Приключение длиною в жизнь

Владимир Козловский, 2017

Забудьте про скучные мемуары! Владимир Козловский, сын русских эмигрантов, приглашает в удивительное путешествие по XX веку, эпохе наших дедушек и бабушек. Долгий путь через время и континенты – от русской общины в Египте 1920-х в самобытную Турцию 1930-х, и снова в Египет, уже в годы Второй Мировой. А затем – в Швейцарию, где Козловский обрел подлинный дом. Встречи с уникальными людьми, среди которых и члены семьи Романовых, и советский министр Громыко. И пусть автор родился вдали от России, и говорит на пяти языках, он считает себя русским. Откройте его книгу, разделите вкус к приключениям!

Часть 1. Русское начало

Дерево держится корнями…

А человек, как известно, семьей. В моем случае семья — это единственное, что в моей жизни всегда давало мне понять, что я русский. Семья подарила мне язык, родную культуру. Попади я в детстве в orphelinat^[1] — не имел бы понятия о своей национальности или, как теперь говорят, этнической принадлежности. Поэтому с семьи и начну.

Своих предков я знаю не очень глубоко, так что вывести мой род от Рюриков не получится. К тому же, семейные предания дошли до меня большей частью со стороны маминой родни. А о предках по папиной линии знаю, к сожалению, гораздо меньше. Начну с казацкого атамана. Маме в свою очередь рассказала о нем бабушка. Жил он на Кубани в середине XVIII века, а фамилия его, если верить моей детской памяти, была Дубенко. Больше никаких рассказов ни мамы, ни бабушки либо не было, либо я их не помню.

Так что географически, по маминой линии мы вышли из южных краёв России. Моя бабушка, Альбина Валериановна, была полька, из petite noblesse^[2], по фамилии Звижинек. Ее отец Валериан имел небольшое поместье и владел крепостными. В бабушкины времена Польша входила в состав Российской Империи. Интересно, что у нее в паспорте было записано три имени, так тогда было принято: Альбина, Амелия, Пелагия. Прижилось только первое, Альбина, под ним все её и знали. Отсюда, от бабушки, во мне четверть польской крови.

Бабушка была женщиной очень сильного характера и до конца своих дней оставалась католичкой, хотя всю жизнь прожила в браке с православным дедом. К счастью, она была рядом со мной долго: почти до моего совершеннолетия. Она всегда давала мне отличные советы.

Её мужа, Максима Яковлевича Седенко, можно считать основателем нашей семейной бизнес-династии. У деда было свое дело: он успешно торговал строительными материалами в Бердянске и Туапсе. Семейством они были не то чтобы очень богатым, но точно не бедным и довольно большим.

Мама, Лидия Максимовна Седенко, родилась в Бердянске в 1904 году и была младшим, шестнадцатым ребенком в семье. Четырнадцать мальчиков и две девочки! Сейчас такое даже представить трудно, разве что в религиозных семьях. Бабушке было уже лет 46, когда она родила маму. И, представьте себе, практически все дети дожили до взрослого возраста, лишь один сын Николай в восьмилетнем возрасте утонул в море.

Все мои представления о родне связаны именно с кланом Седенко. Во-первых, этой родни всегда было много рядом, в отличие от папиной. И во-вторых, именно Седенко заложили основу нашего фамильного процветания, в том числе и моего, о чем я расскажу позже. Однако судьба маминых братьев и сестер сложилась по-разному.

Дядя Стефан, любимый мамин брат, погиб рано, в 1920 году. Он плыл на пассажирском судне из Новороссийска в Одессу. И вот на корабле его кто-то обокрал и с борта столкнул в воду — так об этом потом рассказали семье.

Магазин строительных товаров М. Я. Седенко, 24 ноября 1911 г., Туапсе

Братья Александр и Аркадий остались в России, точнее, уже в Советском Союзе. С ними наша связь прервалась.

Еще один мамин брат, Павлик, с женой Таисией и дочерью Людмилой был угнан немцами из Харькова в 1943 году; они остались в Германии, а после войны мы помогли им перебраться в Венесуэлу.

