Пустыня; Двое

Владимир Невский, 2022

Наверное, это всё же сказка, но очень похожая на жизнь; без прямых намёков, но с аллюзиями, главная из которых зашифрована в эпиграфах. Вторая аллюзия – путь на восток – не имеет единственного исторического или литературного первообраза. И личности, встреченные на «пути», не известны никому, хотя и узнаваемы. А сама сказка написана не только в память о двух великих гражданах нашей Земли и не только из любви к их «детям». Истины рождаются в Пустыне – географической и библейской. – и это тоже истина.

Глава вторая

Юна тихо подошла сзади и, обняв Карена, выглянула из-за его правого плеча. Лицо девочки казалось окаменевшим — без слёз, без зелёного блеска в глазах, с серыми, как дорожная пыль, щеками.

— Теперь я готов поверить в чудо. Это второе наше спасение от смерти. И всё за два дня, — сказал он и зачем-то посмотрел на пустое небо.

— Чудо? — переспросила Юна — Какое ж это чудо, если плата за него — другая смерть? Ты жив потому, что погиб дядя Саид, я — потому, что погибли шесть хороших людей…

— Мы живы — и это чудо.

— Да я не спорю…

Стараясь не расцепить её сведённых рук, Карен осторожно повернулся к девочке лицом.

— Какой чёрт понёс тебя назад? Главное оружие беспилотника — внезапность. А мы его увидели раньше. Он не смог бы долго гоняться за двумя бегущими мишенями.

— Не знаю, — замялась Юна — Я не могу это объяснить. Мне почему-то стало страшно бежать наверх.

— Сначала было не страшно, а потом вдруг бах — и страшно?

— Ага.

Такое объяснение выглядело невероятным. Однако Карен уже перестал удивляться тому, что говорила и делала эта необыкновенная девочка.

— Куда теперь? — безучастно выдохнула Юна.

— Дрон прилетел как раз «оттуда». Мы, конечно, можем идти как шли и надеяться на то, что там встретим нормальных людей. Я даже уверен, — тихо произнёс Карен и задержал на Юне свой пристальный взгляд, — что тебя не убьют. Но ты «белая». И почти ребёнок. Такие рабыни — дороже золота. Первый же встречный, если у него в руках будет автомат, постарается присвоить тебя для любовных развлечений или продать какому-нибудь богатому вождю или полевому командиру.

— Мы на север не пойдём.

— Не торопись…

— Мы на север не пойдём, — упрямо повторила Юна. — Для меня рабство и смерть — одно и то же. А тебя там просто убьют.

— Тогда слушай, что нам предстоит. Мы возвращаемся назад, к выходу из каньона, и оттуда поворачиваем на восток. Заночуем уже в песках. И лишь завтра к темноте доберёмся до оазиса. Еды мало, но это терпимо. У нас не останется воды — вот главная опасность. А если поднимется песчаная буря, то мы наверняка умрём.

— Завтра будет песчаная буря?

— До ночи — нет.

— Тогда надо идти.

Карен поднял с земли обе сумки.

— А если бы я выбрала север? — неожиданно спросила Юна, и в её глазах снова появился озорной малахитовый блеск.

— Я заставил бы тебя идти со мной на восток.

Полуденный зной набирал мощь. Воздух танцевал, искривляя очертания голых склонов. Временами даже казалось, что весь этот каменный мир на самом деле не совсем настоящий, а скорее, шаткая театральная декорация или отражение реального мира в большой коричневой луже, обдуваемой ветром.

Юна шла молча. Дневная жара не располагала к разговорам.

Внезапно оба остановились.

Позади, примерно в том месте, где на них напал беспилотник, послышались голоса людей. Карен схватил девочку за руку и потянул за собой. Они взлетели по склону, который здесь был немного круче, на седловину между двух маленьких, в виде столбиков, каменных изваяний. Юна спряталась за ними, а он пробежал, пригнувшись, несколько десятков шагов по гребню увала. Сверху Карен увидел трёх человек с автоматами и поодаль — открытый джип.

Солнце пекло спину и голову. Хотелось пить. Однако жара была утомительна и для тех троих. Недолго посовещавшись, они оседлали джип и поехали назад.

— Кто там был? — спросила Юна, когда Карен вернулся.

