Мент без ценника

Владимир Колычев, 2012

На красавицу-жену Егора Хромцова положил глаз бизнесмен Игорь Костылин и стал внаглую добиваться ее любви. Слабоват оказался духом Егор, не смог защитить свою Лену – лишь публично пригрозил отомстить Игорю да разбил бутылкой стекло в машине бизнесмена. Но случилось так, что на следующий день Костылина зарезали, а на балконе Хромцовых нашелся нож, испачканный кровью Игоря. Для следствия все предельно ясно: убийца – Егор. На будущем парня можно было бы поставить крест, если бы не встретился на его пути честный опер Богдан Городовой. Чуя сыщицким нюхом, что Хромцов здесь ни при чем, он пообещал вытащить Егора из беды. А такой упертый мент, как Богдан, от своего слова не отступит…

Глава 7

Улица Энгельса, дом сто четыре. Поздний вечер. Сегодня не холодно — весной вдруг пахнуло. Солнце днем ярко светило, сосульки от радости заплакали. И сейчас мороза нет. Может, потому и не расходятся женщины, что сбились в кружок. Так увлечены они разговором, что не заметили Богдана. Во всяком случае, никто из них не обернулся вслед. Так и прошел бы он мимо, если бы не донеслась до него фраза:

— А я смотрю, идет, нож вытирает…

Богдан остановился как вкопанный. Не привлекая к себе внимания, сместился в плохо освещенную зону между подъездами, затих.

— Мордастый такой! Нос картошкой! Глаза злющие! Страшный! На меня глянул, палец к губам приложил. Только попробуй, скажи! — с восторженным ужасом рассказывала женщина с дребезжащим голосом.

— Так и сказал? — спросила товарка.

— Говорю же, палец к губам приложил! Как он мог сказать? Это жест такой. Молчи, мол, что видела!

— А пальцем по горлу не провел?

— Нет! Но я и так все поняла. Страшно жуть как стало!

— В милицию тебе надо идти…

— Ага, сейчас! Чтобы он меня ножичком этим по горлу?..

— Может, этот мордастый бизнесмена убил, а Егор в тюрьме сейчас… Ой, мужчина, а что вы здесь делаете?

Как ни таился Богдан, а все-таки его заметили. Плохо.

— Ой, бабоньки! — испуганно взвизгнула женщина с дребезжащим голосом и в страхе бросилась к своему подъезду.

Похоже, она возомнила, что это мордастый с ножом к ней подкрадывается. И ее соседки тоже решили спасаться бегством. Но Богдан их остановил:

— Милиция! Уголовный розыск!

Нужная ему женщина замедлила шаг, и Богдан взял ее под руку:

— А если точней, тайная полиция.

— Какая тайная полиция?

— Тайная полиция. Для розыска тайных свидетелей. Высматриваем, подслушиваем… Кого вы с ножом в руке видели?

— Никого!

— Лида, ну ты же сама говорила, — послышался знакомый голос.

— А если он не из милиции?

Богдан раскрыл служебное удостоверение. В свете уличного фонаря хорошо была видна его фотография. Женщина подняла глаза, сличила фотографию с оригиналом и только тогда успокоилась.

— Ну что, убедились?

— Да. Только я ничего не видела.

— Лида!.. — попыталась пристыдить ее соседка.

— Что Лида? Я уже четвертый десяток Лида… Ну, видела я мужика с ножом, и что? Может, это совсем не тот нож! Крови на нем я не видела!

— А какой нож вы видели?

— Ну, нож как нож… У меня такой на кухне, я им хлеб режу…

— Финкой хлеб режете?

— Почему финкой? Обычным ножом… И там обычный нож был…

— А когда вы убийцу видели?

— Второго марта…

— Лида! — снова вмешалась соседка.

— Ну, первого…

— Да когда этого бизнесмена убили, тогда она его и видела.

— Рот бы тебе зашить, Валентина Сергеевна! — огрызнулась Лида.

— Да ладно тебе, Лида! Егор вон сидит, а ты убийцу выгораживаешь! — возмутилась еще одна женщина.

