Горячие камни

Владимир Крышталёв, 2006

Солнечное лето, тёплое море. Длинные каникулы перед последним классом школы. Первая любовь. Привычная жизнь со своими радостями и проблемами…Но всё рушится, когда в жизни Полины начинают происходить странные вещи. Незримый дух её рукой выводит в тетрадке зловещие предупреждения. Что-то холодное прикасается к её телу. В сны, а затем и в реальность врывается потусторонний кошмар, от которого, кажется, нет спасения.

3

Остаток дня Полина провела, не выходя из своей комнаты. Она чувствовала себя вымотанной, словно целую неделю работала на пределе физических возможностей. Страх постепенно притупился, но апатия, кажется, лишь усиливалась.

Часов в шесть пришел мамин"муженек", непонятно где болтавшийся всю предыдущую ночь. Мама в очередной раз попыталась отправить его восвояси, однако традиционно потерпела неудачу. Полина слушала их перепалку через закрытую дверь и злилась — но лишь чуть-чуть, скорее по привычке, чем от души. Обычные, повседневные вещи потеряли для нее свое значение.

Подобно многим своим ровесникам и ровесницам, Полина не успела выработать собственное представление о религии, Боге и"невидимом мире". Ее воззрения, в зависимости от последней прочитанной книги или последнего просмотренного фильма на эту тему, колебались от радикального атеизма до глубокой убежденности в существовании"вселенского разума". Чаще всего, впрочем, она придерживалась середины — здорового скептицизма, — считая обе крайности если не заблуждениями, то, во всяком случае, очень слабо обоснованными допущениями. В чудеса, деяния святых и прочие сказки она не верила ни в каком настроении, а от неизбежных попыток вовлечь ее в одну из процветающих религиозных сект вежливо отмахивалась.

Теперь ее картина мира — пусть неустойчивая, но в каких-то отношениях вполне определенная — получила сильный пинок. Нечто водило ее рукой, направляло ее взгляд, и это зловещее"оно"вряд ли можно было бы назвать вселенским разумом. Духом — наверное, только в духов Полина не верила.

С другой стороны, фразы из тетрадки лишь предупреждали ее."Беги…"Не очень дружелюбно, но все-таки… И это возвещало о возможном приходе чего-то худшего. Даже намного худшего.

Полина ткнулась лицом в подушку. Будущее неожиданно окрасилось для нее в самые мрачные тона. Куда бежать? Как? И главное — от кого? От бесплотного, невидимого духа?

А нужно ли вообще бежать? — спросила себя девушка. Ей что-то примерещилось, а теперь она и в самом деле собирается следовать — выдуманным? — советам. Так ведут себя сумасшедшие, и потому прежде всего ей следует наведаться к доктору.

Или просто подождать, — решила Полина, почему-то ощутив душевный подъем. Может, она действительно получила тепловой удар и все выдумала? Стоит ли так сильно переживать, если к завтрашнему утру бред развеется? Ну и дурой она себя почувствует!

Полина вымученно улыбнулась: она искренне хотела почувствовать себя дурой. Только бы произошедшее оказалось нелепицей, дурным сном, плодом разгулявшегося воображения. Только бы жизнь и дальше текла спокойно, своим чередом, как прежде.

За дверью что-то ударило в стену, а затем с грохотом обрушилось на пол. Падение сопровождалось звоном разбитого стекла. Дверь вздрогнула: кто-то с размаху врезался в нее с той стороны. Послышалось приглушенное бормотание.

Полина испуганно вскочила на ноги, гадая, что там могло произойти. Громкие звуки, оказывается, способны вывести из оцепенения не хуже, чем какое-нибудь лекарство!

Повернув ручку, она приоткрыла дверь.

На полу, перегораживая коридор, лежало старое трюмо. Большое зеркало разбилось. При этом нижняя его часть раскололась на мелкие кусочки, которые валялись теперь повсюду, — а верхняя осталась в зажимах, отделавшись двумя косыми трещинами. Все содержимое тумбочки — различные флаконы, пуговицы, катушки с нитками — рассыпалось по линолеуму, дополняя картину разрушений.

Среди всего этого бедлама сидел ее отчим и что-то рассказывал самому себе. От него разило перегаром и запахом пота.

