«…Так исчезают заблуждения». Том III

Владимир Леонов

Пронзительный стиль, свежие красочные метафоры, необычные сравнения – все в книгах направлено на приобщение читателя к Прекрасному, Величественному, русской литературе и слову.Книги продолжают традиции бесед о русских классиках, интуитивно понявших национальную душу и создавших для своего главного Читателя, Русского человека, образ доброты и милосердия, объемный образ легендарной Руси, которая расправила плечи и набрала силу.Книги рассчитаны на учителей, школьников и ценителей русского слова

Глава «И долго буду тем любезен я…»

В его поэзии было много букв, но еще больше смысла. Только самая суть. Выстроенная так, чтобы Читатель сам загорелся изучить и воспринять то, что нужно именно Ему. Подробности, детали, сюжеты. Соборность и державность. Эпохи и нравы гигантского легендарного Отечества. Светскость и яркость быта.

Пышность барокко и невероятный реализм. Святость, простота и объемность Державы.

Модель служивого общества с характерной иерархией социальных слоев:

«Властью, которую он применяет (Василий III — авт.) по отношению к своим поданным, он легко превосходит всех монархов всего мира» —

Герберштейн С. Записки о московитских делах

Сочинял вибрирующими словами и звуками. Они словно плыли в высоте, в поднебесье. При этом поэт почти не делает различий между фоном и героями. Все соткано как бы из единой материи.

Пушкин не просто показал атмосферу и лиц. А то, что видят те, кого он описывает!

А видят они это нашими глазами. Ведь мы все едины в потоке времени.

Оттуда, из инобытия, льётся в стихах яркий свет. Там наш мир продолжается.

Два мира: тот, что в поэтической ноте, и наш мир, реальный, повседневный соединены происходящим в поэтике. Как в «Менинах» Веласкеса. Творение Пушкина — это портал между двумя мирами, нескончаемый проход нашей души по безмерной Лете.

Так поэт изумительно соединяет наш мир со своим.

Закольцевал эпоху и время.

Петля времени — это что — то невообразимое! Она отталкивает и притягивает.

Именно так будут писать 50 лет спустя Тютчев, Фет, а затем и Блок и поэты «серебреного века».

Мы теперь понимаем, почему поэты в XIX веке так боготворили ЕГО. Они только начинали, а Пушкин уже давно все сделал…

Еще при жизни поэта развернулась ожесточенная схватка цензуры и литературы. Последнее победило. Пушкин Но это была НЕ абсолютная победа. Эта битва сказалась на судьбе и поэта и его произведений. Он вышел из нее не не паяцем и не жонглером. Он был лук, он не был розой.

Это Зевс и Юпитер. Это классика. Это великий мастер. Это священное искусство.

А представьте, как много людей во времена Пушкина жаждали его поэзию изменить и…даже уничтожить:

«Страшный суд» Микеланджело должен украшать не Сикстинскую капеллу, а общественную баню!»

Такова была реакция церемониймейстера Папы Римского, Бьяджо да Чезена, современника Микеланджело.

И порывы Бенкендорфа, современника Пушкина, главы жандармерии, близкие к приведенному историческому примеру разделяло немало влиятельных персон.

Потому что Пушкин сочинял невероятно мастерски. За пределами мирских состояний и понимания. А ещё он очень хотел, чтобы его поэзия шла в массы, пришел век массовой культуры. Чтобы сменить век элитаризма — «культура только для избранных», для тех, кто владеет властью и деньгами — на век эгалитаризма, равенства в доступе.

Поэтому его слова и лира перевернули всё. Обескураженность. Изумление. Культурный шок!

Вдруг русские осознали, что не подозревали, какими художественными богатствами они владеют, что у их культуры… есть ИСТОРИЯ!

Не белое пятно с примитивными парсунами А ИСТОРИЯ, долгая и вымученная, но своя, до боли, до крика, до крови в зраке! Со своими художественными идеалами.

Россия была поражена! Невероятным, что теперь русский стих стоит дороже, чем даже шедевры Фра Анджелико, высокоманерного мастера Раннего Возрождения.

В одночасье русские поэты стали такими знаменитыми, как выдающиеся мастера лиры европейского Возрождения.

И сам мир захотел говорить на новом языке, русском. Эпоха кринолинов, париков и виньеток была сметена строгой (но до минимализма), простой и чистой (а здесь до максимализма) соразмерностью слова, смысла, фонетики.

Оказалось, что нам, русским есть, на что опереться! Есть, чем гордиться! И есть, на чем строить культуру, поэзию и прозу будущего!

Пушкин стал как буква алфавита русского. Как атом молекулы. Буква или атом, из которого складывается наш мир четких, простых национальных мыслей, суждений.

И становится понятным, почему поэт гений, а его стихи шедевры. Невозможно Пушкина и поэзию его оценить сами по себе. Только вместе с тем пространством, которому он служил и служит теперь.

