Пароходы, люди и моря

Владимир Ильич Хардиков

Настоящая книга является продолжением цикла «Район плавания от Арктики до Антарктики», отличаясь тем, что содержание повествований более разнопланово и охватывает различные сферы жизни, как непосредственно связанные с морем, так и отвлеченные, прямо не касающиеся основной темы. Здесь уживаются различные по времени и людским характерам темы, не оставляющие равнодушными участников событий или обычных свидетелей настоящего времени и не такого далекого прошлого.

Из воспоминаний капитанов дальнего плавания Геннадия Исаева и Сергея Михеева

Лихтеровозный след в истории на исходе нерушимого Советского Союза

«Будьте самим собой —

остальные роли все заняты».

Оскар Уайльд

Идея лихтерных перевозок существовала еще со времен, предшествующих Второй мировой войне, и зародилась в Соединенных Штатах, но разразившаяся мировая бойня отсрочила ее исполнение на неопределенно далекое время, как тогда казалось. Суть нового, поистине революционного направления в судоходстве состояла в следующем. Множество небольших портов находятся на реках, невозможных для обычного судоходства в силу большого количества различных причин вкупе с долговременностью их устранения и крайней дороговизны. С экономической точки зрения работы по их приведению в должный вид не выдерживали никакой критики, и даже суть судоходства в таких портах теряла элементарный здравый смысл. А что делать, если других способов доставки грузов не было? Иных вариантов, за исключением судоходства, не предвиделось, и приходилось, несмотря на дороговизну, возвращаться к древнейшему виду транспорта как единственно возможному, не считаясь с затратами. На лодках-каноэ или собачьих и оленьих упряжках много не перевезешь, а о расстоянии лучше промолчать. Аэродромы тоже для каждого селения не построишь — овчинка выделки не стоит, да на самолетах тоже много не увезешь. Закончившаяся Вторая мировая война косвенно подсказала выход из создавшегося положения, а то и вовсе послужила катализатором для скорейшего решения давно назревшей проблемы. Тем более множество кораблей и судов стали невостребованными в условиях мирного времени и ждали своей очереди на разделку. Произошла смена главных ударных военных кораблей, обладавших артиллерией главного калибра со стволами, не уступавшими по внутреннему диаметру трубам торпедных аппаратов, с линейных кораблей, казавшихся незаменимыми гегемонами на морских театрах на протяжении сотен лет, на авианосцы, являющимися «матками» для ударных самолетов-штурмовиков, истребителей охранения и вертолетов. По их подобию можно было создать большие суда, способные нести на себе крупные лихтеры (лихтер — несамоходное судно) и обрабатывать их своим грузовым устройством, то есть грузить на борт и выгружать собственными мощными грузовыми средствами, грузоподъемностью в сотни тонн, поблизости от удаленных пунктов; там их подхватывали буксиры и доводили до конечного пункта, где эти небольшие партии грузов с нетерпением ожидали и быстро опорожняли аборигены, а пустой лихтер можно было забирать на обратном пути лихтеровоза. Но это лишь общая простая схема, а при ее практическом воплощении возникает множество больших и малых проблем, прежде всего связанных с инфраструктурой.

Американским судоходным компаниям, дотируемым государством для снабжения многочисленных поселений, метеостанций и полярных научных станций на севере Аляскинского полуострова, кровь из носа были необходимы суда, способные перевозить небольшие партии грузов (они крайне нужны для зимовщиков многочисленных арктических станций самого разного назначения), что явилось бы лучшим выходом из ситуации, обещавшим значительно сократить время обработки пароходов под грузовыми операциями, тем самым коренным образом изменить такую уязвимую и дорогую экономику, а также разрешить многие кажущиеся нерешаемыми проблемы. Кроме того, существовали большие трудности для вывоза относительно малых партий грузов из небольших портов на главной американской реке Миссисипи (и особенно на ее притоках), которую прославил Марк Твен, один из любимых писателей нашего детства, пересекающей всю страну и впадающей в Мексиканский залив. Судоходство на ней достигло пика, а во время уборки урожая и вовсе нуждалось в какой-то упорядоченности, ибо при дальнейшем увеличении судоходства это грозило превратиться в самый настоящий хаос. Бассейн великой американской реки занимает почти половину территории Соединенных Штатов, в ее среднем и южном течении собирают по два урожая злаковых в год. Экспорт зерновых составлял десятки миллионов тонн, которые вывозились большими судами в другие страны вниз по реке. Хотя в наличии имелось большое количество элеваторов и постоянно строились новые, но очереди к ним не уменьшались. Агротехника земледелия совершенствовалась, и урожаи росли от года к году.

Появление первых, еще совсем примитивных лихтеровозов, переделанных из корпусов сухогрузных судов, в самом деле переменило сложившуюся десятилетиями традицию снабжения многочисленных полярных и околополярных «точек», сэкономив многие миллионы долларов, и послужило мощным стимулом для их дальнейшего развития и превращения в самостоятельную важную составляющую морского судоходства.

Пионером в новой отрасли стал построенный американцами специализированный лихтеровоз «Acadia Forest», и в 1969 году он начал работать между устьем марктвеновской Миссисипи и голландским Роттердамом. Таким образом, он является праотцом специализированных lash-carriers-лихтеров. Громадная река, пересекающая Штаты с севера на юг, с большими глубинами и множеством притоков, является идеальным местом для работы лихтеровозов, как и развитая речная система западноевропейских стран с многочисленными каналами, соединяющими различные страны, где буксиры сразу же хватали выгруженные в устьях рек лихтеры и уводили по назначению. Поэтому суда новой направленности пришлись к месту и ко времени. По мере развития новой отрасли судоходства лихтеровозы также не избежали гигантомании вместе с возимыми лихтерами, достигающими грузоподъемности в тысячу тонн.

Для этого пришлось искать новые методы погрузки-выгрузки, так как тяжеленный козловой кран с тысячетонным лихтером при необозримой длине судна становится опасен для самого парохода, учитывая запредельные нагрузки на палубу, рельсы и возникающие при этом изгибающие моменты, способные переломить даже такого монстра (пределы прочности есть у любого металла, как бы металлурги и химики ни старались ее увеличить). Американцы широко использовали лихтеровозы во время вьетнамской войны, благо узкая территория страны вдоль южной части восточного Индокитая, с многочисленными бухточками и реками, идеально подходила для судов нового назначения. Лихтеровоз становился на якорь на доступных глубинах поблизости от берега, выгружал лихтеры, а буксиры подхватывали и уводили плавучие склады в верховья небольших речушек, забирая обратно освободившиеся.

Внешне огромный пароход выглядит неказистым, а скорее непривычным: надстройка находится почти на баке, дымовые трубы выведены вплотную к бортам, а машинное отделение расположено в самой корме. Но видимые несуразности продиктованы самим назначением судна, по всей длине которого проходят крановые рельсы и мощный козловой пятисоттонный кран по ним движется, неся четырехсотпятидесятитонный груженый лихтер, чтобы плавно его опустить в точно указанное место. Кран, по сути дела, является основным механизмом во всей цикличной работе лихтеровоза, ибо без него судно теряет свое назначение, становится обычной, но громадной самоходной баржей, неподвластной самым мощным буксирам.

Вскоре многие страны с подобными проблемами своего побережья последовали примеру американских пионеров, и хотя «дурной пример заразителен», но в данном случае он сыграл роль прорывной технологии в многолетнем установившемся порядке доставки грузов в многочисленные необорудованные места, где они стали палочками-выручалочкам для местных обитателей и дальнейшего развития их территорий, помогая разгрузить порты, достигшие пика своей эволюции.

Не остался в стороне и Советский Союз с его огромной, сравнительно малонаселенной территорией, особенно на тихоокеанском и арктическом побережьях, где сто верст не расстояние и небольшие поселки иногда находятся в нескольких сотнях километров друг от друга. К многочисленным островам с сотнями крошечных «точек», расположенных у «черта на куличках», где «Макар телят не пас», никакими транспортными средствами добраться было нельзя, за исключением морского флота, да и то лишь в период короткой летней навигации. Впрочем, и летняя навигация не является гарантией доставки грузов, так как непредсказуемые плавающие паковые льды в арктическом бассейне могут в одночасье закрыть подходы к желанным местам выгрузки. В арктических широтах фактор времени приобретает важнейшее значение: «точки» и подходы к ним не так уж редко открываются совсем ненадолго, и следующего «окна» можно ждать, образно говоря, до второго пришествия, то есть до следующей навигации как минимум. Все бы хорошо, если бы не одно большое «но»: отсутствие самой элементарной, даже самой примитивной инфраструктуры. С одной стороны, это понятно: короткие климатические «окна» не оставляли времени для ее создания, тут бы грузы поскорее выгрузить, да и при скудной послевоенной экономике не до каких-то будущих проектов где-то на задворках империи, тем более не приносящих даже в перспективе никаких экономических выгод. Так было поначалу, но с внедрением нового вида судоходства у нас стали менять свое мнение, приглядываясь к вечным соперникам.

Но проблему инфраструктуры по достоинству оценят позже, а тогда казалось, что найдено единственно верное, спасительное решение, которое в корне изменит создавшуюся ситуацию со снабжением отдаленных территорий, столь многочисленных и обширных в нашей стране. Не вызывает сомнений, что здесь мы в самом деле впереди планеты всей. В свое время российская императрица Екатерина Вторая благодарила судьбу за то, что громадные по своей протяженности побережья северных и северо-восточных окраин империи омываются морями Ледовитого и Тихого океанов, делающих их неприступными. В противном случае у нее не хватило бы солдат для их охраны. Но с тех пор прошло 250 лет, обстановка резко изменилась: наличие авиации и мощных ледоколов заставило пересмотреть отношение к доступности и охране безлюдных диких рубежей.

Многие десятилетия снабжение богом забытых мест осуществлялось традиционно единственным способом, будто человеческая эволюция застыла на одном месте и ее новые методы и изыскания не доходили до этих присно забвенных уголков, в которые не заманишь и наградой, по определению Владимира Высоцкого. Небольшие суда с тяжеловесной стрелой на борту брали на палубу пару тракторов и столько же самоходных барж, а с приходом в точку выгрузки, если позволяли ледовые условия, начинали выгрузку; хотя она и не входила в круг обязанностей судовой команды, но в советское время существовало много способов заставить делать совсем не свойственные дела кого угодно. А если на кону стояла виза, позволяющая морякам выходить за границу, то и говорить не о чем. Ежели бы нашелся такой смельчак, отказавшийся работать на самовыгрузке, то не видать бы ему визы как собственных ушей, что равносильно запрету на профессию, ибо работа в каботаже по советским замерзающим и незамерзающим портам никого не вдохновляла, морские оклады немногим отличались от сухопутных, выручала лишь заграница. Из нищенской валютной составляющей мореходы старались извлечь посильную прибыль, ибо у себя на родине, в стране всеобщего дефицита, с риском сбывали немудреные колониальные товары. Лишение визы ставило крест на море, а голый каботаж никого не вдохновлял. Впрочем, было бы совсем не удивительно увольнение своевольных отказников из пароходства с соответствующей формулировкой, типа «Неправильно понимает политику партии и правительства», с которой никакая контора его бы и близко не подпустила. «Что написано пером — не вырубишь и топором». Правда, совсем непонятно, при чем здесь политика партии и работа вне всякой квалификации, к тому же очень опасная. Хотя, несмотря на этот убойный аргумент, главная «контора» сразу же взяла бы на учет и никогда уже не выпускала бы «отказника» из своего поля зрения.