— Дурак… — наконец разобрала Полина в невнятной речи. — … поставил… они идиоты все… какой… ставит тумбочку… прямо посреди коридора… гм…

Понять его было трудно, однако, судя по всему, он вряд ли считал себя виновным в происшествии.

Когда Полина попала в его поле зрения, отчим раздраженно махнул рукой и прислонился к дверному косяку.

Из другой комнаты пришла мама. На миг их взгляды встретились, и Полина уловила выражение ее глаз. В них была усталость, и еще что-то такое, от чего хотелось выть. Безысходность…

Мама молча стала помогать отчиму подняться на ноги, и когда это удалось, повела его в спальню. Полина же, стиснув зубы, вновь закрыла дверь. Присела на край своей кровати.

С каким удовольствием она бы отказалась от созерцания подобных сцен! Господи, ну почему не бывает обычной нормальной жизни! Почему всегда должно происходить что-нибудь отвратительное — с тобой, твоими близкими, или просто где-то рядом? Неужели исключительно для того, чтобы человек помнил о своем бессилии?

Она вытащила из-под стола небольшую коробку. Пожелтевший картон хранил аккуратно сложенные аудиокассеты. В основном старые: довольно часто попадались уже забытые МК 60, перезаписанные несчетное количество раз. Импортные BASF, SONY и AGFA тоже присутствовали, но гораздо реже. Все они были выпущены в конце восьмидесятых — в начале девяностых, и куплены еще отцом. Сама Полина добавила в эту коллекцию лишь две новинки:"Мумий Тролль", который она приобрела прошлым летом на собственные деньги, и сборник популярных песен русской эстрады, подаренный ко дню рождения подругой мамы.

Первое ей быстро надоело, а второе она считала, за несколькими исключениями, слишком откровенной чушью.

На старых импортных кассетах хранилось то, что отец особенно любил слушать, и Полина не решалась их перезаписывать. Некоторые вещи нравились и ей — к примеру, Высоцкий, или Тальков. Другие, вроде Pink Floyd, или The Doors, вызывали у девушки чувство глубокой и почти мистической тоски. После нескольких попыток она просто сложила их на самое дно и больше никогда не трогала.

Сейчас ее рука практически на ощупь нашла нужное. Одна из стареньких советских МК, в изрядно потрепанном футляре. Старая обложка коробочки куда-то потерялась, а на вложенном вместо нее кусочке клетчатой бумаги стояло краткое:"Кино '88".

Магнитофон"Весна" — тех же времен, что и кассеты, — сперва угрожающе зашипел, однако при первых же звуках музыки прекратил безобразничать. Качество, правда, все равно оставляло желать лучшего, но могло быть и хуже.

"Могло вообще ничего не быть", — подумала Полина, вспомнив, как однажды едва не силой отобрала у отчима этот самый магнитофон. Возможно, отчим просто хотел послушать музыку, но девушка ничуть не сомневалась, что даже это безобидное намерение не спасло бы магнитофон от участи некоторых других предметов в доме. Взятые"во временное пользование", они исчезали навсегда.

Ровный ритм заглушил звуки, доносившиеся из другой комнаты, и это Полину вполне устраивало.

Почему мама не скажет этому разгильдяю, чтобы он убирался прочь? Зачем терпит его выходки? В конце концов, он не единственный мужчина в городе, и непьющих здесь тоже хватает. Она, Полина, отнюдь не против того, чтобы мама повторно выходила замуж… отца все равно не вернешь. Но, выбрав однажды из всех вариантов самый худший, та продолжает упорствовать в своем выборе. Делая вид, что никакого выбора нет.

Неужели так трудно сказать однажды"нет"? Сказать, не играя, а от чистого сердца, предварительно взвесив все"за"и"против"? Полина была уверена, что сделай мама так — и"дядя Миша"послушался бы. Несмотря на свое превосходство в силе, несмотря на пьяный угар… он бы уступил. Как уступил ей, Полине, в краткой схватке за магнитофон.

Разные вещи, конечно, но…

Погибший около десяти лет назад в автокатастрофе Виктор Цой пел:

Сигареты в руках, чай на столе —

Так замыкается круг,

И вдруг нам становится страшно что-то менять.

— Почему страшно? — вслух спросила Полина, неожиданно для самой себя вслушиваясь в слова давно знакомой и привычной песни. — Почему?

Она подошла к распахнутому окну.

