Наследники Ассарта

Владимир Михайлов, 1998

Капитану Ульдемиру и его экипажу необходимо вернуться на планету Ассарт, где никак не закончится война. Теперь их задача – не уничтожить врага, а добится, чтобы в этом мире не прозвучало больше ни одного выстрела. Это оказывается гораздо труднее, чем провести лихую разведывательную или десантную операцию. Но цена этого единственного выстрела может оказатся слишком высока – он может стать последней каплей в чаше терпения Вселенских Сил, решающих судьбу человечества и всего Мироздания. Роман публикуется впервые. Книга публикуется в авторской редакции.

Оглавление

Из серии: Капитан Ульдемир

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Наследники Ассарта предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Глава вторая

1

По правде говоря, у историка Хен Гота не имелось серьезных причин для бегства с Ассарта. Да, он немного растерялся: его повелитель, Властелин Изар, был то ли убит, то ли сам, как болтали, удрал с планеты, видя, что война проиграна. Заниматься историей в те дни никто более и не думал: возникли свои собственные проблемы, куда более насущные, чем приобщение к древнему, но чужому роду и даже чем звучный, как золотая ваза, но не спасающий ни от пули, ни от голода титул. Все расползлись, кто куда.

Был только один светлый миг во времени, которое позже представлялось историку сплошным темным пятном. И одна большая забота.

Светом была Леза, в которую он сразу и бесповоротно влюбился, даже не думая о том, ответят ли когда-нибудь ему взаимностью, и уж подавно не рассчитывая на близость. Он даже не мог бы сказать, что, собственно, заставило его так тянуться к этой женщине: ее беззащитность? — а выглядела Леза, в особенности после появления на свет ребенка три месяца тому назад, именно такой, постоянно нуждающейся в чьем-то покровительстве. Или же то, что она, как ни верти, принадлежала к ассартским верхам уже по одному тому, что была близка с самим Властелином и родила ему ребенка? А уж кому, как не историку, было знать, что не единожды и не дважды незаконнорожденные принцы, по воле своих отцов или вопреки ей, приходили к власти и правили при полной поддержке армии и всего населения. Они, как правило, были лучшими правителями, чем их предшественники, потому что понимали, что должны своими действиями не только завоевать поддержку, но и надолго сохранить ее вопреки букве закона.

Не было для Хен Гота секретом также и то, что Леза, пока была рядом с Изаром, являлась, по сути дела, его советником. А кроме того — Властелин ведь не отказался от нее, не прогнал; просто обстоятельства сложились против молодой женщины. И опять-таки знание истории — особенно той, скрытой, в какую Хен Гот сейчас только начал углубляться благодаря вывезенным с Ассарта документам Архива Властелинов, — знание этой истории подсказывало ему, что на жизни и карьере якобы неудачницы нельзя было еще ставить точку: слишком рано. Все еще могло измениться к лучшему — для нее и для тех, кто в эти нелегкие времена окажет ей поддержку. А таких близ нее было только двое: Миграт — и он сам, Хен Гот.

На Миграта историк сперва готов был положиться, как на каменную стену: в этом человеке со стальными мускулами легко угадывалась и железная воля. Кроме того, он, похоже, даже в нынешней дальней дали, на глухой Инаре, обладал какими-то немаловажными связями. Во всяком случае, то он сам исчезал где-то, то к нему приходили люди явно воинского облика, хотя и не в мундирах, но под их кафтанами и хламидами нередко угадывалось оружие; ему также передавали какие-то письма, а порой и сам он что-то писал и отсылал с одним из этих гостей — никогда, впрочем, не остававшихся к столу. Миграт, однако, не выказывал никакого желания использовать Хен Гота для своих дел, никогда ничего не объяснял и не просил; относился к историку скорее как к беспомощному приживалу, терпеть которого заставляют обстоятельства. Хотя иногда Композитору Истории начинало казаться, что он занимает какое-то место в замыслах Магистра — но не сегодняшних, а более отдаленных. Будь Хен Гот в этом уверен, он согласился бы терпеть. Уверенности, однако, не было. Оставалось лишь помогать Лезе на кухне и в таких делах, как купание ребенка и стирка; историк делал это от души, она же принимала как должное, как плату за то, что его приютили и кормили. Это было обидно; но Лезе он простил бы все на свете — пока теплилась еще хоть маленькая надежда на то, что она все-таки оценит его любовь и преданность.

От Миграта историка несколько отталкивало еще и то, что Магистр оказался совершенно равнодушным к вопросам веры, и тут, на Инаре, даже не попытался завести в доме необходимый для всякого истинного ассарита Дом Рыбы — аквариум с рыбкой, пусть и не священной породы Руф, здесь они не водились, — но хотя бы с простой рыбкой, так называемой Малой Сестрой, через которую возносимые им молитвы передавались бы Великой Рыбе. Хен Готу пришлось заняться этим самому, и он в конце концов сачком выудил в ручье Малую Сестру и поселил ее в тесной стеклянной банке; после этого у него сразу полегчало на душе. Он молился ежедневно, потом и Леза стала следовать его примеру — но лишь от случая к случаю. Миграт же, увидев, ограничился ухмылкой, да еще пробормотал, как бы между прочим: «Инара — не Ассарт, здесь рыб едят».