Судно подходило на минимально возможное расстояние к берегу, если позволяла ледовая обстановка, становилось на якорь и спускало на воду баржи, а в них тракторы, вывозимые на берег. Начиналась каторжная работа, не регламентированная никакими правилами и ограничениями, к тому же людьми непосвященными, в большинстве своем не имеющими навыков и каких-либо подтверждающих документов. При этом никого не волновало юридическое обоснование допуска неподготовленных людей к сложнейшей, столь рискованной работе среди плавающих льдов, жирующих серых и гренландских китов, процеживающих сотни тонн океанской воды, богатой несметными стадами криля, обожающих, в отличие от людей, прибрежные воды южной Чукотки, при холодном пронзительном ветре и постоянном ледяном прибое, накатывающем на берег из самого холодного в мире океана. В таких случаях самая «гуманная» правоохранительная система словно воды в рот набирала или вовсе косела.

Учиться приходилось по ходу самих работ, чреватых постоянной опасностью травм и нередко гибели, набивая шишки и приобретая неоценимый опыт, недоступный в кабинетах и лабораториях. Работая посменно по двенадцать часов через двенадцать, люди становились манекенами с притупленным чувством опасности, замыкаясь в себе от изматывающей постоянной работы на краю гибельной опасности. Травмы и нередкие несчастные случаи со смертельным исходом сопровождали их труд. Ну а если все-таки происходил подобный случай, мгновенно возбуждалось уголовное дело, и «самое гуманное» в мире советское судопроизводство, закрывая глаза и прекрасно понимая недопустимость самих работ, быстро отыскивало виновника, ссылаясь на нарушения пунктов мифической инструкции, придуманной начальником отдела техники безопасности пароходства, который никогда не видел, как производятся те самые работы, и назначало псевдовиновнику самые настоящие тюремные сроки. Фемида то ли отдыхала, то ли страшилась изнаночной изменчивости советских законов, которые как ни поверни — финал будет тот же. Иначе как «Шемякиным судом» — изречением из русской старины — назвать такое судилище было нельзя. Государственная система не позволяла усомниться в законности, а вернее, в беззаконности работ, не сравнимых ни с какой другой деятельностью человека, и старалась их легализовать, то есть придать очертания законности. И хотя за многие десятки лет технический прогресс ушел далеко вперед, на нашем фронте все оставалось без перемен, почти как у Ремарка. На этом фоне и попытались использовать новую-старую идею, облегчающую труд при выгрузке на необорудованный берег, используя лихтеровозную систему. Но еще Лев Толстой говорил: «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить». Кстати, кому только не приписывали эту фразу в зависимости от возникающей необходимости. Для лихтеров с их осадкой в грузу два метра шестьдесят сантиметров нужны небольшие причалы и буксиры, их таскающие, желательно по рекам, текущим в нужном направлении. В наших же арктических, чукотско-камчатских и островных просторах с этим была большая напряженка, а если говорить откровенно, то и вовсе никакой инфраструктуры не было в подавляющем большинстве прибрежных селений, не говоря уже об островных. Впрочем, ситуация и сейчас не сильно изменилась, разве что уменьшился поток отправляемого снабжения. Но об этом ниже.

В Стране Советов первые лихтеровозы, «Юлиус Фучик» и «Тибор Самуэли», были построены на финской верфи «Валмет» в 1978 и 1979 годах прошлого столетия. Советский Союз в то время не обладал ни опытом, ни технологиями строительства подобных судов, и по старинной традиции решили построить их у иностранцев, а точнее, в Финляндии, в которой судостроение стало ведущей отраслью всего машиностроения, специализируясь на наиболее сложных объектах. Важно было получить сам оригинал, дабы, посмотрев на сам процесс, впоследствии использовать свои «новшества», но уже со штампом «Сделано в СССР» и создать свои лихтеровозы с собственными усовершенствованиями, которые, к сожалению, зачастую оказывались не только излишними, но и вредными, мягко выражаясь.

Оба лихтеровоза впечатляли своими размерами: длина составляла 266 метров при ширине 35 и осадке в полном грузу 11 метров, дедвейте 37 850 тонн (дедвейт — общий вес груза, топлива и других запасов, включая экипаж, которые можно погрузить на судно по назначенную ему грузовую марку), полном водоизмещении более шестидесяти тысяч тонн (водоизмещение — дедвейт плюс вес судна порожним), и они могли погрузить на борт двадцать шесть тысячетонных лихтеров. Грузовое устройство начиналось с двух синхролифтов грузоподъемностью по 1300 тонн. Они поднимали лихтеры и перемещали на нужный уровень, где специальные тележки расставляли по назначенным местам. Суда имели режим полного хода в грузу в 20 узлов (немногим более 31 километра в час), который обеспечивали четыре дизеля мощностью около десяти тысяч лошадиных сил каждый. Они были переданы Советскому Дунайскому пароходству с припиской к порту Измаил.

К реке Дунай, второй после Волги в Европе, примыкает множество стран, не имеющих выхода к морю, тем самым ограниченных в дешевом передвижении товаров экспорта и импорта, значительно увеличивающихся в цене из-за транспортной составляющей, что снижает их конкуренцию на мировом рынке. Поскольку в черноморском бассейне никто и не слыхивал о премудростях самостоятельной выгрузки грузов на необорудованный берег, так как никакой надобности в этом не существовало, оба лихтеровоза поставили на регулярную линию Усть-Дунайск — Бомбей (нынешний Мумбаи, Индия) — Карачи (Пакистан) — Меконг (Вьетнам) и обратно. Таким образом СССР оказывал большую помощь своим восточноевропейским сателлитам в их экспортно-импортной политике, тем самым привязывая к себе и укрепляя зависимость от патрона. К этим странам относились Румыния, Чехословакия, Австрия, Венгрия, Югославия, Болгария, как и ряд других, смежных с ними стран Центральной Европы. Для руководства линейными лихтеровозами и своевременной букировки грузов, как и отслеживания лихтеров для их своевременной выгрузки и погрузки, было создано совместное предприятие «Интерлихтер», главный офис которого находился в венгерском Будапеште, а его филиал — в Измаиле.

На следующем этапе было определено построить отечественный лихтеровоз, который и получил название, говорящее о его направленности, — «Севморпуть». Его-то и решили оснастить ядерной силовой установкой в сорок тыcяч лошадиных сил. Нужно было показать всему миру нечто ранее не существовавшее в природе и, по установившейся традиции, а вернее, по инерции, даже накануне краха Советского Союза, стараться быть первыми во всех современных к тому времени проектах, невзирая на их стоимость. Тогда никому и в голову не могло прийти, что до коллапса нерушимой Страны Советов осталось несколько быстротекущих лет. Главное — показать преимущество самого передового социально-политического строя перед «дряхлым», давно «загнивающим» капитализмом, способным лишь угнетать своих бесправных граждан. Основным был не сам лихтеровоз как транспортное средство, а его политическое значение, то есть сама постройка, в результате которой он оказывался первым в мире. По всей вероятности, эффективность его использования никем не просчитывалась. Даже такие гиганты гротеска, как Джонатан Свифт или Мигель де Сервантес, вряд ли бы сподобились на что-либо похожее.

Небывалый атомный лихтеровоз был заложен на Керченском судостроительном заводе имени Бориса Бутомы в июне 1982 года и спущен на воду в самом конце 1988 года — строительство продолжалось более шести лет, львиную долю которых занял первый эксперимент по установке ядерного реактора на необычное транспортное судно. Естественно, новый, исключительный транспортный монстр был передан Мурманскому морскому пароходству, к которому приписаны все ледоколы и суда с ядерными силовыми установками, где и находится база обслуживания всех атомоходов. В противном случае не миновать бы ему украинской участи. Размеры были также впечатляющими: 260 метров длины, 32 ширины, максимальная скорость в грузу — 20 узлов (37 километров в час).

Приближался конец Советского Союза, и поле деятельности невиданного ранее в этих широтах парохода неуклонно уменьшалось, в результате чего из-за невостребованности «Севморпуть» в 2013 году вывели из эксплуатации и поставили в капитальный ремонт и модернизацию, которые продолжались до конца 2015 года с последующим продлением эксплуатации до тридцати пяти лет. В мае 2016 года судно продолжило работу, выйдя обновленным, с новыми кранами, расширяющими диапазон работы до малых партий груза в трех-пятитонных контейнерах советского прошлого, получивших обидное и совершенно незаслуженное прозвище «коричневая чума» — скорее всего, из-за своей коричневой окраски. Они были очень популярны для обеспечения малочисленных полярных станций среди многообразия островных архипелагов как в западной, так и в восточной частях Арктики. Лихтеровоз имел усиленный арктический ледовый пояс, что вкупе с главным двигателем позволяло следовать непрерывной двухузловой скоростью в метровом льду. Правда, никто не подсчитывал рентабельность использования атомного «ковчега» во время снабжения северных «точек» — вне всякого сомнения, она была заоблачной, но с противоположным знаком. Но если надо — значит, надо, мы за ценой не постоим.

«Севморпуть» до сих пор является самым крупным из четырех транспортных судов с атомной силовой установкой, построенных в СССР и Российской Федерации, и к тому же он единственный оставшийся изо всех семи лихтеровозов, работавших в Союзе, два из которых были построены в Финляндии, а четыре оставшиеся — в украинском Херсоне, небольшом уютном областном городе рядом с устьем Днепра, впадающего в Днепровский лиман. Как утверждали остряки, проклятие города состояло в его названии, хотя произошло оно от древнегреческого Херсонеса Таврического, основанного около половины первого тысячелетия до нашей эры рядом с нынешним Севастополем, как и другие древнегреческие колонии северного Причерноморья. Впрочем, шутка остряков имела под собой серьезные основания, ибо в городе построили самый крупный в стране хлопчатобумажный комбинат, на котором работало порядка тридцати пяти тысяч человек, в своем подавляющем большинстве молодые женщины. Знаменитый город Иваново, в котором, по статистике, девять ребят на десять девчонок, безобразно проигрывал в соревновании с Херсоном, где, согласно той же статистике, соотношение и впрямь было невообразимым — где-то один к двум, если не больше, и даже последний замухрышка чувствовал себя завидным ловеласом. Одного среднего мореходного училища, расположенного в городе, было явно недостаточно, и в итоге в пригороде развернули какую-то воинскую часть. Безусловно, солдатам здорово повезло, и они как сыр в масле катались. Характерно, что на популярные тогда танцплощадки девушек пускали только по платным билетам, а представителей мужской половины — бесплатно.

В период с 1984 по 1989 год, всего за пять лет, на херсонской верфи были построены четыре лихтеровоза: «Алексей Косыгин» — в 1984 году, «Индира Ганди» — в 1985-м, «Ле Зуан» — в 1987-м и «Эрнесто Че Гевара» — в 1989-м. Херсонская судоверфь была выбрана неслучайно, хотя доселе ей не приходилось иметь дело с подобными монстрами, даже затон завода не мог вместить судно, находящееся у достроечного причала, целиком, и солидная его часть оказывалась среди днепровского раздолья.

