Священное наследие

Владимир Ларионов, 2010

Авторами проведено фундаментальное философское исследование. Вопросы истории, философии и теории древнерусской архитектуры осмысливаются как неотъемлемые от вопроса самой сути возникновения феномена Святой Руси. Это серьезное и многогранное исследование не только в области архитектуры, но и духовной сущности истории и культуры. Современных архитекторов, проектирующих в исторических городах, эта книга может подвигнуть на переосмысление своих архитектурных творений, поможет впитать традиционные формы творческого метода, дабы своими произведениями следовать стопами исторической памяти и не причинить вреда древнему духу «города-дома». Книга является напоминанием соотечественникам об изначальной сути нашего общего «дома» – образа-дома, дома-града, града-Руси. Триединства – прошлого, настоящего и будущего.

Священные основы русской государственности и культуры

Для полного счастья человеку надо иметь славное отечество.

Симонид Кносский, V в. до Р.Х.

Этнос и его традиционная культура до сих пор не имеют достаточно точного описания, которое равным образом могло бы удовлетворить как представителя позитивистской науки, так и человека мыслящего метафизически. Определения этноса, традиции, которые, исчерпывающим образом, отразили бы как внешний облик этноса, характеристические особенности его традиции, так и духовный корень указанных явлений, попросту отсутствуют.

Наука довольствуется старыми определениями, весьма поверхностно отображающими указанные предметы нашего интереса, метафизики ограничиваются абстракциями, которые, зачастую, лишают предмет объективных характеристик и низводят его на уровень субъективных представлений.

Между тем, изучая историю этноса, его традиционную культуру, мы вступаем в мир идей, где материалистические характеристики лишь выступаю на поверхности массива духовных первооснов, которые заключены в идеи-формы.

Этнос и традиция есть именно идеи-формы в своей глубинной природе.

В основе каждого стиля или направления в архитектуре, в живописи лежит определенная идея, которая при своем наиболее чистом воплощении образует неповторимый стиль, отливается в определенную форму. Форма — это ритм и пропорция, которые могут быть выражены или описаны числовыми показателями. Сами эти показатели в системе идеи сопряжены с высшими духовными смыслами и превоформами.

Каждый стиль есть носитель определенной идеи, нашедшей наиболее органическую и единственно верную форму своего материального воплощения. Смешение стилей, эклектика, есть смешение идей. Такое смешение ведет к упадку в любой отрасли традиционной культуры, в которой эклектика становится допустимой. Идеи живут в чистых формах и неминуемо исчезают в плавильных котлах смешения стилей и уровней.

Идея, как и стиль — это иерархия смыслов, код которых ломается в результате смешения с иными идеями и смыслами, превращаясь в метафизическую бессмыслицу. Смешение — это потеря качества, заменяемого произвольно количеством.

Этнос — есть тоже идея-форма, данная нам Свыше. Религиозная философия постулировала факт, что народы есть мысли Бога.

Господь, как сказано в Писании, будет судить народы, а это значит, что народ как сверхличность не просто существует, но и коллективно вменяем, так как именно коллективно будет подвержен суду.

Идея народа, безусловно, находит и определенные формы своего материального выражения, будь то в области религии, культуры, мировоззрения, и биологии, конечно.

И здесь, для нашего исследования необходимо, с некоторым опережением дать определение этноса и традиции как таковой, в силу того, что именно эти два важнейших фактора цивилизационной жизни человечества и составят предмет нашего дальнейшего исследования.

Народ как этническая общность есть четко очерченная группа людей, которая отличается от других групп уникальным и неповторимым комплексом совокупных и сопряженных духовных, психологических, языковых, культурных и антропологических признаков, члены которой имеют и солидарно разделяют общее самоназвание, говорят на одном языке, наследуют общие элементы культуры, обладают единым историческим мифом, устойчивой и преемственной исторической памятью об общем происхождении, ассоциируют себя с определенной географической территорией и природно-ландшафтной зоной исторического обитания, определенной социальной и исторически обусловленной стратификацией, часто имеют свое государство или бывают включены в одно, реже несколько государственных образований, имеют общую религию, или имели ее в историческом прошлом, обладают чувством солидарности, базирующемся на инстинктивном осознании родства, основанном на визуально и психологически определяемом типическом сходстве и обладают определенным набором наследственных, устойчивых, повторяющихся, генетических параметров.