— Их было трое. Один в чалме, другой — в армейской кепке, третий — в шляпе. Все с автоматами.

— Что это означает?

— Бандиты, — коротко ответил он.

— То есть… — неуверенно начала Юна, но видимо не решилась произнести страшные слова.

— Это была бы смерть, — подтвердил Карен. — Опоздай мы на минуту — и…

У него тоже не хватило сил довершить фразу.

* * *

В сумерках дети вышли к великой пустыне. Зной стихал; ветер, поднявшийся вскоре после встречи с дроном — тоже, а холод просто не торопился до времени тревожить их. Допив воду из большой бутылки, они улеглись на поскрипывающий под их лёгкими телами песок. Заснули мгновенно и одновременно.

Странное волшебство испытал этой ночью Карен. Он никогда не помнил снов — вероятно, потому что они не выходили за рамки бытовых сцен; в них не было необыкновенности и зачастую действия. Но сегодня вдруг появились такие картины, какие не могла домыслить самая неуёмная фантазия. Он увидел звёздное небо, и так близко, словно поднялся высоко над Землёй. Он увидел вспышки фиолетового света в далёких галактиках. И самое поразительное, ему послышались звуки, о которых нельзя было сказать: звенело, трещало, пело и так далее, поскольку в земном арсенале таких звуков не было. То, что он слышал, походило скорее на тысячеголосое приглушённое эхо, которое не претендовало на истинность первоисточника, а наоборот, маскировало его многократными отражениями.

Сновидение оказалось настолько необычным, что Карен проснулся задолго до рассвета. Луна стояла на западе, косо освещая лицо Юны. Она спала, но что-то (как позднее догадался он, учащённое дыхание) выдавало её беспокойство. Ей тоже снилось нечто «неземное».

* * *

Природа пощадила детский сон. Ночь была тихой, а холод стал ощутим только на рассвете. К этому времени они успели выспаться.

Карен заставил Юну доесть лепёшку и выпить ровно девять глотков воды. Столько же отпил и сам.

Дорога пролегала по барханам.

Дети шли быстро и легко. Чтобы не расходовать понапрасну воду, Карен приказал идти молча. Каждый думал о своём.

Ближе к полудню подул ветер, сначала северный, потом, уже с визгливым посвистом, западный. Но беспокойства он не вызывал — природа, в отличие от людей, старательно оберегала путников. Юна вела себя как прилежная ученица; она не хныкала, не просила воды и даже не раскрывала первой рта — только отвечала, и то скупо. А Карен шёл с почти нормальной для него скоростью, так, как учил дядя Саид. В пустыне спешить нельзя; вернее, спешить не надо везде, но в пустыне — особенно. И нельзя делать частых привалов. Чувствуешь усталость или «сердце в ушах» — сбавь ход, но не останавливайся. Как ни странно, воды хватило до вечера. Пили одинаково — по восемь глотков. На этом настояла Юна, решительно отказавшись от привилегий.

За день они устроили два коротких привала и один большой. В ранних сумерках, огибая большой бархан, Карен оставил спутницу внизу и забрался на его гребень. Солнце стояло низко; точнее, лежало на горизонте, непомерно большое, раздутое по бокам. Цвет его — насыщенно розовый — мог быть предвестником хорошей погоды.

Вокруг лежала девственная пустыня. Лишь прямо по курсу чувствовалось небольшое понижение в рельефе. Это наблюдение смутило Карена. В другом случае он мог бы оправдываться — мол, земля эта для него незнакомая, а тремя годами раньше они не заходили, а заезжали в оазис на автомобиле, причём с юго-западной стороны. Но у подножья бархана его ожидала Юна. Она верила в безгрешность «повелителя».

Восток начал синеть. Карен решил дождаться темноты, надеясь увидеть хоть один огонёк. По заверениям дяди Саида, ночью при ясном небе огонь зажигалки виден за три мили. Но как ни вглядывался он во все четыре стороны горизонта, всюду открывалась совершенно безжизненная перспектива. Ни огня, ни света фонаря или автомобильной фары — ни одного намёка на обитаемость Карен не увидел.

Юна сидела на своей тощей сумке и, вероятно, дремала, потому что вздрогнула от прикосновения его руки.

— Идём? — полувопросительно зевнула она.

— Идём, — ответил Карен, решив не пугать её выводами из своих наблюдений.

