Якобино

Владимир Кулаков, 2022

Остросюжетный роман «Якобино», написан на основе исторических перипетий XX века, в условиях которого пришлось пройти путь герою повествования. Эта книга о легендарном клоуне Якобино. Вы спросите – о цирке? Отвечу – да! Но не только. Скорее, о жизни. О событиях века минувшего, которые созвучны дню сегодняшнему. О непростой творческой судьбе циркового артиста, удивительных её поворотах. О величии человеческого духа в экстремальных условиях. У Якобино было всё – пригоршни бриллиантов, грандиозный успех у зрителей, которые его в прямом смысле носили на руках, наветы, тюрьма, презрение окружающих, нищета, забвение и великое счастье любви. О многих исторических событиях, описанных в романе, в основе своей, современному читателю неведомо. Но именно они повлияли на судьбу целого мира. Как это было, вы узнаете, прочитав роман. Поверьте, будет нескучно… ЯКОБИНО – настоящее имя Филипп Францевич Лутц. Прибалтийский немец, рождённый в Российской империи. Об этом замечательном цирковом артисте известно не так уж и много. Вот что можно прочитать в отечественных цирковых энциклопедиях: «Начинал акробатом-прыгуном. С 1913 года выступал как Рыжий клоун в маске неугомонного и неунывающего пройдохи. В 20–30 годах XX века пользовался большой популярностью. В разные годы выступал с братом Эвальдом (под псевдонимами Теодор и Якобино). Позже работал с В. Кремзером, Д. Альперовым, В. Скороспеховым, Р. Славским, А. Менжинским и др.». Есть о нём упоминания и в зарубежных каталогах. Там написано громко, но тоже весьма скупо. Из других архивов узнаём: «Дата рождения – 1894 г. Место рождения – г. Рига, Латвия. Пол – мужчина. Осуждение – 10 сентября 1945 г. Приговор – 10 лет ИТЛ. Архивное дело – 2835 УСБУ в Одесской области. Источник данных – БД «Жертвы политического террора в СССР». Сведения Одесского академического центра (Украина)» Роман написан на основе найденных архивных документов и по воспоминаниям людей, знавших Якобино лично.

Глава вторая

Цирк Пасторелли стоял на высоком берегу Днепра в парковой зоне, где любили гулять горожане. Внизу блестела река и гудели пароходы.

Накануне они въехали на площадку, где традиционно строились сезонные цирки. Тут сохранились конюшня и деревянный вход с раусом. Их требовалось изрядно подлатать. От прежних гастролёров остались крепкие врытые столбы для парусины шапито и истерзанный непогодой полинявший круг манежа.

Репетиции начинались ни свет ни заря. С первыми петухами на манеже щёлкал шамберьером берейтор Пасторелли. Он уже вовсю гонял шестёрку лошадей, с которой сам хозяин выступал на представлении. В рядах зрительного зала на узких лавках разминались, готовились к репетиции плясуны на канате. За барьером ковёрный клоун дрессировал собаку, пытаясь добиться от неё понимания. Но, видимо, и сам толком не знал, как это делается. Они с ненавистью смотрели глаза в глаза и явно не желали друг другу доброго утра.

Чтобы на манеже было хоть что-то видно, задирали по кругу полы шапито. Утренний свет робко, озираясь, входил в диковинное пространство, пропитанное потом и запахом зверья.

Сегодня репетицию Лутцам Пасторелли назначил близ фургонов, стоящих по кругу табором. Под ногами отливал антрацитом утоптанный чернозём, который своей твёрдостью не уступал булыжной мостовой. После дождей весеннее солнце Малороссии палило и с каждым днём иссушало его всё нещаднее.

— Ты сегодня будешь стоять или нет? — Пасторелли свирепым взглядом зыркнул на мальчишку, трепещущего от страха. Тряхнул его за плечо. — Проснись! Ещё раз!..

Чуть в стороне стоял не менее волнующийся Эвальд — старший брат девятилетнего Филиппа, от которого сейчас требовали исполнить стойку голова в голову. «Сумасшедший итальяшка! Шесть утра! Всё тело спит. Какой тут копфштейн. Проклятый цирк!..»

— Ещё раз! — Коренастый хозяин балагана волосатыми ручищами поправил на своей голове бублик. В цирке эта штука так и называлась. Выглядела как небольшой кружок овальной формы, вырезанный из скрученного ремня с выемками внутри, который служил опорой при выполнении этого трюка.

Луи в очередной раз взял за предплечья лёгкого как пёрышко Филиппа и резко вскинул вверх. Его ноги вытянулись в безоблачное небо. Голова мальчишки упёрлась в центр бублика.

Луи пару секунд выждал, чтобы их головы стали единой линией, отпустил руки, хлопнул в ладоши. Теперь задача Филиппа не шевелиться, максимально напрячь вытянутые ноги и до судорог тянуть носки. Дело нижнего балансировать. И не дай бог как-то иначе!

— Замри! Не шевелись! Маленький ублюдок! Merda!..

Пасторелли взорвался. Сегодня ничего не получалось. С нескрываемой злостью он опустил на землю Филиппа так, что у того хрустнули колени.

