Последняя история мира

Владимир Лазарев

Если бы вы узнали о своем доме нечто такое, что способно уничтожить его, с кем бы вы поделились тайной? С тем, кто плюет на судьбу мира, или же с тем, кто хочет его спасти? И уверены ли вы в том, что равнодушный приблизит конец, а спаситель – отдалит?Крохотный мир Ойкумены отделен непреодолимой Границей от мертвых земель. Никто не стремится вырваться наружу, кроме четырех бесщадных разбойников, которым тесно за родными стенами. Случайная стычка на Границе навсегда меняет ход истории.

Инквизитор

Сказать, что Николас Савиар, верный слуга Патриарха Левиафана, которого на малой родине беззлобно и с почтением называют «Старым Псом», ненавидит Латрис, — значит ошибочно упростить его отношение к этому городу. Да, ненависть, конечно, присутствовала в том клокочущем котле, который закипал внутри Старого Пса каждый раз, когда тот по долгу службы посещал Латрис. Если бы кому-нибудь пришло в голову попросить его описать ощущения, когда он вынужденно прохаживается по улочкам блудливого города, а ему по непонятной причине захотелось бы ответить откровенно, то он бы и сам начал свою исповедь именно с ненависти. Но после на сцену незамедлительно вышел бы стыд. Стыд настолько многогранный, что ненависти пришлось бы отступить на второй план за неимением таких многочисленных и пестрых оттенков. Николас стыдился себя, ведь гнев — это смертный грех. Стыдился за неисчислимые армии проституток, воров, лжецов, дикарей, торгашей и убийц — словом, за тех, кто сам не стыдился себя. Наконец, он стыдился за свой родной город, Левиафан, ведь именно его владыки были ответственны за основание этого места и его последующий упадок.

Николас ненавидел Латрис и стыдился его.

Но в душе Старого Пса таилось также нечто такое, в чем он сам с трудом себе признавался. Закаленный боями, постами и всевозможными лишениями Николас испытывал страх. Нет, он не боялся местных воротил преступного мира и того, что они могли — и уже пытались — с ним сделать. Не боялся быть отравленным трактирным поваренком, не бросал тревожных взглядов на особенно темные закоулки и уж точно не трясся при виде богомерзких ритуалов оседлых дикарей, когда-то на словах принявших Христа. Его страх можно было назвать праведным, ведь больше всего во всей Ойкумене он боялся поддаться этому месту. Выпивка, продажные женщины, азартные игры, кулачные бои, еще раз выпивка и еще раз продажные женщины — вот полный список того, чем интересовался простой люд Латриса от мала до велика, от рассвета и до заката. Вечно пьяные гуляки как по расписанию еженощно бродили от трактира до трактира, поглощали на своем пути все добродетели и под утро падали бесчувственными телами. Николасу даже доводилось слышать, что один местный лекарь изобрел какой-то толченый порошок, вдохнув который человек пьянел и глупел быстрее, чем от самого крепкого вина. Старый Пес искренне верил, что в Латрисе возможно и не такое.

Среди ревущей суетящейся толпы, через которую приходилось прорываться, если твой путь лежит в жилой центр города, отстраниться от этой липкой смеси чувств было практически невозможно. Николас даже поймал себя на мысли, что ему не терпится как можно скорее приступить к заданию, несмотря на то, что ему давно не доводилось так противиться отданному приказу. Николасу предстояло встретиться с закулисным королем Латриса, Кса́рвасом Хо́рием, и заручиться его помощью в поиске группы опаснейших людей за всю историю Ойкумены, как их окрестил Патриарх Левиафана.

Для жителей Латриса Ксарвас был человеком достаточно омерзительным, чтобы избегать его, и слишком влиятельным, чтобы решиться на это. Если ты располагал чем-то хоть сколько-нибудь ценным, Ксарвас имел от этого долю — и это являлось скорее непреложным законом, на котором основывалась его власть, нежели проявлением непомерной жадности. Стоит ли говорить, что весь Латрис был опутан сетями Ксарваса. Армия компетентных, жестоких и решительных людей обеспечивала суверена неограниченной властью вот уже долгие годы. Этим он кардинально отличался от номинального правителя Латриса, ставленника Левиафана, с которым Николасу тоже было необходимо встретиться. Неизбежность грядущей аудиенции мучила его. К поставленному правителю Латриса Старый Пес испытывал отвращение настолько нестерпимое, что отложил даже само имя этого бесполезного слизняка на неминуемое «потом».