По его прикидке до того места, где ему почудилась низина, было относительно недалеко — не более двух миль. Идти стало немного легче, но Карен знал, что эта лёгкость обманчива и что стоит через пару часов сделать привал — и силы покинут их.

Барханы стали меньше. Да, пожалуй, это уже не барханы, а дюны, верные признаки того, что впереди какое-то препятствие на пути безжалостных песков. Он не ошибся. Юна тоже почувствовала близость цели и зашагала быстрее, почти наступая Карену на пятки.

Внезапно в темноте нарисовались три пальмы, за ними ещё две. А за пальмами — акации, низенькие и толстые. Они дошли!

Но почему так тихо и темно? Почему не слышно запахов верблюдов и бензина, непременных спутников атмосферы оазисов? Где люди?

Юна тоже заподозрила что-то неладное. Впервые с начала совместного путешествия она взяла Карена за руку и, поминутно озираясь, стала легонько тянуть его назад.

— Может быть, это мираж? — громко шепнула она.

Миновав толстую акацию, они вдруг запнулись обо что-то большое и мягкое. Оказалось, это пальмовые листья. Неподалёку лежал ствол.

— Здесь должен быть колодец, и не один. Но искать его в темноте — бесполезная затея, — рассудительно произнёс Карен. — Лучше дождаться утра. Ты как, вытерпишь?

— Вытерплю, — совсем тихо ответила Юна и вдруг, прижавшись к нему, начала медленно сползать на землю.

Карен подхватил девочку и уложил на пальмовую подстилку. К счастью, по её влажным рукам и мокрому лбу он догадался, что с ней опять приключился обморок. В пустыне не самый горячий сезон, однако для белого ребёнка и такая не самая страшная жара — всё-таки жара. Да и прошли они за день немало, что-то около двадцати миль. Карену — пустяк; он одолевал и двадцать пять, ни разу не заходя в тень. И с таким же запасом воды. Вот только для Юны пустынный марафон оказался непомерным испытанием.

Она очнулась, когда Карен влил ей в рот несколько капель.

— Ну теперь придётся искать колодец, — будто извиняясь, неуверенно сказал он. — Ты перегрелась. Если тебя не напоить, может быть ещё хуже. А у нас осталось… три глотка.

— Нет. Я дотерплю, — слабым голосом ответила Юна и вцепилась в его руку. — Я сейчас ходить не могу. А оставаться одна боюсь. Дотерплю.

Через несколько минут она заснула. Карен долго сидел рядом. Иногда ему казалось, что Юна не дышит, и тогда он приникал ухом к самому её рту. Каждый раз он убеждался в том, что тревога напрасная, но уже через несколько минут вдруг снова наклонялся над девочкой и снова, поймав тепло её дыхания, возвращался на свой пальмовый лист.

Конечно, и он уснул незаметно для себя, с надеждой на то, что утро откроет тайну этого внезапно обезлюдевшего оазиса.

* * *

Его разбудил лёгкий толчок. Мобилизованное подсознание заставило Карена сразу вернуться в реальность, хотя спали они недолго.

— Что случилось? — спросил он, подняв голову.

— Ты слышишь? — голос Юны казался взволнованным. — Там кто-то плачет.

Этот плачущий вой трудно было спутать с чем-либо другим.

— Гиены. Правда, далеко от нас; где-то на южном крае, — мгновенно определил он.

— Они опасны?

— Да.

Ни о каком сне не могло быть больше речи. Часы показывали полпятого. Ночь была как всегда чёрная, но более тёплая, чем две предшествующие.

— Ветра нет. Надеюсь, нас они не учуют, — тихо произнёс Карен. — К тому же они опасны только тогда, когда их много. А пока, на слух, две. Но что они там делают?

Вдалеке опять послышался двухголосый вой, однако уже с нотками истерики. Юна прижалась к Карену и прошептала:

— Я сперва подумала, что это ребёнок. Но маленькие дети плачут по-другому. В их плаче нет зла. А здесь…

— Интересно, а почему я не услышал? У меня тоже чуткий сон.

— У тебя какое-нибудь оружие есть?

— Ножик. Складной, маленький. Я его всегда ношу с собой.

