без исключения контрольные, напишут парочку сочинений о веселых каникулах, съездят в деревню к деду, спасут гнездо жаворонка и совершат еще какой-нибудь замечательный подвиг во имя Добра. Они научатся поступать правильно, узнают, что бывает с теми, кто имеет вредные привычки, попробуют вкусные пирожки, слепленные нежными руками сердобольной бабушки, и полюбуются на пестрые цветочки, аромат которых разносится по всему саду. И это далеко не все. Каждый день и даже вечер обещают множество приключений и приятностей, переживать которые так здорово в компании верных друзей.

Солнечный портрет

На уроке литературы учительница предложила нам сходить в выходной день на прогулку за село и написать о своих весенних впечатлениях. Я сел на мопед и укатил к деду на пасеку. Хотел написать про пчёл, как они трудятся, собирая нектар и пыльцу. Но передумал: кому интересно, кто и как трудится? И вот сижу в пасечном домике и ломаю голову над заданием. В домике тесно. Всюду стоят корпуса ульев, в них рамки с сотами, магазины, медогонка. В ней дед в июле качает мёд.

В домике одно большое окно с решёткой. Она какая-то уродливая. Дед пояснил, что варил сваркой решётку сам, потому получилась не для выставки, зато крепкая. Окно занавешено тюлевой шторой с узорами. Перед окном акация. Кстати, первейший медонос. Она пока не цветёт, но распустилась, и через её листву на шторку через решётку солнце отбрасывает несколько ярких пятен. Одно привлекло внимание. Это был портрет солнечного человека. Длинный прямой нос, тонкие изломанные в ехидной улыбке губы, как у Эдика из нашего класса. С ним лучше не связываться, языкастый. Чуть что, высмеет тебя, как улитку-скорохода.

Глаза у солнечного человека неподвижные. Такие глаза, я вспомнил, видел у кобры и у Петьки, когда он нахватал за один день несколько двоек и недобро смотрел на классную. Она требовала роспись родителей под двойками. Будь у Петьки жало, точно бы пустил его в тот момент в ход. Он сам виноват. На уроках его голова поворачивается вокруг оси каждую минуту. Где тут схватишь соль урока! Дома же его от компьютера не оттащишь, часами гоняет авто, а на домашнее задание минут не хватает. Мне, например, папа разрешает играть на компе полчаса. И баста! Говорит, лучше иди в футбол гоняй, больше пользы.

— Ага, во дворе из мальчишек никого нет. Все к компам приросли, — возражаю я.

— Запишись в школьную секцию, ходи на тренировки.

Я так и сделал, но у меня удар слабый, нога была сломана. Боюсь снова сломать.

Ветер трепал акацию за окном, и очертания портрета менялись. Вот солнечный человек по-доброму заулыбался, как наш тренер, когда я забил гол с пенальти.

— Молодец, Славик, а ты говорил, что не сможешь. Верь в свои силы!

Вера в свои силы — дело хорошее. Мне не раз об этом говорили папа и дед. Только что толку, если я с верой в силы сажусь решать задачки, а они не решаются. Реки пота проливаю, ручек сотню изгрыз. Вот и портрет солнечный мне об этом же толкует.

Ветер колыхнул акацию, и человек закивал головой: «Верь в добро, будь усидчив!»

Точно как наш отличник Толик. Он такая жадина-говядина, никогда не даст списать решение, но с удовольствием объяснит, где в задачке собака зарыта.

Я передразнил портрет Толика. И поверите, тут меня осенило. Так вот где ключ той задачи, которую я на скорую руку пытался решить перед прогулкой на пасеку.

Да-а, вот бы такой портрет в своей комнате заиметь!

В домик вошёл дед и сказал:

— Помоги-ка мне рамки наващивать, нечего в окно ротозейничать.

Дело для меня знакомое. Берёшь лист вощины — основу сот, кладёшь на доску, сверху рамку и роликом вдавливаешь в воск туго натянутые пять капроновых жилок. Таким образом, ты помогаешь пчёлам строить соты — колыбель потомства. В них же крылатые труженицы складывают собранный цветочный нектар, дозаривают его, множество раз перекладывая. И только тогда получается зрелый мёд. Некоторые всезнайки говорят: пчёлы собирают мёд. Я над такими похохатываю.

Я с готовностью взялся за дело, но прежде глянул на солнечное пятно. И поразился: портрет — точная копия моего деда. Моложавый, с улыбчивыми добрыми глазами, безбородый и безусый! Пасечники их не носят. Пчёлы бородатых да усатых не любят, а ещё грязнуль и нерях. У пчёл есть сторожа. Стоит подойти к ульям с разлохмаченной, потной шевелюрой — сторож тут как тут. Запляшет перед лицом, закружит — и в шевелюру, в бороду ракетой вонзится. Жужжит угрожающе, отчего страх тебя так и окатывает с ног до головы, и ты бежишь в панике, машешь руками, от чего второй, а то и третий сторожа бросаются тебя преследовать.