Именно это заставило Хен Гота увидеть Магистра в новом свете. Да, не было сомнений: энергичный Миграт оказался не слишком умным; и если поначалу Хен Готу казалось, что вояка, если им умело руководить и направлять его энергию в нужное русло, сможет послужить тем штурмовым танком, укрываясь за которым основные силы (то есть Леза и сам историк) смогут беспрепятственно овладеть нужными позициями, то иллюзия эта оказалась непродолжительной, и воздвигнутый Хен Готом на песке замок стал разрушаться сразу с двух сторон.

Обвал начался, когда, внимательно наблюдая за Мигратом, историк очень быстро понял, что, кроме всего прочего, и сам богатырь вовсе не был равнодушен к Лезе, напротив — питал по отношению к ней самые недвусмысленные намерения и выполнение их вовсе не собирался откладывать надолго. Так, во всяком случае, Хен Готу представлялось.

Быть может, он повел бы себя иначе, знай, что событие, которого он опасался, уже произошло, как только позволило состояние Лезы после рождения ребенка, а может быть, и чуть раньше того: уж очень нетерпелив был Миграт. Произошло в первый и последний раз. Хотя Леза вовсе не собиралась противиться: понимала, что от нее этого потребуют, знала, что перед Магистром в долгу — да и в конце концов он ей вовсе не был противен. А долго живший в ней страх перед человеком, однажды чуть было не ставшим насильником, успел выветриться. Не исключено также, что где-то в подсознании насилие было ей даже приятно. Но когда, услав историка из дома по какому-то мелкому делу, Миграт приступил и она отдалась ему — к обоюдному разочарованию оказалось, что друг к другу в этом отношении никак не подходили: она испытала лишь боль, никак не наслаждение, у него тоже возникло ощущение неудовлетворенности. Природа не сулила им быть любовной парой. С той поры они не пытались сблизиться. Зато другие интересы заставляли их держаться вместе. Так что внешне все оставалось по-прежнему.

Историк же этого не знал и, обдумав положение, наконец понял, что соперничать с Мигратом в глазах женщины не в силах: тут, в изгнании, брат Изара, как уже сказано, один и содержал всю компанию, и помогал жить без столкновений со здешними властями. Используя своих подозрительных приятелей или же каким-то иным, неведомым Хен Готу способом, он ухитрился получить для всех троих разрешения на проживание — хотя и без права официально заниматься какой-либо деятельностью. Возможно, и сам историк мог бы добиться того же хотя бы для себя, обратись он в научные учреждения и должным образом представившись; но он не решился на такой шаг: подумал, что и до этих отдаленных краев скопления могли докатиться вести о нем, как об авторе Новой Ассартской Истории; это вряд ли послужило бы ему на пользу. А вот Миграт не боялся никаких пересудов и даже обвинений, словно чувствовал за собой некую неодолимую силу. В этом, по-видимому, и заключалось его преимущество.

Источник этой силы и уверенности Миграта в себе стал ясен Хен Готу, когда он принялся, в свободное от кухни и ребенка время, серьезно разбираться с архивом Властелинов, вернее — с той малой его частью, которую он, покидая Жилище Власти в Сомонте, наугад захватил с собою. Теперь он жалел, что оставил там слишком многое; но и среди взятого нашлось немало интересного. Так, например, оказалось, что Миграт и сам был Ублюдком Власти; теперь этот слух нашел документальное, неопровержимое для историка подтверждение. Дальше вступала в действие простая логика: Миграт увез женщину и то, что она тогда уже носила в себе, ради того, чтобы постоянно держать под контролем будущего конкурента, а возможно, если потребуется, уничтожить обоих. Допускал Хен Гот также и другую возможность: претендент мог пользоваться ребенком Изара как заложником, чтобы получить, во-первых, гарантированную безопасность, а во-вторых — быть может, и определенные права, вплоть до совластительства; своих детей у него, как знал историк, не было, так что независимо от того, кто из братьев переживет другого, наследовал бы так или иначе сын Изара.

Теперь становилось куда яснее, зачем понадобился Миграту и сам Хен Гот. Историк решил, что претендент намерен использовать его не просто для документального обоснования своих прав на какой-нибудь из самых значительных донкалатов Ассарта и соответствующий титул в Новой Истории. Сейчас, выяснив происхождение Миграта, историк понял, что этот корабль готовится к куда большему плаванию. Скорее всего Хен Готу придется обосновывать уже права на самое Власть — отыскивая в подлинной истории подобные прецеденты и опираясь именно на них. Наверное, еще в детстве незаконноpожденному принцу приходилось слышать такого рода слухи: наверняка его мать интересовалась такими проблемами. Хен Гот знал, что как только Миграт прикажет ему заняться этим вопросом, он и начнет делать нужную претенденту работу — хотя бы потому, что побоится отказаться: здесь он находился целиком во власти Миграта, тот мог даже убить его — и местные власти вовсе не стали бы вести розыск: ассариты оставались на Инаpе всего лишь нежеланными пришельцами.

Обосновывать же права Миграта на Власть Хен Гот не хотел. Изару он был обязан не только своим положением в обществе. Он был благодарен Властелину — и это главное — за возможность по-настоящему заняться наукой, позволяя себе даже не думать о ее политических приложениях. Поэтому мысль — оказаться предателем своего покровителя и чуть ли не друга — была для Хен Гота глубоко противна. Второй причиной было то, что в Миграте историк видел соперника в отношениях с Лезой, с которой он, Хен Гот, был ведь уже близок, пусть и один-единственный раз; не было дня, чтобы он не помнил об этом. Миграт же, по убеждению мечтателя, намерен был завоевать Лезу, чтобы воспользоваться ею в своих политических целях: владеть ею означало — владеть ее сыном, а это обладание позволило бы Миграту разговаривать с Изаром с позиции силы.