Херсонская судостроительная верфь была основана в 1775 году по Высочайшему рескрипту императрицы Всероссийской Екатерины Второй, хотя первое поселение, ставшее через несколько лет городом, появилось сразу же после окончания очередной русско-турецкой войны 1737 года. Интересно, что из одиннадцати русско-турецких войн, длившихся с перерывами триста пятьдесят лет, российская армия потерпела поражение лишь в одной, да и то не от турок, а от поддержавшей их англо-французской коалиции с рядом других, менее значительных стран, во время Крымской войны, после синопского разгрома турецкого флота русской эскадрой вице-адмирала Павла Нахимова. Синопский разгром турецкого флота и послужил предлогом для вступления в войну вышеуказанной коалиции. Все остальные кампании оказались победными для российских войск, которые возглавляли в разное время прославленные полководцы: Румянцев, Суворов, Гурко, Скобелев и другие. Особое уважение заслуживает контр-адмирал Спиридов, уничтоживший турецкий флот в Чесменском сражении 1770 года. Определенные заслуги имели в то время настоящий фаворит российской императрицы Екатерины Второй — светлейший князь империи (титул светлейшего князя приравнивался к западноевропейскому герцогу) Григорий Потемкин и бывший фаворит — граф Алексей Орлов, старший из пяти братьев, в чине генерал-аншефа (генерал-аншеф — полный генерал в то время), являвшийся, по сути дела, главнокомандующим и присвоивший себе лавры Спиридова, за что и получил приставку к своей фамилии — Орлов-Чесменский. Кстати, с будущим многолетним фаворитом и фактическим властелином империи Потемкиным братья Григорий и Алексей Орловы, предчувствуя закат своих отношений с императрицей, устроили драку, стоившей молодому Потемкину глаза, но и «косой» он пришелся ко двору императрицы на долгие годы, практически до своей безвременной смерти в середине октября 1791 года на пути из молдавских Ясс, которые ныне принадлежат Румынии, в малороссийский Николаев, им же и основанный в возрасте пятидесяти двух лет. Не будучи наделен военными сверхталантами, он обладал недюжинным государственным мышлением, и многие реформы вышли из-под его пера, как и овладение малороссийским краем, любимым детищем всей его жизни. Негативная поговорка «потемкинские деревни» ничего общего с действительным положением дел не имела, а являлась обычной сплетней, запущенной послами европейских стран, путешествующих вместе с императрицей вниз по течению Днепра для осмотра благоприобретенной Новороссии вплоть до главной базы черноморского флота в только что родившемся Севастополе с апреля по июль 1787 года. Вся свита состояла из трех тысяч человек и сплавлялась только в дневное время, а ночами вся флотилия, причалив к заранее подготовленным местам стоянки, устраивала пиры и фейерверки, дабы поразить роскошью иностранных послов и императрицу вместе с путешествующим с ней австро-венгерским императором Францем Иосифом, которого российская императрица старалась склонить на свою сторону в борьбе с Турцией. Упомянутая выше поговорка возникла из чистой зависти и не имеет ничего общего с действительным положением дел.

История порой несправедлива, и существует множество казусов на этот счет, самым известным из которых является название, полученное североамериканским континентом в честь итальянского мореплавателя Америго Веспуччи, хотя континент открыл знаменитый португалец Христофор Колумб, но в его честь была названа лишь страна Колумбия в Южной Америке. Согласитесь, замена явно неравноценная, да и Колумбия известна в основном благодаря своим наркокартелям и другими показателями не блещет. Определенную известность ей принес выдающийся писатель, лауреат Нобелевской премии Габриэль Гарсия Маркес, романами которого зачитывался весь мир. Он-то и после смерти остается национальным достоянием Колумбии.

Послы, видя ухоженные нивы и деревни по обеим сторонам реки, вкупе с тучными стадами скота, не верили своим глазам и придумали байку, согласно которой ночью, в темноте, пока свита ночует на берегу, все богатства, виденные днем, перегоняются и передвигаются вперед, дабы следующим утром путешественники могли увидеть их вновь и самолично лицезреть бурное развитие недавно приобретенного края. На самом деле все было самое настоящее, безо всякой фальсификации, благодаря громадным усилиям Потемкина и его помощников по заселению благодатного края с богатейшими черноземами. Но однажды попавшая на язык поговорка быстро привилась и остается «притчей во языцех» до сих пор, как вещает Ветхий завет.

Заслуживают внимания давно забытые знаменательные факты, изменившие судьбы целых наций: во время Первой мировой войны второстепенным Кавказским фронтом против Турции командовал будущий контрреволюционный генерал от кавалерии (полный кавалерийский генерал) Юденич и со своим немногочисленным второстепенным фронтом фактически вывел турок из войны, одержав крупные победы под Урзурумом и Трапезундом, занял значительную часть неприятельской территории, тем самым спас оставшуюся часть армян от полного уничтожения в ходе геноцида, устроенного османами. В результате национальной резни, по различным источникам, в 1914—1916 годах турки вырезали около полутора миллионов армян вместе с женщинами и детьми.

Пора нам переходить к причинам строительства небывалых доселе по своим размерам и архитектуре специфичных судов. А то нас снова занесло в историю освоения юга России. Но, с другой стороны, без этого невозможно обойтись. Наверняка вопрос об их строительстве и определении верфей решался на самом верху, ибо финансирование в начале нового «смутного времени» в стране, испытывающей серьезные проблемы, да еще в космических масштабах, как все новое, занимало одно из главных мест. Большой интерес вызывает стоимость судов, она неизвестна, но, вероятнее всего, была заоблачной. У Советского Союза и без них было множество проблем, развивавшихся со скоростью снежной лавины. Удивляет, как вообще мог пройти такой проект, к тому же полностью реализованный. Вероятнее всего, он был принят для отвлечения растущего недовольства собственных граждан все ухудшающейся обстановкой в стране, и Родине как никогда были нужны герои и великие свершения, дабы показать, что мы еще впереди планеты всей. Не он ли вбил один из гвоздей в крышку гроба разваливающегося государства? «Тришкин кафтан» бесполезно латать. Южные верфи, николаевские и херсонские, были явно предпочтительнее северных как по климатическим условиям, так и по своему опыту, знаниям и умению решать сложнейшие проблемы технического характера. Даже в преддверии приближающейся катастрофы в то время еще никто не мог подумать о развале государства, иначе не видать бы херсонскому заводу такого заказа как собственных ушей.

Николаевские корабелы в основном ориентировались на строительство военных кораблей, и гражданские заказы им были как-то не с руки как по финансовому обеспечению, так и по другим непонятным соображениям, да и допускать гражданских на свою «неприкасаемую» территорию они не собирались: военное ведомство никогда бы не согласилось делиться с одним из судостроительных заводов — своим возможным конкурентом — секретностью, являвшейся одним из ее опорных столпов. Собственная важность и неприкасаемость с безразмерным бюджетом военного ведомства, который никакому другому гражданскому судостроительному заводу присниться не мог. С другой стороны, херсонская судоверфь была в состоянии выполнять заказы любой сложности: одна лишь большая серия скоростных судов-турбоходов и последний, газотурбоход «Парижская Коммуна» для Черноморского пароходства, чего стоили. Правда, эти суда длиной под сто восемьдесят метров расходовали на ходу непомерное количество топлива, но у нас «дешевой» нефти завались, как ваксы у дяди кота Матроскина из «простоквашинских» мультфильмов. Чует сердце, что без военных дело не обошлось, или как говаривал бывший первый и последний президент нерушимого Союза: «Вот где собака порылась». По всей видимости, так дела и обстояли, и Херсон стал родильным домом для новой, неизведанной по своим масштабам, сложности и стоимости серии судов.

Затея была очень рискованной, и если все-таки наши кораблестроители справятся с уникальным заданием, то совершенно неизвестно, окупят ли себя эти монстры. Но это уже не их задача, а государства, решившегося на такой проект. Все четыре гиганта, как и их атомный собрат, имели усиленный ледовый пояс, немногим уступающий ледокольному. Забегая вперед, можно с уверенностью сказать о несбыточности этих надежд, для исполнения которых необходима государственная поддержка, иначе ни о какой рентабельности и речи быть не может, что вскоре подтвердила их эксплуатация. С развалом Страны Советов и сокращением оборонного бюджета многие «точки» были ликвидированы, и нерентабельность лихтеровозов стала еще более очевидной, принося и без того тощему бюджету огромные убытки, и вопрос о продаже стал делом времени. Утверждения об их прибыльности с самого начала являлись эфемерными, натянутыми, и ссылки на отечественное «дешевое» топливо, которого гигант на полном ходу «съедал» не менее восьмидесяти тонн в сутки, не говоря даже о режиме полного хода, не считая дизельного — того тоже уходило на прожорливые дизель-генераторы немало, и особенно много при грузовых операциях, — не более чем самообман. Хотя все-таки на ходу работал турбогенератор, экономя дорогую дизельку.

Дешевого топлива в отдельно взятой стране, как и коммунизма, быть попросту не может. Существует мировая нефтяная биржа, и цены регулируются там, а если в какой-либо стране уменьшат цену на топливо, то это можно рассматривать как громадную упущенную прибыль. В самом деле, если у лихтеровоза двести пятьдесят суток ходового времени в году, а мировая цена нефти не менее двухсот пятидесяти долларов за тонну (и это в два с половиной раза дешевле, чем в настоящее время), в итоге имеем двадцать тысяч тонн годового расхода без учета стоимости масел, себестоимости, снабжения и ряда других неисчислимых трат… Получается, что стоимость суточного расхода составляла не менее двадцати тысяч полновесных американских долларов (в то время), а годового использования топлива лишь на одном судне, без учета других расходов, равна пяти миллионам долларов, то есть если продать на мировом рынке, то можно получить целых пять миллионов самых настоящих зеленых долларов. Такова истинная цена «дешевого» топлива.

Конечно, приведенные здесь цифры очень приблизительны, но, скорее всего, они явно недостаточны. Не учитывают многочисленные расходы, включая содержание береговых офисов и их сотрудников, заработную плату экипажей и стоимость продуктов, масел, ежегодного снабжения, а также ремонт и строительство лихтеров на замену непригодных или тяжело травмированных и, конечно же, портовые расходы, которые вследствие громадных линейных размеров судна должны быть под стать; да и транспортировка лихтеров в накопительно-отстойные базы сторонними буксирами стоила очень дорого, тем более что арендные ставки буксиров исчисляются в часах. О нормах амортизации речи нет, так как они улетали в заоблачные дали. Да и два ремонта каждое пятилетие с постановкой в док тоже обходились в копеечку. К тому же топливо рассматриваем по цене сырой нефти, что в корне неправильно — после ее переработки добавочная стоимость составляет минимум 30%, но даже без этих дополнительных величин получается весьма грустная картина. Грубая оценка показывает ежесуточную себестоимость на ходу не менее тридцати тысяч долларов в самом оптимистичном приближении. Стоянки в портах вряд ли были намного дешевле, ибо размеры монстра не оставляли шансов на удешевление, стоимость буксиров для перемещения лихтеров считается по часовой оплате, плюс плата за аренду портовой акватории для НОБов (накопительно-отстойные базы лихтеров) и так далее и тому подобное. Для того времени громадные деньги. Столько же должен зарабатывать лихтеровоз, чтобы только покрыть лишь собственное содержание, без амортизации. Чтобы говорить о ней, нужно знать хотя бы ориентировочную стоимость монстра, но то, что она наверняка составляет не одну сотню миллионов все тех же долларов, не вызывает сомнения. А это еще где-то в районе не менее десяти тысяч в сутки зеленых как минимум, а вероятнее всего, больше, исходя из тридцатилетнего срока эксплуатации.

Конечно, если сделать топливо в пять раз дешевле, то можно говорить о рентабельности, но и то под большим вопросом. В таком случае, чтобы получить конечный результат, нужно произвести расчет с конкретными данными по предполагаемому рейсу. Настоящие примерные расчеты даны на основании нефтяных котировок, хотя топливо является продуктом переработки нефти и его стоимость значительно превышает нефтяные цены, прибавляя добавленную стоимость. Это и позволяет говорить, что приведенные здесь примерные расчеты значительно уступают действительным, то есть реальная стоимость потребляемого бункера минимум на четверть выше, что еще более усугубляет судовые расходы.

Понятно, что у государства свои приоритеты и необходимы некоторые отрасли или их департаменты, требующие государственной поддержки для осуществления державных интересов. Но в каждом конкретном случае целесообразность этих трат должна тщательным образом просчитываться: «Семь раз отмерь и лишь один отрежь», — а виновные должны нести предписанную законом ответственность за столь очевидные и непомерные промахи, назвать которые ошибками язык не поворачивается. Иначе казна при любых доходах может не выдержать и превратиться в тощий узелок странствующего дервиша. Спустя несколько лет так и произошло: пароходства стали акционерными и, лишившись государственной поддержки, не могли содержать столь дорогие удовольствия, а судьба шести российских и украинских лихтеровозов была предрешена. В стране остался лишь один действующий атомный «монстр», продать его было невозможно из-за наличия ядерной силовой установки, в противном случае его бы ожидала судьба братьев по классу.