Единственная сестра мамы Эля была старше ее на 22 года. Её дочка Женя была с моей мамой, своей тётей, одного возраста. Она и ее муж по фамилии Джурашевич, капитан дальнего плавания, жили в Одессе и тоже были депортированы в Германию. Я дружил с Элиной внучкой Дагмарой и правнуком Аликом Куликом.

Пожалуй, самую важную роль в жизни всей маминой семьи и моих родителей сыграл мой дядя Константин Максимович Седенко, 1886 года рождения.

Он был очень успешным коммерсантом, занимался оптовой торговлей табаком. Когда вспыхнула революция, дядя находился по коммерческим делам за границей и решил не возвращаться в Россию. Он говорил, что сразу понял — добром все это не закончится.

В это непростое время с ним произошел один случай, когда совершенно явным образом в дядину судьбу вмешалась Фортуна, с тех пор его полюбившая на всю жизнь. Говоря проще, дяде невероятно повезло. В какой-то момент на Кавказе была закуплена партия табака, дядя не успел ее оплатить, как случились революционные события. И в огне, так сказать, революции контрагент пропал, платить стало некому. А табак пошел на реализацию, конечно, с хорошей прибылью, что дало дяде Косте первоначальный капитал для продолжения дела за границей.

В конечном счете дядя обосновался в Египте — стране, где не было своего табака, он весь импортировался. И Константин Максимович, благодаря своим коммерческим связям, стал его поставлять — из Турции, Болгарии, Греции. Дела у него пошли очень хорошо. Но в революционной России уже несколько лет как оставались мать с отцом и родня, надо было что-то предпринимать для их вызволения оттуда. И дядя совершил очень важный для нашей семьи поступок: он выкупил и вывез родственников за границу. Tout a fait^[3], именно выкупил, за валюту, которая была очень нужна молодому Советскому государству. Уплатил, если не изменяет память, около 25 тысяч английских фунтов. Это была по тем временам очень большая сумма. Так мой дед Максим Яковлевич Седенко, бабушка Альбина Валериановна с дочкой Лидией (моей будущей мамой) и сыном маминого брата Аркадия Всеволодом оказались в Египте в 1924 г. Они долго плыли кораблем из Одессы, ведь тогда самолетами не летали.

Они разделили судьбу почти трех миллионов эмигрантов из России, осевших в самых разных уголках света.

Константин Седенко, Александрия, 1921 г.

Папа. Из огня да в полымя

Мой папа Константин Козловский родился в 1899 году в селе Завалье Каменец-Подольского уезда Подольской губернии, в те времена — в составе Российской империи. Большая её часть приходилась на нынешние Винницкую и Хмельницкую области Украины.

Их род обеднел еще до революции. Дед был лесопромышленником, но, когда папе исполнилось пять лет, дед погиб. Там случилась какая-то трагическая история: кажется, он выпал из экипажа и разбился. Так что папа рано остался без отца. Было непросто, его мама давала уроки игры на фортепиано (она была хорошим музыкантом). Папа хорошо учился и в 16 — летнем возрасте поступил в Киевский Императорский университет святого Владимира.

Когда произошла революция, он учился на втором курсе. В университете начались волнения, назревал бунт. Папе предложили примкнуть к красным. Но он, изучив «Манифест» Маркса и Энгельса, пришел к выводу, что это эта теория неверна и нежизнеспособна. В Киеве в то время уже действовали разные группы белых, шла запись в добровольцы, и папа в 1918-ом году записался в Белое движение. А вот его младший брат Иван в это же время примкнул к красным.

Лидия и Максим Седенко с капитаном судна Одесса — Афины, 1924 г.

Папа попал в кавалерию, и любовь к лошадям и верховой езде сохранил на всю жизнь. Служил он в армии генерала Деникина. Знаменитого Деникина, чей прах ныне перезахоронен со всеми соответствующими герою России почестями в Донском монастыре Москвы.