Солнце уже почти скрылось за горизонтом: из своей комнаты Полина не могла его видеть, только наступление сумерек и без того становилось все более отчетливым. Верхушки тополей еще краснели в предзакатных лучах, однако четкая граница тени неотвратимо вытесняла эту красноту прочь, к небу. Радуясь этому, комары начали собираться в стайки. Их жужжание казалось чуть ли не единственным звуком, наполняющим воздух.

Мысли девушки вернулись к произошедшему в лесу, и она снова ощутила, как на затылке шевелятся волосы. Было или не было, событие в любом случае не предвещало ничего хорошего. Если у нее случаются галлюцинации, то может ли она доверять тому, что видит?

Может ли вообще человек доверять тому, что он видит?

Полина высунулась в окно почти по пояс, глядя вниз, и вдруг пришла к выводу, что боится. Даже здесь, дома, в своей личной комнате, она чувствует страх перед тем, что снаружи. Сгущающаяся темнота, безмолвие, пронзительное жужжание комаров — все это словно приобрело какой-то зловещий оттенок, и даже последние лучи солнца на верхушках тополей скорее подчеркивали, чем отрицали застывшее в ожидании… что? Опасность? Красный цвет всегда символизирует опасность…

Город стреляет в ночь дробью огней,

Но ночь сильней,

Ее власть велика… —

пел тем временем Цой.

"Прекрати!" — сказала Полина самой себе. С такими мыслями можно открывать общество содействия духам по запугиванию населения. Разве нельзя размышлять о чем-нибудь более приятном?..

Прикрыв окно, она вернулась к кровати. Затем подумала, встала и закрыла створки полностью. Чтобы комары не налетели… и просто на всякий случай.

***

Сон был тревожным. Она то убегала, то пыталась перейти через дорогу, но постоянно что-нибудь случалось. На дороге она падала и с удивительной четкостью видела наползающее брюхо огромного грузовика, который не мог остановиться. Понимая, что ее сейчас задавят, девушка пыталась отползти в сторону, однако ужас не давал ей сдвинуться с места. Во время погони она изо всех сил пыталась бежать быстрее, но преследователей, казалось, это лишь подбадривало. Каждый ее рывок не увеличивал, а уменьшал расстояние до них.

Два этих эпизода чередовались, и участвуя в одном, она ничего не помнила о другом.

Проснувшись в холодном поту, Полина с облегчением осознала себя живой. Кошмар остался там, за невидимой, но прочной гранью — и слава Богу! Бывают сны, после которых полнее ощущаешь собственное благополучие.

Она перевернулась на спину, отталкивая прочь одеяло.

На дворе стояла ночь. Что-то внутри Полины подсказывало: уже почти утро, — но звезды продолжали сиять с черного небосклона, отбрасывая любые намеки на близкий рассвет. Впрочем, чувству времени Полина редко доверяла полностью.

Лежать казалось почему-то неудобным. Перевернувшись на бок, затем снова на живот, Полина пришла к выводу, что в комнате слишком душно. Еще бы: вечером она полностью закрыла окно, и сейчас воздух уже казался липким.

Неудивительно, что ей снятся кошмары.

В комнате было темно. Снаружи тоже, но как-то по-другому. Наверное, свет звезд вносил свою лепту: во всяком случае, Полина четко видела прямоугольник окна. Более того, она могла разглядеть предметы обстановки: письменный стол, стулья, шкаф. Часы на стене темнели неотчетливым пятном. Как ни напрягай зрение, циферблата не увидишь.

Перекатившись к краю, Полина свесила ноги. Паркет чуть скрипнул, когда она встала. Осторожно, стараясь ни на что не наткнуться, девушка подошла к окну. Открыла сперва форточку, а затем и нижнюю часть (если открывать все вместе, раздавался такой скрежет, что можно было разбудить полдома). С наслаждением вдохнула ночную свежесть.

Впрочем, не совсем свежесть. Раскаленный бетон не успел остыть всего за несколько часов, а листочки на деревьях продолжали висеть в неподвижности: штиль. Однако после спертого воздуха комнаты и это казалось чуть ли не раем.

Хотелось спать. С другой стороны — Полина поняла это лишь сейчас, — хотелось в туалет. Не сильно, но раз уж она встала…

После звездного неба мрак комнаты стал еще более непроницаемым для взгляда. Полина двинулась к двери скорее наугад, по памяти, ощупывая пространство перед собой, прежде чем сделать очередной шаг. Легонько наткнулась на стул — это позволило ей восстановить ориентацию. Более уверенно добралась до стены, нащупала дверную ручку.