Карен укутал её пледом и обнял сзади. Иногда Юна пыталась что-то тихо петь или мычать, но её хватало ненадолго. Время от времени она проваливалась в неглубокий сон и тут же стряхивала его. Так они просидели до рассвета.

* * *

Карен всё-таки тоже заснул. При этом он не упал, а остался сидеть, по-прежнему обнимая укутанную в плед Юну. Утреннее солнце казалось почему-то неярким, будто поднималось в спрессованном воздухе.

— Сделаем так: ты останешься здесь, а я пойду на разведку, — предложил Карен, но Юна отчаянно затрясла головой.

Решили идти вместе.

Оказалось, что они попали на северный край оазиса, который тянулся с севера на юг почти на пять миль — так описывал его дядя Саид. Он же говорил, что здесь есть два колодца: один — в центре, другой — неподалёку от первого, но немного южнее. Дороги как таковой к нему нет. Машины и караваны приходят с севера. Карену казалась странной такая география — ведь от его городка до этого оазиса всего два дня на верблюде.

Чем дальше уходили дети от места ночёвки, тем более пугающей становилась тишина. Юна старалась идти вровень, но иногда, вроде бы без видимой причины, прижималась к Карену и пряталась за его плечо.

Ноги сами вынесли детей на широкую тропу. Следов, впрочем, на ней не было никаких — ни человечьих, ни верблюжьих. Тропа пошла вниз, и вскоре показалась рощица молодых акаций, за ней два одноэтажных строения в стиле бунгало.

— А вот и колодец! — воскликнула Юна, разглядев в гуще деревьев аккуратный сруб высотой с треть человеческого роста, увенчанный зонтиком из тростника.

— Точно! Ну и глаза у тебя, — похвалил её Карен.

Тропа повернула к колодцу. Дети подошли почти вплотную к нему и вдруг, как по команде, остановились.

— Верёвки нет, — недоумённо произнёс Карен. — И корзины.

— Корзины?

— Ну ведра, то есть.

— Не подходи!

— Что?

— Не подходи!

Карен, впрочем, и сам ощутил какое-то неизведанное ранее беспокойство. Внезапно похолодели руки.

— Что-то здесь неладно, — пытаясь собраться с мыслями, пробормотал он. — Если нет людей, значит, они или уехали, или…

Юна не стала спрашивать, что значит «или». Она смотрела на колодец расширенными глазами, держась на почтительном расстоянии от него. Карен с опаской подошёл к срубу.

Тёсаная поверхность доски, служившей постаментом для корзины, казалась монолитной, будто выпиленной из толстого плотного бревна. На ней виднелось лишь несколько продольных трещин. Непонятно почему, но именно они привлекли внимание Карена. И в следующую секунду пришла отгадка, от которой ещё сильнее похолодели руки: в двух трещинках застряли маленькие белые гранулы размером с маковое зерно.

— Идём отсюда, — тихо, но внятно произнёс Карен, пятясь назад.

— Что? — одними губами спросила Юна. — Колодец отравлен?

— Да. Или яд, или какая-то чума.

Постоянно озираясь, они зашли в ближайшее бунгало. Здесь царил безукоризненный порядок, о котором, впрочем, Карен отозвался так: «Идеальный порядок — это идеальная пустота». Стол, шкаф, три низеньких табуретки, один старый халат, прожжённый в нескольких местах, — этими предметами исчерпывалось описание интерьера.

— Так мы остались без воды? — совершенно спокойно, будто речь шла не о жизни и смерти, а о чём-то необязательном, спросила Юна.

Карен посмотрел ей в глаза. Теперь они были такими же волнительно зелёными, как у Ферузы.

«Мы что-нибудь придумаем», — хотел ответить он. Но вдруг оживился молчащий до этого момента ветер. И первый же его порыв принёс с собой запах, от которого стыла кровь и к горлу подкатывала тошнота.

Юна побледнела.

Они смотрели друг на друга, боясь поверить в очевидное.

* * *

Карен перебрал в уме все варианты действий.

— Тебе придётся немного побыть здесь, — сурово сказал он, — а я схожу «туда».

Юна попыталась сглотнуть слюну, но это не получилось, и она хрипло ответила:

— Нет. Только вместе.

— Ну давай попробуем, — не без колебаний согласился Карен. — Только не хныкать.