Разумеется, Богдану этот бабий хор был только на руку.

— Может, убийца, а может, и нет…

— Где вы его видели, Лидия… Э-э, как вас по отчеству?

— Зачем по отчеству? — фыркнула женщина. — Я еще не старая, чтобы меня по отчеству звать!

Старухой ее действительно не назовешь. За тридцать лет ей — может, слегка, а может, и под сорок, она из тех, чей возраст сложно определить, — полная, и лицо пухлое, рыхлое, на щеках красные прожилки.

— Так когда вы этого мужчину видели?

— А это что, допрос?

— А вы что, пытаетесь скрыть факт преступления? Нехорошо, Лида, нехорошо!

— Я тебе что, подруга? Чего ты Лидой меня зовешь? Лидия Максимовна я!

— Пусть будет Лидия Максимовна, — кивнул Богдан, не реагируя на эту перемену в настроении свидетеля. — Когда вы видели человека с ножом?

— Первого марта. В начале первого, я тут рядом работаю, домой на обед шла. Я в первом подъезде живу, а труп во втором обнаружили. Я в первый подъезд зашла. А потом узнала, что бизнесмена какого-то убили… Говорят, Егор его из второго подъезда зарезал.

— Но вы же видели нож в руке другого человека.

— Откуда я знаю, вдруг это какой-то другой нож.

— Может, все-таки покажете, где вы видели этого человека?

— Ну, я к дому подходила, а он навстречу шел… Да, может, и не нож это, а линейка железная…

— А с какой стороны вы к дому подходили?

Женщина провела Богдана к месту, где пересеклись их с возможным убийцей пути.

— Он мне пригрозил и дальше пошел, к сто шестому дому.

— Вы оборачивались, видели, как во двор сто шестого дома зашел?

— Да, видела. Руки в карманы сунул, голову опустил, шел быстро…

Убийца мог обойти сто четвертый дом с другой стороны, вернуться к сто второму и забросить нож на балкон Хромцову… Только почему Лидия Максимовна говорит про кухонный нож? Еще и линейку металлическую сдуру приплела…

— Или все-таки он финку в сапог сунул? — спросил Богдан.

— Может, и финку… — сдалась женщина.

— Как выглядел этот мужчина?

— Не очень высокий… Метр семьдесят или чуть выше… Но крепкий такой, плотный… И мордастый…

— Нос картошкой, — подсказал Богдан.

Он вспомнил, как Меркушев показывал форму носа убийцы, как будто картофельный клубень брал. Тот, кстати говоря, тоже говорил про метр семьдесят роста.

— Да, нос картошкой, глаза маленькие, и шрам на переносице был. И еще взгляд у него страшный… — затрепетала женщина. — Испугалась я, когда он на меня посмотрел…

— Посмотрел, и что?

— Да ничего! — Похоже, страх перед убийцей снова взял над ней верх.

— А все-таки?

— Да нет, нет…

— Лидия Максимовна, я ведь вас не допрашиваю. И протокол не пишу. Просто как человеку скажите: что вы заметили, когда этот человек улыбнулся?

— Да ничего особенного…

— Вы говорили, что палец к губам прикладывал, — подсказал Богдан.

— А, да, было такое, — сконфуженно проговорила женщина.

— Значит, вы видели его руку. Может, какие-то татуировки на пальцах заметили? — с надеждой спросил Богдан.

— Нет, не заметила, он же в перчатках был…

— Волосы какие?

— Так шапка на нем была — черная, вязаная. И куртка с высоким воротом. Подбородка видно не было…

— А губы у него какие — толстые, тонкие?

— Тонкие… Точно, тонкие…

— Глаза какие?

— Злые… Он улыбался, а глаза презлющие!

— Большие глаза или маленькие? Какого цвета?

— Знаете, я, наверное, домой пойду, — поежилась женщина. — Замерзла я что-то.

— Давайте вместе пойдем. Я бы от чашки чая не отказался, — заигрывая, улыбнулся Богдан.

— Ага, а мужа я куда дену?

— Так я же из милиции!