Хен Готу, естественно, ничего не было известно о планах Жемчужины Власти на сей счет; да если бы и было — от таких предположений он отмахнулся бы: в конце концов, наследование в Ассарте шло по мужской линии, и не ребенку какого-то бродяги было претендовать на великую Власть. Так что этих обстоятельств он в расчет не принимал. Ему смутно помнилось, правда, что в оставленной на Ассарте части архива были какие-то документы, позволявшие поставить это правило под сомнение. Однако бумаги, вероятнее всего, уже не существовали более: положение на планете в дни, когда Хен Гот покидал ее, говорило о том, что там вообще мало что и мало кто уцелеет.

Впрочем, историк, которого события последних месяцев сделали достаточно осторожным, возможно, еще очень долго не решился бы на поступок, если бы не последний разговор с Магистром, окончательно расставивший все точки над i.

Миграт, похоже, вернулся домой несколько навеселе. Иначе он вряд ли обратился бы к историку с такими словами:

— Ну как — не надоело тебе бездельничать? Так можно и совсем отвыкнуть от настоящей работы, а?

— Я готов, — поспешил заявить Хен Гот.

— Это славно. Ты там все копаешься в бумажках…

Хен Гот лишь пожал плечами, да и что тут можно было возразить. В этом ведь и заключалась главная его работа.

— Может, в этом и есть смысл, — признал Миграт. — Ты ведь многое знаешь о других мирах? Ну, об их прошлых делах, о традициях и всем прочем, верно?

Историк почувствовал себя уверенным, каким давно уже не ощущал:

— Это моя профессия.

— Тогда скажи: ты ведь привез на Ассарт, кроме прочего, чужие традиции. А пригодные среди них есть?

— Н-ну… Что значит — пригодные?

— Например, такие: у нас на Ассарте никогда еще народ не свергал Властелинов. Не отправлял, так сказать, в отставку. И потому нет такой традиции. А у других миров?

Хен Гот ответил уклончиво:

— Наверное, есть… Не помню. Конечно, если поискать…

— Вот и поищи, — сказал Миграт повелительно. — И вспомни как следует. Наверняка хоть где-то такие примеры есть. Вот они мне и нужны. Со всеми обоснованиями.

— А… зачем? — не смог удержаться от вопроса историк.

— Затем! — ответил Миграт кратко. Встал, потянулся.

— Устал. Пойду спать…

Вот, значит, как. Многое стало понятным для Хен Гота после этого краткого разговора. И побудило действовать.

Составив свою, достаточно логичную картину происходящих событий и расстановки сил, Хен Гот понял: если он не хочет стать предателем и содействовать Миграту в осуществлении его замыслов, остается только одно: бежать, пока претендент его ни в чем не заподозрил. Собраться самому ему было недолго; но он хотел не только совершить побег, но и забрать с собой самое дорогое: Лезу и архивные документы. Оказавшись на Ассарте и доставив Изару и то и другое, он смело мог рассчитывать на самое высокое вознаграждение; он имел в виду, конечно же, не деньги.

С бумагами было проще: беспрепятственно работая с ними, он сумел отобрать все то, что представляло в этой обстановке подлинную ценность, — по тому, что ими при случае мог бы воспользоваться Изар, а еще более по той причине, что ими больше не смог бы воспользоваться Миграт. Бумаги эти, бережно им уложенные и упакованные, легко умещались в небольшом чемоданчике. Куда сложнее оказалось с женщиной. Он опасался в разговоре с нею называть вещи своими именами; а все попытки возбудить в ней какие-то подозрения или сомнения в целях и замыслах Миграта пресекались Лезой в самом начале: походило на то, что Магистpу каким-то образом удалось очаровать неопытную женщину, и она теперь доверяла ему безгранично — хотя никакой любовной подоплеки этого вроде бы не существовало; да, женщина была полностью на стороне Миграта, что же касается того, что произошло между нею и Хен Готом той ночью в архивной комнатке, — историк продолжал уверять себя в том, что Леза то ли на самом деле не помнила об этом, то ли усилием воли приказала себе забыть навсегда — а может быть, вообще не придавала случаю никакого значения; женская психика оставалась для историка тайной за семью печатями, опыта в любовных делах у него не было совершенно никакого, даже теоретического, поскольку события, происходившие в этой области в истории, как правило, не документировались и найти их в архивных описях было просто невозможно. Сам же он с ранней молодости почему-то опасался похождений, в которых могли оказаться замешанными женщины.

И тем не менее он не мог и не желал просто так взять и отказаться от своей мечты о ней, от своей любви. Он вовсе не замечал — или, следуя ее примеру, запретил себе замечать, что разрешение от бремени, хотя и происшедшее вполне благополучно, не пошло Лезе не пользу: она, казалось, совсем перестала следить за своей внешностью, все силы и внимание отдавая ребенку; одевалась кое-как и по сравнению с той, какой была на Ассарте, утратила большую часть привлекательности, которая, как известно, у женщин зависит не только и не столько от природных данных, сколько от ухода за собой. Но историк не видел этого; что удивительного: он смотрел на нее глазами влюбленного. Интересно, однако, что и Миграт как бы не видел изменений в ней — или не придавал им никакого значения.