Они двинулись дальше на юг, где в перспективе меж стволов акаций и пальм угадывались другие строения. Долго идти не пришлось. Вскоре они увидели три одноэтажных дома, за которыми стояли два старых джипа. Карен сразу бросился к машинам, хотя копаться в них не любил. Его почему-то страшил вид работающего механизма. Один из джипов оказался вообще без мотора. Во втором было топливо — где-то около половины бака. Механика выглядела работоспособной. Но генератор, увы, был поломан, а аккумулятор — разряженным. Занятый исследованием автомобиля, он забыл и про жажду, и про Юну, которая куда-то исчезла. Однако гуляла она недолго и, вернувшись, сообщила, что дом так же пуст как и те, что возле колодца.

— Не может быть! — позволил себе удивиться Карен. — Там были хижины, а здесь всё-таки дома.

— Сходи, посмотри, — каким-то странным, утробным голосом предложила девочка.

Он обернулся к Юне и по её побледневшему лицу понял, что она опять близка к обмороку.

— Что с тобой? Жары ещё нет.

— Сейчас меня стошнит…

Карен легонько похлопал её по щекам — на лице девочки появились коричневые пятна от машинной смазки — и вдруг, схватив за плечи, несильно прижал её к себе. Она резко дёрнулась, икнула, но рвотный позыв у неё миновал.

— Ветер меняется, сейчас станет легче, — ободрительно сказал он, хотя ветер по-прежнему дул с юга и менять направление не собирался.

— Там лежит длинная палка с клювом на конце, — часто дыша, сообщила Юна.

— Где? — оживился Карен.

— Перед ближним домом. А в самом доме есть посуда — ну всякие миски и кружки. И огромные мешки из… как его…

— Чёрные?

— Нет, прозрачные.

— А говоришь: пуст.

Карен сел на подножку автомобиля.

— Обе мёртвые, — удручённо произнёс он. — Палка, которую ты нашла, конечно, пригодится. Она для сбора фиников. Но без воды мы проживём не больше двух дней.

— Что будем делать? — спросила Юна и села рядом с ним, тесно прижавшись плечом.

— Сначала я сам осмотрю эти дома. Потом пойду дальше, без тебя. Выход у нас один — обследовать весь оазис, каким бы страшным он ни казался. Причём немедленно.

Юна согласно кивнула головой и едва заметно улыбнулась.

— Ты не боишься смерти? — удивлённо спросил Карен и вдруг почему-то тоже улыбнулся, хотя отлично осознавал трагизм положения.

— Не знаю. Наверное, боюсь, но не сильно.

— Это потому что ты маленькая.

Ветер действительно поменял направление. Дышать стало легче.

— В это время чаще дует северный, — с оттенком грусти, будто вспоминая о каких-то светлых моментах жизни, произнёс Карен.

Юна опять кивнула головой.

— Сиди тут, в тени, — приказал он и встал с подножки.

Ходил он по брошенным домам недолго. Вернувшись, о результатах не сообщил. Только посмотрел на свою спутницу, помахал рукой и ушёл снова — в ту часть оазиса, которая хранила жуткую тайну.

* * *

Юна забралась в джип и легла головой на руль. В привычном запахе автомобиля ей почудился запах потерянной цивилизации. Она понимала, что если Карен вернётся с «пустыми руками», то через два или три дня они умрут. Вероятно, это будет болезненная смерть. И не лучше ли им тогда напиться колодезной воды? В худшем исходе — та же смерть. Разумеется, и она болезненна, но всё закончится быстрей. И не будет этой мучительной жажды, которая вызывает страшную головную боль и отнимает голос.

Она рассуждала о собственной жизни и смерти спокойно и отстранённо, будто это не жизнь, а игра — да, жестокая, но всё же не настоящая. А истинная жизнь казалась Юне неуничтожимой. Страшна была не смерть, а её болезненность.

Мысли стали путаться. Началось противное жжение в горле.

Промаявшись несколько минут, она заснула. Её сон был неспокойным — Юна беспричинно вздрагивала, то подкладывала под голову руку, то сбрасывала её, и в конце концов съехала с руля. Удар лбом о приборную панель разбудил её. Она открыла глаза и увидела Карена. Он шёл быстро, заложив руки в карманы, и смотрел под ноги.