Тем временем пробираться через толпу становилось все сложнее — верный признак того, что Николас приближался к центру города. Казалось невероятным, как только внешние стены этого муравейника не расходились по швам от нескончаемого живого потока. Николас, с годами лишенный былой ловкости, применял грубую силу, бесцеремонно расталкивая локтями гомонящий народ.

Наконец впереди забрезжил просвет — бесконечная внешняя базарная улица, огибавшая кольцом центральный лабиринт жилых переулков, отпустила Старого Пса. Его взгляд тут же зацепился за пятерых людей возле прохода в одну из подворотен. Едва отличимые от всех остальных, они выделялись хотя бы тем, что были единственными, кто стоял неподвижно, будто выжидая кого-то.

Отчасти так оно и было. Все без исключения, кто проходил мимо неподвижных фигур, замедляли шаг, прежде чем отправиться к сердцу Латриса по своим делам. Николас знал, для чего это необходимо. Пятерка заглядывала в лицо каждому прохожему и высматривала должников, потенциальных должников и просто подозрительных личностей. Похожие стайки стервятников Ксарваса ежедневно стояли на всех подступах к центру — первый рубеж личной безопасности короля. И это были отнюдь не рядовые дозорные. Обычно в такую группу входил как минимум один человек, занимавшийся преимущественно нищими, один сборщик торговых «налогов» и, конечно, спец по торговле людьми — и каждый из них обязательно обладал хорошей памятью на своих подопечных. Индивидуальные таланты каждого отдельного слуги Ксарваса умело соединялись им воедино, благодаря чему уродливый организм под названием «Латрис» функционировал более отлаженно, чем все остальные города Ойкумены.

Николас понимал, что его узнают тотчас же, ведь Ксарвас Хорий ожидал гостя из Левиафана. Он мог бы поступить как все остальные и просто посмотреть в лицо одному из пятерки, после чего направиться к следующему препятствию, но ему не хотелось преждевременно давать этим людям понять, что ему известны многие тонкости их работы. Пусть они до конца думают, что умнее очередного святоши, который наверняка пришел к хозяину, чтобы поныть о праведном пути и должном управлении городом. Самоуверенность, в конце концов, ослепляет людей. Порешив на этом, Старый Пес подошел к ближайшему из пятерки и заглянул в его отталкивающее, изборожденное рытвинами лицо с маленькими слезящимися глазками.

— Николас Савиар. Меня ждет твой король.

Как и ожидалось, дозорный самодовольно ухмыльнулся и сделал знак головой ко входу в переулок.

Нутро жилого квартала напоминало нерукотворный лабиринт, заселить его люди могли не иначе как по ошибке или от безысходности — настолько центральные улочки выглядели неприспособленными к совместному проживанию. Дома стояли так близко друг к другу, что в некоторых местах разминуться могло не более трех-четырех человек. Бросив взгляд наверх, можно было заметить, что верхние этажи большинства ночлежек сходились еще плотнее, чем у основания, будто гротескные жилища сказочных великанов, которым чужды простейшие основы геометрии и самое маломальское чувство вкуса. Постоянные обитатели внешней торговой улицы поговаривали, будто Ксарвас специально не препятствует такому пожароопасному строительству, потому что по тесным улочкам мимо его вездесущего взора ничего особо ценного не протащишь — что казалось бы абсурдным анекдотом, если бы так много людей не верило в запредельные возможности своего короля.

Следующей остановки долго ждать не пришлось, и на этот раз Николас был неприятно удивлен слишком неожиданным появлением людей Ксарваса. Неотличимые от проходящих мимо зевак, они вдруг стали заметнее солнца на чистом небе. Николас остановился и позволил себя окружить.

— Николас Савиар, — донесся откуда-то сзади густой бас, на который Старый Пес медленно и с достоинством оглянулся. — Прошу прощения за внезапность, но я вынужден вас задержать.

Позади Николаса стоял коренастый крепко сложенный мужчина, с головы до пят покрытый черной как смола растительностью, которая не залезала лишь на многочисленные шрамы на лице хозяина, — типичный солдат теневого короля. По его виду нетрудно было догадаться, что большую часть своей жизни он занимался тем, что делал жизнь людей вокруг него невыносимой. Тем не менее его нетипично-чистый выговор несколько сбивал с толку, заставлял ожидать от него чего угодно, но не злых намерений.

— Неловко вот так останавливать вас на полпути к цели, — быстро и без тени насмешки продолжил мужчина. — Но, боюсь, вы, господин, невольно заплутали.

Николас ожидал очередной проверки, может быть даже обыска, из-за чего дружелюбный тон этого видавшего виды рубаки на мгновение заставил его растерянно оглянуться по сторонам. Он тут же понял, что действительно мог заблудиться и даже не заметить этого. До сих пор ему казалось, что он движется к центру, — но все эти бесконечные кривые закоулки в самом деле могли сбить его с пути.