В прошлом году макушка лета была щедра на солнце и дожди. В такую погоду цветы-медоносы обильно выделяют нектар. Каждая сильная пчелиная семья в погожий день приносит в улей до десяти килограммов нектара. В три-четыре дня дозаривает его в мёд. Тут не зевай, пасечник, качай свеженький янтарный дар! Самая любимая пора, итог года! Вот дед и пригласил меня на помощь.

— Приезжай с друзьями, любителями мёда. У меня сладкая работа припасена.

Любителей мёда нашлось пятеро. Мы на великах прикатили под вечер с ночёвкой. Дед в это время мёд отбирал, пчёлы вокруг него — тучей. Мы к нему. Увидел нас, замахал руками. Мол, назад, назад! Сам-то он в белом костюме, в маске, с дымарём. Мы, было, остановились, взад пятки, да поздно! Головы у нас непокрытые, потные от езды по проселочной дороге.

— А-а! — первый закричал я, когда в ту же секунду пчелиный сторож мне в волосы вкатился. Мои приятели тоже взвыли и дали стрекача.

— В дом, в дом! — кричит дед. — Да расческой волосы прочешите.

Дважды повторять не пришлось. Охваченные паникой от грозного пчелиного жала, мы рванули к дому. И ревём, как стадо буйволов. У крыльца стояла бочка с водой. Я сообразил — и первый головой в бочку. Замолчала пчела, я нащупал её, извлек мокрую, отбросил. Но она всё же изловчилась и в палец ужалила. Это не страшно, даже полезно. Больно, правда, но терпимо. Пацаны кто в дом заскочил, кто моему примеру последовал. Стоим мокрые, пчёл выуживаем, страх прошёл, хохочем. Тут дед подоспел.

— Слава, я же тебе не раз говорил, чтобы к ульям с непокрытой головой не подходил. Теперь, думаю, наука дошла до тебя?

— Дошла, деда! Я-то думаю, почему пёс Дружок в конуре сидит. Он же лохматый, пчёл боится.

— Угадал! Молодой был, не слушал меня, когда я его от пасеки гнал. Вот однажды его пчёлы проучили. В нос ужалили. Бедолага взвыл, в конуру бросился, забился в неё, скулит. Я жало вынул, нос спиртом протёр. Полегчало псу. С тех пор подальше от ульев держится.

Дед весело глянул на нас, ужаленных.

— Ничего, до свадьбы заживёт. Шагайте в дом, я вам сладкое задание дам.

В комнате усадил нас за стол перед деревянным корытцем, в котором восковые срезки медовые. Гора целая.

— Надобно воск от мёда очистить. Лучший инструмент — ваши зубы. Черпайте и жуйте.

— Хо-хо! — сказали мы хором. — Вот это пережевать пятерым?

— Да!

— Что тут жевать, на десять минут не хватит!

— Не говори «гоп!», пока не перескочишь! — дед усмехнулся и принялся вскрывать ножом запечатанный мёд в сотах и нам добавлять срезки. Мы налегли, но через двадцать минут что-то расхотелось жевать медовые срезки да водой запивать. Нам казалось, что мёд уже выступает за ушами, а срезок в корытце не очень-то поубавилось.

— На сегодня хватит, — смеясь одними глазами, сказал дед, — не то обмёдитесь. Завтра можно продолжить. Знавал я одного чудака, за один присест на спор литр мёду съел, так у него мёд через пуп стал выступать. Пришлось бедолаге ведро воды выпить, чтобы растворить этот литр в желудке.

Дед у меня шутник. За словом в карман не лезет. Он северянин. Рассказывал, будто загорал во время северного сияния. Только загар от него не бронзовый, а синий… от холода. Он как на пенсию вышел, так приехал к нам, пасеку завёл.

— Неужели по-другому нельзя воск от мёда очистить? — спрашиваем хором.

— Почему же, можно. Клади срезки на решетку, мёд стечет, воск останется. Только я своё детство вспомнил. В пионерском лагере однажды был в таком же возрасте, как вы. Рядом огромная пасека стояла. Мы частенько, бывало, вот так же в пасечной избушке трудились всем отрядом. Вот и я вас решил угостить таким же образом. Те воспоминания меня надоумили пасекой заняться. Но не пришлось до самой пенсии. Вот я и подумал, может, сладкая работа и вас надоумит стать пасечниками. Славику хочу передать своё детище.

— Так ты, деда, сам ещё молодой. Недавно шестьдесят стукнуло, а крепок, как кедр.

— Спасибо, внучек, на добром слове. Пока ты школу окончишь, пасека до ста семей разрастётся. Где ж мне одному управиться. Вот ты и будешь вторым номером, а потом и первым. На Руси всегда дело дедов внуки наследовали.

После той сладкой жвачки я у деда бывал несчётно раз. Нынче тоже наващиваю рамки, а сам на солнечное пятно поглядываю. Оно возьми да скажи:

— Соглашайся, Славик, с дедом. Так с тобой и будем на пасеке жить волшебниками. Я — людей копировать. Ты — мёд людям добывать.

Я подмигнул солнечному человеку и дедовой фразой ответил: жизнь покажет. А пока я сочинение написал о том, что вам рассказал, и получил пять баллов.