Остается лишь утешаться, что подобная судьба была уготована и их многочисленным собратьям иных назначений и размеров во всех пароходствах страны. «На миру и смерть не страшна». Советские коммерческие суда по традиции строились по двойному назначению, с тем чтобы в военное время их можно было быстро переоборудовать под перевозку воинских грузов или по другому назначению. Например, знаменитые «броненосцы» типа «Амгуэма» в шестидесятые-семидесятые годы рассматривались как вспомогательные крейсеры, для этих целей на баке и корме в процессе строительства устанавливались специальные стальные плиты, на которые можно монтировать артиллерийские орудия. Естественно, такой флот не мог конкурировать со своими иностранными «коллегами» по ремеслу из-за гораздо больших размеров при одинаковой грузоподъемности. Спасали лишь «дешевое» топливо, о котором рассказано выше, низкая заработная плата экипажей и ряд других, чисто советских изобретений, многие из которых, похоже, не понимали сами авторы, как незапамятные переводные рубли в финансовых отчетах второго помощника, ответственного за их составление. Почему нужно было добавлять к имеющимся переводным рублям еще сто пятьдесят процентов деревянных, никто не знал, и все делалось чисто в автоматическом режиме, без раздумий. Все смахивало на тайные знания посвященных жрецов — эзотерика какая-то.

Лихтеровоз «Алексей Косыгин»

Первый экипаж лихтеровоза «Алексей Косыгин». В центре — капитан Юрьев Владлен Петрович

Из всех четырех заказанных на херсонской верфи лихтеровозов первым оказался «Алексей Косыгин», названный в честь самого долгоиграющего премьера Советского Союза, продержавшегося в своей должности целых семнадцать лет, всего лишь на год меньше своего шефа Леонида Брежнева, но, в отличие от него, ушедшего по собственной воле из-за болезни. Брежнева назвать здоровым даже у впервые видевшего его язык не поворачивался, да и понять его речь в последние годы жизни было невозможно. Как ранее говаривали в эпитафиях: «Умер, как солдат, на боевом посту». Косыгин, пожалуй, был самым умным в «застойном» правительстве кремлевских старцев, и он единственный из Политбюро высказался против ввода советских войск в Афганистан, а его реформы в шестидесятых годах сразу же дали ощутимые результаты: восьмая пятилетка (1966—1970 годы) стала самой эффективной в истории страны. Но уже вскоре мощнейшая советская бюрократия свела инициированные им реформы на нет, усмотрев в них завуалированное посягательство на беспредельную власть, мотивируя отходом от основ марксизма-ленинизма. Когда же спустя несколько лет Китай, прислушавшись к тезисам советского премьера, начал проводить в жизнь многое из того, что предлагал Косыгин, оголтелая пропагандистская машина набросилась на китайское руководство, обвинив в ренегатстве и предательстве интересов рабочего класса, что в итоге привело к событиям на острове Даманский. В результате имеем то, что имеем. Если в 1984 году советский валовой национальный продукт в четыре раза превышал китайский, то спустя неполных сорок лет соотношение составляет пять к одному в пользу Серединной империи. Факт налицо, ни убавить, ни прибавить.

Первый лихтеровоз получил достойное имя. Поначалу все четыре судна планировали отправить на Дальний Восток, но судьба распорядилась по-своему, и «Алексей Косыгин» стал единственным уникальным пароходом в дважды орденоносном Дальневосточном пароходстве. Одесса все-таки гораздо ближе к Москве, и судоходные идеологи, быстро разобравшись в обстановке, дающей им солидные выгоды, и ссылаясь на накопленный опыт и «успешную работу» обоих финских лихтеровозов, передали три оставшихся судна с усиленным ледовым поясом в Черноморское пароходство. Они словно предчувствовали будущую выгоду от продажи ставших ненужными пароходов в полном здравии и еще в относительно молодом возрасте, вероятно, по цене металлолома, благо на огромном судне его было много. Ну а мощный ледовый пояс может пригодится: кто знает, вдруг Черное море наравне со Средиземным замерзнет, как в четырнадцатом веке, и тогда они будут во всеоружии. Однако ледовый пояс очень даже пригодился гораздо раньше, при продаже, так как давал значительную прибавку в «живом» весе. Далеко смотрели прорицатели.

С начала строительства ставилась задача опираться на собственные силы, то есть установку советского оборудования и механизмов, как в Северной Корее, где идеи чучхе стали государственной идеологией. В какой-то мере это удалось, но отечественная техника заслуживает отдельного разговора, и, ввязавшись в ее детальное обсуждение, мы в который раз уйдем от главной темы. Кто работал на различных судах, знает разницу между советским и иностранным оборудованием.

В качестве силовой установки установили два двигателя брянского завода мощностью по 16 700 лошадиных сил, которые у механиков авторитетом не пользовались. Каждый из них был автономен со всеми насосами, котлами и манометрами. Три дизель-генератора по 650 лошадиных сил и один турбогенератор мощностью 1170 лошадей, работавший только на ходу от одного из двух гребных валов главных двигателей, забирая у него некоторую часть мощности. Дизель-генераторы обеспечивали электропитание и работу крана, для чего брались в параллель все три электростанции (впрочем, иногда хватало и двух). Все механики, работавшие на судах типа «Пятидесятилетие комсомола», хорошо знают главные двигатели «Русский дизель»: бесконечные пожары в подпоршневых полостях, частая замена втулок, протечки масла, из-за которых мотористы и механики смахивали на настоящих кочегаров из давно ушедших времен, словно черти из преисподней, и куча других мелких неисправностей, — это далеко не датский «Бурмейстер и Вайн» и даже не лицензионный польский «Зульцер-Цегельски», и крейсерская скорость в одиннадцать, максимум двенадцать узлов при солидном расходовании «дешевого» бункера. А на «монстре» было целых два изделия брянского завода, и каждый более чем втрое мощнее стоявших на «комсомольцах», — было над чем задуматься.

Главным механизмом на судне, как ни крути, все-таки являлся кран, и в данном случае советские идеи «чучхе» не оправдались, потому что в Стране Советов нечего подобного не производилось, ни старых, тем более современных надежных образцов, напичканных электроникой и джойстиками, и в помине не было, а вот у чухонцев — пожалуйста. Пришлось делать хорошую мину при плохой игре и покупать современный кран у своих соседей — финских буржуев, совсем недавно бывших чухонцами, да еще «убогими», как писал о них, вкупе с прибалтами, наш самый главный русский классик литературы — Пушкин. А ныне они производят сложнейшую технику, к сожалению, недоступную нашим конструкторам и передовым орденоносным заводам, при изготовлении которой одной кувалды с напильником и какой-то матери будет явно недостаточно. Пришлось заказывать кран у финской компании «КОНЕ», который они изготовили точно в контрактный срок. Кран был наполнен новинками, неизвестными в СССР, и представлял собой фантастическое существо, словно огромный робот с человеческими мозгами и такой же плавностью движений. Скорость передвижения по рельсам можно было регулировать от шестидесяти метров в минуту до нескольких сантиметров, что особенно важно при центровке и постановке многотонного лихтера в отведенное ему место. Тоже происходило и при вертикальном подъеме или опускании груза: чем тяжелее была ноша, тем осторожнее работала электроника. Управление производилось из кабины двумя джойстиками и несколькими кнопками, управляющими гидравлическими захватами лихтера. Кабина крановщика оснащалась кондиционером. Помимо всего, кран мог работать в автоматическом режиме: задав нужную программу с указанием места доставки груза и нажав кнопку, можно было читать газету «Правда» о новых успехах в построении коммунизма. Тем временем буржуйский кран подъезжал к заданному месту и останавливался, плавно снижая скорость. Оставалось нажать кнопку «спуск» и продолжать читать. При этом нога крановщика находится на педали тормоза, и при отпускании многотонная махина мгновенно останавливалась, будучи с грузом или без. В дополнение к электромагнитным имелись аварийные гидравлические захваты, охватывающие рельсы. Для захвата лихтера кран выкатывался на кормовые консоли, зависая над водой, издали напоминая склонившуюся цаплю, охотящуюся на лягушек в своем болоте. Лихтер, поджимался буксирами вплотную к корме, а затем его хватали лебедки судна с автоматическим усилением, на него опускался спредер (грузозахватное устройство). Ну а далее дело техники.

У херсонских судостроителей не было ни дока, ни стапеля, подходящего под размеры гигантского судна, превосходящего знаменитый «Титаник», посему они строили все четыре судна двумя половинами, которые собирались на берегу, спускались на воду и стыковались друг c другом с помощью специального кессона, заведенного под стык обеих половинок. После откатывания балласта кессон плотно подгонялся к корпусу и создавшийся коридор наполнял сонм высококлассных сварщиков. Проварка швов требовала ювелирной точности, чтобы не возникла даже миллиметровая кривизна, в противном случае на корме и баке, отстоящих от проваренного шва на сто тридцать метров, простым глазом станет заметна кривизна всего «ковчега», нарушатся напряжения в районе самого шва, что приведет к его неминуемой деформации с непредсказуемыми последствиями. Потому нужно было соединить два плавающих блока, каждый из которых более шести тысяч тонн весом, со множеством переборок, палуб и бимсов, составляющих сложнейшую конструкцию, c точностью до миллиметра. Лихтеровоз рассчитан на перевозку восьмидесяти двух лихтеров в семи трюмах и в два яруса на палубе, а также 1500 стандартных двадцатифутовых контейнеров, труб большого диаметра для строящихся тогда многочисленных нефте — и газопроводов. Советская страна испытывала громадную потребность в инвалюте и прилагала отчаянные усилия, дабы поскорее доставить покупателям бездонные богатства своих недр в обмен на зеленую валюту. Как оказалось, лихтеровоз пригоден для перевозки навалочных грузов, требующих особых норм остойчивости. Впоследствии именно перевозка зерна оказалась самой экономичной (не значит-рентабельной), позволившей занять «монстра» необходимой работой во время вынужденных простоев и многомесячного ожидания прибытия лихтеров, строящихся где-то далеко, да и большую часть года, ибо на Крайнем Севере десять месяцев зима — остальное лето.

«Алексей Косыгин» резко выделялся среди других судов пароходства по своей необычной архитектуре и гигантским размерам, по сравнению с ним даже пассажирский репарационный пароход «Советский Союз» со своими двухсот двумя метрами казался не таким уж большим, уступая целых шестьдесят метров. При появлении в порту он сразу становился центром притяжения: к нему тут же направлялись катера и буксиры, подтаскивая светло-коричневые коробки, формой напоминающей спичечные, но поражающие размерами; выделялся отдельный канал на ультракоротковолновой радиостанции, дабы не мешать повседневной рабочей деятельности порта. Громадный кран переезжал на самый конец кормы, и со стороны казалось — вот-вот сорвется и рухнет в лазоревую рябь портовой акватории, но он не падал, а более того, наклонял свою длинную руку, словно истинный джентльмен, и поднимал одну из привезенных коробок, не спеша перевозил ее по своим рельсам и бережно ставил в нужное место, а затем возвращался за следующей. Хищный кавказский нос, вернее форштевень, напоминал опытным морякам о его неуступчивости морским льдам, в отличие от курносых штевней с выдающимся бульбом у любителей южных направлений. Но «каждому Сеньке по своей шапке», а нашему молодцу все широты по плечу. Все-таки он являлся первым отечественным лихтеровозом. Наибольшая длина — 262 метра, ширина — 32, осадка — 12. Цифры впечатляют и говорят сами за себя.

Интересно, что для вывода построенного судна из заводской акватории, с достроечного причала, на котором пароход не умещался и метров шестьдесят с гаком кормовой части зависли в днепровских водах, вынуждая прибрежный мелкотравчатый флот огибать неожиданное препятствие и удивленными глазами всматриваться в неведомое чудовище, будто намеревающееся перегородить всю днепровскую ширь, пришлось углублять и расширять канал из-за большей осадки и длины, которые не вписывались даже в небольшие изменения направления русла реки. Пассажиры проходящих катеров еще долго оглядывались на невиданное чудо-юдо, строя предположения, что такое может скрываться за незнакомыми формами.