— Думаете, он поймет?.. Он, когда пьяный, вообще ничего не понимает. Ты уйдешь, а он меня изобьет. Мне это нужно?

— Понятно… А не могли бы вы завтра явиться в райотдел на Свердлова, мы бы фоторобот составили. И нож вам покажем, может, опознаете… С утра, если можно, подойдите.

— С утра так с утра.

Лидия Максимовна ушла, а Богдан продолжил путь. Он шел к жене Хромцова. Были у него к Лене вопросы. И прежде всего нужно было подтвердить алиби. Ее муж утверждал, что ночь, когда убили Сысоева, он провел у себя дома. В чем, в общем-то, Богдан и не сомневался…

Он нажал на клавишу звонка, и спустя три-четыре секунды послышался щелчок открываемого замка. Лена открыла дверь поспешно и с таким видом, как будто за ней можно было глотнуть свежего воздуха. И тут же Богдан услышал знакомый мужской голос:

— Не надо! Закрой!

Теперь он понял, почему Лена открывала дверь с надеждой обрести за ней спасение. Она хотела, чтобы кто-нибудь избавил ее от Гущина. Уж не шантажировал ли ее капитан?

Девушка искала спасения, но увидела Богдана, и ее губы искривились в презрительно-возмущенной усмешке.

— Что, вдвоем решили?

Она явно не желала обслуживать двоих, поэтому и выполнила требование Гущина, стала закрывать дверь. Но Богдан не позволил ей этого сделать. Он решительно вошел в дом, оттеснив девушку в сторону.

— Что это мы вдвоем решили? — глядя на Гущина, сурово спросил он.

Его было видно из прихожей. В кресле сидит, журнальный столик перед ним, бутылка коньяка, закуска. Похоже, он основательно вошел в роль хозяина положения. И даже появление Богдана не привело его в чувство.

— А то и решили! Я же проститутка, да? И чтобы Егор этого не узнал, я и с тобой переспать должна, да?

От Лены пахло коньяком, но чересчур пьяной она не выглядела.

— А ты что, с ним должна?.. — Богдан смотрел на Гущина зло, чуть ли не с ненавистью.

Ладно, были основания привлечь за убийство Хромцова. Но кто позволил капитану шантажировать его жену? Кто давал ему право позорить милицию?..

— А разве нет?

— Лейтенант, что такое? — вальяжно поднимаясь со своего места, пренебрежительно усмехнулся Гущин. — Кто тебя сюда звал?

— Да вот, алиби у Хромцова. В ночь, когда убили Сысоева, он был с женой…

— Да? А жена у Хромцова проститутка. Да, Ленчик?.. Она в эту ночь деньги зарабатывала.

С паскудной улыбкой Гущин подошел к девушке и небрежным движением руки обнял ее за талию.

— Нет!

Но ее протест не нашел выражения в действии. Она даже не попыталась вырваться из объятий хама. Похоже, Лена думала, что у нее нет выхода. То с одним приходилось иметь дело, а тут и второй подключился… Как ей одной с двумя сладить?

— Ну как же нет, если да? Есть свидетели, которые могут дать показания на суде. Ты скажешь, что в ночь убийства муж находился с тобой, а судье скажут, что ты проститутка. Скажи, кто поверит проститутке? А что скажет твой муж, когда узнает?

Лена всхлипнула и закрыла лицо руками.

— Ну и сволочь ты, Гущин! — свирепо, сквозь зубы процедил Богдан.

— Что?! — взвился тот. — Вы что себе позволяете?..

Он не договорил. Богдан ударил его в солнечное сплетение основанием ладони. Удар мощный, но после него не остается синяков. Гущина скрючило от боли. Дико глядя на Богдана, он опустился на корточки.

— Ты что позволяешь себе, мразь? Я же тебя убью, если ты хоть слово про Лену скажешь! Тебе не жить, если Хромцов узнает! Ты меня понял, гнида?

Потрясенный Гущин кивнул.

— Пошел вон отсюда!