В коридоре тоже царила темнота, особенно возле входной двери. Впрочем, Полина прожила здесь уже шестнадцать лет — за такой срок нетрудно изучить трехкомнатную хрущевку до мелочей. Привычно щелкнув выключателем, она вошла в туалет.

Электрический свет резал глаза, заставляя жмуриться. Сон отступил еще дальше. Жужжание невесть откуда взявшегося комара выдергивало из покоя полудремы, порождало раздражение, мысли…

И тогда она вспомнила.

Кроме духоты, существовала еще одна причина, по которой ей могли сниться кошмары! Написанное в ее тетрадке…

"Это было на самом деле, или тоже приснилось?" — подумала девушка, наморщив лоб.

Грань между реальным и вымышленным вновь показалась ей размытой. То, что она считала сном, могло происходить на самом деле. Или наоборот.

Господи, нужно разобраться…

Конечно, есть очень простой метод: проверить, лежит ли тетрадка в ящике стола. Если да, значит, можно выбросить эту чепуху из головы и спокойно ложиться спать. Если нет…

Полина посмотрела на запертую изнутри дверь. Здесь-то светло и почти не страшно…

Она вдруг осознала, что не может заставить себя пошевелиться. Больше всего ей хотелось втиснуться в уголок и тихонько дождаться рассвета. Меньше всего — возвращаться в кровать, зная, что где-то за пределами видимого, в непроглядной тьме, может скрываться нечто.

Ее взгляд упал на руки. Кожа была покрыта пупырышками, как от мороза. Это в такую-то жару!

Но стыдиться собственных страхов Полина не могла. Она уже точно знала, что не найдет тетрадку в столе. Ее мозг достаточно проснулся и успел разложить все по полочкам. Грузовик и погоня были во сне, а вот бессмысленные линии на листе — по-настоящему.

"Взрослые тоже боятся темноты, — подумала девушка. — Иначе не стали бы сочинять сказки о нечистой силе, которая приходит в полночь и пропадает с первыми петухами".

Эта попытка подбодрить себя оказала прямо-таки противоположное действие. Вспомнилось, что сейчас — как раз самое время… и что в каждой сказке есть зерно истины.

Во всяком случае, так говорят.

"Говорят: кур доят", — передразнила себя Полина. Сказки сказками, но ситуация начинала приобретать дурацкий оттенок. Быть пойманной в туалете собственным воображением…

Впору посмеяться от души.

Она едва не вскрикнула, почувствовав на животе холод металла. Небольшой шарик коснулся ее кожи в районе солнечного сплетения, задержался там на секунду-другую, а затем покатился вниз, к пупку. Где и остановился, игнорируя законы всемирного тяготения.

Лихорадочно задрав подол ночной сорочки, Полина уставилась на свой живот. Никаких шариков там не было — ни металлических, ни из какого-либо другого материала.

Но ощущение твердило об обратном.

Медленно, словно опасаясь собственных действий, девушка накрыла пупок ладонью.

Ничего. Кожей ладони она осязала лишь теплый живот, без каких бы то ни было посторонних предметов.

Однако шарик никуда не делся. Кожа живота считала его не менее реальным, чем ладонь. Только, в отличие от ладони, он оставался ледяным.

Сперва легко, а затем с силой Полина потерла живот.

Бесполезно. Ощущение продолжало упорствовать.

Потом к первому шарику добавился второй. Он выкатился откуда-то из-под правой подмышки и тоже улегся в районе пупка, рядом с товарищем.

Третий разделил их компанию вовсе немыслимым образом, поднявшись от щиколотки по внутренней стороне левой ноги. Похоже, сила тяжести для них действительно не существовала.

Впрочем, над этим Полина сейчас размышляла меньше всего. Происходящее было очень неправильным. Но она это не выдумала, не могла выдумать, а значит…

Стук ее сердца напоминал грохот парового молота. Кровь бешено пульсировала в висках, мешая сосредоточиться. Пальцы левой руки неистово комкали задранный подол. Сама же Полина широко распахнутыми глазами смотрела на то, чего не могла увидеть.