И это правильно, ведь они, белые офицеры, тоже защищали свою родину. Гражданская война — тяжелейшее испытание для всех. Я всю жизнь ощущаю боль в сердце, когда смотрю фильмы или читаю книги о том времени. Нет ничего страшнее гражданской войны, когда с оружием в буквальном смысле идут друг на друга соседи, друзья и братья. Так и мой папа со своим братом оказались по разные стороны баррикад: один — у красных, другой — у белых. Но, слава Богу, на поле битвы им встретиться не довелось!

* * *

Отец служил где-то под Орлом. Там шли жестокие бои с красными, и папино подразделение (это был даже не полк, что-то поменьше) попало в ловушку. Они должны были освободить поселок, но их предали, и в поселке уже ждали красные с пулеметом. И вот картина: двадцать кавалеристов направляются к деревне, и их косят пулеметные очереди. Первые тринадцать человек погибли сразу, остальные успели повернуть обратно…

Из этой чертовой дюжины уцелел только папа: он смог, будучи раненым, уползти по траве, и когда красные пришли проверить убитых, они насчитали только двенадцать тел. Папа получил в подарок от красных три пули.

Он полз, а затем, опираясь на шашку, добрался до ближайшей избы, постучал, и хозяин открыл ему дверь. «Или ты меня спрячешь, или я тебя сейчас убью», — сказал папа крестьянину. Когда он рассказывал мне это в детстве, было видно, как непросто ему это далось, насколько тяжело было через всё это пройти. Или ты убьешь, или тебя убьют — это самый страшный выбор на земле.

Папу спрятали на чердаке в сене, и там он самостоятельно пытался оказать себе медицинскую помощь, пользуясь своей аптечкой. Хотя что там могло быть, сами понимаете, бинт, йод… Красные, между тем, его искали: они не досчитались одного убитого врага и понимали, что он где-то рядом. Пленных тогда никто не брал, ни красные, ни белые. Папа это знал, поэтому и объяснил крестьянину: я буду отстреливаться и убью, сколько смогу, но оставлю в пистолете две пули. Если ты меня выдашь, одна пуля будет твоя, а другая — моя.

На следующий день пришли белые и освободили поселок. Крестьянин передал папу, потерявшего очень много крови, своим. Спасибо ему за папину сохраненную жизнь. И это был не единственный человек в папиной судьбе, который его спас.

Папа отступал вместе с белыми в санитарном вагоне, долго ехал до Ростова, затем лечился в Ростове месяц или полтора. Тогда ведь медицина была «медленной», лекарства и средства совсем другие, раны заживали долго, даже антибиотики открыли позже. Так что и хирургия от современной сильно отличалась, что и говорить, начало XX века! Чуть что — просто отрезали ногу, и всё, живи, как можешь. Но папа сказал, что предпочтет умереть, чем жить калекой с одной ногой. Тогда инвалид воспринимался совершенно по-другому, и это была страшная участь для любого офицера. Кроме того, папе было всего 20 лет и он не мог представить себя инвалидом.

Но ему повезло: ногу не отняли. Хотя он оставался по-прежнему в больнице, а фронтовая ситуация ухудшалась. И здесь, в госпитале, на его пути возник еще один человек, спасший ему жизнь: молоденькая медсестра, которая влюбилась в папу (он ведь был интересный мужчина).

Вечером после ужина эта медсестра подошла к папе и сказала: завтра утром в город войдут красные, я собираюсь уезжать, у нас с родными приготовлена телега, беги с нами. Надеяться было не на что, папа согласился, и они бежали на этой телеге как можно дальше. В девять вечера они уехали, а на рассвете пришли красные и всю больницу вырезали, со всеми ранеными. Папа снова ушел от смерти, благодаря этой девушке. Ангел-хранитель его не оставил.

Они добрались на этой повозке до самого Новороссийска, где стоял флот союзников, в том числе и англичан. Папе удалось эвакуироваться на судне вместе с английским госпиталем, который спас еще сотню — другую раненых белогвардейцев. Судно дошло через Босфор до Мальты, но Мальта отказалась их принимать. Принять согласился только Египет, пришлось идти туда. Эта страна тогда еще оставалась под протекторатом Великобритании, хотя там были свой король, премьер и правительство. Независимость Египет получил только через два года. Поэтому в тот момент они не смогли отказать британскому судну.