Поговаривали, что во время следования лихтеровоза на ходовые испытания по усовершенствованному каналу все-таки при изменении курса задели кромку канала, состоящую, на счастье, из песка с илом, и произошел ее обвал на собственно фарватер. Возвращение по этой причине не представлялось возможным, ибо расчистка канала заняла бы немало времени и даже двухнедельных ходовых испытаний оказалось бы недостаточно. В результате судно направили в Николаев. Во время испытаний особого внимания заслуживала работа грузового устройства, и никому из экипажа и многочисленных причастных лиц не приходилось ранее видеть воочию ничего подобного, и все без исключения горели желанием лицезреть действо собственными глазами.

Представить громадного «монстра» без крана невозможно, все равно что человека без рук. Даже крышку трюма без его участия открыть не удастся, так как при размерах 20×19 метров она весила 125 тонн. Собственных лихтеров еще не было — они все еще находились в постройке в далеких весях, и завод предоставил во временное пользование для испытаний несколько своих ящиков. Размеры их были совсем не малые: 19×9,5×4,5 метров — вот такой ящик, по форме напоминающий спичечный коробок. Началось с того, что кран поднимал и опускал пустые лихтеры, проверяя точность их расстановки и крепления в трюмах и на палубе. Вскоре наступил черед и подъема полностью загруженных, в результате чего случилась неожиданное происшествие, впоследствии принесшее немало хлопот. Кран застыл на корме, а судно получило видимый выгиб в миделевой части (плоскость перпендикулярная длине судна и делящая его пополам). Выгибы случались и раньше, что само по себе неудивительно при длине парохода в 260 метров и в приложении к корме нагрузки в сотни тонн, но они были невидимы и обнаружить их можно было при условии знания проводимых действий. В этом экстраординарном случае он был заметен невооруженным глазом даже непосвященному наблюдателю. По всей видимости, для сдаточной команды это событие стало неприятным сюрпризом, и тут же взяли балласт в центральные танки.

Принимающий, опытный капитан Владилен Петрович Юрьев, совсем недавно покинувший наш бренный мир в возрасте восьмидесяти пяти лет — мир праху его, — остановил испытания и потребовал занести случившееся в судовой журнал. Тут же при помощи ЭВМ, впервые установленной на морском судне, рассчитали изгибающие моменты при выкатывании крана на консоли, и они оказались выше предельных величин, что было немудрено при таком изгибе. Результаты расчета капитан, никому не доверив, забрал с собой, и впоследствии они здорово пригодились. По всей видимости, у мастера (общепринятое на мировом торговом флоте обращение к капитану, употребляемое во всех официальных документах и даже в судовой роли — официальном списке экипажа) были серьезные переговоры с пароходством и министерством по этому поводу, но по сложившейся традиции волевым указанием его все-таки заставили подписать приемный акт, и он, прекрасно знающий систему, сберег результаты расчета, дабы впоследствии не подставить себя под удар. Капитан Юрьев был не из тех, кого можно запросто заставить выполнить какое-либо спорное указание, не важно от какой инстанции оно происходило. При отсутствии письменных доказательств слова не имеют никакой силы, и их представят как необоснованное желание выйти сухим из воды, не более.

Тем не менее испытания закончились успешно, и последовало второе действие «марлезонского балета» — поход в Севастополь, где необходимо отработать военную программу. Носовые грузовые краны заменили двумя спаренными пятидесятисемимиллиметровыми пушками, на крыльях мостика разместили станки для запуска зенитных ракет, а с кормы опускали имитаторы шумов сигарообразной формы для формирования ложного следа торпедам и минам с акустическим наведением. На тамбурах у входа в трюмы установили скорострельные двадцатитрехмиллиметровые пушчонки, похожие на артиллерийское вооружение самолетов-истребителей Второй мировой войны. Вооруженный «до зубов» корабль неизвестной породы вышел в море, наводя страх на местных военморов; правда, до линкоров прошлой войны ему было далеко по причине явного несоответствия главного артиллерийского калибра, но кто знает, техника шагнула далеко вперед и, возможно, у него в запасе было что-то неизвестное и от этого еще более грозное. Скорострельная мелочь пукала негромко, но от стрельбы большего калибра носовая надстройка вздрагивала, что и немудрено, так как она находилась рядом c пушками и близкое препятствие принимало звуковые децибелы на себя. Случай редкий и удивительный, подобную стрельбу можно видеть лишь в старых фильмах, а тут все наяву, иногда хотелось ущипнуть себя: а не снится ли мне пальба? Целей не было, и стреляли в белый свет, как в копеечку. С боеприпасами тоже что-то было не так, и, скорее всего, их срок годности уже истек: один из них, оставляя за собой дымный след — не хватало, чтобы порох был дымным, времена которого давным-давно прошли и в боевых снарядах его не используют уже более сотни лет, — улетел куда-то в сторону. Таким вооружением разве что рыбаков на курсе пугать. Пристреляться при таком разлете будет трудно, хорошо, что настоящих противников в ближайшем будущем не предвидится.

Приемные документы были подписаны чисто, и судно официально вступило в состав пароходства, хотя работать по своему прямому назначению оно не могло. Несмотря на то что каждый лихтеровоз должен иметь три комплекта лихтеров, а это целых 246 штук, способных заполнить всю акваторию нормального порта, на самом деле не было ни одного и появление их в ближайшее время не предвиделось. Но недаром пароход был многопрофильным, и сыпучие грузы, так внезапно попавшие в список разрешенных к перевозке, оказались как раз кстати, и начали работать в режиме балкера, перевозящего пшеницу из немецкого Гамбурга в тогдашний советский Ленинград. Необходимо было чем-то заполнить месяцы ожидания окончания постройки лихтеров на каком-то волжском заводе и дальнейшего их сплава по речной системе Большой Русской равнины, бывшей когда-то совсем неприветливой степью, по которой на протяжении многих веков скакали несметные полчища кочевников, уводя в полон самых молодых и красивых для продажи на невольничьих рынках Турции и Крыма. Нестыковка между принятием в эксплуатацию «ковчега» и готовностью лихтеров продолжительностью полгода была скорее чем-то обычным в обстановке всеобщей несогласованности и неразберихи смежников.

Зима заканчивалась, и Атлантический океан все еще не унимался, а Бискайский залив, известный своим буйством, продолжал испытывать мореходов на прочность. Казалось бы, столь большому судну море по колено, словно подпитому мужичку. Но не тут-то было, проявилось очередное очень неприятное качество парохода. Хотя шторм и был самый настоящий, с двадцатиметровым ветром и волнами до пяти метров, но ничего выдающегося собой не представлял. Выяснилось, что метацентрическая высота в балласте (основной критерий остойчивости) зашкаливала, приближаясь к ледокольным значениям. Видимо, сыграл свою роль «кавказский» штевень судна, явно намекая на арктические просторы, потому что, когда пароход вылазит на паковую льдину и не в состоянии ее разрушить, при недостаточной остойчивости он может завалиться на борт и, как продолжение, сделать оверкиль, то есть перевернуться. От этой беды и спасает избыточная остойчивость. Хотя подобному поведению может быть и другая причина: остойчивость приходит в норму лишь в грузу, то есть амплитуда колебаний под действием ветра и морского волнения находится в пределах 15—20 градусов, что вполне комфортно для экипажа и судовых конструкций в полном грузу, с заполненными трюмами и двумя ярусами лихтеров на палубе.

Согласно чертежам, гигант почти непотопляем, даже если лежит на борту, ибо угол заката равен восьмидесяти градусов (угол заката — критическое наклонение судна, после которого оно может перевернуться). Но гораздо раньше наш монстр может утонуть по совершенно другой причине: дымовые трубы находятся по бортам, и при наклоне в шестьдесят градусов забортная вода начинает поступать в трубу наклоненного борта и через нее заливать машинное отделение со всеми вытекающими последствиями. Для всех четырех собратьев ввели специальный параметр остойчивости — угол заливания трубы, который ни при каких условиях плавания не может быть более критического. Обычные суда любых размеров и назначения гораздо лучше себя ведут в грузу, ибо для этого они и созданы, и метацентрическая высота в диапазоне 0,5—1,5 метра является нормальной в повседневной деятельности, за исключением лесовозов и контейнеровозов с палубным грузом, у которых при полной загрузке она минимальная. Высокая остойчивость приводит к резкой, стремительной качке, способной вырывать судовые конструкции, оборудование кают и превращать жизнь экипажа в кромешный ад, когда невозможно ни поесть, ни поспать. Стремительная и резкая качка даже при умеренном волнении возникает при малом периоде колебаний, порядка шести-восьми секунд, и прежде всего говорит о чрезмерной остойчивости, которую можно понизить, взяв балласт в верхние бортовые танки или распрессовать балластные днищевые танки, если они расположены от борта до борта, чтобы появилась свободная поверхность. В этом случае вся масса воды в них, сохраняя инерцию, перемещается в противоходе с наклонениями судна при бортовой качке, тем самым приводя амплитуду колебаний к приемлемым значениям и уменьшая остойчивость. Но это чисто теоретические выводы, а пока новенький лихтеровоз, на котором и муха не сидела, пересекал суровый Бискай, о свирепости которого так много написано и сказано, и он полностью оправдывал исторические эпитеты и метафоры, характеризующие его крутой нрав. Временами бортовая качка превышала сорок градусов с очень коротким периодом качки, и экипажу, давно отвыкшему от штормового моря, пришлось сразу броситься «из огня да в полымя», чертыхаясь и проклиная: «Зачем только я сел за баранку этого пылесоса?!» Непрестанная болтанка в течение нескольких дней лишила экипаж сна, выбрасывая из коек желающих прикорнуть, поотрывала двери и каютное оборудование, как и многое другое среди палубных механизмов. Отсутствие полноценного сна приводит людей в мрачно-депрессивное состояние, лишает аппетита, тем более что приготовить горячую пищу на камбузе, так же как и подать ее на стол и попробовать на вкус, тоже невозможно без риска получить увечье, ошпариться или обвариться (не дай бог, конечно).

Несмотря на непрекращающиеся мучения, каждому приходила мысль: выдержат ли крепления крана? Многотонное чудовище, обладая громадной тяжестью и инерцией запросто могло проломить борт или разрушить надстройку, то есть устроить настоящую катастрофу. Но, ко всеобщему удивлению, кран стоял как вкопанный, не реагируя на штормовые волны Биская. Кто придумал столь оригинальное крепление, остается неизвестным, хотя наверняка сведения о первооткрывателе существуют со всеми расчетами и нагрузками в самых экстремальных условиях где-то среди моря чертежей и схем в архивах проектантов. Перед предстоящим выходом в море кран подъезжал к месту своего постоянного нахождения и останавливался, а по бортам у него выдвигались четыре домкрата и точно вписывались в предназначенные гнезда. Фактически он не стоял на рельсах, а как бы подвисал над ними сантиметров на пять. В дополнение за счет особой формы фундамента для гнезд и крановой конструкции захват происходил и снизу. Опрокинуться он мог лишь с частью рельсов и солидным куском усиленной палубы, то есть в таком подвешенном состоянии он представлял единую с судном конструкцию.

За несколько месяцев работы на одном и том же плече экипаж привык к заходам в цивилизованные порты, да и, помимо увеличенных окладов по сравнению с остальными судами пароходства, совсем неплохо подрабатывал на зачистке необъятных трюмов от остатков предыдущего груза и подготовке к следующему, хотя пшеница, похоже, была одного урожая. При хорошо окрашенных трюмах, впервые используемых по назначению, работа не представлялась такой уж трудной и если бы не множество конструкций в трюмах, то приносила бы удовольствие при отсутствии штормовых условий и отрицательных температур, а оплата шла в зависимости от почти километровой площади семи трюмов, принося неплохие дивиденды. С экипажем проводились почти ежедневные интенсивные занятия по изучению всех механизмов, устройств и систем столь непростого судна. Помимо сложности устройств, которыми пароход был напичкан и со многими из них еще никому не доводилось сталкиваться, отечественные Кулибины и Ползуновы постарались усложнить даже простые вещи, чтобы никто не догадался. По крайней мере, создавалось такое впечатление после разгадки очередного зашифрованного ребуса.