Собравшись вместе, шарики на миг застыли, затем потянулись друг к другу — и исчезли.

Уже не веря ничему, девушка еще раз провела по животу. Все в порядке, теперь действительно все в порядке. Пропало, словно и не было.

Отпустив край ночной сорочки, Полина откинулась назад и прикрыла глаза. Некоторое время так и сидела, спиной ощущая холод сливного бачка. Звон в ушах постепенно затихал, сердце тоже успокаивалось. Во рту почему-то чувствовался привкус металла… или крови.

Прошло несколько минут, прежде чем к ней снова вернулась способность мыслить. Полина открыла глаза, обвела взглядом туалетную комнату. Затем встала, стянула через голову сорочку, тщательно исследовала свое тело. Все нормально, никаких признаков чего-то постороннего. Если шарики и существовали — а они казались очень холодными, — никаких следов их пребывание не оставило. Кожа на животе была упругой и теплой, без пятен или какого-либо покраснения, — в общем, такой, как и везде.

Надевая сорочку, девушка поежилась: там, где она касалась сливного бачка, ткань намокла от конденсата и теперь неприятно холодила спину. Однако это неудобство произвело удивительный эффект: страх частично растворился. Из тела ушла отвратительная слабость, забирая с собой чувство бессилия. Полина не перестала бояться совсем, но, по крайней мере, она могла стоять, не держась рукой за стену. И это было достижением.

Учитывая обстоятельства — большим.

Откуда бы ни взялись эти шарики, они только дополняли те самые записи в тетрадке. Значит, тепловой удар здесь ни при чем. Что-то странное, необычное действительно происходит, и ей, вероятно, придется в этом участвовать. Хочет она того или нет — вопрос другой.

Впрочем, возможность галлюцинаций тоже не следует сбрасывать со счетов. Говорят, люди сходят с ума незаметно для самих себя, и при этом уверены, что их галлюцинации — самая что ни на есть реальность.

Полина представила себя в роли душевно больной и нервно передернула плечами. Уж лучше какая-нибудь мистика, чем пускать слюни в обществе идиотов.

Но что бы там ни было, это нужно обсудить с мамой. Завтра же. С утра. Не теряя времени.

А сейчас следует вернуться в кровать и попытаться заснуть. Она еще не достаточно безумна для того, чтобы ночевать в туалете. Иллюзии или бесплотные духи — если они по-настоящему захотят, то настигнут ее и здесь. Не правда ли?

Словно сомневаясь, Полина нехотя положила руку на рычаг слива. Помедлила еще несколько секунд. Пересилив себя, нажала.

Шум воды показался ей оглушительным, способным разбудить весь квартал. Пожалуй, она бы обрадовалась, будь это действительно так. Девушка поймала себя на мысли, что даже присутствие в квартире отчима немного успокаивает ее. Несмотря ни на что, он все-таки человек…

Подождав, пока бачок снова наберется, и шипение воды полностью стихнет, Полина прислушалась.

Тишина. Если там никто не затаился…

Она поспешно прервала эту нить рассуждений. Прикоснулась к защелке. И обнаружила, что не может открыть дверь.

Такое случилось с ней впервые. Собственные пальцы попросту отказались повиноваться. Разумом Полина понимала, что это смешно, но ее рука вела себя, как чужая. То есть, совершенно игнорировала команды мозга. Защелка оставалась на месте.

После нескольких попыток Полина отняла руку от двери. Сжала пальцы в кулак. Снова разжала, посмотрела на ладонь.

— Делай то, что я тебе говорю, — произнесла она очень тихо, почти одними губами. — Иначе нас ждут неприятности.

Сработало ли это абсурдное увещевание, но во второй раз защелка открылась сразу. Полина осторожно толкнула дверь.

Мрак коридора расступился перед хлынувшим из туалета светом, однако по углам стал лишь гуще прежнего. Пытаясь унять мечущееся в агонии сердце, девушка огляделась.

Ничего страшного или сверхъестественного. Можно идти спать.

Не выключая свет, оставив дверь открытой, Полина медленно двинулась к своей комнате.

Из дальнего конца коридора донесся неожиданно резкий в ночной тиши рык, и краем глаза девушка уловила движение. Тихо взвизгнув, она бросилась в сторону. Споткнулась о порожек своей комнаты, упала.

Лежа на полу, уже приготовившись к самому худшему, она поняла, что произошло.