Вот таким образом папа оказался в Египте, снова в госпитале, ведь он так и не успел вылечиться. Известный хирург, профессор Мокин, который лечил папу, сказал ему честно: можем ногу вам оставить, прооперируем без ампутации, но прожить после такой раны долго у вас не получится, до сорока лет максимум. С этим прогнозом и обеими ногами папа прожил до девяноста лет! Наверное, генетически заложенное здоровье помогло.

Госпиталь лагеря Сиди-Бишр, 1920–1921 г.

Госпиталь лагеря Сиди-Бишр, 1920–1921 г.

В числе других эвакуированных папа прошел через лагерь для беженцев Телль аль-Кебир, а затем оказался в госпитале лагеря в Сиди-Бишр.

Оба этих лагеря хорошо описаны в мемуарах русских эмигрантов и в книгах об истории русской эмиграции в Египте^[4]. Конечно, несмотря на теплый климат и близость моря, жизнь в лагере для беженцев курортной не назовешь, бытовые условия были тяжелыми. Но, по свидетельству участников тех событий, русские в лагерях сразу начали самоорганизовываться: кто был образован и имел опыт преподавания, те читали желающим импровизированные лекции и давали уроки; батюшки как могли поддерживали религиозную активность на доступном уровне, ведь церкви не было, и никаких предметов церковного обихода, необходимых для проведения службы, тоже поначалу не было. Отдельно, по-моему, занимались с детьми, поскольку дети росли и нуждались в обучении грамоте, невзирая на условия и местонахождение, так что жизнь потихоньку продолжалась.

Что характерно, после такой катастрофы, когда люди бежали из ужаса гражданской войны, оставив все, что им было дорого, разлучившись с родными, потеряв имущество, покинув родину, которая от них в этот момент отвернулась, веру в этих людях поддерживать не нужно было: именно православная вера на чужой земле в первую очередь их и объединяла. Русские очень легко входили в контакт с единоверцами — сербами, болгарами, греками.

От папы я никогда не слышал рассказов про тяготы жизни беженцев. Напротив, он всегда подчёркивал, что с ними очень хорошо обходились, и жить там можно было вполне сносно. Сейчас не могу сказать, с чем это связано: возможно, он хотел навсегда позабыть пройденные испытания, а может быть, все плохое забывается. По сравнению с пылающей Россией, наверное, жизнь в лагере была хотя бы безопасной.

Папа эвакуировался раненым, поэтому лежал в лагерной больнице, долечивался. Наша семья потом долго дружила с семьями двух из тех медсестер, которые ухаживали тогда за папой. Их звали Ольга Петровна Сысоева и Милица Степановна Видинова.

Всем выписывающимся из больницы англичане давали на руки по десять египетских фунтов, и это по тем временам были приличные деньги. Жизнь в Египте до 1960-х годов была очень дешева: комнату можно было снять за один фунт. Папа, конечно, общался с другими русскими беженцами: по выходе из лагеря все как-то пытались устроить жизнь на новой земле, и он, как и другие, начал искать работу.

Знакомства и Знакомство

В университете в России папа учился на юридическом факультете, то есть знания у него были. Кроме того, он хорошо говорил по-французски и немного по-английски. Это давало хорошие шансы найти работу, ведь в Египте оба этих языка были в ходу. Сначала папа устроился помощником адвоката, клерком. Как только ты начинаешь где-то работать, круг твоих знакомств сразу расширяется, а значит, расширяются и возможности.

Милица Степановна Видинова, медсестра в Сиди-Бишр, 1920–1921 г.

Владимир Козловский (2-летний) с сыном Милицы Видиновой Николаем, 1934 г.

Медсестра Ольга Петровна Сысоева с сыном Леней, Александрия, 1934 г.