Закончив последний зерновой рейс между Гамбургом и Ленинградом, ставшими почти родными портами, снова погрузили пшеницу и направились в Черное море, где поджидали сплавленные через всю страну лихтеры и «Косыгину» пришла пора работать по специальности. Рейсы между Гамбургом и Ленинградом были не слишком обременительны и могли бы быть еще лучше, если бы не погода Северного и Балтийского морей с сизыми, низко несущимися облаками, в любой момент готовыми разразиться небольшим снегопадом или унылым, скучным и бесконечным дождем, который неожиданно начинается и так же заканчивается, но даже лучик солнца не пробивает плотную пелену серого неба, вызывая чувство уныния и какой-то беспросветной обреченности. Но в Гамбурге все-таки чувствовалась наступающая весна: стало гораздо теплее, нет-нет да и показывалось ласковое солнышко, деревья тоже вскоре собирались покрыться свежей ультрамариновой зеленью, о чем свидетельствовали набухшие почки. Бывший ганзейский город с его монументальной северогерманской готикой встречал весну. В Ленинграде, хотя на календаре апрель перевалил за половину, изменения не чувствовались и по открытым проспектам по-прежнему гулял ветер, сопровождаемый то ли моросью, то ли мелким дождем, заставляя зябко ежиться и прятать лицо от насыщенного холодной влагой воздуха.

Известие о следовании на юг, в Черное море, к месту рождения своего парохода, обрадовало всех, и настроение сразу же изменилось в лучшую сторону, а лица просветлели. В последний раз загрузившись в Гамбурге, одном из главных городов бывшего Ганзейского союза, все той же пшеницей, на этот раз адресованной в черноморские порты, снялись в южные края. Странно, по идее, пшеница должна идти из причерноморский житницы на север Германии, а здесь совсем наоборот, но «жираф большой — ему видней». Прощайте, неприветливые моря и балтийские проливы, а кто знает, может, до свидания! В Ильичевске, первом порту выгрузки, стояло настоящее лето, и гардероб сразу же поменялся с зимнего на летний, минуя промежуточную стадию, словно в круизах из зимы в лето. Деревья зеленели, покрытые первой ярко-изумрудной листвой, еще не утомленной жаркими солнечными лучами, и их первозданная свежесть так и привлекала многоголосое птичье племя, занятое своими вечными заботами по устройству гнезд и оспариванию мест обитания, приглянувшихся для постоянного гнездования и вывода птенцов. Повеселевший судовой люд на пароходе было не удержать, и свободные от вахт и работ сразу же устремлялись в недалекую Одессу, где множество соблазнов и до которой немногим более получаса езды автобусом.

Познакомиться с легендарным городом, о котором столь много сказано и написано, стремились все непосвященные, а те, кому уже пришлось там побывать, ни в чем не уступали неофитам и, уже будучи знакомыми с неповторимым шармом черноморской столицы, были заражены ее неповторимым обаянием. Одесса уже проснулась от межсезонной скучновато-серой монотонной тягомотины влажной и мрачной зимы, когда неделями не увидишь даже единственного солнечного проблеска, и снова входила в свой привычный оживленный, непринужденно яркий и радужный наряд, столь привычный для ее многочисленных поклонников во всех уголках земного шара. Пляжный сезон еще не наступил, и отдыхающих было сравнительно немного, что, в свою очередь, расширяло возможности судового народа, позволяло экономить время, не простаивая в очередях, которые с каждым годом становились все длиннее. Никто не забыл пройтись по Дерибасовской и заглянуть в знаменитый «Гамбринус», так хорошо представленный Александром Ивановичем Куприным, выпить кружку пива с раками и послушать скрипку в руках самого Миши, которого продолжали называть так же, как и тридцать лет тому назад, несмотря на преклонный возраст и его голую, как куриное яйцо, голову с торчащими по бокам редкими седыми вихрами. Затем выйти на Приморский бульвар и посмотреть на раскинувшийся внизу порт и пройтись по Потемкинской лестнице, собственноручно, а вернее, собственными ногами пересчитав количество ступенек.

Оставшуюся часть груза выгрузили в Новороссийске, который, конечно, не Одесса, но все приметы морского портового города имеет. В те времена его визитной карточкой для водоплавающих многих поколений являлся ресторан «Черноморец», расположенный на центральной улице, и с ним связано множество историй — правдивых и сомнительных. Посетил ли кто-нибудь Малую землю, широко известную тогда из повествований бывшего полковника Брежнева, начальника политотдела восемнадцатой армии генерал-лейтенанта Константина Леселидзе, неизвестно, хотя после смерти самого орденоносного генсека не прошло еще и двух лет. Сразу вспоминаются слова из жуковских воспоминаний первых изданий: «Полковник был так занят, что не счел нужным встретиться с заместителем Верховного, маршалом Жуковым, который хотел с ним поговорить!!!» Большую ахинею выдумать было нельзя, но все-таки вынудили маршала разрешить сделать такую вставку, хотя, кроме гомерического смеха, этот пассаж вызвать ничего другого не мог. В противном случае жуковские «Воспоминания и размышления» не имели шансов увидеть свет.

Стадо новых, свежеокрашенных лихтеров находилось у причалов цементного завода, словно отдыхая после утомительного и долгого пути через речную сеть Центральной России и наконец-то выйдя на морское раздолье. Лихтеры тут же загружались цементом, собранным в пакеты, упакованные термоусадочной пленкой, для отправки на противоположный конец страны — на Камчатку и Чукотку, безо всяких промежуточных перевалок, в результате которых мешки рвались и в конце выгрузки в трюмах оставалось по колено рассыпанного цемента. После полной загрузки, приняв все восемьдесят два лихтера, тяжело груженный великан отправился в свой первый рейс, для которого он и был построен — через множество морей и два океана.

В Суэцком канале любопытные арабы всех мастей, как бедуины, так и вполне респектабельные служащие бесчисленных контор, открыв рты, молча наблюдали за необычным судном, при этом бесчисленные посетители даже забывали поклянчить свой обычный бакшиш, что совсем непохоже на правоверных служащих канала. Вполне возможно, что и с Синайского полуострова за ним тоже могли наблюдать через приличную оптику их тысячелетние враги и оппоненты, с которыми арабы до сих пор не могут поделить «землю обетованную». Вспоминается одесский анекдот тех времен: «Армянское радио спрашивает: «Чем отличается Дерибасовская улица от Суэцкого канала?» Все ответы неверные, и спустя паузу то же радио отвечает: «Когда идешь по Дерибасовской, с обеих сторон евреи, а когда по Суэцкому, то с одной стороны арабы, а со второй — евреи». Синайский полуостров Египет потерял в 1967 году в результате Шестидневной войны между Израилем и коалицией арабских государств, желавших уничтожить еврейское государство. Получилось же совсем наоборот: израильская авиация практически одним внезапным налетом уничтожила почти всю авиацию коалиции, и вскоре, несмотря на громадное преимущество противника, войска коалиции были наголову разбиты, а евреи захватили солидные территории, включая стратегические, такие как Голанские высоты и многие другие. Все население тогдашнего Израиля насчитывало не более трех миллионов человек при крошечной территории, арабская коалиция превосходила их не менее чем в сотню раз, и территория современных сарацин или мавров покрывала иудейскую так же, как бык овцу, но воевать — не на базаре торговать. Воевать для арабов оказалось гораздо сложнее, чем клянчить бакшиш.

В Индийском океане южный муссон лишь разыгрывался, еще не достигнув настоящей силы, и лихтеровоз пересек его уверенно, не подвергаясь изнурительной качке. На Камчатку и особенно Чукотку прибыли к началу летней навигации, и груз сдали чисто, безо всяких коммерческих актов, что в практике почти не встречается в силу указанных выше причин. Получатели утверждали о невиданном ранее качестве подобного груза, не подвергнутого ни одной перевалке и фактически доставленного от двери к двери, что и является основной целью лихтерных и контейнерных перевозок. К тому же сыграла свою роль погрузка лихтеров на причалах цементного завода, без обычной нервотрепки, ненужной суеты и обычных портовских «быстрей-быстрей». В чукотские Эгвекинот и Провидения пришли, не застав там льдов, посему опробовать ледокольные качества суперпарохода не довелось.

Второй механик был коммуникабельным и компанейским парнем, вокруг которого обычно собиралась компания по поводу и без него. Местом таких спонтанных сборищ являлась его каюта. И вот однажды, то ли от избытка чувств, распирающих душу неразделенной тайной, то ли просто находясь под градусом — известно, что спиртное быстро развязывает языки, — он под честное слово присутствующих поделился наболевшим со всеми находящимися в его каюте гостями. Этот метод, известный как «славянский», был применен еще в старом-престаром советском фильме Бондарчука-старшего «Судьба человека», но, несмотря на борьбу с пьянством, советские воины, даже будучи в немецком плену, измученные постоянным голоданием и нечеловеческими условиями жизни, находили в себе силы отвечать на вопросы своих капо после выпитого стакана водки, а за ним и второго, утверждая, что после первого не закусывают и после второго тоже. Характерный эпизод, пропагандирующий преданность и стойкость людей с несгибаемой волей и верой в родную коммунистическую партию и ее вождя, по совместительству также и вождя всего мирового пролетариата. Вот на кого надо было равняться, а не развязывать язык после стакана тропического «удовольствия». «Славянский метод» вообще-то получил свою известность из другого фильма: «Один из нас», еще черно-белого, вышедшего на экраны в 1971 году.

Тайна, мучившая второго механика, наконец прорвалась, и он хотя и шепотом, но все же под страшным секретом сообщил, что в корпусе «монстра» в районе машинного отделения имеется микротрещина, через которую просачивается забортная вода. Вначале подозрение возникло из-за того, что из танка льяльных вод (танк для сбора загрязненных вод машинного отделения) емкостью двести кубометров никак не получается откачать воду полностью. Второй механик был дотошен и всегда старался докопаться до истины, если что-то вызывало сомнение. Перекрыв все возможные источники доступа воды, тем не менее заметил ее дальнейшее поступление, о чем тут же доложил главному механику. Тот без промедления приказал, не поднимая лишнего шума, вскрыть горловину танка и обследовать изнутри. В результате выявили небольшую металлическую складку, что-то сродни гофре, и журчащие из-под него небольшие струйки.

Несмотря на указание главного механика не разглашать тайну, второй механик выдержал всего лишь две недели и даже без пытки рассказал новость, которую можно преподать как сенсацию. Это было не что иное, как последствие той первой пробы крана тяжелым лихтером во время сдаточных испытаний, когда произошел видимый выгиб центральной части судна, из-за чего и произошла деформация корпуса. Впоследствии, во время гарантийного ремонта, херсонские судостроители ликвидировали эту проблему насколько смогли. Можно предположить, что на остальных трех судах серии такие ляпы уже не допускались, хотя кто его знает, об этом могли знать лишь работающие на них экипажи.

Жилые условия в каютах «ковчега» были на современном уровне. Весь экипаж проживал в отдельных каютах, и имелся еще ряд запасных, включая и двухместные, куда селили практикантов и пассажиров. Судно могло похвастаться двумя большими салонами отдыха (для командного и рядового состава соответственно), по судовым меркам огромным кинозалом, не уступающим иным на пассажирских судах. Кроме использования по прямому назначению, там проводились собрания экипажа по насущным вопросам или же по указаниям различных пароходских органов, от парткома до профкома, сыпавшихся как из рога изобилия. Имелся большой спортзал, в котором играли в различные игры при любом количестве участников. Существовала особенность при игре в баскетбол: нужно было привыкнуть к особому методу броска, чтобы траектория мяча не походила на гаубичную стрельбу из-за ограничения по высоте.