* * *

То, что никаких обнадёживающих вестей он не принёс, было понятно сразу; однако какая-то неуловимая «мелочь» — вероятно, не затронутые скорбью глаза — заставили Юну снова поверить в возможность чуда.

— Я нашёл второй колодец, — охрипшим голосом произнёс он, по-прежнему глядя в землю. — Там… короче, там сожжённые дома, два сгоревших автомобиля, а на доске возле колодца нацарапано слово «смерть». И тот же белый порошок. Трупов нет, но запах есть. Где-то неподалёку захоронение. Дальше идти я не отважился. Как раз оттуда доносился вой гиен.

— А почему их сейчас не слышно? Или они воют только ночью?

— Сдохли, — резко ответил Карен.

— Почему?

— Потому что съели заражённых мертвецов.

— А мы? — беззвучно пролепетала Юна.

Он, наконец, поднял голову:

— Ты допьёшь воду. А я…

— Нет! Только поровну!

— Ты допьёшь воду. А потом мы отправимся на работу. Когда я увидел слово «смерть» и понял, что надеяться больше не на что, мне пришла в голову одна идея.

Карен сунул ей в руки бутылку, в которой оставалось как раз «на донышке», и направился в ближайший дом. Юна медленно допила остатки тёплой, почти не ощущаемой воды.

Почему-то быстро побежало время. Ей казалось, что всё ещё продолжается утро, что здешние расстояния — мелочь по сравнению со вчерашним переходом. И вдруг, оторвав взгляд от земли, она увидела солнце в западной части неба!

Ещё больше Юна удивилась, встретив Карена со стопкой полиэтиленовых мешков.

— Забери всю посуду — и за мной! — приказал он.

В её охапке уместились шесть больших мисок и четыре пиалы. Она догнала Карена возле крайних — с западной стороны оазиса — пальм, за которыми начинались дюны. И, увидев, что он распарывает ножом мешки, сразу поняла замысел.

До начала сумерек они вбили в песок больше двух десятков кольев в два ряда, соединили их бечевой, найденной в том же доме, — получился большой вытянутый прямоугольник — и навесили на бечеву распоротые мешки так, что одной стороной они почти касались песка, а другой возвышались над ним на три-четыре ширины ладони. Для нижних частей Карен придумал суженный створ кольев, отчего собиратели росы стали выглядеть как желоба. Под желобами дети вкопали пиалы и миски.

— Теперь остаётся только ждать, — с нотками неуверенности сказал Карен. — Ночи холодные. Роса должна быть. К тому же не так давно прошли дожди.

Юна уже не могла говорить — только хрипела. Болело горло, болела голова. Карен чувствовал себя сносно, хотя и у него начались пока ещё лёгкие спазмы. Однако работа не только увлекла детей, но и утомила. Они сходили к дому, забрали «постельные принадлежности» и, по старой памяти, улеглись под открытым небом. Звёзды в ту ночь казались особенно яркими, но любоваться ими не было сил. Юна поначалу хрипло дышала и покашливала. Карен приложил к её горлу руку и опять, как три дня назад, представил, что через его ладонь бежит — нет, на этот раз не огонь, а прохладная струя воды. Не прошло и минуты, как она заснула.

* * *

Удивительное приключение было уготовано Юне. Рассвет, видимо, ещё только начинался, — было темно и прохладно — но кто-то вдруг приподнял её голову и прижал ко рту слегка пахнущую тамариском пиалу. Она не поняла, да и не хотела в разгар сладкого забытья понять, что это — всё ещё сон или уже пробуждение. Вода коснулась её губ, и в этот благостный миг — между явью и сном — она ощутила себя как в раннем колыбельном детстве, на мягкой постели, возле которой стоял самый любимый и сильный человек. Проснуться — значит оказаться снова в жестоком мире, уже неоднократно пытавшемся отнять у неё жизнь. И ей удалось утолить жажду и умирить больное горло, не просыпаясь и не открывая глаз.

Кто-то опустил её голову на скатанную ветровку, служившую подушкой.

До пробуждения оставалось ещё два коротких часа.

* * *

Радости детей не было предела. Три литра воды — вот это удача! И сегодня, и завтра, и послезавтра, и ещё, и ещё они будут жить!