Так или иначе, историк хотел, чтобы Леза была с ним. И не сразу, но все же решился на крайние, по его представлениям, меры.

2

Хен Гот дождался случая, когда Миграт в очередной раз предупредил, что вернется только завтра; такое повторялось достаточно часто, и остающиеся дома уже привыкли к тому, что возвращается он живым и здоровым и, похоже, в неплохом настроении. Историк подозревал, что Магистр навещал доступных женщин, не осмеливаясь требовать подобных услуг от Лезы; но то были одни подозрения. Вечер без Миграта прошел, как обычно: ребенок, домашние дела, снова ребенок, небогатый ужин, любование спящим ребенком (по мнению Хен Гота, он был обычным младенцем, похожим на любого другого, но он старался не выказывать своего впечатления) и, наконец, отход ко сну и тушение огней. Одним словом, как всегда.

После того как все затихло, Хен Гот выждал еще с полчаса. За это время он дважды принимал решение — не пытаться, и дважды отменял его. Наконец поднялся и, стараясь ступать бесшумно, вошел в ту комнатку, где спали ребенок и Леза. Постоял, прислушиваясь. Она ровно дышала. Он, все еще колеблясь, подошел к постели. Осторожно присел. Кровать скрипнула. Леза не проснулась; она вскакивала только на плач ребенка, высыпалась плохо и посторонние шумы ее не беспокоили. Историк глубоко вздохнул, решился и лег рядом с женщиной, поверх одеяла. Она не пошевелилась. Лежала спиной к нему, на левом боку. Он положил руку ей на грудь. Медленно сжал пальцы. Она не могла не почувствовать этого. И почувствовала. Повернулась на спину. Безумея, Хен Гот рванул одеяло и навалился на женщину. Теперь уже ничто не могло бы остановить его, никакие понятия о приличии, никакая мораль. Леза пыталась сопротивляться; но все-таки он был сильнее. Чувствовал, что она уступает. Сейчас! Ну! Ну же!

Леза схватила его за горло и начала душить. Пальцы ее оказались неожиданно сильными. Ему пришлось удерживать ее руки. Хен Гот хотел прошептать что-то ласковое, но воздуха не хватало, он ощутил, что начинает задыхаться. Голова затуманилась. Он испугался. Кажется, Леза и в самом деле не желала его. Он уже не думал об обладании, но хотел лишь оторвать ее пальцы от горла. Чувствовал, что слабеет. Захрипел. Сознание почти отключилось.

Кажется, и она пришла в себя. Пальцы разжались. От сильного толчка ногой он упал с кровати. Странно: при этом он испугался, что может пробудиться ребенок. Так и получилось: младенец захныкал сквозь сон. Хен Гот поднялся и, придерживаясь за стены, выбрался из комнаты.

Оставаться тут было более нельзя; он понял это, как только в голове восстановилась ясность. Надо было уходить. Из дома. Из города. С этой проклятой планеты.

Все, что он мог взять с собой, было в два счета собрано, и Хен Гот, не прощаясь, выскользнул из дома. Теперь у него была одна дорога: в космопорт, и оттуда — домой, на Ассарт. А там — будь что будет.

3

Начав реализовывать свой план, историк сразу же понял, что отсутствие рядом с ним женщины было к великому благу: даже одному ему, отягощенному лишь тощим мешком с одеждой и чемоданчиком, заключавшим в себе бесценные документы, да еще баночкой, в которой плескалась золотистая Малая Сестра, придется изрядно помыкаться, прежде чем удастся наконец покинуть не очень-то гостеприимную Инару.

Уже сам путь к космопорту оказался достаточно трудным: хотя Хен Готу удалось негласно позаимствовать у Миграта немного наров, здешних денег, он не рискнул потратить хоть малую толику их, чтобы нанять машину и без забот доехать до космогородка, где были расположены единственные на этой окраинной планете посадочные комплексы: обширный торговый и куда более скромные военный и пассажирский.

Так что большую часть пути пришлось проделать пешком, идя не по дороге, а опушкой леса, параллельно магистрали: Хен Гот боялся, что, обнаружив его отсутствие, Миграт кинется в погоню и схватит его еще на дороге. (На самом деле Магистр, занятый своими делами и заботами о Лезе, лишь на третий день рассеянно спросил у молодой женщины: «А где наш дармоед? Что-то я его не вижу». И услыхав в ответ неопределенное: «По-моему, он сбежал», выразил свое мнение единственным, хотя и емким словом: «Придурок», и больше к этой теме не возвращался.)

Правда, на второй день своего анабазиса Хен Гот осмелел настолько, что добрую половину пути проделал на пригородном поезде — без билета, разумеется.

Но то были лишь цветочки.