Радиорубка также была оснащена передовым оборудованием того времени. В соседнем с ней помещении находилась система «Глобус», ловившая все существующие телевизионные программы и транслировавшая их на телевизионные мониторы, которые всего лишь таковыми и являлись и самостоятельно ловить какие-либо каналы не могли, довольствуясь одной трансляцией, которую определял помполит. Настоящие телевизоры были установлены в салонах отдыха и каютах капитана и первого помощника. Кроме того, у помполитовского приемника находился тумблер, и при появлении на экране чего-либо подозрительного, угрожающего политико-моральному состоянию экипажа, он мог одним движением выключить весь «Глобус», оставляя экипажу право гадать на кофейной гуще о дальнейшем развитии событий. Из-за оригинального названия всей телевизионной системы судовые остряки шутили, что при желании помполит может обесточить весь мир.

В радиорубке установили самую передовую в гражданских ведомствах спутниковую систему связи «Волна-С», и народ возрадовался возможности звонить прямо с судна на домашний телефон, ибо прежние услуги связи предполагали связь лишь с береговыми радиоцентрами пароходства, после чего они набирали искомый номер, который можно было ждать часами. Но недолго музыка играла, и пароходские радиоцентры вскоре вернули спутниковую связь к старой, давно проверенной системе набора радиоцентра и последующего ожидания своей очереди. Очень даже возможно, что возвращение к прежней манере общения было инициировано совсем не пароходством, а совершенно другими структурами и ведомствами, действующими по принципу «как бы чего не вышло» и неумолимо державшими все под контролем, особенно суда загранплавания, ибо еще в Библии сказано: «Слово — то же дело».

По левому борту «ковчега» находился тоннель для прохода из надстройки в машинное отделение. Обычный технологический проход, безо всяких изысков, с незашитыми трубопроводами, кабелями, металлическими конструкциями судна и прочими железными прибабахами. Такие же имеются на ряде других судов, и главное их предназначение и преимущество — не выходить на палубу, где может твориться всякое (открытое море редко бывает спокойным), а идти кратчайшим и безопасным путем, изолированным и защищенным от внешнего воздействия. Столь сложное по конструкции и насыщенное судно мало подходило для увеселительной прогулки, и работать на нем нужно было ежедневно, без праздников и выходных, и не только руками, но и включать голову — многочисленные механизмы требовали ежедневных неустанных забот. Иногда приходило на ум: а не было ли дано задание проектному бюро привести в действие популярный лозунг «Отечественному лихтеровозу — отечественную технику!»? Вполне могло быть в духе того времени. Главное — огласить идею, все равно работать будут другие. Чего греха таить, наши изделия уступали зарубежным аналогам по многим параметрам; иногда доходило до того, что вместо простого логического решения принималось намного более сложное, но эффект от заведомо ненужного усложнения был нулевой, если не отрицательный.

По словам электромеханика, в инструкции по эксплуатации электродвигателя было написано: «Такая конструкция идеально приспособлена для агрегатного ремонта», — а требовалось всего лишь сменить подшипники, и для этого нужно разобрать весь электродвигатель. Жаль, что не уточнили, где подобный агрегатный ремонт можно осуществить, подшипники же не выходят из строя при стоянке в портах, где имеются судоремонтные заводы. Они, сволочи, словно в насмешку над инструкцией ломаются в открытом море.

В надстройке ниже ватерлинии находились помещения, обязательные для всех судов, построенных по советским проектам: ПКЗ и ПСО — пункт коллективной защиты и пост санитарной обработки. В ПКЗ экипаж должен был укрываться при угрозе радиоактивного или химического заражения. «Счастливцы», кому выпала честь устранять последствия ядерного взрыва, предварительно должны пройти ПСО.

Касательно экономики работы лихтеровоза говорилось ранее, но это всего лишь наш оценочный подход, основанный на реалиях рынка. Советский подход, подверженный какой-то неизвестной эзотерике, принимался как аксиома, не требующая доказательств: сказали «люминий» — значит, будет «люминий». Если западные лихтеровозные системы пользовались заранее апробированными маршрутами, эффективными и наезженными, то советские заказы проводились высочайшими повелениями без тщательной проработки и подсчетов реалий, с которыми столкнется пароход. Большей частью они были ориентированы прежде всего на политическую составляющую и оставляли экономике второстепенную роль, напрочь забыв определение основателя государства — Ленина: «Политика есть концентрированное выражение экономики». Если же говорить проще, то экономика первична. Народная мудрость еще проще: «По одежке протягивай ножки!» К тому же проектанты и эксплуатационники были разъединены и, хотя каждый преследовал свои цели, не предпринимали ни малейших усилий к сближению и обсуждению возникающих многочисленных вопросов, которые можно было решить без каких-либо экстраординарных мер. Политическая составляющая превалировала, и основным ее постулатом многие десятки лет оставалась линия партии, которая должна показывать передовые методы и успехи, демонстрируя всему миру преимущества советского строя, утверждая, что мы все можем, невзирая на громадные финансовые траты, по сути дела выброшенные на ветер ради очередной показухи.

Дальнейшие события полностью подтвердили несостоятельность такого подхода. Как уже отмечалось, строительство лихтеровозов явилось еще одним камнем, повисшим на ногах Советского Союза, уже и без того близкого к краю пропасти. Для обслуживания северного завоза в первую очередь нужны были разветвленная речная структура и небольшие порты с хотя бы трехметровой осадкой, способной принимать груженые лихтеры, а также буксировочные средства для доставки к причалам и обратно. Одна только крышка люкового закрытия лихтера весила шесть тонн, и для ее транспортировки необходимо иметь береговое грузоподъемное устройство не меньшей грузоподъемности. Всего этого у нас было явно недостаточно и не меняло целостную картину. Многочисленные «точки» вовсе не имели ничего подходящего для обработки лихтеров. В итоге все попытки использовать лихтеровоз для северных перевозок не принесли должного результата, и проблемы такого метода не только не уменьшили, но даже усложнили уже имевшуюся ситуацию, ибо возни с лихтерами было предостаточно. Получателей груза интересовали лишь адресованные им грузы, а чужое имущество в виде лихтеров побоку, и их сохранность мало кого беспокоила. Да и грузопоток в эти каторжные места оставлял желать лучшего: масштаб был совершенно не лихтеровозный, развозить по одному ничего хорошего не сулило, подобные заходы обходились дороже всего содержимого в привезенном лихтере. Дополнительные проблемы возникли с самими лихтерами, часть которых по разным причинам оставались зимовать в арктических условиях, где использовались в качестве складов, часто получая повреждения, и вскоре выходили из строя. Появилась необходимость в заводах по их изготовлению и ремонту. Потому и построили три предприятия с импортной техникой для изготовления и ремонта лихтеров: в приморской Славянке, украинском Ильичевске и эстонской Локcе. В зимних полярных условиях даже краска не выдерживала морозов, усиленных злыми, колючими и обжигающими ветрами. К тому же они, как и все плавучие транспортные средства, попадали под действие классификационного общества, осуществляющего строгий надзор за техническим состоянием, и раз в два года проходили обязательный осмотр с предъявлением на суше, для чего нужен мощный кран, так как поднять и перенести на берег без малого стотонный лихтер можно лишь соответствующим краном, а таких на всем многотысячемильном побережье от южного Посьета до заполярных Тикси и Певека было раз-два и обчелся, да и те в крупных портах. В противном случае им откажут в дальнейшей эксплуатации и не выдадут действующих документов. Все эти дополнительные расходы ложились тяжелым бременем на и без того никакую рентабельность. А какие цифры и в каких рублях придумывались советскими финансистами, не играет никакой роли, и затушевать скорбную картину виденного даже далекому от экономики человеку, трудновато. «Сколь ни говори „сахар“, во рту слаще не станет».

Как ни странно это выглядит, наиболее успешными являлись зерновые рейсы к североамериканским и австралийским элеваторам в режиме балкера. Но до настоящего балкера нашему «ковчегу» было очень далеко, и сравнение просто неуместно. Прежде всего, балкер подобного и даже намного меньшего размера берет на борт в разы больше зернового груза, а с расходом бункера вообще полная катастрофа — при примерном соотношении один к трем, естественно в пользу балкера. Так что говорить о действительной эффективности зерновых перевозок не приходится, и если они были самыми выгодными, то что собой представляла работа по «специальности»? Ссылки на простои совершенно неубедительны, ибо простой сверх рассчитанного времени погрузки-выгрузки (сталия) компенсируется по ставке оговоренного в сделке демереджа — суточной ставки сверх нормативного времени, совсем не маленькой, включающей себестоимость и примерную утерянную прибыль.

Испробовав «Алексея Косыгина» в северном варианте и убедившись, что предполагаемая благодать на самом деле оказывается совсем не той, на которую рассчитывали, и создает лишь множество дополнительных трудностей, отвлекая ледоколы от обслуживания всего малотоннажного флота — а ведь на его плечи приходится вся тяжесть по снабжению арктического побережья Восточной Арктики в очень ограниченные рамки летней навигации, — руководство пароходства в дальнейшем использовало многие другие варианты и направления работы гиганта: Япония, Китай, Вьетнам. В конце концов остановились на Вьетнаме на время между северными навигациями. Судовые остряки прозвали то время «вьетнамским каботажем», и справедливости ради стоит отметить, что это относилось к перевозкам между северным и южным Вьетнамом (каботаж — перевозки между портами одной страны).

Совсем по-другому выглядела экономика работавших на «монстре» моряков, и эффект по сравнению с другими судами пароходства был явно не в пользу большинства. Сдается, экипаж «Косыгина» являлся самым высокооплачиваемым в компании. Заработная плата в то время складывалась из основного оклада, районных коэффициентов (и чем выше широта, тем заметнее коэффициент, достигавший 1,8 после пересечения Полярного круга), премий и оплаты за дополнительные работы, не свойственные экипажу. В загранрейсах выплачивалась валютная составляющая в 22,5 процента от основного оклада, имеющая странное и не совсем понятное название «суточные взамен командировочных». А почему бы не назвать просто командировочными? Да потому, что таких «командировочных» матросу и на утренний чай с булочкой не хватит. Вот и пришлось изобретать что-то оригинальное, дабы никто не догадался, как сказано в фильме «Операция Ы». Основной оклад командного состава зависел от группы судна, и чем оно больше, мощнее и энерговоруженнее, тем выше оклады.

Существовало семь групп транспортных судов и три у ледокольщиков, оклады которых были повыше, но это другая стезя. Лихтеровоз по всем параметрам превосходил седьмую группу, и ему придумали так называемую «седьмую специальную» — простым увеличением окладов седьмой на десять процентов. Самую большую прибавку к окладам давали грузовые работы при обеспечении погрузки и выгрузки лихтеров, а также подготовка необъятных трюмов к погрузке, в основном зерновых грузов, при условии что они с первого предъявления будут приняты сюрвейером. Доплата в таких случаях производилась за квадратные метры, а их было немеряно. Судовой люд на заработки не жаловался. Но и здесь существовали свои нюансы: кажущаяся простота подготовки трюмов новостроя лишь на первый взгляд была таковой. В реальности она осложнялась наличием множества судовых конструкций: бимсов, книц, шпангоутов, двухъярусных площадок для крепления лихтеров специализированного «монстра», коренным образом отличаясь от боксовых трюмов балкера для перевозки зерновых грузов (боксовые трюмы — прямоугольные, с ровными вертикальными поверхностями, под которые спрятаны вышеупомянутые конструкции). Ничего мудреного в этом нет, ибо главное предназначение лихтеровоза — перевозка лихтеров и в трюмах нет никакой необходимости «зашивать» вертикальные поверхности.