Человек был для него тайной. Он ее разгадывал, разгадывал всю жизнь и не говорил, что потерял жизнь, ибо всегда хотел быть человеком, всегда заниматься этим таинством.

Он шел к вершинам, чтобы взять, а когда брал — раздавал. И душу не лечил, чтобы болела. Да, над ним кружило воронье, но укрыться от них — это было не его.

И смерти не боялся, она бодрила его. И верил, чтобы простить и найти. И был против ветра, чтобы тот утих.

И манерным не был, жесты и выражения — не наигранные, нес в себе простоту и искренность «Мадонны Конестабиле» Рафаэля.

Он смотрел всегда в даль, чтоб не забыть. А мыслил, чтоб понять и жить среди людей, для людей.

Не хотел быть бесцветной креветкой. Не лебезил, и клевретничество было омерзительным для него. Не мельтешил, под ногами идущих не путался. Угодничеством не отмечен, услужливый привратник не уживался в душе гордой.

Тогда честь была важнее жизни и для Пушкина также.

Сильный, выносливый и раскованный, поэтический вольноотпущенник. Стихи мерцают, изнутри свет наплывающий делает их живыми и гордыми, будто красавица «Эритрейская сивилла» Микеланджело смотрит на читателя.

Его стих не забудешь. Это просто невозможно!

Никому из поэтов не удавалось проникнуть так глубоко в состояние души человека и описать его ТАК РЕАЛИСТИЧНО. ТАК ПРОНЗИТЕЛЬНО! Однажды это смог сделать только один человек, ранее на 200 лет до Пушкина

Рембрандт. В своем шедевре — картине «Лукреция». Римлянка, трагическая смерть которой потрясла устои Рима. Рим свергнул царя. Рим стал республикой!

Это история о том, как одна лира может быть громче всех голосов эпохи. Изумлять и колебать ярые убежденности. Поражать смелостью. Стать окном в инобытие, хотя держать себя в настоящем.

Пушкин смог туда заглянуть и показать нам ее, создать инобытийную красоту Жизни, той, которой так хочется прожить, и которая воздействует сильнее самых громкоголосых аргументов и доводов.

«Поэтический Андрей Рублев», ибо он смог состояние Блага, естественного для человека, свободного от суеты и тревог, передать поэтическим Образом:

Никому

Отчета не давать, себе лишь самому

Служить и угождать…

Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи…

В творчестве Пушкина чувствуется нечто вулканическое, чудесное сочетание страстности и мудрости, чарующей любви к жизни и резкого осуждения ее пошлости, его трогательная нежность не боялась сатирической улыбки, и весь он — «чудо» — родоначальник русской литературы XX века М. Горький так писал о родоначальнике русской литературы XIX века А. Пушкине.

Пушкин — явление «русского чуда», «чудо чудное», «диво дивное», «божий дар», дар небес в одном измерении и в другом измерении — дар земной, дар истории предков, шестисотлетнего рода Пушкиных, «приложивших руку» к созданию Государства Российского (избранию первого царя из рода Романовых) и всегда державшихся независимо по отношению к его правителям (за что не раз попадали в немилость), и проявляющих свое собственное вольнолюбие и независимость; в общем и целом — Пушкин как явление новорожденное для России.

Нет России без ее великих патриотов. Нет России без ее великих властителей дум. То и другое вместе — явление русского духа, имя которого — Пушкин. Сродни духовному началу — Национальной идее: «Мое имя принадлежит России».

Его всегда волновали Русская Земля и Русский Человек. «Страшные загадки русской души…». И воспринимал, и вмещал в своем сознании далекую древность и современность России, все поведение и умонастроение Великого народа: « Ведь он русский: стало быть, ему все под силу, все возможно!»..

Откровенный вызов царю, не прирученный и не льстивый, никогда не дающий себя в обиду, слишком самодеятельный, слишком своевольный, даже в чем — то бунтарь. Без страхов, лакейства и компромиссов «среди детей ничтожных мира».

Объяснение этого феномена кроется не в шаманском гнозисе, не в экстатическом растворении личности в угоду времени и эпохе, оно — в сакраментальной, смысловой содержательности утверждения Гете: «Чтобы что-то создать, надо чем-то быть».

Этим объясняется нравственный вектор Пушкина в России — в сакральности его духа, в жажде независимости, цельности и несгибаемости этого желания. В вызове приниженности, унизительности, прирученности, раболепию.

Трагическая судьба поэта и гражданина, этическим императивом которого был долг «милость к падшим призывать». Но прежде всего личность Пушкина — это моральная парадигма, образец свободы и смелости, бескомпромиссности: славить Свободу и в этом находит счастье. Он не угодничал и не мельтешил у трона, не путался под ногами у «сильных мира сего». Напротив, Пушкин восставал, бунтовал против этой слепой и бездушной зависимости от политики и власти, — в образном выражении поэта — от «ливреи», — а в чем — то и от народа, нередко ждущего от творца призывов, лозунгов и пророчеств.