Капитан снова кивнул в знак согласия и стал подниматься. Он повернулся в сторону комнаты, но вместо того чтобы сделать шаг, бросился вдруг на Богдана. Похоже, еще не понял, с кем имеет дело.

Прием из арсенала боевого самбо швырнул Гущина на пол. Городовой открыл дверь и спустил подлеца с лестницы. Вслед полетели его вещи. Но говорить Богдан ему ничего не стал. Не хотел, чтобы соседи стали свидетелями столь грубой и, в общем-то, недостойной сцены. Пожалуй, нет для обывателя больше радости, чем видеть, как дерутся два мента.

Богдан закрыл за Гущиным дверь и, не глядя на Лену, занял его место за столом. Наполнил рюмку коньяком, одним глотком выпил, громко выдохнул.

В комнату тихонько вошла Лена.

— Я правильно все поняла? — с восхищением глядя на него, робко спросила она.

— Что поняла?

— Ты… Вы заступились за меня?

— Лучше «ты»… Да, ты поняла все правильно.

— Зачем вы… Зачем ты за меня заступился?

— Затем, что Гущин — мразь… Узнал, что ты занималась проституцией, и стал тебя шантажировать. Или нет?

— Да. Он пришел ко мне и стал шантажировать. Сказал, что Егору все расскажет, если я под него не лягу.

— И ты согласилась? — пренебрежительно спросил Богдан.

— Нет. Но все к этому шло… Я не хочу, чтобы Егор узнал. И еще он сказал, что может упечь Егора на пятнадцать лет. А можно, сказал, сбавить срок до двух лет.

— Хвосты он заплетать умеет… И Егора твоего заплел. Сначала Костылина на него повесил. Теперь вот Сысоева…

— Кто такой Сысоев?

— А Гущин тебе не говорил?

— Нет… Ты говорил. Только я что-то не очень поняла. Сысоева убили, а Егору нужно алиби…

— Ты правильно все поняла.

— И Егора обвиняют в его убийстве?

— И это так. Только у Егора алиби может быть. Хорошо, если есть. Где он находился в ночь с двадцатого на двадцать первое февраля?

— Дома он был, — не задумываясь, ответила Лена. — Со мной. Мы все ночи вместе в феврале проводили. И с двадцатого на двадцать первое — тоже…

— Точно?

— Ну да.

— Может, ты крепко спала, поэтому не заметила, как он ушел?

— Да нет, я сплю чутко, я бы заметила. Я правда очень чутко сплю…

— Так следователю и говори. И когда под протокол скажешь, проследи, чтобы он это записал.

— Да, я поняла… А кто такой этот Сысоев?

— Предположительно, твой клиент. Которого твой муж мог зарезать из ревности.

— Кто такое сказал? — возмутилась девушка.

— Гущин.

— Ваш Гущин — еще та сволочь!

— Понимаешь, в чем дело, Лена, Сысоева и Костылина убили одним ножом. Официального заключения экспертизы еще нет, но, возможно, оно будет в пользу этой версии. И если Егор убил Костылина, то и Сысоева — тоже он.

— Но Егор не знает никакого Сысоева! И я его тоже не знаю… Какой ужас!

Лена достала со шкафа пачку сигарет, зажигалку.

— Как замуж за Егора вышла, так больше не курила, — выпустив из легких струю дыма, сказала она. — А как его забрали, так остановиться не могу…

— Я тебя понимаю.