Как биологическое сообщество, народ связан единством своего происхождения на определенной исторической территории. Своей особой биологической природой народ соотносится с определенной человеческой расой как разновидность с общим видом. Его историческое становление осуществляется по линии: семья — род — фратрия — племя — племенной союз — народность — народ — нация.

Этнос, как понятие, не может быть всего лишь интеллектуальным конструктом элиты, транслируемым в массы в виде навязанных представлений о политическом социальном мире, для достижения определенных целей, доподлинно известных только вышеозначенной элите.

Национальность — это общность самосознания членов коллектива, которая базируется на групповой биологической, духовной и культурной особенности группы, имеющая четкие объективные границы вне зависимости от объективизации этих представлений каждым индивидуально или на групповом уровне, даже на вершине социальной пирамиды. В этом ее сущность.

Если национальность определяется только навязанным конструктом или связана с собственными предпочтениями индивидуума, то столь субъективная оценка этноса делает вообще невозможной дать объективное научное определение национальности человека, а потому глубоко антинаучно. Ввиду того, что народы значительно долговечней исторических формаций, государственных образований и даже цивилизаций, мы вправе утверждать, что и объяснение этих исторических феноменов должно осуществляться через призму этничности, но никак не наоборот, что является характерным свойством искусственных конструктов. Рабовладельческий строй, феодализм, капитализм, социализм, неолиберализм, тирании, республики, монархии сменяют друг друга на фоне сложившегося до них этноса, который вполне способен пережить все эти смены исторических эпох и форм правления, оставаясь самим собой. Этнос — есть более древняя и более устойчивая форма организации человеческого коллектива, чем политические, цивилизационные и гражданские формы, становление которого уходит не только в седую древность, но и связано с источником, превышающим человеческое разумение.

Если же говорить о высшей, на сегодняшний момент, исторической форме существования этноса — нации, то формообразующий этнос может быть как ядром нации, так и целиком представлять собой моноэтническую историческую общность в границах единого государства, являясь монолитной государствообразующей единицей.

Необходимо постулировать, что нация — это группа людей, занимающая определенную историческую территорию, имеющая один разговорный язык. Нация может быть поликонфессиональна, но в рамках единой большой религиозной системы (христианство или индуизм, например). Нация, как и этнос, может отличаться устойчивыми и повторяющимися в потомках физическими и психическими свойствами и непременно складывается в едином государственном организме, со всеми вытекающими отсюда характеристиками единых политических, культурных и экономических интересов людей, составляющих нацию. Государство же всегда есть продукт исторического наследия одного государствообразующего этноса, который и составляет, как правило, ядро исторической нации.

Эти условия необходимые, но не достаточные. Народ становится нацией тогда, когда одновременно становится носителем универсальной для всего человечества и неповторимой идеи.

Отечественный философ Николай Бердяев писал: «В нацию входят не только человеческие поколения, но также камни церквей, дворцов и усадеб, могильные плиты, старые рукописи и книги, и чтобы понять волю нации, нужно услышать эти камни, прочесть истлевшие страницы… В воле нации говорят не только живые, но и умершие, говорит великое прошлое и загадочное будущее…»

Итак, по Бердяеву, нация — это и храмы, и кладбища, и усадьбы, и библиотеки, и иконы, и картины, национальная архитектура — совокупное культурное наследие, вырастающее из духовной традиции. Причем в архитектуре, живописи (особенно в иконописи) и музыке этнос запечатлевает с особенной яркостью свои духовные и психологические особенности, свой лик.

Таким образом, мы приходим к тому, что неотъемлемым свойством этноса и нации в целом есть функция — носителя определенной духовной и культурной традиции.