Рык был просто храпом ее дражайшего отчима (следовало бы привыкнуть за все это время!). Двигалась же она сама, точнее, ее отражение в зеркале.

"Вот это да! — подумала Полина. — Сама себя напугала так, как больше никто не умеет. Так и умереть от страха недолго".

Она ожидала, что сейчас придет мама — выяснить, откуда шум. Но либо шума оказалось не так уж много, либо мама очень крепко спала. Так никого и не дождавшись, Полина встала, включила у себя свет, затем на цыпочках вернулась к туалету — закрыть дверь и выключить свет там. На зеркало она избегала смотреть: часть, оставшаяся от вчерашнего происшествия, навевала мрачные мысли. Говорят, битые зеркала в доме — к несчастью.

Понимая, что все больше поддается суевериям, Полина ничего не могла с собой поделать. Она лишь старалась не запугивать себя еще худшими вещами.

Например, есть убеждение, что в зеркалах можно увидеть недоступное обычному взору…

Почти забытый, оставленный в детстве страх перед темнотой снова заявил о себе во весь голос. Просто щелкнуть настенным выключателем и юркнуть в кровать Полина не смогла. В промежутке пришлось воспользоваться бра, при свете которой она иногда читала на ночь.

Под одеялом было жарко, но, закутавшись, девушка почувствовала себя спокойнее. Через некоторое время она даже нашла в себе силы выключить настенную лампу: та светила прямо в глаза, заставляя жмуриться.

Но уснула Полина, лишь когда за окном зачирикали утренние птички, и тени отступили в свои убежища.

***

Возможно, она проспала бы до полудня, но часов в девять утра солнце привычно заглянуло в ее комнату. Лучи, падающие на кровать, были слишком яркими, чтобы их игнорировать. Спросонок Полина накрыла голову одеялом, затем хотела задернуть шторы — и поняла, что проснулась.

Ночные события не замедлили вспомниться, мигом спугнув остатки сна. Сейчас все снова воспринималось по-другому. Полина больше не сомневалась в реальности этих… не совсем правильных вещей, которые с ней происходят. Однако безоблачный день удивительно контрастировал с ее страхами, превращая их в нечто нелепое, странное… чрезмерное. Она боялась и теперь, только как-то иначе. Во всяком случае, не теней по углам.

— Потому что их сейчас нет, — самокритично заметила девушка.

Твердое намерение посоветоваться с мамой осталось, и Полина считала его хорошей идеей. Нужно же что-то предпринимать по этому поводу! Может, перестав быть ее личным секретом, эта чертовщина пройдет?

И сбрасывать со счетов помешательство тоже рано, напомнила она себе.

В квартире было подозрительно тихо для воскресенья. Не шумела вода, не гремела посуда. Неужели мама отказалась от привычки готовить завтрак по выходным?

С того момента, когда они остались вдвоем, в их маленькой семье многое изменилось. Полина считала, что в худшую сторону. Это ей напоминало дерево, у которого подрезали корни: некоторое время оно продолжает зеленеть дальше, а затем листочки вянут, сохнут и начинают опадать. Появление в доме отчима на сей процесс не повлияло — по крайней мере, положительно.

Так что же, теперь еще одна старая добрая традиция осталась в прошлом?

Впрочем, можно ли судить по одиночному случаю?

И все-таки тишина Полине чем-то не нравилась.

Встав, девушка накинула поверх ночной сорочки халат. Выглянула из своей спальни.

Как она и ожидала, на кухне никого не было. В"гостиной"тоже, а из маминой спальни доносилось посапывание. Все еще спят? Ну отчим понятно, он вчера едва до дому дополз… лучше бы не дополз. Но почему мама?..

"А почему я решила, что она всегда должна вставать раньше, чем я? — мысленно проворчала Полина. — Может же человек хоть один раз проспать?"

Однако неприятное чувство не исчезло, и девушка отправилась на кухню. Там ее опасения — то плохое, о чем она старалась не думать, — подтвердились.

В углу стола, слабо замаскированная тряпкой и банками с вареньем, стояла бутылка дешевого коньяка. Темной, отвратительно пахнущей жидкости в ней осталось немного — на два пальца от донышка. Тем не менее, Полина могла бы поклясться, что еще вчера бутылка была полной.