Несколько людей Ксарваса хищно загоготали, восприняв речь капитана — в том, что коренастый мужчина был их капитаном, Николас не сомневался — как весьма остроумную в данных обстоятельствах шутку. Волосатый «дипломат» лишь спокойно окинул взглядом немногочисленных весельчаков, и те моментально затихли и потупили взгляд.

— Я так понимаю, уважаемый, что вам известно, куда я направляюсь, — таким же дружелюбным тоном отозвался Николас. — И вы, конечно же, хотите предложить мне ваши услуги по сопровождению до оного места?

Капитан осклабился от уха до уха, не постеснявшись вида своих редких бурых зубов, скрестил руки на груди и медленно кивнул.

— Верно, милсдарь, все верно говорите! Ох, — опомнился вдруг он. — И вновь испрашиваю прощения, я ведь так и не представился. Меня зовут Га́рстон. Проследуйте за мной, будьте добры.

Низкорослый волосач развернулся на пятках, сделал знак своим людям, и те молча растворились в завихрениях переулков, будто уставшие от скучного зрелища зеваки. Николас, рассудив, что другого выхода у него нет, молча последовал за необычным человеком в очередную петлю лабиринта. Гарстон сразу же начал заводить один пустой разговор за другим, при этом учтиво не затрагивая цель визита доверенного лица Патриарха. Обсуждение несносно жаркой погоды быстро себя исчерпало, и старые вояки перешли на тему внешней политики. Когда Гарстон, терпеливо выслушав собеседника, в очередной раз с заметным удовольствием перешел к собственным комментариям, Николас отметил, что внешность капитана создавала неверное впечатление о нем только лишь отчасти — за четким выговором и сдержанным поведением проглядывала жесткость, которую некий строгий учитель методично и безжалостно замуровал в подпол разума этого человека.

Постоянная настороженность Николаса неожиданно уступила место беспечному участию — он начал даже перебивать Гарстона в особо горячих точках обсуждения, чего с ним почти никогда не случалось. Будучи всю сознательную жизнь сухим и строгим к себе человеком, Николас, став правой рукой Патриарха, отнюдь не улучшил свой навык праздной беседы, и этот факт выставлял словесное мастерство Гарстона в еще более выгодном для последнего свете.

Когда почетный гость Латриса на мгновение пришел в себя, он уже достиг цели. Догадаться об этом было несложно — узкий закоулок вдруг резко оборвался, жилые дома перестали слипаться над головой и перед Николасом возникла пустынная площадь, посреди которой располагалось самое нелепое здание, которое Старому Псу доводилось видеть.

— А вот и знаменитая поляна господина Хория! — с нескрываемым оттенком гордости продекларировал Гарстон.

Резиденция Ксарваса Хория имела форму пирамиды, верхушка ее лишь слегка возвышалась над ночлежками вокруг площади. Покрытая белым мрамором, постройка напоминала клык огромного зверя, притаившегося под ничего не подозревающим городом. Окна напрочь отсутствовали — по крайней мере, с тех двух сторон, которые были видны Николасу и Гарстону. Николас небезосновательно предположил, что пирамида со стороны выглядит как монолит, и даже вход в нее скрыт от постороннего глаза — когда он подошел еще ближе, то убедился в своем предположении.

Гарстон остановился в двух шагах у основания пирамиды и сложил руки за спиной в ожидании.

— Нам сейчас откроют, — важно кивнул капитан, поймав нетерпеливый взгляд своего спутника.

Николас с неудовольствием отметил, что Гарстону была свойственна чрезмерная тяга к эффектным трюкам и дешевым зрелищам, когда возбуждение последнего в разы усилилось при виде отодвигавшейся вбок плиты, будто капитан ни разу не бывал в доме собственного хозяина. Сделав этот вывод, Николас охладел к ненавязчивой харизме Гарстона так же быстро, как совсем недавно проникся к его ораторскому навыку, и, проследовав за капитаном под прохладный свод пирамиды, вновь вернулся к более знакомому для себя состоянию ненависти, стыда и страха.

Внутренний коридор был абсолютно пуст, как и подступ к самой пирамиде. Слишком навязчиво разило парафином — стены коридора по всей длине были завешаны канделябрами с горящими свечами. Никаких ответвлений по бокам Николас не обнаружил, хотя он не сомневался, что пирамида полнилась ходами, скрытыми от глаз гостей, а может быть, даже и охраны. Впереди показалась вырезанная все из того же мрамора лестница, по которой пара и устремилась наверх. Когда Гарстон распахнул перед Николасом дверь, венчавшую конец подъема, Старому Псу вновь пришла пора удивляться — из дверного проема изливался яркий дневной свет, будто пирамида на самом деле не имела крыши. Сощурившись, Николас вошел в покои Ксарваса Хория.