Традиция — это система взаимосопряженной государственной, политической, культурной и хозяйственной деятельности человеческого коллектива, его семейных и бытовых особенностей и преданий, система, органически вырастающая из корневой основы народной жизни, которая не просто прослеживается в продолжительный исторический период, но и дает ясные примеры реализации духовных, нравственных установок и идеалов, находящих свое высшее воплощение в религиозной системе этноса.

Именно в традиции обнаруживается константа поведенческих мотиваций этноса во всех сферах его жизнедеятельности. Именно в традиционной системе ценностей скрыты ключи к пониманию кодов и символов традиционной культуры народа.

Традиция имеет прямое отношение к познавательной способности индивидуума. Всякое истинное знание структурно по природе. Любой акт познания будет таковым, только если он методологически структурирован. Традиция есть система целостная и структурированная. Познание в рамках традиции, непосредственное познание самой традиции с необходимостью должны исходить из этого постулата. Акт познания должен иметь целостный характер, так как нечто целостное может сообщаться без ущерба только целостному. Однако отвлеченной структурированности недостаточно для познания в рамках традиции, где фундаментальные знания вообще непередаваемы вербально, но требуют определенного мистического опыта познающего, определенной интуитивной подготовленности и одаренности.

В рамках традиции чистый рассудок без сил души не дает и не может дать целостного интегрального знания. Но это вовсе не значит, что постижение традиции должно вовсе обходиться без рассудочных схем и позитивного опытного познания, которые есть важные и неустранимые звенья всей системы традиции.

Звенья традиции скреплены таким образом, что устранение одного звена ведет к ломке всей цепочки взаимных связей и сопряженных смыслов. Все компоненты традиции неотделимы друг от друга. Незнание традиции в целом, пренебрежение ее частями, ведет к отходу от нее, что влечет за собой разрыв связи с национальной культурой и утрату понимания ее смысловых символов и ключей.

Функция хранителя определенной традиции есть дополнительная и необходимая дефиниция исторического этноса.

Духовная составляющая этноса есть его становой хребет, который не поддается дефиниции в терминах позитивистской науки, но это вовсе не означает, что реальность его весьма условна. Эта реальность дана нам в ощущении, в сверхрациональном познавательном акте.

Чтобы быть, например, русским человеком, в истинном смысле этнической принадлежности, а не только в смысле культурного и социально-политического позиционирования себя в гражданском обществе, то недостаточно родится от русских родителей и говорить на русском языке. Стать русским, как, впрочем, и человеком любой другой национальности — значит не просто изучать духовное и культурное наследие своего народа, но важнее всего для индивидуума научиться жить в духовной и культурно-исторической традиции своего народа, освоить и усвоить национальный духовный акт. А это, в свою очередь, означает возможность читать и понимать ее священные символы, данные прикровенно, открывающиеся духовному взору через приобщение к священным основам нашей этнической истории, культуры и государственности.

Русскому народу очень близка и понятна мистика земли, мистика истории. Мистическая связь с землей, мистическое восстановление связи с духом предков, витающих в борах и рощах на полях над озерной гладью, мистическая связь с Родиной, одухотворенная чувством прекрасного, восстанавливается через любовь к родной истории, природе, земле и ее памятникам.

Но любовь эта не есть праздное любопытство к интересным или живописным местам родной земли, к голым фактам канвы исторических событий. Любовь, которая восстанавливает прерванную нить мистической связи поколений, есть любовь священного характера, а потому она не есть плод исключительно человеческого произволения.

Государства, как и великие культуры, идут к закату и гибнут, когда заканчивается духовная инспирация, религиозно осознанная идея их бытия, угасает в народе религиозно осознанная избранность себя как носителя духовной миссии, вера в свое духовное призвание и избранничество. Религия, как система верований, имеет своим основанием не только священное знание, основанное на Писании и Предании, но и опирается на глубинные духовные пласты традиции этноса, находящие свое оформление в исконной вере.