— Курила я до Егора. Но проституцией не занималась. Просто мужчина один был… Потом как-то вышло, что я с его товарищем сошлась. Потом с другим… А этот другой с проституткой до меня жил. Та в милицию стукнула… Ну, в смысле, сообщила… — Лена развязно усмехнулась, глянув на Богдана. — Чего так смотришь? Ну, не была я примерной девочкой. С мужиками за милую душу спала. Без отца росла, мать еле концы с концами сводила, за мной не особо следила. А потом сюда приехала, в институт поступила, никого не знаю. Семнадцать лет, дура полная, а тут Людка, вся из себя. Я тебя, говорит, жизни научу. Как будто я ничего не знаю… В общем, я два года куролесила. Потом за ум взялась, Егора встретила… Он, конечно, не красавец, но я красавца и не искала. Мне просто надежный мужик нужен был. Чтоб не пил, не курил… Как там в песне?.. Ну да, чтоб цветы всегда дарил. В дом зарплату приносил, так, кажется… Мне с ним нравилось. И нравится. Я в институте учусь, на последнем курсе, его зарплаты не хватает, но ничего, не жалуюсь… Не жалуюсь, а в этот «Петроль» поперлась… Знаешь, я ведь на самом деле возмутилась, когда Костылин на меня полез… Хотя, казалось бы, что здесь такого? Ну, отдалась бы раз, потом другой, зато двести долларов каждый месяц… Только не хочу никому отдаваться… А с Гущиным… Эта сволочь меня шантажировала. От меня бы не убыло, но все равно противно… А ты можешь Егору помочь?

— Могу.

— Эх ты! — разочарованно вздохнула Лена. — Я думала, ты не такой, как Гущин. А ты туда же!

— Что-то ты не то говоришь, — нахмурился Богдан.

— Да ладно, не то!.. Сейчас наврешь с три короба, я тебе поверю, расплачу́сь с тобой натурой…

Лена смотрела на Городового так, как будто и хотела расплатиться с ним таким вот образом, но при этом отговаривала себя. И хочется, и колется… Возможно, Богдану так только казалось.

— Я таким товаром оплату не принимаю, — покачал головой он.

— Что, не нравлюсь?

— Как женщина? Как женщина — нравишься. Только ситуация не та. У меня принципы. Ты вот ради мужа собой пожертвовать можешь, а я ради своих принципов могу себе во многом отказать. Да и не пытаюсь я тебя обманывать. Так что можешь расслабиться.

— Но ты же сказал, что можешь Егору помочь…

— Могу. Но не ради тебя. А ради него. Не верю я, что это он Костылина убил. И нож ему, скорее всего, подбросили. А еще я свидетеля нашел, который настоящего убийцу видел.

— Это правда? — просияла Лена.

— Правда — в нашем деле понятие уголовно-процессуальное. А это тебе не три тополя на Плющихе. Это густой лес, причем иногда темный. И такой, что ноги можно сломать… Убийцу настоящего видели — и что? Может, это вовсе и не убийца, а случайный прохожий. Нож у него видели — так с ножом сейчас каждый третий ходит. А с Егором все понятно. Он и в убийстве признался, и улики против него есть. Сысоева, может, ему и не пришьют, но за Костылина он точно получит срок. Вопрос только в том, большой или малый.

— Гущин говорил мне про состояние сильного душевного волнения. Егор действительно меня ревновал…

— Ревность и сильное душевное волнение — это не одно и то же. Но бывает приступ ревности, это уже близко… Только боюсь, что Гущин может отомстить твоему Егору. Если он Сысоева на себя не возьмет. Может его по сто второй статье пустить или по сто третьей. И там умышленное убийство, и там. Но сто вторая без смягчающих обстоятельств. А это пятнадцать лет.

— Но ты же можешь ему помешать? — Пристально глядя на Богдана, Лена опустила бретельку на платье.

Плечи у нее красивые, и все, что ниже, не хуже. Но это лишнее…

— Могу.

— И что от меня нужно? — Девушка взялась за вторую бретельку.

— Нужно. Только не то, о чем ты думаешь.

— А о чем я думаю?

— Прекрати.

— Да ладно, шучу я, а ты и поверил… На вшивость тебя проверяла!

Она оправила платье.

— Тогда и я тебя проверю.

— Как? — игриво повела Лена бровью.

— Ты видела, как я спустил Гущина с лестницы.

— Я до сих пор в полном восторге.

