Нефела, Облачная страна

Владимир Михайлович Горбачев, 2017

Биолог Вакано создает технологию, позволяющую наделить человека новыми свойствами. Его эксперименты запрещены на Земле, поэтому он оборудует лабораторию на загадочной планете Нефела. Здесь он вынужден вступить в смертельную схватку с космическими пиратами, которые стремятся захватить новое изобретение, чтобы с его помощью создать армию монстров. Но огромные тучи Нефелы, наделенные жизнью, а возможно, и разумом, не терпят никаких схваток…Роман является первой частью дилогии, в которую входит также роман «Люди Края».

В оформлении обложки использована фотография с сайта https://pixnio.com по лицензии CC0 и фотография телескопа Хабл с сайта NASA https://www.nasa.gov/multimedia/imagegallery/image_feature_211.html

Глава 1. Айсберг

Никакой необходимости выходить на поверхность объекта у Калика не было. Оба вспомогательных двигателя, корректировавших курс ледяной глыбы, управлялись из жилого отсека, где он в данный момент находился. Оба находились в рабочем состоянии (он недавно проверял), связь с ними была устойчивой. Более того: выход на поверхность транспортируемого объекта был строго запрещен инструкцией и полетными правилами, и нарушение запрета грозило отстранением от полетов на срок до пяти лет. И если Калик хотел и дальше работать в Space Cargo International (а он хотел) и не намеревался менять профессию и уходить из космоса (а он не намеревался), то должен был выбросить из головы всю эту дурь о прогулках по айсбергу и тихо сидеть в отсеке, прокладывать курс и сосать лапу. Нарушить инструкцию было нельзя, скрыть нарушение — тем более (за этим следили регистраторы известные — вон он, глазок в углу кабины, и регистраторы скрытые, спрятанные среди прочей электроники), космос не терпел разгильдяйства (это было написано во всех учебниках), а потому — смотри выше. То есть сиди тихо.

Однако Норманн Калик не был в космосе зеленым новичком. Еще во время учебы полетал на линии Земля-Луна, потом год стажировался на марсианских чартерах, и вот теперь второй год работал на маршруте Европа-Марс. Случалось и устранять неполадки в оборудовании, и находить выход в разных нештатных ситуациях. И он знал, что регистраторы, даже те самые «черные ящики», или колдуны, как их называли между собой пилоты, можно обмануть. И он уже давно (месяца три, а может, четыре назад) пришел к выводу, что инструкции пишутся для людей туповатых и робких, таких, что за всю жизнь не сделают и шага в сторону. Себя Норманн к таким не относил.

Он вдруг ясно представил, как он спустя год, по окончания срока контракта, вернется на Землю, как встретится с Робертом, и Лопесом, со всеми друзьями, как увидится с Джулией, и станет рассказывать о своей работе — редкой, экзотической, а в глазах большинства даже героической работе, и как кто-то из них вдруг спросит: «Так что, выходит, ты ни разу и не ступил на поверхность такого айсберга? Не видел, как это все выглядит вблизи?» И как он начнет лепетать что-то жалкое про инструкции и запреты, про свирепое начальство… Нет, представлять такое не хотелось. Норманн понял, что он не простит себе, если не сделает хотя бы одного шага. Далеко он не пойдет — зачем? Но один-то шаг можно! Или несколько. Надо только сначала…

Он дал бортовому компьютеру задание провести профилактическую проверку систем, в том числе регистраторов, после чего в нужный момент ввел пару нужных команд. Все смешалось в извилинах электронного мозга, одни сигналы столкнулись с другими, прямо им противоречащими. Не терпящий противоречий искусственный разум сник, система зависла. Калику только это и было надо. Он на всякий случай проверил, отключились ли регистраторы (они отключились), после чего громко провозгласил: «Свободен, свободен наконец!», и стал собираться.