Сегодня, когда мы говорим об устройстве на работу, понятие «по знакомству» воспринимается скорее не очень хорошо: всегда есть подозрение, что человека взяли не за знания и умения, которых, может, у него и нет вовсе, а просто потому, что он приятель начальства. Но представьте себе, каким образом можно было найти работу в чужой стране, будучи эмигрантом, иной веры, с другим языком и без друзей? Конечно, только через знакомых и какие-то связи: по таким принципам существует любая эмигрантская община. Хочу отметить, что и работодателям свойственно в первую очередь обращаться к тому кругу, который им близок, по вере ли, по языку, по тем же связям в общине.

И в наши дни ничего не изменилось: попробуйте-ка попасть без знакомств или, как минимум, рекомендаций в серьезную область рынка, скажем, на высокую должность в банк. Если вас никто не знает, никто не захочет иметь дело с вами дело и рисковать своими деньгами. Так что связи по-прежнему решают в деловых отношениях всё. А папе, помимо знакомств, и не на что было надеяться: белогвардеец — эмигрант явно не самая желанная рабочая сила в Египте.

Поэтому неудивительно, что на первой же своей работе, у адвоката, папа познакомился с русским, который и рассказал, что есть место в одном отеле, принадлежащем русской княгине. Княгиня тоже искала людей, с которыми она могла бы объясняться на родном ей языке. Этот был «Hotel Claridge's», лучший отель Александрии в те времена. Там проводились традиционные светские приемы, the dansant, на которых собиралась местная элита всех национальностей; играла музыка симфонических оркестров и джаз-бендов.

В этом отеле останавливались Редьярд Киплинг, Бернард Шоу, Жорж Дюамель^[5], Пьетро Масканьи^[6] и другие знаменитости.

Надо сказать, что в Египте и, в частности, в Александрии в то время был настоящий туристический бум. Началось все в 1923 году, вскоре после открытия гробницы Тутанхамона. Стало очень модно приезжать в Египет и посещать пирамиды, сфинкса, раскопки. Суда с туристами прибывали и прибывали, поэтому были нужны все новые отели. И папа поступил в отель на должность рядового администратора.

Поскольку он был юношей способным, года через полтора он стал главным директором отеля. Ему тогда было около 25 лет. Папа общался с русскими эмигрантами, и в 1924 году, на одной из встреч у друзей он и повстречал свою будущую жену, которая только недавно приехала из России. Папа начал ухаживать за мамой, и в 1925 году они поженились в греческой православной церкви, поскольку русской тогда в Александрии еще не было.

Через какое-то время они сняли квартиру недалеко от маминых родителей, в районе Камп-де-Сезар. Однако прожили родители в Александрии относительно недолго, судьба распорядилась так, что уже в 1930 году они покинули страну и оказались в Турции. И об этом стоит рассказать отдельно.

Медовый месяц Константина и Лидии Козловских, Каир, апрель-май 1925 г.

Лидия Седенко, Александрия, 1924 г.

Константин Козловский, Александрия, 1925 г.

Максим Яковлевич Седенко, Александрия, Камп-де-Сезар, 1927–1928 г.

Альбина Валериановна Седенко, Александрия, Камп-де-Сезар, 1928–1929 г.

Примечания

1

Детский приют (франц.)

2

Мелкопоместное обедневшее дворянство (франц.)

3

Именно так (франц.)

4

Например: Горячкин Г. В. Русская Александрия: Судьбы эмиграции в Египте. — М.: Русский путь. 2010. — 324 С: ил. ISBN 978–585887–366–2. Беляков В. В. Русский Египет. — М.: Вече, 2008. — 335 с. — ISBN 978–5–9533–3014–5.

5

Жорж Дюамель (фр. Georges Duhamel; 1884–1966) — французский прозаик и поэт, драматург, литературный критик. Лауреат Гонкуровской премии (1918), член Французской академии (1935). В 1927 году Дюамель посетил СССР. Он очень подробно рассказал об этой поездке в книге «Путешествие в Москву» (1927).

6

Пьетро Масканьи — (ит. Pietro Mascagni; 1863–1945) — итальянский оперный композитор, автор 16 опер, из которых наиболее известна «Сельская честь».