— Да? Тогда ты должна спрятать этот восторг. И если тебя вдруг спросят, что здесь произошло, ты не должна говорить, что я его ударил…

Увы, но Богдану приходилось призывать Лену к лжесвидетельству. Слишком хорошо он знал своего коллегу. Гущин еще тот фрукт — слона может из мухи сделать. Как же — он целый капитан, а тут какой-то лейтенант руку на него поднял… Не спустит он на тормозах это дело, рапорт подаст, потребует служебного расследования. А то и уголовного… Богдан бил его аккуратно, вряд ли судмедэкспертизе удастся снять побои. Остается жена Хромцова, которая может дать показания. А может и не дать…

— Но ведь ты его ударил. Я видела, — с кокетливым каким-то коварством улыбнулась девушка.

— Если видела, так и скажи.

— А может, и не видела…

— Тогда не говори.

— А если скажу, что тебе будет?

— Поставят на вид.

— А как это?

— Очень просто. На перекресток у моста поставят, движение регулировать.

— Кожаная куртка, белая портупея, белая каска, да?

— Что-то в этом роде.

— Хотелось бы посмотреть, как ты палочкой махать будешь. Ты бы очень хорошо смотрелся. Высокий, сильный… Ты интересный мужчина. — Взгляд у Лены стал вдруг туманиться.

Богдан понял, что пора уводить себя с перекрестка:

— На самом деле меня могут просто уволить. За дискредитацию офицерского звания.

— Жаль. Обидно будет, если такая сволочь, как Гущин, останется, а тебя выпрут, как последнего… Я ничего не видела, товарищ лейтенант. Я даже не знаю, как тебя зовут…

— Богдан.

— Я ничего не видела, Богдан. Так что не переживай. И Егора в обиду не давай.

— Договорились.

Городовой поднялся со своего места, оправил куртку.

— Ты уже уходишь? — расстроенно спросила Лена.

— Мне домой пора.

— Жена ждет?

Богдан глянул на кисть своей правой руки. Не было там кольца.

— Это ничего не значит, — качнула головой Лена. — Я встречалась с одним военным. Он сказал, что вам запрещают носить обручальные кольца. Палец оторвать может, если за что-то зацепишься…

— Не ждет меня жена.

— Подруга?

— И подруги нет.

— Странно. Я думала, что с женщинами у тебя без проблем… Крутой ты. Женщины таких любят… Ладно, иди. А то еще подумаешь, что я тебя удерживаю.

Лена близко подошла к Богдану и вдруг села перед ним на корточки, едва не ткнувшись лбом ему в пах. Он ошеломленно глянул на нее сверху вниз. Но ничего предосудительного не произошло. Она всего лишь взялась пальцами за края разведенной «молнии», чтобы застегнуть куртку.

— Не надо, — со снисходительной иронией улыбнулся милиционер.

— Почему? — поднимаясь, сказала девушка.

— Куртка должна быть всегда расстегнута.

— Не понимаю.

Лена стояла перед ним, опустив глаза. Казалось, она только того и ждала, чтобы он поцеловал ее в губы. Возможно, всего лишь казалось. Но если нет, то все равно ему нужно было воздержаться от искушения. Не важно, какое прошлое было у Лены; может, она и хотела перенести его в настоящее, но Богдан не имел права воспользоваться ее слабостью. Не тот случай. Он представитель закона, а она — жена подследственного. Это Гущин способен на подлость, а он — нет. Вот если бы ее муж не зависел от него, тогда другое дело. Тогда бы он разговаривал с этой красоткой по-другому…

— Все очень просто. Под курткой пистолет, и его надо быстро достать.

— Зачем?

Она сунула руку под куртку, нащупала оружие, но из кобуры вытащить не пыталась. Замерла в каком-то трепетном оцепенении, тускло улыбаясь чему-то.

— Я — опер. В нас иногда стреляют.

— Кто?

— Бандиты. Воры.

— Это опасно?

— Если пуля мимо пролетит, то нет, — усмехнулся Богдан.

— Извини, я говорю какие-то глупости…

Лена ладошками уперлась ему в грудь и вдруг оттолкнула его от себя:

— Все, иди. И не морочь мне голову.

Она не стала открывать ему дверь. Просто отошла в сторонку и повернулась к милиционеру спиной. Похоже, она не хотела, чтобы он уходил. Но, увы, остаться Богдан не мог…