Проникнув в конце концов на пассажирский вокзал, историк без труда установил, что, к сожалению, прямого сообщения с Ассартом у Инары сейчас не было — да и никогда не бывало. Слишком уж далеки были эти миры — и территориально, и по уровню и интересам. Инара по сравнению с любой планетой скопления Нагор отставала едва ли не на целую эпоху, на ней паровозы еще топили дровами, космогородок — единственный — был построен на средства других миров, заинтересованных в вывозе отсюда трипротина, чья добыча и производство были до такой степени вредны, что развитые соседи предпочитали и заводы здесь строить за свой счет, и сообщение поддерживать — только бы не разрушать вконец собственное жизненное пространство. Ассарт же к числу этих миров не относился, поскольку от использования трипротина отказался еще при старом Властелине, когда выяснилось, что применение его может дорого обойтись последующим поколениям.

Итак, прямого сообщения с Ассартом не было вообще никакого, а с теми четырьмя мирами, что таким сообщением пользовались, связь осуществляли только транспортные корабли, на каждом из которых имелось где две, где три или даже четыре тесных каютки. В них на Инару прибывали, в случае необходимости, инженеры или ревизоры, короче — представители компаний, владевших здешними рудниками, заводами и самими кораблями, разумеется. Однако эти корабли садились на торговом комплексе, а эта территория, в отличие от пассажирской, охранялась частной полицией, мордастой, вооруженной и несговорчивой — во всяком случае, не Хен Готу с его мизерными ресурсами было их уговаривать. Так что громкое слово «Космопорт», с которым у историка связывалось представление о сверкающих — титан и стекло — многоэтажных корпусах с кассами, гостиницами, барами, ресторанами, видеозалами и даже театром, с множеством кораблей самого разного облика, стартующих и прибывающих, с широко раскинувшимися стоянками наземного транспорта, с аграпланами, бесшумно взвивающимися с крыш, и прежде всего с великим множеством людей — прибывающих, улетающих, встречающих и провожающих — и, конечно же, обслуживающих, — здесь оказалось совершенно неприменимым.

Слово это в его инарианском пассажирском толковании означало, как Хен Готу пришлось убедиться, длинный, приземистый каменный сарай без окон, зато со множеством торчавших из крыши вентиляционных труб и единственными въездными воротами из тонких досок, некогда окрашенных, — в отличие от въезда в торговый комплекс, прегражденного створками, на которые не пожалели железа; впрочем, может, то была и броневая сталь. Хозяева торгового комплекса и его содержимого, видимо, понимали, что уровень воровства не находится в прямой зависимости от уровня цивилизации, поскольку последняя существует лишь местами, воруют же везде.

Из увиденного историку сразу же стало ясно, что якобы пассажирское строение никак не годилось для людей, но было просто кладовой, где, видимо, хранились механизмы, предназначенные для обслуживания пассажирских кораблей, — когда они бывали. Здание охранялось, хотя далеко не так серьезно, как каменные и железные пакгаузы торговой части: тут Хен Гот насчитал всего лишь троих вооруженных стражей в униформе, напоминавшей донельзя выношенную военную.

Люди же, не носившие ни формы, ни оружия, были заметны в малом числе совсем в другом месте, у дачного типа двухэтажного домика, коего первый этаж был сложен из кирпича, второй же оказался бревенчатым. Там, как выяснилось, размещалась контора пассажирского транспортного предприятия с очень немногочисленным персоналом, двумя телефонами, украденными, наверное, из антикварной лавки, зато с наглухо заколоченной билетной кассой: похоже, о билетах здесь давно забыли, точно так же, как и о самих пассажирах: все люди, по местным убеждениям, делились на прилетающее и улетающее изредка цивильное начальство (военное пользовалось своей частью городка) — и на всех прочих, кому летать было некуда и незачем.

И, что самое плохое, подобное отношение к пассажирам было, видимо, совершенно обоснованным: на небольшом стартовом пятачке, рассчитанном на один-единственный корабль, сейчас не было не только этого единственного, но и вообще никаких признаков, какие указывали бы, что этим устройством пользовались в исторически достоверном прошлом.

Все это было тем более обидно, что на старт-финише торгового комплекса жизнь била ключом: на глазах историка на протяжении менее чем часа один транспорт среднего тоннажа стартовал, другой, того же класса, сел — а еще три находились под погрузкой, и в их открытых грузовых люках один за другим исчезали круглые контейнеры с пресловутым трипротином. Но проникнуть на торговую территорию не представлялось возможным: проволочный, в несколько рядов, забор был прозрачным для взгляда — никак не для плоти.

Хен Гот все же попытался. Нет, не лезть на проволоку, разумеется. Все-таки он был цивилизованным человеком. Он вновь вышел на дорогу, приблизился к броневым воротам, перед которыми стояли двое с оружием наизготовку, прошел мимо, стараясь даже не смотреть в ту сторону, и в некотором отдалении залег в канаву. Расчет оказался правильным: примерно каждые полчаса по дороге проезжали тяжело нагруженные грузовики, на диво современные, явно не на Инаре сделанные; это подвозили товар, тот же трипротин скорее всего. Перед воротами машины проверялись достаточно тщательно. И все же следовало, по-видимому, рискнуть: иного пути он не видел.

Намерений, однако, бывает недостаточно, нужно еще и умение. А его-то у историка и не было. Он попытался было забраться сзади под брезент, которым был накрыт груз очередной машины, когда она остановилась для досмотра. Но не смог сделать даже и этого: его заметили, вытащили за шиворот. Он подумал, что сейчас его убьют. Или, быть может, арестуют и начнут допрашивать с пристрастием. Но оказалось, что даже такого уважения он не достоин: ему просто поддали ногой, и он растянулся на пыльной дороге, встал и захромал прочь, не сдерживая слез обиды.