Будь это делом рук отчима, девушка вряд ли расстроилась бы. Но вчера вечером"дядя Миша"явился в таком состоянии, что не мог отличить компот от кефира — куда ему еще заниматься поисками спиртного! Тем более, в их квартире алкогольные напитки водились очень редко, и отчим это знал.

Нет, коньяк пила мама. Сама. Прямо из горлышка, подобно пьянице с большим стажем. Вероятно, хотела сделать лишь пару-тройку глотков, а потом не могла удержаться от еще парочки, и еще.

Именно поэтому она не пришла ночью, когда Полина, испуганная собственным отражением в зеркале, вскрикнула и упала. Шум мог разбудить любого нормально спящего человека — а вот на двух мертвецки пьяных не оказал никакого действия.

Все встало на свои места… но лучше бы места эти располагались как-нибудь по-другому.

Закусив губу, Полина села на табурет.

Так уже было раньше. Один раз — в прошлом году, трижды или четырежды — в этом. Как-то мама даже не пошла на работу: проспала. Тогда она сказала начальнику, что приболела, — и Полина тоже охотно приняла эту версию, подслушанную во время телефонного разговора. Но с каждым последующим случаем обмануть себя становилось все труднее.

Ее мама превращалась в алкоголика.

Девушка не считала, что эти выводы поспешны. Казалось бы, один-два случая — к чему паниковать?.. Однако есть большая разница между людьми, пьющими в компании по праздникам, и людьми, напивающимися в одиночку без всякого повода. Второе даже в единственном случае — уже очень плохой симптом.

Один раз в прошлом году, три или четыре — в этом…

А виноват во всем он!

Полина ощутила прилив ненависти к своему отчиму. Если бы не он, разве стала бы мама втайне от всех покупать спиртное, чтобы позднее — тоже тайком — напиться? Что хорошего принес он в их дом? Только пьяное бормотание, в обмен на исчезнувшие вещи.

Встав, девушка взяла в руки бутылку. Открутила крышку. Понюхала содержимое.

Говорят, коньяк пахнет клопами. Полина не могла бы это подтвердить. Запах дурацкого напитка, почему-то считаемого"благородным", она знала, а вот клопы ей сроду не попадались.

Она вылила остатки в раковину, ополоснула бутылку и спрятала ее в шкаф. Затем вернулась к себе, оделась и тихонько вышла из квартиры.

Желание поговорить с мамой пропало.

***

Еще одно душное утро превращалось в палящий полдень. У подъезда никого не было, и Полина хотела было устроиться на свободной скамейке, в тени зарослей винограда. Однако, заметив копошащуюся напротив распахнутого окна соседку, изменила свое решение. Ей не хотелось, чтобы кто-то мог за ней наблюдать.

Поэтому девушка поднялась в небольшой скверик, расположенный между ее домом и детским садом, и присела там прямо на траве, не заботясь о чистоте платья.

Она злилась. В первую очередь на отчима. На маму тоже: вместо того, чтобы найти себе приличного мужчину, та думает о безысходности и напивается. Нельзя же быть настолько пассивной — покорно принимать все, что приносит жизнь! Мало ли что этой самой жизни вздумается принести!

Немного позже мысли Полины вернулись к ночным страхам, однако это не утихомирило ярость. Скорее, наоборот.

— Еще и это! — произнесла девушка вслух так, словно выплюнула ругательство.

Какой-то человек, проходивший мимо, вопросительно покосился на нее. Полина заметила его взгляд, но проигнорировала. Лишь раздраженно подумала: ну вот, хотела побыть наедине!

— Значит, я хороша! — тихо заговорила она сама с собой позже, когда поблизости никого не оказалось. — Сужу других за то, что они боятся изменить свою жизнь, а сама испугалась черт знает чего! Какие-то каракули в тетрадке, какие-то металлические шарики! Что за чушь!

Сидеть на земле стало неудобно. Полина поднялась и стала расхаживать туда-сюда.

— Чушь! — продолжала она вполголоса, но выразительно. — Ерунда! Вот пойду сейчас туда и…

Когда она поняла, о чем говорит, и где находится это"туда", язык вдруг одеревенел, а в затылок повеяло холодом. Тем не менее, Полина упрямо закончила:

–…и заберу ее.

Под"ней"подразумевалась, конечно, тетрадка.