История народов — политическая, культурная, духовная — все есть продукт народной веры. Последняя, влияя на характер, и сама преобразовывается под влиянием народного характера. Именно характер народа, его вера — вот составляющие его исторической судьбы. Вера — вот тот ключ, который открывает истинные врата познания и приобщения к мистической связи поколений, к истоку вневременной традиции. Характер, народа, тысячелетие воспитываемый в определенной религиозной системе, в своей основе неизменим, и именно по этой причине история народа обладает закономерной преемственностью даже тогда, когда сам народ, потеряв веру и связь с традицией, перестает осознавать закономерности своих исторических побед или, что бывает гораздо чаще, своих исторических поражений и падений. Обретя эту священную связь, человек обретает не только утраченное понимание священных первооснов своей жизни, но и способность по-настоящему любить то, что окружало его предков, что окружает нас самих в этом мире.

Обращаясь к сокровенным, глубинным аспектам русской традиции, нас будет интересовать в первую очередь именно аспект веры как формообразующей субстанции для этноса и его культуры. А в рамках культуры самое пристальное внимание наше будет уделено архитектуре и ее национальным особенностям, что далеко не случайно.

«Россия, — справедливо заявляет выдающийся исследователь русского искусства Игорь Грабарь в своей «Истории русского искусства», — по преимуществу страна зодчих. Чутье пропорции, понимание силуэта, декоративный инстинкт, изобразительность форм наводят на мысль о совершенно исключительной одаренности русского народа».

Даниил Андреев в «Розе Мира» дает позитивно ясное и одновременно глубоко одухотворенное видение роли архитектуры в истории Руси, в истории ее исторического паломничества от крещенских вод Днепра до града Небесного: «…В то время, как национальная духовная интуиция во многих других метакультурах выражала свое знание о бытии… преимущественно на языке легенд, Россия начинает выражать духовное знание о своем небесном первообразе и двойнике — России Небесной — на языке другого искусства: зодчества. С XI до XVIII века все очаги русской духовной и особенно религиозной жизни с поражающей нас последовательностью стремятся к развитию, совершенствованию и повторению одного и того же образа. Это архитектурный ансамбль, осью которого является белый кристалл — белый собор с золотыми куполами и столпообразной колокольней, вокруг него сонм часовенок и малых церквей, часто многоцветных, но почти всегда златоглавых; далее — палаты, службы и жилые хоромы и, наконец, кольцо могучих защитных стен с башнями. У их подножия — излучина реки.

Этот мотив возникает над Днепром в начале XI столетия, сейчас же повторяется над Волховом, а затем варианты его начинают множиться: во Пскове, Смоленске, Владимире, Переславле, Чернигове, Ростове, Коломне, Нижнем Новгороде, Устюге, в Троице-Сергиеве, в больших и малых городах и совсем без городов, во множестве монастырей и кремлей; в следующие эпохи он достигнет своего апофеоза в Кремле Московском.

Над этим стоит задуматься. Вряд ли увенчалась бы успехом попытка исчерпывающе объяснить это явление одними соображениями военно-политическими, техническими, даже общекультурными. Другие страны, расположенные в сходных географических условиях, в эпоху тех же феодальных отношений и, если можно так выразиться, в схожих религиозных климатах, создали, однако, совсем другие художественно-мистические символы, другие эстетические образцы и, в частности, архитектурные каноны. Архитектурный ансамбль вообще далеко не везде перерос в первенствующий символ, в синтетическое отражение трансмифа, в каменное подобие «Града взыскуемого». В такой символ он перерос в Египте и Вавилоне, в Индии и некоторых странах буддизма, в Афинах, но этого не случилось ни в Иране, ни в Японии, ни в североиндейской культуре, и даже о таковом значении средневековых аббатств можно говорить только с натяжкой. Очевидно, мы имеем здесь дело с фактом иррациональным, может быть с духовным вкусом сверхнарода. Корни же духовного вкуса уходят в неисследимые его глубины, к закономерностям, связующим сверхнарод с надстоящей над ним второй реальностью».

Нет ничего более удивительного, чем этот факт. Народ, строивший государство в суровом климате, на земле лишенной больших и доступных залежей каменного строительного материала, в условиях катастрофических перепадов температуры, что наиболее разрушительно именно для каменных построек, народ, который на протяжении всей своей истории испытывал нехватку рабочих рук для ведения хозяйства и обеспечения себя жизненно необходимыми продуктами, этот народ создал не только самое огромное, по размерам, государство человеческой истории, но и свою самобытную каменную архитектуру, гораздо раньше многих европейских наций, живших в более благоприятных географических условиях. Если же говорить о традициях деревянной архитектуры, то тут Русь достигла абсолютных вершин, которые с ней не может разделить ни один народ в мире.