И не только боль и унижение заставили его плакать, но явная несправедливость судьбы. А именно то, что как раз в то время, когда стражи ворот столь пренебрежительно обошлись с ним, мимо них прошла какая-то женщина — и беспрепятственно, никем не остановленная и не досмотренная, оказалась на территории торгового комплекса. Красивая женщина в полетном комбинезоне, с непокрытой головой, просто прошла, ни на кого не глядя, — и все. Обычная, да; только, может быть, странным образом просвечивавшая насквозь? Хен Гот помотал головой: вероятно, у него уже начинались галлюцинации. Отряхиваясь от пыли, он еще с полминуты глядел ей вслед, пока не сообразил наконец, что ворота ведь еще не успели открыться, — выходит, она прошла сквозь них? Нет, то была, разумеется, чистой воды галлюцинация, не более.

Пришлось вернуться на пассажирскую территорию — открытую для всех по причине полной ее бесполезности.

У Хен Гота просто опустились руки. Вблизи дощатого ларька, в котором продавалась немудреная снедь и мерзкое пиво, почему-то пахнувшее мылом, — ларьком этим и заканчивался перечень строений инарианского космопорта, — историк не то чтобы понял, скорее догадался, мучительно вслушиваясь в разговор двух пивных бурдюков (именно так он определил для себя клиентов ларька), что прибытие ближайшего по времени корабля из мира Шорк ожидается где-то через неделю. Впрочем, он не был уверен, что понял правильно, язык был все-таки очень далек от ассартского, хотя некоторые корни явно имели то же происхождение. Поедая купленную в ларьке булку из муки грубого помола с куском колбасы, о происхождении которой он постарался не думать, Хен Гот решал дилемму: пуститься ли в обратный путь и просить прощения у ненавистного ублюдка (это обещало продолжение какой-никакой, но все же жизни) — или просто умереть. Совершенно неприемлемой была мысль, что его покаяние будет происходить на глазах у Лезы; нет, он не мог пойти на столь крайнее унижение, после которого и вовсе перестанет значить хоть что-то в ее глазах.

Лучше уж умереть; тогда она хоть изредка станет вспоминать о нем, как о гордо ушедшем после того, как она отвергла его любовь, — и погибшем в неравном сражении с грубым бытием.

Умереть, кстати, можно было и здесь, для этого не требовалось заново переживать все трудности обратного пути.

Как именно умереть? Это показалось ему очень простым: стоит только, когда решение окончательно дозреет, гордо и открыто двинуться на охранников торгового комплекса — и они, без сомнения, на этот раз откроют огонь и убьют его, а он, умирая, в последний раз выговорит немеющими губами ее имя.

Был и другой способ: просто умереть с голоду. И, откровенно говоря, историк вначале остановился именно на нем: ему подумалось, что такой образ действий будет и менее болезненным, и более верным: охранники ведь могут и не убить, а просто ранят, а что потом? Может быть, установят его личность — и это приведет к неприятностям для Лезы? Нет, риск был слишком большим.

Значит, смерть от голода, решил он. И после булки с колбасой не стал покупать уже ничего.

Он нашел местечко в пыльном кустарнике близ пивного ларька и залег там, подложив под голову чемоданчик с архивом и пристроив банку с Малой Сестрой. Вечером уснул, но перед рассветом проснулся оттого, что очень хотелось есть. Чтобы отвлечься, он начал думать об истории — о том, как он стал бы убеждать Властелина отказаться от идеи Новой Истории и обратиться к истории Подлинной, которая — Хен Гот все более в этом убеждался — была ничем не хуже, хотя, может быть, по свойственной ассаритам лености и отсутствию любознательности не была столь изукрашена всяческими арабесками и прочими прибамбасами, как это сделали со своим тощим прошлым иные, часто куда как более молодые миры. Думалось хорошо, голова была свежей. Две булки с колбасой назад… Да нет, одернул он сам себя, две эпохи назад я имел в виду, именно эпохи! Булки с колбасой — надо же! Фу! Итак, две бутылки пива тому назад…

Как-то незаметно он задремал. Снилась ему еда. А когда проснулся, то с ужасом обнаружил, что Малая Сестра исчезла из банки. Только трогательный хвостик ее и длинные плавники валялись рядом с ним в траве. Не было сомнений: он съел ее во сне, даже не сознавая, какое страшное деяние совершает…

Он подумал, что воистину больше не заслуживает жизни.

Но смерть от голода оказалась, как он понял, вовсе не простой. Может быть, для того, чтобы достойно окончить свою жизнь, нужно было сперва как следует поесть? Идея заслуживала внимания. Он с трудом дождался минуты, когда ларек открылся. Булка оказалась вчерашней, колбаса обрела еще какой-то дополнительный оттенок запаха, но историк сызмальства знал, что наука требует жертв, и съел все без остатка.

Это помогло ему спокойно дожить почти до вечера второго дня на космопорте. Однако чем дальше, тем больше одолевали мысли о невозможности такой жизни. Может быть, он и в самом деле пошел бы на сей раз в прямую атаку на склад; но внезапно сообразил, что если своей жизнью волен распоряжаться, как угодно, то вот драгоценный архив никоим образом не должен был пропасть. Долг ученого требовал, чтобы историческое достояние Ассарта вернулось на родину; там раньше или позже с ним разберутся. Жаль, что он не подумал об этом своевременно: тогда он оставил бы бумаги Лезе и ушел без них. Но теперь о возвращении речи не могло быть. Умереть и оставить чемоданчик тут? Неприемлемо: в лучшем случае в древние документы станут завертывать все ту же колбасу. Что предпринять?