Хотя он и спешил, но делал все тщательно, стараясь ничего не забыть. Прежде чем надеть скафандр, закрепил ему на плечо дополнительную видеокамеру (штатная камера, вделанная в шлем, давала недостаточно четкое изображение), проверил давление в обеих баллонах. Влез в шелестящую оранжевую оболочку, щелкнул зажимами шлема, включил климатизатор и связь. Связь — это было главное. Теперь, даже если вдруг придет вызов с базы (вообще-то не должен прийти, там все строго по часам, но вдруг), он сможет ответить, как если бы сидел в отсеке, за пультом. Еще раз проверил работу всех систем, подачу кислорода, взял висевшее в углу помело (так на пилотском жаргоне называлось индивидуальное полетное устройство, ИПУ) и шагнул в тамбур.

Зеленый огонек на стекле шлема, в левом углу, подтверждал, что переборка жилого отсека закрыта герметично, путь наружу свободен. «Входная дверь», — негромко скомандовал, почти прошептал Калик, и чуткая автоматика тут же отозвалась. Наружная переборка раздвинулась, и Норманн шагнул на поверхность айсберга.

Шагнул — и окунулся в мрак. Под ногами и вокруг отсека тьма была непроглядная, сплошная, а над головой словно серебряной пылью посыпанная. Там была Кассиопея, и неистовый Денеб, и Арктур — в общем, весь звездный атлас. Граница между твердью, на которой стоял Калик, и условным небом айсберга находилась совсем рядом, примерно в сотне метров, и была хорошо видна, словно проведенная чем-то белым изломанная линия.

Он постоял немного, оглядываясь и запоминая первое впечатление, потом включил налобный фонарь. Мрак сразу исчез, лед в луче фонаре сверкал. Норманн проверил, работают ли обе видеокамеры, и двинулся вперед, к границе, за которой царил день.

Он старался двигаться как можно осторожнее, не делая резких движений. Тяготение на объекте было ничтожное, и, сделав энергичный шаг, можно было взлететь на несколько метров. Чуть позже Калик так и собирался сделать, но сейчас он хотел быстрее добраться до линии дня. Вообще он хотел увидеть как можно больше, снять как можно больше, а времени у него было не так много.

Месяцы работы в условиях слабого тяготения дали ему необходимый навык, он без задержек добрался до границы и, наконец, шагнул в день.

Перед ним до самого горизонта простиралась сверкающая горная страна, состоящая из хребтов, вершин и отдельных ровных участков между ними. Над хребтами чернело бездонное пространство, усеянное бисером звезд. Слева виднелось круглое пятно размером с детский кулачек. На Юпитере, откуда Калик начал свой путь, на Солнце можно было смотреть, не мигая. Здесь спустя несколько секунд взгляд все же приходилось отводить.

На дневной стороне поверхность айсберга не сверкала, не искрилась; она светилась ровным светом. Причина была у пилота под ногами, он ощущал ее подошвами ботинок. Большая часть айсберга, обращенная к Солнцу, была покрыта плотной светоотражающей пленкой. Это было сделано из понятных соображений: ни один грамм драгоценной влаги не должен был испариться во время транспортировки, вся вода должна была достаться одной из марсианских колоний. Лишь меньшая, ночная часть ледяной глыбы, на которой был расположен жилой отсек и, невидимые отсюда, два вспомогательных двигателя, оставались свободными от упаковки.

Калик плавно повернулся на месте, делая круговое видео, затем, как и планировал, оттолкнулся и взлетел над поверхностью объекта. Отсюда, с высоты пятнадцати метров, обе части айсберга были видны замечательно. Жаль, конечно, что нельзя будет выложить снятые кадры в сеть. Только друзьям показать, и то под большим секретом. Но, может, он это сделает позже, когда будет работать где-то в другом месте?

Да, а что это он все молчит? Пора записать первые впечатления, сделать, так сказать, письмо на память.