Высказав это вслух, Полина обнаружила, что испытывает двоякие чувства. С одной стороны, внутри нее кипела злость — на маму, на себя, на весь мир. С другой, вчерашние впечатления ожили, возвращая если не страх, то, во всяком случае, трепет перед неведомым.

Впрочем, чего там юлить — просто страх.

Но именно страх заставлял ее злиться. И собственный в том числе.

— Я сделаю это! — сказала она, вышагивая по кругу, а потом подумала:"Если я сейчас буду только ходить туда-сюда и повторять одно и то же, то никогда этого не сделаю. Так что давай, начинай! Прямо сейчас!"

Она остановилась. Глубоко вдохнула. Посмотрела на старенькие шлепанцы, найденные сегодня в шкафу. Подняла голову, откинула волосы со лба.

И почти с фаталистической решительностью зашагала к месту, на котором вчера пережила столь неприятные моменты.

Пройдя сотню метров, девушка неожиданно для себя осознала, что это дается ей легко. Какое-то пьянящее чувство наполнило ее сознание. Безразличие, но в то же время злое веселье — вот как она могла бы охарактеризовать свое настроение.

Вспомнилось, как Димка в рассуждениях по поводу одержимости Раскольникова когда-то заметил:"Такое право мне и даром не нужно, но быть тварью дрожащей… тут он, пожалуй, нас поддел. Дрожать мы все не любим — и все дрожим".

Димка понимал многие вещи. Те, что касались его самого — не исключение. Позавчера он струсил, а теперь, вероятно, ненавидит себя за это.

Впрочем, может и нет, решила Полина. Он так и не позвонил ей, не зашел навестить. Все опасается, что об их отношениях станет известно еще кому-нибудь. Снова боится… но чего?

Войдя в лес, она замедлила шаг. Тишина, отсутствие людей, заросли кустарника, в которых могло скрываться что угодно, — все это действовало угнетающе. Раньше она не испытывала здесь подобных чувств… но раньше с ней не происходили всякие малоприятные штучки, которые нормальный человек вряд ли в состоянии объяснить.

В этих условиях приподнятое настроение куда-то быстро улетучилось, оставляя девушке лишь злость и желание довести начатое до конца. Не сдаваться, даже если не уверен, даже если трусишь, — вот древняя формула успеха.

К тому же, в тетрадке остались такие записи, которыми она очень дорожила.

"Раз, два, три, четыре", — Полина начала считать шаги, чтобы заглушить полезшие в голову мысли-страшилки. Вон из-за того куста что-то смотрит, вон что-то зашелестело листвой… это не ветер…"Раз! Два! Три! Четыре!"

Она добралась до места без приключений, но ноги почему-то стали, как деревянные. Такое впечатление, будто они больше не сгибались в коленях. Полина шагала, широко выбрасывая их в стороны, подобно клоунам в цирке.

Правда, ей на это в данный момент было наплевать.

Тетрадка лежала там же, где Полина ее оставила, только в закрытом виде. Может, снова порыв ветра… Во всяком случае, девушка этому лишь обрадовалась. Она не хотела видеть тот лист… не сейчас.

На миг возникло сравнение с приманкой в ловушке, однако Полина уже не отвлекалась. Она схватила тетрадку и попятилась, озираясь.

Лес хранил молчание.

Шагов через двадцать она повернулась к месту спиной. Зашагала прочь, ежесекундно сдерживаясь, чтобы не перейти на бег и поменьше оглядываться."Ничего страшного, ничего страшного", — твердила она, как заклинание, но волоски на затылке все-таки стояли дыбом.

Дважды она осознавала, что начала идти слишком быстро, и нарочно останавливалась. Сердце в груди замирало, руки холодели, однако Полина чувствовала себя все лучше. Она владеет собой, несмотря на то, что хочется забиться в темную нору и скулить от ужаса!

На подходе к дому она уже ухмылялась. Какие бы страшные картины ни рисовало ее воображение, реальность оказалась вполне обычной. Ни невидимых соглядатаев, ни призрачных голосов, что-то шепчущих в ухо…

Господи, как здорово, когда все обычно!

Присев на скамейке у подъезда (соседка больше не маячила в окне), Полина медленно открыла тетрадку. Нашла нужный лист. Всмотрелась.

Безумные штрихи замельтешили в глазах, а затем сложились в слова:

"Он стоит за твоей спиной".