Король Латриса всегда принимал своих гостей стоя, и этот раз не стал исключением. Наготове у него была неизменная вежливая улыбка, которую он натянул на лицо в тот же момент, когда глаза гостей более-менее привыкли к резкому свету — но ни мгновением раньше. Когда Николас вновь обрел способность воспринимать окружающий мир, прежде всего он увидел именно эту улыбку.

— Господин Савиар! — воздух пронзил резкий каркающий голос. — Мое почтение вам и славному городу Левиафану.

Внешность Ксарваса Хория не менялась уже два десятка лет. Однажды, на пике молодости, он безвозвратно постарел, и с тех пор его тело перестало отзываться на императив времени. Голова была свободна от волос из-за сильных ожогов, происхождение которых Николасу довелось увидеть лично. Хитрые глаза все так же скрывались за узкими морщинистыми щелками, по скрытности соперничавшими разве что с тончайшей линией губ.

— Здравствуй, Ксарвас, — устало выдохнул Старый Пес. — Оставь своих «господинов», будь так добр. Не делай эту встречу еще более невыносимой для нас обоих.

Стоявший за спиной Николаса Гарстон выпучил глаза от такого неожиданного панибратства и вопросительно взглянул на своего короля. Ксарвас поймал его взгляд и лишь улыбнулся слуге в ответ.

— Будь по-твоему, старый ты пес, — почти дружелюбно прохрипел хозяин пирамиды. — Присаживайся ко мне поближе.

Николас, явно не желая тратить ни секунды, сел в предложенное ему кресло.

Ксарвас Хорий никуда не торопился и изучал старого знакомого взглядом, делая вид, что угадывает цель его визита, хотя ему было прекрасно о ней известно. Когда он понял, что Николас сам вот-вот задаст нужный вопрос, то незамедлительно перебил его.

— Пришел за Крысами, Николас?

— Именно.

— Ничем не могу помочь.

Комнату поглотила звенящая тишина, в которой слышалось только неспешное постукивание костлявых пальцев Ксарваса. Николас немигающим взглядом впился в человека напротив и, казалось, выжидал чего-то — можно было вполне справедливо заподозрить, что зубы церковника вот-вот начнут скрежетать самостоятельно, без ведома своего хозяина. Ксарвас же явно не собирался вносить какую-либо ясность. Суровый взгляд оппонента он выдерживал без каких-либо затруднений.

— Объясни, — лед в голосе Николаса выдавал его плохо скрываемую ярость с головой.

Приводить какие-либо объяснения не входило в список привычек короля Латриса, поэтому их неизбежность заставила его причмокнуть от досады и резко выдохнуть на манер недовольной лошади.

— А что тут объяснять, дорогой мой Николас? Никого из них в Латрисе нет, это я тебе могу сказать наверняка. Когда были тут последний раз, намеревались сложить свои головы на Границе, — Ксарвас позволил себе угловатую ухмылку. — Чем успешно и занимаются. По моим источникам, пятеро достигли цели, так что в живых остались лишь четверо, хотя и это не точно. Вот и вся история.

— Ты не можешь, просто не можешь не знать чего-то более стоящего, — голос Николаса слегка выровнялся, но все еще плохо выполнял свою дипломатическую роль.

— Приму за комплимент, Николас. Хотя и незаслуженно, конкретно в этом случае. Ребятки растворились в степях Ауралоса, а там у меня, несмотря на мою дружбу с нашими диковатыми соседями, ушей нет. Ну чего ты от меня еще хочешь? — с недовольством, которое показалось Николасу наигранным, подвел итог Ксарвас.

Старый Пес поднялся с кресла и, бросив очередной испытующий взгляд на короля блудного города, направился было к выходу, но Ксарвас остановил его жестом руки.

— Позволь моему незаменимому Гарстону проводить тебя до светлейшего правителя Латриса. Ты ведь наверняка направляешься к нему? Это правильно, — снова угловатая ухмылка. — Сам я еще не удостоился аудиенции по твоему, Николас, вопросу. Да мне и, признаться, неинтересно это дело. А с Гарстоном тебе будет веселее. Он про Крыс знает столько баек, про их былые дела, что закачаешься!