Архитектура, и, особенно, сакральная архитектура, представляет собой в совершенно определенном смысле икону в камне и дереве. В архитектурной форме культовых памятников, в особенностях градостроительных принципов, да и в гражданской архитектуре, этнос в овеществленных, окаменевших формах запечатлевает свой неповторимый духовный облик.

В архитектуре же заключена и особая цифровая система пропорциональных закономерностей, которые являют собой определенную математическую модель, используемую при описании сакрального пространства и мироздания в целом. Известные с глубокой древности нумерологические знания о числовом выражении определенных пропорциональных закономерностях мироустройства в христианской традиции были воцерковлены, будучи очищенными от пантеистического балласта в горниле Священного Предания.

Формы архитектуры, ее пропорциональные закономерности, в силу вышеуказанных причин, сопряженные с духовным складом народа, с его верой и культурой, уходящей корнями в священные глубины традиции, имеют освященные этой же самой традицией незыблемые канонические закономерности своего выражения. При этом мы не должны понимать под каноном только или преимущественно некий юридическо-нормативный акт, обязательный к исполнению. Канон есть мера некой формы, началом своим имеющая священный прототип или первообраз. Соблюдение священной меры дает ощущение не только внешней красивости, но и позволяет через зрительное восприятие пропорциональных закономерностей постичь нечто, что не всегда доступно прямой рассудочности, но что от этого не становится менее реальным. Без этой священной меры само понятие прекрасного будет неотделимо от пошлой экстравагантности.

Именно через эту священную мерность, непостижимая красота и таинственная мистика открываются даже непосвященному, но открытому и честному духовному взору соотечественника или иностранца в русских памятниках, в русском народном характере, в христианской культуре вообще.

Европейский гость Виконт Дарленкур так описывал свои впечатления от увиденного им храма Василия Блаженного: «Как изобразить это здание, самое непостижимое и чудное, какое только может произвести воображение человека».

Английский писатель Пристли свидетельствовал: «Русские отнюдь не ординарные европейцы или (и это присущая всем ошибка) восточные люди. Они — русские, народ суровых восточных равнин, раса сосредоточенных людей, твердых и в то же время мечтательных…(которые) полагают, что они обладают исключительной, ни с чем не схожей и, возможно, мистической судьбой».

Немецкий комендант города Валдая во время войны подметил: «(народ русский) оставил во мне впечатление чего-то великого и таинственного по скрытой в нем непонятной силе».

Поразительная сила воображения, таинственная сила воли и характера, мистическая судьба нашего народа есть внешние свойства-символы, свидетельствующие миру о принадлежности его к священному первоисточнику этих даров, к православной вере.

Но есть и еще одна тайна не только нашего народа, но и любого народа, не потерявшего связь со своей священной традицией. Это мистическая связь с предками, которая вечно омолаживает национальные духовные и творческие силы.