Наконец он нашел единственный выход. Любой ценой надо дождаться корабля. И если не удастся пробраться на борт самому, то хоть передать документы — капитану или кому-нибудь еще из тех, кто имеет доступ в открытый мир. Заверить, что на Ассарте бумаги эти стоят огромных денег, надо только их туда доставить. Вот тогда уже можно будет и спокойно расстаться с жизнью.

Так он решил; и судьба, похоже, в ответ сжалилась над ним: неожиданно не только для него, но и для большинства обитателей космопорта на поля опустился корабль.

Он не походил на торговый или транспортный; даже Хен Готу, с его скудными познаниями в этой области, стало ясно, что машина относится к классу частных, хотя и далеко не самых мощных. И прилетела она сюда вовсе не за тем грузом, что через каждые полчаса привозили в склад отчаянно дымившие и лязгавшие грузовики. За проволочным забором вооруженные охранники все так же размеренно расхаживали по своим дорожкам.

Когда открылся люк и вывесили сходной трап, по нему спустились двое. Сумерки помешали историку различить, какую они носили форму, а также — чьи же опознавательные знаки носил сам корабль. Однако это сейчас не было главным: корабль наверняка принадлежал какой-то из высокоцивилизованных держав, вот что являлось важным.

Двое прилетевших уверенно проследовали в контору. Хен Гот приблизился к домику, сжимая в пальцах ручку чемоданчика. Как только они выйдут оттуда, он попытается — нет, он обязательно вручит документы одному из них и попробует объяснить, как ими нужно распорядиться. Историк заготовил уже по паре фраз на тех нескольких языках, какими в той или иной степени владел. Двое вышли; они приближались к нему в наступившей темноте, и он набрал уже в грудь воздух, чтобы заговорить, — и не сказал ни слова: два человека перебрасывались отрывистыми фpазами — и язык, на котором они говорили, был ассартским!

— Сколько ему нужно времени? — спросил один.

— Сказал, что прибудет завтра утром.

— Ему нужна помощь?

— Просит прислать машину — для экономии времени.

— Пошлем?

— Конечно. Элот съездит…

Они прошли мимо, даже не заметив историка. Он выдохнул воздух. Дав им отойти десятка на полтора метров, последовал за ними, стараясь не шуметь. Он лихорадочно думал. Что предпринять? Ассартский корабль — невероятная удача, но… Подойти и попроситься, чтобы отвезли на родину? Они бы наверняка согласились, сумей он удостоверить свою личность, но сейчас он — оборванец без личных документов, а что у него с собой Архив Властелинов — ну что понимают в этом солдаты, да даже и высшие офицеры, найдись они здесь? Кто из них сможет разобраться в тексте на староассартском? Никто. Новая мысль возникла. Ассартский военный корабль, ассартский экипаж — но сейчас это вовсе не означает, что команда его — сторонники Властелина: слишком много непонятного творилось сейчас в великом Мире, вот и между Бриллиантом и Жемчужиной не было дружбы — а что успело там произойти за то время, что Хен Гот без толку терял здесь? И если он откроется перед прилетевшими — не приведет ли его поступок к плачевному результату?

Зачем прилетел корабль, историку казалось ясным: он знал, что не было в скоплении Нагор такого мира, в каком Ассарт не имел бы своей разведывательной сети, достаточно разветвленной. Руководители этих сетей, резиденты, время от времени вызывались на Ассарт — для участия в разработке нового этапа разведывательной тактики и стратегии или для дополнительной подготовки. Если резидент не имел возможности добраться до Ассарта самостоятельно — например, находился в подполье, — то за ним высылали корабль: на разведку ни один Властелин денег не жалел. Вероятно, была своя сеть — или сеточка хотя бы — и на Инаре, и за ее главой и прилетели эти люди. Но кто сейчас контролировал разведку — Изар, Ястра или еще кто-нибудь — историку было неведомо.

Нет, открываться было бы неразумно.

Но корабль простоит здесь всю ночь. Ночи здесь — он уже успел испытать это на себе — достаточно длинны. И если корабль будет охраняться не слишком тщательно…

Великая Рыба, пусть он охраняется кое-как — или вообще не охраняется: ну кого им тут бояться!

И снова его просьба оказалась, похоже, услышанной. Залегший в двух десятках метров от корабля, Хен Гот видел и слышал, как на борту постепенно все стихло, люк остался открытым, оттуда к трапу была вынесена тусклая переносная лампочка, а на нижней ступеньке уселся один из членов экипажа. Он курил, сплевывал, зевал, раз-другой вставал и обходил корабль — чтобы не уснуть, вероятно. Потом задремал. Наверное, можно было попытаться проскользнуть по трапу мимо вахтенного; но историк не решился. Он хотел действовать наверняка. И дождался третьего обхода. Он уже знал, что обход широко раскинувшего амортизаторы корабля занимает у медленно ступающего вахтенного почти четыре минуты. Хен Готу хватило и полутора, чтобы бесшумно подняться по трапу и, не касаясь лючины, протиснуться внутрь.