Николас лишь молча проследовал к выходу, даже не взглянув в сторону Гарстона. Спускаясь по винтовой лестнице вниз, Старый Пес услышал, как Ксарвас Хорий сетовал вслух на то, что гость даже не поинтересовался, откуда в комнате без окон столько дневного света.

— А ведь там такая сложная система зеркал! — доносился притворно-оскорбленный голос. — Даже не поинтересовался, даже не спросил…

* * *

Гарстон, мягко говоря, чувствовал себя неуверенно рядом с ледяной глыбой по имени Николас Савиар. Вымуштрованные манеры, которые совсем не шли прожженному солдату преступного мира, заставляли его испытывать тяжелейшее смущение перед осаженным гостем. Старый Пес, в свою очередь, понимал неудобное положение спутника, но не стремился облегчать его положение. Мысли Николаса были полностью обращены к тому, что ему предстояло сделать. Он допускал, что Ксарвас откажется помогать ему конвенциональными методами — и, судя по его намеку на посещение «настоящего» правителя города, дела так и обстояли.

«Пусть так, — думал Старый Пес. — Играй в свои игры, Ксарвас. Можешь играть сколько хочешь, можешь притворяться, что у тебя есть выбор. Сохраняй лицо. Делай все это — но помогай мне. Иначе… Да простит меня Господь».

Тем временем Гарстон достиг предела терпения и решил, что лучше говорить о чем угодно, лишь бы не корчиться в молчаливой тени «дорогого гостя».

— Уверен, наш светлый правитель, да будет на него милость Божья, обязательно поможет вам, господин Савиар! — без запинки выговорил капитан и бросил короткий взгляд на Николаса со слабой надеждой увидеть участие в его глазах. Каково же было его удивление, когда вместо ожидаемого гнева, или, еще хуже — безразличия, Гарстон увидел сначала глубокую задумчивость, а затем — живой интерес.

— Я тоже так думаю, капитан. А пока мы в пути, расскажите мне о Крысах все, что лично вам кажется важным. Не бойтесь утомить меня подробностями.

Капитан с радостью переключился на тему, содержание которой ему было известно досконально:

— Кх-м… Да, Крысы, значит. Сразу предупреждаю, господин Савиар, — вам может показаться, что я ребятам симпатизирую. Это потому, что так оно и есть. Занесло их по глупости с этой Границей — отрицать не стану. Но в остальном они нашему городу сослужили добрую службу, о которой почти никому не известно. А теперь, по порядку. И честно.

Как сказал мой господин, раньше их насчитывалось девять голов. Все как на подбор — молодые бойцы с мутным прошлым. Несли службу у границ Латриса, куда их свои родные города по старой договоренности и направляли. Как все началось, чья инициатива — сейчас уже сказать сложно, слишком уж много про них всяческих слухов и баек ходит. Они в этих сказках даже помирают, чтобы затем воскреснуть. Наверняка знаю одно, по свидетельствам: ребята часто собирались во время совместных учений на землях дикарей, пока не пришло им в голову дезертировать. Все произошло будто в одно мгновение, хотя так, конечно, в подобных вещах не бывает. Р-раз — и вот уже все девять начинают попадаться на глаза господину Хорию. Да вот только занимались они не тем, чем можно было подумать — купцов крышевать не пытались, заведения с девками не трогали, солдатиков моих не грабили. С ними все сразу было непросто. Повадились они дикарей по всей округе вырезать в таких масштабах, что в Латрисе очень быстро стало неспокойно. Вы-то знаете, как мы к нашим узколобым собратьям относимся — с пониманием и надеждой на совместное будущее, как Спасители нам и завещали! Господин Хорий своими стараниями добился очень многого в этом вопросе, вокруг Латриса охотились лишь на тех, кто никогда в разговор с нормальным человеком не вступит. А Крысы особой разницы не видели, косили дикарей десятками, в том числе и полуразумных. Надо понимать, ситуация стала быстро выходить из-под контроля — на горожан участились нападения дикарей, торг с особо смышлеными из диких соседей встал столбом.

Как я еще в начале отметил, рассказываю я честно. Напоминаю потому, что следует обязательно сказать, как есть: ситуацией управлял Ксарвас Хорий, не ваш нареченный правитель из Левиафана, хотя вы это и так знаете. И господин Хорий решил прибегнуть к методу грубому и жестокому. Имею право так сказать, потому что и сам мой господин не скрывает необдуманности своего поступка. Решил он с Крысами поступить бесхитростно — нож под ребро каждому, и дело с концом. Вот только не вернулись те, кто за ними охотился, как вы уже поняли. Более того — очень быстро стало ясно, что горожане их поддерживают. Им давали кров, в том числе и от агентов родных городов, что искали своих дезертиров. Кормили задарма. Продажные девки давали, что называется, за спасибо. Даже нищие доносить перестали! Признаться, никто до сих пор не знает, как у них это получилось. Может, худо было и до них, просто они это всем показали… Но тут уж мое личное мнение, я отвлекся.