В одной из своих работ, а именно «Унтерменши, морлоки или русские», замечательный русский публицист Борис Башилов приводит один свой разговор, состоявшийся еще в Сталинской России до войны: «Я навсегда запомнил то, что мне говорил в дни моей юности шаман племени селькупов Ямру Окатетто, устами которого вещала народная мудрость, жизненный опыт бесчисленных поколений: «Только большевики хотят быстро все делать. Кто им не верит, тех убивают…Глупый ум, злое сердце. Большевики думают — всегда будут жить. Они долго жить не будут. Они только о живых думают, о мертвых забыли. А в душе каждого живого — тысячи мертвых живут. Все, кто жил до нас. Мертвых больше, чем живых. Телом умерли, а душой в наших душах живут. Мы так хотим делать, по-своему, а умершие предки против идут, серчают. Говорят: «Разве мы все дураки были? Почему все по-своему хотите делать?». Только большевики и дураки не знают, что мертвые повелевают живыми. Мы не замечаем этого, а делаем так, как умершие предки делали. Как они, радуемся, как они, плачем, как они, ненавидим. Все — как они делаем. Нам только кажется, что мы все по-своему делаем. Большевики убьют много людей, друг в друга стрелять будут и ничего не сделают. Только большевики да дураки думают, что сделают. Живых убить можно, а как мертвых убить? Предков, которые в душе каждого живут?». Я вспомнил эти слова шамана Ямру Окатетто, когда прочитал в одном из сочинений Гоголя: «Мертвецы также вмешиваются в дела наши и действуют вместе с нами». Я был страшно поражен своим открытием. Тем, что великий писатель великого народа и неграмотный шаман племени селькупов думали одинаково. Позже я понял, что тот, кто пьет воду из источника народной мудрости, накопленной за тысячелетия, не только равен тому, кто питается плодами отвлеченной книжной мудрости, а иногда и выше их».

Изучение истории предков, умение взглянуть на вещи их глазами превращается из простой, «научной любознательности» в настоящее таинство, в священный акт приобщения к вечно живой народной душе к ее творческим энергиям и волевым импульсам.

Само изучение истории должно носить инициатический характер и рождать живое, всеобъемлющее трепетно-священное чувство сопричастности с прошлым своего народа, чувства, без которого не возникнет и сопричастности национальному будущему.

В связи с этим, необходимо понимать, что существует определенная система допуска к тайне Русской истории, к священным основам ее государственности, культуры, национального становления и жизни.

Такая система допуска предусматривает, помимо прочего, посвящение в знания цифрового кода нашей традиции, имеющего исторически устойчивую форму, выраженного числовыми показателями пропорциональных закономерностей культовых памятников национальной архитектуры.

Именно этим обусловлено наше особое внимание к памятникам христианского церковного зодчества, которые сохраняют для нас возможность быть посвященными в мистерию национальной традиции, обрести ключи к ее знакам и символам. Эти знания позволяют нам постичь священные закономерности, ритмы нашей исторической жизни, усвоить верный духовный акт постижения и приобщения к национальному историческому мифу.

Важно четко себе представлять, что человек вообще не живет, не существует в религиозной, культурной, социальной, политической, экономической, семейно-бытовой, наконец, среде без мифов, структурирующих его поведенческие мотивации, позволяющих ему занимать определенную этическую позицию.

В безмифической среде нет человека, нет человечества. Миф — духовный кислород его бытия.

Но, зачастую, на место подлинных, сакральных мифов, человек создает мифические суррогаты, часто в обертке последних достижений позитивной науки. Человек начинает насыщать свою естественную мифологическую среду обитания суррогатами политических и научных доктрин.

Чего стоит только теория происхождения жизни на земле после большого взрыва во вселенной, который разделяется многими в ученом мире. Удивительно, как это вообще может укладываться в рамки позитивного знания, когда совершенно ясно, что взрыв есть явление хаотизации, разрушения. Каким образом из хаоса вдруг возникает упорядоченный космос, да еще в результате его усугубления посредством разрушительного эффекта спонтанного взрыва материи, ни один здравомыслящий человек не объяснит. Вера же в эту концепцию большого количества людей лишь ярко свидетельствует о невозможности человека жить вне мифа о зарождении мыслящей жизни. Но, когда утрачено священное знание о первоначалах, в вакуум мифологического сознания человека проникают лжемифы.

Даже если предположить, что взрыв в хаосе доводит сам хаос до того предела, где он превращается в свою противоположность, или разлетевшиеся элементы спонтанно сцепляясь вдруг создают некую систему, то и тогда, с точки зрения математической закономерности, таких взрывов должно быть огромное количество.

Эта концепция с очевидностью свидетельствует, сколь убогим и непоследовательным стало наше «научное» сознание в связи с утратой мифологического мышления предков, с утратой священного знания.