А Пушкин хотел следовать своим сокровенным чувствам, а не отзываться на прихоти и ожидания вельмож и народа льстивыми одами. Ему дороги были «лучшие права» и «потребна» другая свобода:

Зависеть от царя, зависеть от народа-

Не все ли равно? Бог и ними.

Никому

Отчета не давать, себе лишь самому

Служить и угождать; для власти, для ливреи

Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи…

Да, Пушкин не хотел тратить свой гений на суетные и корыстные дела вокруг трона. Он подпитывался от Ломоносова, про которого написал, что Ломоносов « не дорожил ни покровительством своих меценатов, ни своим благосостоянием, когда дело шло о его чести или о торжестве его любимых идей». А ответ Ломоносова влиятельному сановнику И. И. Шувалову привел Пушкина в восхищение «Я, ваше превосходительство, но только у вельмож, но ниже у Господа моего Бога дураком быть не хочу». Впоследствии Пушкин не редко приводил слова Ломоносова, чтобы ясно выразить свою позицию.

Будучи властителем дум и душ, Пушкин явил образец независимости. Будучи человеком, Пушкин был «рабом, прикованным к тачке», именно у нее, власти, он просил снисхождения своим «друзьям — декабристам», в этом он видел императив гражданского долга, совести и подспудно бередящей его вины. Он не мог помешать казни пятерых декабристов, но он уговаривал, уговаривал многократно Николая I амнестировать сосланных. Он взывал к милосердию царя в стихотворениях «Стансы», «Пир Петра Первого». А в «Капитанской дочке» описывал благородные поступки… И спустя время он понял всю иллюзию своих надежд на справедливого правителя. Свои муки, свое разочарование во власти и свое прозрение к ней он вылил огненной испепеляющей фразой:

Беда стране, где раб и льстец

Одни приближены к престолу.

Видимо, Пушкин уже осознавал, что смысл и цель всякой власти, в том числе и императорской в России, — постоянное воспроизводство и упрочение несправедливости, раболепия и наживы.

Спустя век, прорываясь через плен «пушкинской грусти», Мандельштам усилит вулканический выброс:

Власть отвратительна,

Как рука брадобрея

Только в одном Пушкин допустил исключение — он готов был «гнуть шею» перед монархом за друзей-декабристов, просить о помиловании, проявить милосердие… и до конца земных дней своих мучился от чувства вины перед ними, повешенными и сосланными. Оно ушло от него вместе с уходом из земного бытия.

****

В прозе Пушкин вывел образцовое правило, как следует писать: «просто, кратко и ясно». Его непревзойденная «Пиковая дама» всего лишь 25 страниц, повесть «Дубровский» — 69, а масштабная по содержанию «Капитанская дочка» — всего лишь 109 страниц. Пушкин первым начал строить удобные для чтения предложения — на глубину человеческого дыхания. И давать звучные названия своим произведениям: «Медный всадник», « Арап Петра Великого», «Евгений Онегин».

Жизнь и творчество национального поэта, сделавшего русский языком ошеломляющим чудом, костром исповеди и любви. Понять и рассмотреть за привычным штампом… мигом «мятежного наслаждения», «пыла сердечных ран» подлинное состояние его чувств и настроений:

Кляну коварные стремления

Преступной юности моей…

Мне тяжело, как смутное похмелье.

Привычный штамп и хрестоматийный глянец, без мифологии, сакрального культа со своими неизбежными ошибками восприятия. Представить его воодушевленным, неистовым и в то тоже время простым и понятным со своими глубинными чувствами и тайнами характера, ума, завораживающие глубиной гения

Его лирика была главный бастион жизненной автаркии.

«До капли наслажденье пей, / Живи беспечен, равнодушен! / Мгновенью жизни будь послушен, / Будь молод в юности твоей!»

Пушкин нужен нам и дорог, как и Россия, где бы русский человек ни жил — в России или за ее пределами. Никто не знает своей судьбы, как и не знал великий поэт. Главное — надо знать и помнить, что мы — православные, что Россия — великая страна, коль бог ей посылает таких поэтов: «Восстань, Пророк, и виждь, и внемли, / Исполнись волею Моей, / И обходя моря и земли, / Глаголом жги сердца людей!».

Пушкин и потому классик, что он во все времена современен и актуален.

Русская стихия мощно зарокотала в слове Пушкина. И великая тайна его творчества приоткрывается, лишь тогда, когда понимаешь, что творчество это было соприкосновением с Солнцем, Небом, Творцом.

Если бы сегодня мы говорили языком Пушкина, это была бы другая страна, без оболванивания иноземной интервенцией: «таргетирований», «аутсорсинга», «рекрутинга», «банкинга», «дайвинга», «яхтинга», «шопинга», «лифтинга», «олигаргат»

На каждом новом историческом этапе подтверждаются слова, сказанные И. А. Гончаровым: «…Пушкин — отец, родоначальник русского искусства, как Ломоносов — отец науки в России. В Пушкине кроются все семена и зачатки, из которых развились потом все роды и виды искусства во всех наших художниках».