— Якобинец! Проклятый якобинец! Мерзавец! Подонок! Bastardo!..

Луиджи пытался взять себя в руки. Ходил по кругу, как обречённый на смерть узник в тесной камере. Рычал под нос проклятия. Сжимал кулаки. Матерился. Репетиция не клеилась. Идея, которую он вынашивал последнее время, была по-прежнему так же далека от воплощения, как недосягаемое треклятое солнце, встающее над цирком.

Эвальд прижимал к себе трясущегося младшего брата, пытался успокоить. Старшему Лутцу недавно исполнилось восемнадцать. Но выглядел он взрослее. Сухопарый, жилистый. С крепкими широкими ладонями. Когда он их сжимал в кулаки, они казались непропорционально огромными. Белобрысый, с водянисто-голубыми глазами. Типичный немец.

— Ещё раз… — Пасторелли сказал это тихо и как-то спокойно.

Но почему-то от этого спокойствия повеяло вечной мерзлотой. Филипп сжался и затрепетал с новой силой.

— Ап! — скомандовал Луи. Ноги Филиппа взлетели в небо стрелой легко и чётко. Голова мальчишки снова опустилась в приплюснутые бубликом курчавые недра головы нижнего, как в насиженное гнездо. Пасторелли отпустил руки верхнего. Свои отвёл в стороны.

— Замер! Стоять! Есть! Неплохо…

Наконец получилось. Постояли. Пасторелли стал медленно поворачиваться вокруг своей оси. Сейчас задача верхнего ни о чём не думать, просто стоять. Теперь работа только нижнего…

— Стоять!

Тут случилось непредвиденное. При повороте солнце ослепило Филиппа, он дёрнулся и развёл ноги, пытаясь устоять. Шея Луи заходила ходуном в попытке поймать баланс и удержать верхнего. В районе плеч что-то хрустнуло, боль пронзила лопатки. Он в ярости вскрикнул и без предупреждения, сознательно, резко наклонившись, сбросил верхнего головой вниз.

…Филипп сидел на корточках. Солнце по-прежнему светило ему в глаза. Через сомкнутые ресницы он видел радужные круги, разноцветные всполохи. Как в цирке. Во время представления. Если прикрыть глаза. Красиво-о!..

Он любил стоять на галёрке и любоваться освещением, если не надо было помогать за кулисами. Цирковой свет был ярким, весёлым. Огни цирка были его друзьями. Он прищуривался и улыбался им. В щёлочках глаз появлялось много солнц в разводах, красоту которых можно увидеть разве что в мечтах и цветных снах. Серые будни его цирковой жизни улетучивались. Он купался в лучах огней. В ласковых объятиях «Солнца-цирка».

Впервые Филипп их увидел, когда в шесть лет тонул на Рижском взморье.

Он плавно опускался на песчаное дно. Из-под воды смотрел на расползшееся, как радужная клякса, солнце. Стояла тишина. Её нарушали только пузырьки, которые шли изо рта по краям губ. Было красиво и умиротворённо…

Потом долго болела грудь, куда зачем-то давил Эвальд, когда он лежал на песке. Он снова, прищурив глаза, пытался увидеть разноцветные солнечные огоньки. Но Эвальд своим телом закрывал небо…

…Филипп сидел и улыбался. На манеже всхрапывали уставшие от бега лошади. Пахло сиренью и навозом. В носу хлюпала подсыхающая кровь. Голова гудела, словно он оказался внутри громадного церковного колокола, в который только что ударили. В момент падения он успел сгруппироваться и перейти в передний кульбит. Но высота была большой, а руки ещё слабыми. Поэтому он всё равно воткнулся и познал своей многострадальной головой твердь чернозёма.

Рядом размахивали руками и что-то кричали друг другу Эвальд и Луи. Они вот-вот готовы были сцепиться.

— Запомни, Лутц! Сделаешь ещё шаг и что-нибудь скажешь, тут же отправишься с братцем к своей немчуре! В Швабию!

— Мы из Прибалтики!

— Тогда к своим «лабусам» в Латвию! — Хозяин сверкнул глазами и без стеснения изрыгнул ком нецензурщины. В минуты ярости он шёл вразнос как носорог, отключая сознание. К тому же сегодня всё ещё был нетрезв после вчерашнего возлияния.

Эвальд сжался от оскорблений. Его глаза испепеляли директора. Крылья носа трепетали, вздувались вместе с желваками. Его колотила мелкая дрожь. Он готов был вцепиться в горло стоящему напротив. Но был бессилен в этой ситуации. Как, собственно, и во всех других. Они с братом, по сути, были крепостными.

Луиджи Пасторелли выдохся. Запас его ярости иссяк. Он быстро вскипал, взрывался. Это было делом обычным. Но также быстро и остывал.

Глянул на сидящего Филиппа. Убедился, что тот относительно цел. Криво с превосходством улыбнулся. Напоследок хрипло бросил:

— Встретимся на манеже. Через час. Без опозданий. После будет завтрак. Если заслужите…