Бабушка и космос. недетская повесть о детстве

Владимир Липилин

Повесть о бабушке, жившей в умирающей деревне, куда мы приезжали на летние каникулы. О той бабушке, которая умела водить автомобили вплоть до «Урала», обсуждать (и даже горячо) перипетии российского и канадского хоккея, лазить по деревьям, иногда собирать всех оставшихся в деревне старух для игры «в мяч». И чувствовать, ощущать, конструировать вокруг себя самый настоящий космос.

Иллюстратор Айна Баева (фрау Шпигель)

© Владимир Липилин, 2021

© Айна Баева (фрау Шпигель), иллюстрации, 2021

ISBN 978-5-4474-9101-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Чемодан весны

Как только бабушка приезжала к нам, сразу же и наступала весна. Она утверждала, что эту весну в чемодане возит.

— Вон он какой у меня.

Я пялился на рыжий чемодан с разными наклейками на ненашем языке и переспрашивал:

— Какой?

— Внушительный. Туда вся моя жизнь помещается. Не то что весна.

И правда, чемодан нам казался бездонным. Кроме (как называла бабушка) «шаблов», там лежала в теплых шалях алюминиевая кружка, штук пять новеньких рыбацких колокольчиков, стекло от керосиновой лампы, завернутое в слои желтой грубой бумаги, три или четыре карабина для альпинистских снаряжений, моток самой веревки с сердечником… В картонной коробке ждали спокойной воды убийственной красоты поплавки, которые даже в руках держать было немыслимо, словно это перья какой-нибудь диковинной птицы. В целлофане — свинцовые грузила, отлитые, как гирьки, резинки для донок, узенькие дощечки с намотанной леской, пассатижи.

— А пассатижи-то для чего? — интересовался отец мой (а для неё младший сын), глядя, как она наводит в малиновой изнанке «шик».

— Сгодятся, — уклончиво отвечала бабушка. — Вот, к примеру, еду я раз в поезде, а там парочка распутная заперлась в туалете, чо уж они там делали? Никакого пространства, антисанитария одна. А потом выйти не могут, голосят… Проводница подошла, ключом своим рогатым — тыр-пыр. Шиш! Не поддается замок. А тут я как тут со своими пассатижами, чуток ущипнула, провернула — шварк, и открылося.

Всё это добро бабушка закупала, принимала в дар, путешествуя зимой по детям и прочей родне, готовясь к летнему рыболовному сезону.

Иногда мы вместе ходили с ней в магазин «Рыболов-охотник». Что-то докупить, взять впрок. Она шныряла, лихо лавировала средь плечистых мужиков рыболовов и охотников. Продавцы сперва относились к ней с некоторой издевкой.

— Есть тройник однерка, милок?

— Тебе, бабуль, зачем?

— На сома, — простодушно говорила она. — Прошлый год взяла одного, ростом чуть поболе тебя. И что характерно — прям за мужской причиндал взяла, да, позуправ те говорю.

Или повертит в руках спиннинг и скажет:

— Хороша вещь.

Нюхнет и удивится:

— Вишневый.

Затем бережно водрузит на место:

— И всё равно баловство.

— Бери, баушка, — скажет, как ребенку, продавец.

— Не, парень. Не бабское это дело — махать, наше дело подмахивать, — скабрезно выразится она. — Да и арашек, поди, опять полный позем будет. (Арашками она звала колорадских жуков.) Когда мне с удочкой-то? Хошь и с такой волшебной. Я по-деревенски «телевизоров» (сеток под названием экран) наставлю, морды две штуки есть, донки. А к осени мотыгой наловлю, — ввергала она в полный ступор продавца.

— Как это — мотыгой? — уже не ухмылялся тот.

— Очень просто, — обозревала бабушка накомарники. — Есть у нас в деревне два озера. Глыбкое и не очень. По весне они по лощине такой сообщаются, из глубокого тогда караси и переплывают в то, которое не очень. Летом-то я огород из него поливаю, а к августу воды что в блюдечке остается. Коровы, лоси приходят напиться. Оставляют «копытца», ну, ямки. В них влага и задерживается. А карась-то он живучий. В этих ямках сколь угодно существовать может. Ну, вот я беру мотыгу, лукошко и иду. Буздык в одно «копытечко», шмяк в другое — жареха готова. Приезжай, мил человек, и на твою долю хватит.

Не помню, оставалась ли она довольна произведенным на здоровенных мужиков эффектом… Или просто уходила. Единственное место, где она могла молча простаивать часами, был отдел мормышек. Бабушка смотрела на них зачарованно. Думала о чём-то.

В тот вечер, когда мы совершали поход в магазин, мама подарила ей новенькие резиновые сапоги. Бабушка надела их, сидя на табуретке, повертела ногами, издавая приятный скрип.

— Ты глянь, с зайцами.

Сапоги и впрямь отбрасывали по стенам и потолку тёплые, мягкие блики — солнечных зайчиков.

Бабушка благодарила и улыбалась:

— В таких сапогах и замуж не стыдно.

А потом произносила мне шепотом:

— Как договаривались. Уходим чуть свет на первый автобус. Отцу я намекну. А в школу я тебе потом каку-нть записку настрочу.

Правда, писать она вообще не умела.

рисунок фрау Шпигель