Доев последние кусочки рахат-лукума и перелив воду в пластиковые бутылки, дети отправились за едой. Ещё вчера, по пути к первому колодцу, Карен отметил четыре пальмы с гроздьями плодов на небольшой высоте. Юна с любопытством и, пожалуй, восхищением рассматривала диковинную палку, которую нёс Карен, но сам процесс добычи фиников оказался слишком прозаичным. Палка была тяжёлой. Однако это неудобство они преодолели простым способом, наловчившись работать в четыре руки.

Всё складывалось хорошо. И, вероятно, можно было остаться здесь, переждать бушующие где-то за пределами этого оазиса бури, и потом — через неделю, через месяц — вернуться туда, откуда начинался путь Карена. Ну не может такого быть, чтобы все жители погибли. Кто-то наверняка остался. В подвале, например, или в нижних домах. Возможно, осталась Феруза. Ведь правда, что детей не убивают, разве только случайно. А те взрослые люди, которые стреляли по городу из миномётов, и те, которые управляли дроном, вероятно, просто не смогли их внимательно разглядеть.

Размечтавшись, Карен почувствовал что-то неладное и поймал тревожный взгляд Юны. Да, опять этот страшный запах, принесённый южным ветром. Долой мечты, долой пустые надежды! Мир устроен так, что в каждом радостном событии сокрыто напоминание о конечности бытия.

В тот день южный ветер дул до самого вечера. Дети попытались уйти на северный край оазиса, но страшный запах проник и на север. И лишь к первым звёздам стало легче дышать. Карен закопал половину фиников в песок, другую половину заложил в сумку. Они легли снова возле спасительного сооружения, понимая, что надо уходить из этого царства смерти, но не зная, куда.

* * *

Карен проснулся внезапно, как от лёгкого щелчка по носу. Но причиной была не Юна — та мирно спала, засунув руки под «подушку». Натренированное чутьё мгновенно подсказало ему направление, где, возможно, таилась опасность. Он тихо приподнялся. В тёмном массиве пальм и акаций трудно было что-то разглядеть, но Карен ощутил присутствие живого существа. По-видимому, «оно» насупило на ветку или случайно топнуло по земле — и этот низкий звук, как сигнал тревоги, заставил его пробудиться.

Не шевелясь и почти не дыша, Карен безмолвно наблюдал за тёмной полосой леса. Как хорошо, подумал он, что они устроили ночлег на песке, а не под акациями.

Наиболее верным казалось предположение, что кто-то из оставшихся в живых, сам смертельно напуганный и потому боящийся незнакомых людей, выследил их и специально дождался ночи, чтобы подобраться к ним вплотную и без риска для себя убить. Только зачем?

В тёмном проёме между деревьев, где проходила тропинка, шевельнулась какая-то тень. Она казалась не просто большой, а огромной — не ниже закрывающей её акации. Через несколько секунд она вылезла на открытое пространство и тяжко вздохнула.

Под акацией стоял верблюд! Свет луны падал на его правый бок, обращённый к оазису, но по контуру тени можно было определить, что это был дромадер. Карен тихо присвистнул, как учил его дядя Саид, и медленно двинулся вперёд. Верблюд повернул голову. Сначала дромадер стоял невозмутимо, как настоящий хозяин пустыни. Однако и он, видимо, тоже стосковался по общению. Неторопливо развернувшись, верблюд «поплыл» навстречу. Когда они сблизились настолько, что смогли хорошо разглядеть и «унюхать» друг друга, дромадер недовольно фыркнул. Тем не менее он подпустил Карена вплотную и даже позволил ему похлопать себя по бокам.

Вряд ли верблюд был смиренным и покладистым; какая-то «ершистость» в его характере чувствовалась. Когда они подошли к спящей Юне, дромадер неожиданно лёг перед ней, будто признав её повелителем. Бывшего хозяина такое поведение могло бы озадачить, но Карен не стал думать о причинах. Возможно, что страшные события, погубившие жителей оазиса, как-то сказались и на этом бессловесном корабле пустыни. И тогда они неслучайно нашли друг друга. Дромадер отбился от своего каравана, дети — от своих родных и вообще от людей. И всё происходит как в сказке: есть мальчик, есть девочка и их четвероногий спутник в облике симпатичного животного… И больше никого! Ни одного человека, ни одного зверя, кроме них, бредущих по безжизненной планете.

Может быть, они действительно попали в сказку?