Он включил диктофон и уже сформулировал первую фразу «Я парю над своей планетой», и уже рот открыл, чтобы ее произнести, как вдруг его взгляд зафиксировал нечто необычное. Крохотная белая точка в созвездии Весов немного изменила свое положение. Часы, проведенные перед экранами, приучили глаза пилота автоматически отмечать подобные изменения. Вообще-то они не должны были происходить внезапно: им всегда предшествовало появление радиосигналов с проходящего неподалеку корабля (а движущаяся точка могла быть только кораблем, или зондом, или таким вот объектом, как его айсберг). Однако сейчас никаких сигналов он не получал. Может, связь барахлит? Он скосил глаза на индикатор внизу шлема. Нет, вот он, зеленый огонек, исправно светится. Что ж, сейчас он покажет этим грубиянам, научит их уважать пилотские традиции, а также правила Кодекса — да-да, Кодекса!

Калик одним движением пальца по шлему диктофон выключил, передатчик включил, и уже снова открыл рот, чтобы выслать в пространство пару хороших фраз, этаких пилотских оплеух — как вдруг снова застыл с открытым ртом, как минуту назад. Что-то ему мешало излить на грубиянов свой праведный гнев, что-то связывало язык. Да что же такое? Он что, зеленый стажер, что слово боится сказать? Он откашлялся, вновь приготовился вызвать неизвестный борт — и тут внезапно понял, что именно его остановило.

Незнакомый корабль не просто проходил рядом с объектом — он приближался. Будь Калик у себя в рубке, он бы сразу это установил по показаниям приборов; но и сейчас, простым глазом, он отметил, что светящееся пятнышко увеличилось. Незнакомый корабль приближался, больше того — он шел прямиком к айсбергу на полной тяге.

Норманн Калик почувствовал себя неуютно. Ему вдруг вспомнились истории, слышанные на станциях, на лунных и марсианских базах, там и сям, — жуткие истории о быстроходных корветах без опознавательных знаков, о таком удивительном явлении, как космический абордаж, о взорванных входных люках, о захваченных судах и грузах — и о телах, о телах людей в изрешеченных пулями скафандрах, или вообще без скафандров, превратившихся в ледяные глыбы, летящие среди звезд… Он сопоставил эти рассказы с внезапным появлением незнакомого корабля, с его странным молчанием, и в его сердце проникла тревога. Айсберг, который он вел на Марс, эта гигантская глыба чистейшей воды, была хорошей добычей для бандитов. Он не знал в точности, сколько объект стоит, но знал размер страховки — своими глазами видел документ, в котором значилось число с десятью нулями.

Калик глянул вниз. До поверхности айсберга оставалось метра четыре, не больше; он опускался. Скорее бы! Конечно, это могут быть вовсе не пираты. И даже наверняка не пираты; просто какой-то корабль компании пролетал мимо, обычный корабль, и инспектор решил… А что сигналов не подают, так это они хотят его врасплох застать — не спит ли на дежурстве, или не бродит ли по тропам чужих миров, сражаясь с чудовищами в новой видеоигре. Да, это просто рутинная проверка; не нужно паниковать. Скорее вернуться в отсек, спрятать скафандр, и уже оттуда, из рабочего кресла, послать гостям сигнал вызова…

Но, думая так, он уже понимал, что и оттуда, из рубки, не пошлет никакого вызова. Потому что не бывает таких проверок, и инспектор, какой бы он не был вредный, так себя не ведет. А значит… А значит, вопрос стоит так: надо ли вообще возвращаться в отсек? Можно ли? Но если не в отсек — то куда? И еще — заметили ОНИ его, или нет?

В эту секунду (до поверхности оставалось совсем немного) его приемное устройство вдруг ожило.

— Не сиропь, Деготь, скачь по-скорому, через минуту стопимся, — услышал Калик гнусавый, какой-то противный голос, жующий концы слов. — И топку гаси, слышь, топку гаси по сигналу, а то все баксы на хрен утекут.

— Я гашу, не толочь, — отозвался другой голос, низкий, как из бочки. — Скажи ребятам, пусть берут дудки, в гости к пресному пойдем.

— Ага, повеселим парнишку, а то закис небось на ледышке, — согласился гнусавый, и оба разразились жуткими звуками, в которых ухо пилота не сразу признало смех.