Там было тихо; все, наверное, спали. Только время от времени какие-то приборы или механизмы издавали негромкие жужжащие или щелкающие звуки. Вполнакала горели редкие плафоны. Историк поднимался все выше, потом остановился: вспомнил, что основные служебные помещения в кораблях располагаются обычно в верхней, носовой части, главные механизмы — в середине, а вспомогательные — внизу, ниже даже, чем сходный люк, всякие кладовушки, в общем, — гадюшники. Там и следовало ему затаиться — во всяком случае, до поры, когда станет ясно, на чьей же стороне корабль. А может быть — и до самого Ассарта. Он не сомневался, что они полетят именно туда. Но оказаться в любом из развитых миров тоже было бы куда лучше, чем гнить на Инаре…

Хен Гот разыскал, наконец, нужное место. Для этого пришлось спуститься мимо люка вниз (он выглянул осторожно; вахтенный снова сидел внизу трапа и курил) и обнаружить узкое, вроде пенала, помещение, где хранились крупногабаритные детали: насколько он мог понять — запасные трубы к амортизаторам. Они-то в полете уж никак не понадобятся, такой ремонт, если он нужен, проводится на стоянках. Пачкаясь в консервационной смазке там, где предохранительный пластик был прорван, Хен Гот забился в самую глубину. Там оказалось возможным улечься, даже вытянуть ноги. Слабый свет, который удалось зажечь, щелкнув выключателем, историк погасил. Пожалел, что вовремя не закупил на все остававшиеся деньги булок и колбасы; но теперь он был готов и поголодать. Знал, что полет — через сопространство — продлится не так уж долго. Согреваясь, закрыл глаза и перед тем, как уснуть, мысленно с немалой иронией попрощался и пожелал спокойной ночи Миграту, от которого удалось все-таки освободиться и которому предстояло еще неизвестно сколько времени догнивать на Инаре. И уже без всякой насмешки пожелал добрых снов милой Лезе и рожденному ею ребенку, надеясь, что с ними все будет в порядке.

4

Проснулся он уже утром. Разбудили его громкие голоса, раздававшиеся внутри корабля, на трапе:

— А они уверены, что это именно он? Не могли обознаться?

И в ответ:

— Они прекрасно знают его, Рубин Власти!

— Тогда надо торопиться!..

Историку стало не по себе.

Он узнал этот второй голос: то был один из ходивших звонить по телефону. А первый из голосов, казалось, звучал в его ушах всю жизнь: то был ненавистный голос Миграта.

Вот за кем, значит, прилетел корабль.

Магистр возвращался на Ассарт. Видимо, ему привезли важные сведения.

Разговор между тем продолжался:

— Даме нужна отдельная каюта?

— Нет. Мы с нею и ребенком поместимся вместе.

И голос Лезы:

— Да, только вместе.

Отвергнув историка, она тут же уступила разбойнику?

Тут же послышалось и мяуканье младенца.

Потом по трапу затопало множество ног. Похоже, что Миграт вез с собою целое войско. Наверное, тех, кто навещал его в домике на Инаре?

Все получалось не так…

Может быть, все-таки стоило умереть с голоду?

5

Он не умер, хотя отощал изрядно и был голоден, как стая зимних волков.

Куда мучительнее голода был страх, который ему пришлось пережить сразу после того, как амортизаторы корабля коснулись ассартской земли.

Вместо если не приветствий (которых Хен Гот и не ожидал) или хотя бы нормальной тишины, за бортом корабля послышались крики, похожие на команды, а затем и выстрелы.

Всем пришлось покинуть корабль через нижний, грузовой люк. Благодаря темноте, пассажирам удалось скрыться, пока экипаж и, видимо, сопровождавшие Миграта люди завязали бой с неизвестными, атаковавшими корабль.

Невзирая на охвативший историка ужас, у него достало терпения обождать, пока и Миграт, и Леза (за время полета он дважды слышал ее голос), и большинство членов команды покинули корабль, и только тогда историк рискнул выбраться из своего убежища.

И вовремя: не успел он отбежать и на сотню метров, как корабль взорвался. Воздушной волной историка швырнуло на землю. К счастью, серьезных повреждений он не получил.

Даже после этого он не стал рисковать и дождался, пока пространство вокруг обломков корабля не опустело. Показываться в таком виде на людях было бы слишком рискованно. Его задержал бы первый же заботник.

Наконец ему удалось выбраться за пределы посадочного поля. Корабль сел на одном из трех военных космопортов, располагавшихся треугольником вокруг Сомонта и являвшихся частью противодесантной системы столицы. Разрушения здесь были небольшими. До города можно было добраться пешком, учитывая, насколько он устал и ослабел от голода, дня за три, не раньше, а то и за четыре. Машин вокруг не было видно; да и будь они — он в таком виде не решился бы просить, чтобы его подвезли. Что же: придется идти, питаясь тем немногим, что ему удалось, перед тем как покинуть корабль, найти и украсть на опустевшей корабельной кухне. Главное — дойти до города, сохранив документы. А там… Может быть, что-нибудь еще уцелело в его, композиторских, покоях? А если не там, то хотя бы на старой квартире, где он обитал, будучи еще простым учителем.

Оглавление

Из серии: Капитан Ульдемир

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Наследники Ассарта предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я