Невозможно было никак их убить, вот что главное. И не только в том смысле, что не подберешься, но еще и в том, что теперь уже помирать им было попросту нельзя, люди бы не простили. Настало время для диалога, и когда Ксарвас Хорий позвал Крыс на разговор, они пришли немедля. Тогда я их впервые всех и увидел. Восемь юношей, одна девушка. Да, жизнь ключом, да, глаза — огни, но вот если бы я их поодиночке встретил, никогда бы не подумал, что столько смерти у них за плечами быть может. Так вот, договорились обе стороны на удивление быстро. Дело все в том, что в результате действий этой девятки из-под полы повылазили всякие твари вроде дикарских ганз, жадных до крови и наживы, ну и, конечно, те, кто спал и грезил о Латрисе в огне. Крысам была предложена альтернатива — пусть нож гуляет, но в груди у тех, кто расшатывает спокойствие и единство славного Латриса. Взамен ребята попросили лишь одно.

Да, добралась до их голов вся та смерть, что они сеяли. Такое ведь не проходит бесследно. Кх-м… Они попросили у Ксарваса Хория помощи в преодолении Границы. «Только и всего», — сказал один из них, уже не помню кто. Ударили по рукам, после чего Крысы незамедлительно ударили по ганзам и тем, кто еще вчера укрывал их от ненавистного правителя, а сегодня взялся за оружие. Вырезали столько народу, что все инакомыслящие быстро попрятались по щелям, затаив злобу. Так ребят и прозвали Крысами. Не знаю, нравилась ли им такая слава, но имя прижилось. А в Латрисе вновь воцарился мир. Господин Хорий сдержал слово, дал девятке все, о чем они попросили: деньги, оружие и рабочую силу для каких-то действий на Границе. Ну, а остальное вы знаете, господин Савиар. Рабочие вернулись в полном составе. Они и рассказали, что пятеро Крыс сложили головы на Границе.

— Что же получается, дорогой мой Гарстон? — с усмешкой спросил Николас после паузы рассказчика. — Что та добрая служба, которую Крысы вам сослужили, состояла в том, что они убрали собственный бардак?

— Понимаю вопрос, господин Савиар, но взгляните на ситуацию вот с какой стороны: как еще можно было так ловко избавить Латрис от недовольных, при этом сплотив тех, кто сомневался? И как мой господин, несмотря на всю его мудрость, мог бы решить проблему убийства дикарей, сделав источник проблемы ее же решением? Нет, господин Савиар, Крысы не просто убрали свой беспорядок. Они вскрыли гниющие раны Латриса, о которых никто и не собирался заботиться, и прижгли их, устранив смертельную заразу.

Николас многозначительно взглянул на распалившегося рассказчика, но сохранил молчание.

История Гарстона покрыла почти весь запланированный путь. Когда капитан замолчал, Николас обнаружил, что они почти у цели — недалеко вновь послышался несмолкаемый гул торговых рядов. Резиденция ставленника Латриса находилась на приличном искусственном возвышении на внутренней границе рыночного кольца, так что часть ее окон обзором охватывала большую территорию торговой площади. Внутри их ждал король без короны, человек, в присутствии которого в Николасе пробуждалось все самое худшее, что успел скопить за долгие годы его и без того тяжелый нрав. Благо Николас не был обязан лебезить перед То́масом Ма́лидором, что позволяло ему не сдерживаться в своем отвращении в тех редких случаях, когда двоим приходилось встречаться один на один, как сегодня. Проводник воли Патриарха имел куда большую власть, чем формальная политическая фигура.

«Даже в обожженной морде Ксарваса больше правды», — неохотно согласился сам с собой Старый Пес.

Имение Малидора было всегда готово к гостям. Прислуга ожидала посетителей денно и нощно, в постоянной готовности запустить хорошо отлаженный механизм услужливости и гостеприимства. Как только Николас и Гарстон приблизились на достаточное расстояние, гедонистическая машина пришла в движение. Не слишком навязчиво, но при этом требовательно, местный пожилой мажордом в поношенном, но чистом костюме повел гостей за собой сквозь толпу многочисленной прислуги, мимо гостиной, в направлении крыла, по своему расположению явно не подходящего для официального приема гостей. Прежде чем у посетителей появился шанс удивиться нетипичному приему, мажордом поспешил рассыпаться в извинениях, подкрепленных самым виноватым видом, на который только старый слуга был способен.