Сердце Норманна Калика сжалось от ужаса. Дело было не в том, что экипаж чужого корабля разговаривал на бандитском жаргоне, и, стало быть, всякие сомнения относительно их статуса отпадали. Сами их голоса, столь искаженные, что казались взятыми откуда-то из ужастиков — эти голоса напомнили Калику еще одну часть слышанных им историй. В этих историях говорилось о странных людях, обладающих необычными, не присущими человеку свойствами. Например, он слышал о людях, способных долгое время обходиться без кислорода. Видеть в темноте. Выдержать смертельное для нормального человека ускорение. О людях, которые могут думать и двигаться в три раза быстрее, в пять раз быстрее обычного человека. Таких людей называли improved, или сокращенно «пруви», «улучшенные». Их выводили — так слышал Калик — в нескольких подпольных лабораториях, расположенных неизвестно где, возможно, даже в Дальнем космосе. Лаборатории были подпольными, поскольку создание пруви было строго запрещено. И не только создание пруви, но и вообще все опыты в данной области. И Совбез запретил, и научное сообщество осудило. Опыты были запрещены, потому что в ходе биотехнологического перерождения пруви получали новые привлекательные свойства, но при этом теряли человеческий облик, нормальный голос, обычные человеческие чувства. По сути, в них вообще не оставалось ничего человеческого. Из них получались самые жестокие вожаки пиратских шаек; они не щадили никого.

Правда, у пруви имелось свое слабое место: жили они недолго. Официально ничего не было известно, но люди, интересовавшиеся этим вопросом, говорили, что «улучшенные» живут в среднем года три-четыре, после чего внезапно умирают от какого-нибудь недуга, с которым медицина вообще-то научилась успешно бороться: нарушения мозгового кровообращения, или рака, или инфаркта. Эта высокая смертность «улучшенных», их уязвимость также были аргументом для прекращения экспериментов в этой области. Хотя обычные люди, и Калик относился к их числу, смотрели на это дело иначе. Они считали, что быстрой кончине пруви можно только радоваться; походило на то, что сама природа ставила преграду новой породе двуногих хищников.

Похоже было на то, что в гости к Калику пожаловали именно «улучшенные». И умирать в ближайшее время они вроде не собирались — наоборот, смерть грозила самому Норманну.

Ноги пилота наконец коснулись поверхности айсберга, и неровности поверхности скрыли от него приближающийся корабль. Теперь с корабля его не могли увидеть. Кажется, его не заметили. Значит, у него есть несколько минут для того, чтобы обдумать свое положение и составить план действий. Связаться с базой он не может — передатчик скафандра на это не рассчитан; помешать их высадке тоже не в его силах… Да ведь они и не будут садиться — при этом неминуемо будет уничтожена часть драгоценной влаги. Зависнут на малой высоте и вышлют группу захвата на помелах. Группа обнаружит пустой отсек; они поймут, что пилот вышел, что он где-то рядом… Станут искать — и обязательно найдут. Что же делать, что делать?

И вдруг он вспомнил. Выход был! В кабине второго вспомогательного двигателя имелся аварийный набор: два баллона с кислородом, сухой паек, ракетница с запасом патронов, рация и комплект препаратов для погружения в анабиоз. Создавая этот набор, стратеги Компании хотели предусмотреть все варианты; скажем, такой, при котором жилой отсек получал неустранимые повреждения (в результате пожара, потопа, удара — неважно), но пилот оставался жив. В таком случае он мог добраться до второго вспомогательного, послать на базу сигнал бедствия и до прибытия помощи ввести себя в анабиоз. Этот план был включен в инструкции, его сдавали на экзаменах. Сколько шуток было по этому поводу! Сейчас Калик был готов расцеловать того неизвестного ему дядьку, который запланировал этот «ужин перед спячкой». Он собирался поступить точно по инструкции: послать сигнал, а затем уйти в анабиоз. Но, конечно, не там, где предусматривали разработчики, не в капсуле двигателя. Там его найдут уже через час. Нет, он поступит иначе…

Норманн Калик определил нужное направление и отправился в путь.