Великий мыслитель Густав Лебон утверждал, что народ как биологическое сообщество, должен рассматриваться как существо постоянное, живущее вне времени. Это постоянное существо состоит не только из живых индивидуумов, которые его составляют, но из целого ряда поколений, которые были его предками. Чтобы понять истинное значение народа, увидеть его исторический лик, нужно его изучить одинаково и в настоящем и в прошлом. Только так можно заглянуть в его будущее. Более многочисленные, чем живые, мертвые бесконечно могущественнее и мудрее живых. Они управляют громадной областью нашего бессознательного, той неведомой областью, которая держит под своей властью все проявления нашей жизни, разума и характера. Народ в большей мере ведется по путям истории своими покойниками, чем живыми. Зная это, народ способен к поступательному развитию своих сил и способностей. Игнорируя этот факт, народ может лишь создавать разрушительные «научные» химеры, которые далеко не безобидны, как показал минувший век, когда человечество заплатило за свою наивную веру во всесильность науки и прогресса в отрыве от Творца и традиции, миллионами человеческих жизней и небывалыми страданиями.

Изучая последовательно различные факторы, способные воздействовать на умственный склад народов, можно утверждать, что они действуют на дополнительные и временные стороны характера, но почти совсем не затрагивают его основных, базовых элементов или затрагивают их лишь после наследственных, весьма медленных накоплений.

Из того, что предшествует, мы не можем заключить, что психологические признаки народов способны к изменениям, подобно признакам анатомическим, они обладают очень большой устойчивостью. Вследствие этой-то устойчивости душа народа изменяется так медленно в течение столетий. Только по наружности народ сразу преобразовывает свой язык, свое устройство, свои верования и искусства. Чтобы на самом деле выполнить такие перемены, пришлось бы совершенно преобразовать его душу, что человеческим силам не доступно.

Несмотря на тектонические сдвиги в мире, происшедшие в минувшем веке, народы остаются все теми же неповторимыми и уникальными субъектами мировой драмы, какими исследователь их застает на заре истории.

Густав Лебон отмечал: «Нужно также вспомнить — и этот пункт весьма существенный, — что в нашем психическом строении мы все обладаем известными возможностями характера, которым обстоятельства не всегда доставляют случай обнаружиться. Когда они возникают, то возникает тотчас же и новая личность, более или менее, так сказать, временная. Так и в эпохи больших религиозных и политических переворотов наблюдаются моментальные превращения характера такого рода, что кажется, будто нравы, идеи, поведение — словом, все меняется. Действительно, все изменилось, как на поверхности озера, взбаламученного бурею. Но редко случается, чтобы это было надолго».

Прогремят бури кризисов, политических, экономических и финансовых, и вдруг выяснится, что в глубине священных вод универсума действуют все те же древние духовные течения, энергии и силы, чьими выразителями являются те же древние и вечные субъекты мировой истории — народы земли.

Нравственное и духовное, а за этим только и экономическое возрождение народа возможно только тогда, когда он установит прерванную духовную связь с национальным прошлым, с предками, чья жизнь и знания не являются чем-то безвозвратно ушедшим.

Возрождение русского народа, да и других народов, населяющих Россию не в попытках тем или иным образом изменить существующую экономическую модель, которая есть лишь продолжение определенной мифологемы, чуждой традиционным ценностям европейской культуры, но исключительно в приобщение к святым и органическим идеалам исторического прошлого, к традиции предков, к духу их. Без этого приобщения вера в «светлое будущее» есть лишь примитивное суеверие, если не чудовищное заблуждение.

Россия истинная, настоящая, Россия-идея воспрянет только тогда, когда у подавляющего большинства нашего народа будет верное и глубоко благоговейное отношение к своему великому прошлому, к священным знаниям нашей этнической истории и традиционной культуры, к наследию предков.

В противном случае, Россия останется политическим недоразумением, страной, не выполнившей своей исторической задачи, которую, в лице своих духовных и политических вождей, она верно осознавала и четко формулировала. Эта историческая миссия не отменена ни революциями, ни экономическими и финансовыми потрясениями в мире.

Выход из системного кризиса, в котором находится современная цивилизация, базирующаяся на западных ценностях либерализма, для нашей страны единственно возможный и жизненно необходимый — в возвращении к священным, базисным основам нашего национального бытия.