— Господин Малидор распорядился проводить дорогих гостей в винный погреб, где он сам изволит находиться в настоящий момент. Несмотря на мои настойчивые протесты, я был вынужден подчиниться!

— Выдохни, милейший, — отмахнулся Николас. — Веди к своему хозяину.

Получив в ответ очередной услужливый кивок, гости последовали за мажордомом вглубь крыла прислуги. Убранство вокруг резко поскромнело, воздух пропитался запахом натруженных тел, а престарелому мажордому становилось все хуже от того, что почетным гостям приходилось находиться в таком не подходящем их статусу месте. Наконец старый слуга остановился у нужной двери, вытянулся по струнке и распахнул перед Николасом и Гарстоном вход в погреб.

Снизу доносился писклявый сиплый смех хозяина дворца. Он явно был не один — невидимый собеседник распалял его и заставлял издавать эти малоприятные звуки. Николас и Гарстон стали спускаться вниз по лестнице, поврежденные вековой сыростью ступени заскрипели — собеседники затихли в ожидании гостей. Внизу царил полумрак, слегка потревоженный искусственным светом масляной лампы, и приятный запах дубовых бочек. Несколько из них были откупорены, и аромат содержимого витал в помещении, разбавляя тяжелый холодный воздух.

На середине лестницы новоприбывшие смогли разглядеть двух людей, сидевших за совсем никудышным столиком, на котором едва помещались графин с вином, лампа и два полных кубка. Лицом к лестнице сидел хозяин владения, Томас Малидор, — точнее сказать, он балансировал на слишком маленьком для своей комплекции табурете. Его собеседник сидел спиной ко входу, демонстративно не поворачивая головы, и, судя по всему, даже не старался вести себя вежливо. Когда Томас встретился глазами с Николасом, ухмылка невольно покинула его багровое от вина и недавнего смеха лицо, и он с виноватым видом отвел глаза. Николас не придал значения этому типичному для ставленника Левиафана жесту, приняв его за естественную реакцию на свою персону; и тут вдруг Гарстон, который шел впереди Старого Пса, остановился как вкопанный. Он смотрел на спину того самого загадочного «второго» и не говорил ни слова. Николас прищурил глаза и обнаружил, что человек напротив Томаса обладает очень примечательным обожженным скальпом. За столом сидели оба короля Латриса.

— Выпьешь с нами, Николас? — повернулся, наконец, Ксарвас. — Не помню точно, но, вроде, сейчас никто не постится.

Николас продолжил спуск и ступил на земляной пол, оставив неподвижного Гарстона за спиной.

— Извини, что с тобой не пошел. Совершенно неожиданно захотелось вина после твоего ухода, а если хочется вина хорошего, то это — к Томасу. Вот я и… По своим тропам, так сказать.

Николас молча поравнялся со столом.

— Что скажешь, Томас? Какого вина лучше предложить гостю? — Ксарвас бросил смешливый взгляд на Старого Пса — и тут же осекся. Безучастный Томас тоже что-то почувствовал и осмелился-таки поднять глаза на своего ненавистного земляка, о чем быстро пожалел.

Николас Савиар, правая рука Патриарха Левиафана, улыбался от уха до уха. Более неестественного, неправильного зрелища вынести не мог никто из присутствовавших, кроме разве что Гарстона, которому посчастливилось остаться за спиной «дорогого гостя». Но и его везение продлилось недолго, потому что, к всеобщему ужасу, Николас вдруг стал издавать звуки, отдаленно напоминавшие смех. Он прикрыл дрожащие губы рукой, но его глаза продолжали смеяться, а через стиснутые зубы с настойчивостью вырывался воздух. Это продолжалось всего несколько считанных мгновений, но этого хватило, чтобы сцена достигла точки максимального напряжения. Ксарвас Хорий невольно подумал об охотничьем ноже, припрятанном за голенищем сапога, и заодно бросил взгляд на Гарстона: тот уже держался за что-то на своем поясе. Томас Малидор, который изначально не был в восторге от этой встречи, теперь же откровенно трясся и обильно потел.

Николас успокоился и вздохнул. Улыбка покинула его лицо, возвратив все в привычное русло, по крайней мере — внешне. Он продолжал улыбаться про себя, ведь только что он смеялся хорошо, искренне — пусть и пытался это скрыть в силу привычки. К нему пришла ясность, абсолютное понимание происходящего. Нет, он, конечно, не разгадал игры Ксарваса — хотя тот, скорее всего, действительно не знал ничего стоящего, а просто водил Старого Пса за нос. Николас понял, а вернее будет сказать — вспомнил, что его задание не могло провалиться. И это не императив — это факт, заложенный в саму суть его миссии. У Ксарваса не было выбора. У Крыс не было выбора. Так решил Патриарх Левиафана.

— Спасибо, Ксарвас, — голос Николаса звучал весело и уверенно, будто он больше не находился в Латрисе. — Ты упростил мою задачу. Во-первых, ты избавил меня от муки общения с этой потеющей свиньей, — кивок в направлении Томаса. — Во-вторых… А во-вторых, даже и не знаю, с чего начать.

Николас сложил руки за спиной и медленным шагом направился к одной из откупоренных бочек.

— Да, сегодня, безусловно, исторический день, — после короткой паузы заключил он. — Позволь объяснить. Ты ведь наверняка в подробностях помнишь те далекие дни погромов, которые оставили на тебе эти шрамы?

Ксарвас в ответ лишь молча смотрел на Николаса.

— Конечно, помнишь. Это был риторический вопрос, для контекста. На самом деле, я хочу, чтобы ты сказал мне — что в итоге сделал Левиафан, когда нам вместе удалось задушить восстание дикарей?

Король Латриса хранил молчание и угрюмо сверлил взглядом своего давнего знакомого и — когда-то — боевого товарища.

— Ответ вот в чем, — ничуть не смутившись, продолжал Николас. — Левиафан сделал тебя королем. И закрыл глаза на все, что ты делал в дальнейшем, — лишь бы город устоял. После такого компромисса пути назад уже не осталось. Ведь что случилось потом? Ты узаконил грех, Ксарвас. Ты превратил город, которому суждено было стать местом избавления от врожденного невежества, в собственный кукольный театр. И что сделал Левиафан, когда стало ясно, что ты — главная беда Латриса, а не дикари? Его глаза остались закрыты. Ты искоренил малый, хаотичный грех, а на его месте воздвигнул настоящее царство греха систематического — и нас это устраивало, ведь Латрис действительно примирял дикарей и людей, пусть и такой ценой. Я все понимал. Ненавидел, молчал, но понимал. Так вот, Ксарвас. Знаешь, почему сегодня — исторический день? Есть идеи? Нет? Неудивительно, ты ведь к такому не привык… Я, признаться, тоже. Сегодня исторический день, потому что Левиафан открыл глаза. И эти глаза смотрят прямо на тебя, Ксарвас! Я пришел к тебе за четырьмя преступниками, и ты, конечно, решил, что это очередной спектакль. Очередная придурь Патриарха, который беспокоится только о том, как вещи выглядят, а не чем они являются. Нет. На нас смотрит Бог, Ксарвас. Прямо сейчас он направляет руку Патриарха, а Патриарх — мою руку. И в этой руке — меч.

С этими словами Николас встал за спиной фальшивого короля и положил холодную костлявую ладонь на его пухлое, влажное от пота плечо. Томас издал глухой стон.

— Ты поможешь нам, Ксарвас. Это факт. Пропусти его через себя. Пусть он осядет непреложной истиной в твоей голове. Мы вместе, ты и я, прямо как в старые добрые времена, отловим этих Крыс. Иначе, в случае твоего крайне маловероятного отказа, на следующий же день политика закончится. Мы просто сотрем твой кукольный театр в порошок. Сюда придет войско, у которого будет один приказ: «Латрис должен быть разрушен». Твой дом будет предан огню, и даже если ты сбежишь, у тебя останется лишь один путь — маршировать прямиком через Границу. Мы придем — и я буду в первых рядах — исправлять ошибки своего родного дома. И можешь не сомневаться, Томас, обязательно загляну к тебе на твое прекрасное вино!

Звенящая тишина прерывалась частым биением одного нездорового сердца и капающей с потолка воды.

— Сейчас я поднимусь наверх, сниму комнату в наименее отвратительном трактире и напишу Патриарху, что мне удалось достигнуть понимания с Ксарвасом Хорием. Найди меня завтра с утра, Ксарвас, и мы с тобой обсудим наши дальнейшие действия.

Николас молниеносно развернулся, как когда-то в молодости на строевой, и бодрым шагом начал восхождение по скрипучей лестнице, слегка поклонившись в знак прощания. Когда он проходил мимо неподвижной статуи по имени Гарстон, его окликнул поникший голос теневого короля.

— Ребятки, похоже, нашли что-то интересное, а, Николас? Там, на Границе. Обменяли на это пятерых друзей. Как думаешь, стоило того?

Николас Савиар дослушал вопрос до конца и, не поворачивая головы, молча исчез за дверным проемом.