Работа по подготовке трюмов к приему зерновых грузов являлась трудной и опасной и продолжалась во время всего почти двухнедельного перехода до североамериканских портов в чреве необъятных грузовых помещений громадного судна, по сравнению с которым даже библейский Ноев ковчег не кажется таким уж большим, а скорее маленьким. Небывалый интерес вызвало появление в одном из зерновых канадских рейсов начальника отдела труда и заработной платы пароходства с целью оценить действительную трудоемкость при подготовке трюмов и постараться урезать применяемые расценки — уж очень бросались в глаза некоторым обладателям кабинетов итоговые суммы хотя и «деревянных», но все-таки рублей. Очевидно, прорывается столь часто встречающееся врожденное чувство определенной категории людей, выражающееся короткой фразой: «У кого зарплата выше, тот и начальник». Как-то неуютно было обладателям таких кабинетов, уязвленное самолюбие никак не хотело примириться с тем, что простой матрос зарабатывает больше, чем ты сам. Они не придавали значения все объясняющему слову «зарабатывает», а не «получает», в отличие от них. Наравне со всеми моряками начальника ОТиЗа включили в бригаду по подготовке трюмов, и все десять суток он ежедневно проводил в одном из трюмов вместе с судовой рабочей бригадой, выполняя черную и опасную работу, по окончании которой попросил собрать экипаж и представил новые расценки, полностью совпадающие со старыми. После этого случая уже никто не посягал на кровно заработанное.

Настало время обратить внимание на экипаж судна; увлекшись техническими, глобальными и организационными описаниями, можно выплеснуть вместе с водой ребенка, выражаясь образно. Все-таки люди являлись той живительной силой, вдохнувшей струю жизни в сложнейший, но неодушевленный предмет, произведенный на свет их соотечественниками. Как уже упоминалось выше, капитаном на совершенно неизвестный тип судна был утвержден Владилен Петрович Юрьев, высокий, подтянутый мужчина с волевыми, решительными чертами лица и лысой, словно бильярдный шар, головой. Тяжелый взгляд его пронзительных глаз редко кому удавалось выдержать. Ему еще не исполнилось пятидесяти, успел поработать капитаном-наставником и являлся одним из самых знающих и опытных капитанов пароходства. Он принимал деятельное участие в формировании первого экипажа, отдавая предпочтение опытным и технически грамотным мореходам.

Отношение моряков к новому, неизвестному во всех отношениях пароходу было разным, и немалую роль играло будущее направление работы, которое однозначно указывало на Полярную звезду, что означало трудную работу в северных условиях за советские рубли, так как заграница ему не светила. Но хватало и тех, кому новострой был интересен. Некоторые предполагали пожить во время приемки несколько месяцев в южном и тихом Херсоне с фруктами и днепровским раздольем, убедиться, в самом ли деле «редкая птица долетит до середины Днепра», как утверждал Николай Васильевич Гоголь. «Ну а потом посмотрим!» У каждого из пятидесяти человек экипажа своя судьба, интересы и желания, и их нужно было сплотить в коллектив, объединенный общей целью.

За все двенадцать лет работы на судне сменилось четыре капитана: после Юрьева — Юрий Филиппович Норец, Матвей Леонтьевич Югай, Олег Порфирьевич Шагаев, проработавший на приглянувшемся «ковчеге» больше половины всей двенадцатилетней жизни судна в пароходстве — целых семь лет, сроднившись с ним, как с близким другом. Всю процедуру передачи судна новому капитану он помнит до сих пор в мельчайших подробностях. Ему в конце деятельности лихтеровоза пришлось скрепя сердце передавать своего любимца экипажу американской компании после продажи судна. Поставив последнюю подпись под сдаточными документами, Олег ощутил неумолимость и неотвратимость наступающего момента, когда его поступь в последний раз коснулась нижней площадки парадного трапа. Поневоле глаза стали влажными и защемило в левой стороне груди в преддверии скорой разлуки, на этот раз уже навсегда; вспомнились такие долгие годы, оказавшиеся столь неожиданно короткими. Сознание отказывалось верить в уже свершившийся факт, до последнего воспринимая его как нелепое недоразумение. Но свершившееся уже не имело заднего хода и чем-то напоминало расставание с отработавшим свое быстроногим скакуном, сроднившимся со своим хозяином и не понимающим, почему тот бросает своего верного коня. Наполненные крупными слезинками огромные глаза четвероногого друга, в которых стоял молчаливый укор, заполняли все существо хозяина, проникая в глубины души и вызывая чувство беспредельной вины, а взор уходил в сторону, чтобы не встретиться с опустошенным и вопрошающим взглядом. Трудно описать всю гамму чувств, охвативших капитана в тот незабвенный момент.

Казалось бы, грузы, перевозимые столь специализированным судном, должны иметь строго ограниченный ассортимент, одобренный классификационным обществом советского Регистра судоходства, но «ковчегу» в своей недолгой деятельности приходилось перевозить разное, включая самые настоящие вертолеты на палубе, отчего он становился похожим на самый настоящий вертолетоносец, особенно издалека.

Старший помощник Геннадий Николаевич Исаев хотя и не принимал участия в приемке, но, так уж случилось по воле судьбы, ему довелось поработать со всеми капитанами. Будучи в составе подменного стояночного экипажа, специально созданного для смены основного штата лихтеровоза во время стоянок в отечественных портах и сформированного из опытных специалистов, впервые оказался на борту невиданного ранее судна и после нескольких дней ознакомления уже не чувствовал себя новичком. Спустя нескольких подмен он свободно ориентировался среди всех судовых устройств и знал многих штатных членов экипажа, c которыми установились добрые и деловые отношения. Через несколько лет неожиданно для себя он получил направление на «Алексея Косыгина» и вскорости уже вошел в многочисленные чифовские (чиф — общепринятое обращение к старшему помощнику на мировом торговом флоте) обязанности, почувствовав себя хозяином на палубе громадного парохода площадью в несколько футбольных полей.

Естественно, назначение на столь сложный «ковчег» было инициировано капитаном Юрьевым, c которым подобное случалось нечасто вследствие его требовательности, и сработаться с ним было непросто. Тем не менее, присмотревшись к своему будущему старпому и найдя его вполне достойным, он попросил службу кадров направить Геннадия в штат. Судно чем-то привязало нового чифа к себе, чего он и сам себе объяснить не мог. Существовала какая-то неосязаемая и непонятная связь: вроде бы забот полон рот, гораздо больше, чем на многих других пароходах, рейсы не самые лучшие, да и капитаном мог стать пораньше, если бы не «Косыгин». Казалось бы, какая привязанность у человека может быть к неодушевленному и к тому же своенравному предмету, за которым глаз да глаз нужен. Даже у ребенка любимая игрушка надолго не задерживается, и спустя совсем недолгое время он теряет к ней интерес. Но сердцу не прикажешь.

В жизни Геннадия, на заре его морской юности, произошла очень интересная встреча, крепко запавшая в память, и он до сих пор вспоминает тот совсем обычный владивостокский серый летний день с накрапывающим дождиком и только что исчезнувшим туманом. Работал тогда третьим помощником капитана на пассажирском судне из большой серии «рысаков» — теплоходе «Феликс Дзержинский». Лайнер, ошвартованный у морского вокзала, стоял в пределах расписания по Приморской линии, ожидая прибывающих пассажиров. Геннадий, будучи вахтенным помощником, в форме с синей повязкой на левой руке, волчком крутился, погруженный во множество вопросов, возникающих на пассажирском судне почище грибов после дождя, да и стоянка у морского вокзала как бельмо на глазу у многочисленных проверяющих, поэтому расслабиться в течение всей суточной вахты, не говоря о том, чтобы прикорнуть час-другой, практически никогда не получается.

Звонок вахтенного командира — и бегом к трапу, на площадке которого стоял еще молодой невзрачный человек ниже среднего роста с пристальными, внимательными серыми глазами, без головного убора, в короткой светлой куртке и джинсах. Поприветствовав незнакомца, Геннадий взял в руки паспорт — Высоцкий Владимир Семенович, и что-то сразу кольнуло в груди. Все еще не веря себе, посмотрел на фото, потом на оригинал и после некоторой паузы спросил: «Вы тот самый Высоцкий?» — как будто был еще один. Фраза выскочила чисто автоматически, помогая справиться с неожиданной паузой. Высоцкий, улыбаясь, скромно произнес: «Не сомневайтесь, тот самый». Видимо, он привык к подобным встречам и, судя по реакции, они ему нравились, а точнее, сам момент узнавания. Шел 1971 год, и он еще не достиг той бешенной популярности, когда из каждого окна слышался его хриплый голос с неизвестными доселе песнями и самой незабываемой манерой исполнения. Увидев его, Геннадий слегка оторопел от мысли: «Как такой маленький человек может обладать таким мощным голосом?» Человеку свойственно по каким-то фрагментам общения, не видя своего визави, ассоциативно рисовать его образ в целом, и любой диссонанс с уже составленным обликом вызывает определенное недоумение, даже если ранее приходилось видеть его образ лишь на экране. Экран экраном, но там сознание следит за разворачивающейся фабулой, а здесь самый настоящий живой человек во плоти.

Спустя некоторое время в музыкальном салоне судна состоялось трехчасовое выступление Владимира Семеновича наперевес с его любимым и непременным музыкальным инструментом. Музыкальный салон вмещал сто двадцать человек, но зрителей набилось гораздо больше — яблоку негде было упасть. Стояли даже в коридоре, не видя самого певца, но слушая его мощный живой голос, от которого дрожали смежные переборки. Кто-то записывал экспромтный концерт на магнитофон или снимал на кинокамеру. Тогда еще не было появившихся позже кассетников и тем более портативных видеокамер, а о телефонах промолчим. Общая фотография венчала выступление любимого певца и барда, жанр которого и сейчас нельзя отнести ни к одному из признанных и общеизвестных. В тот приезд во Владивосток Высоцкий выступал в тогдашнем, еще старом, Доме культуры моряков на Пушкинской улице, а за билетами очередь, наверное, была гораздо длиннее, чем в дни открытия Мавзолея. С рук их продавали по десятикратной стоимости, если не больше.

В составе первого экипажа «Косыгина» принимал участие в качестве помощника капитана по электронике Игорь Глебович Ханин, оказавшийся на своем месте профессионал высокого класса, быстро разобравшийся с невиданной ранее электроникой, которой было напичкано новое судно.

Автор очень благодарен ему за информацию о приемке судна и первых шагах деятельности лихтеровоза, выложенных в интернете, как и бывшему старшему помощнику Геннадию Николаевичу Исаеву, обеспечивавшему стабильность, надежность и качество в сложнейшем старпомовском хозяйстве великана на протяжении многих лет.

В разное время на судне работали старшие помощники: Гордиенко Юрий Петрович, Резников Игорь Григорьевич, Ванюков Виктор Юрьевич, Пирожков Николай Владимирович, Шевченко Михаил Николаевич, Щадин Петр Николаевич — грузовой помощник капитана.

Главные механики: Мишин Виктор Филиппович, Бойчук Борис Петрович, Семянищев Юрий Николаевич. Старший электромеханик Мартынов Виктор Дмитриевич.

Боцман Костенко Анатолий Иванович.

Все они заслуживают добрых слов за свои человеческие и профессиональные качества. Рядовые члены экипажа тоже были под стать руководителям, а любители легкой жизни на судне долго не задерживались, ощущая себя на сложном пароходе не в своей тарелке, и при первой же возможности уносили ноги, предпочитая уйти подобру-поздорову.

Как известно, зима в приполярных областях занимает большую часть года, и нашему великану, как и всем другим судам пароходства по северному завозу, не на что было рассчитывать большую часть года, но зерновые перевозки, в основном на североамериканский континент, были как раз кстати, и за их счет создавалось мнимое благополучие. Во время навигации даже умудренные большим практическим опытом финансисты не могли «натянуть» убыточные рейсы до мало-мальски приемлемых величин, оправдывающих работу лихтеровоза. Но в среднем за год в результате многих неизвестных нам манипуляций лихтеровоз оказывался в плюсе, оправдывая свое появление на бассейне и убеждая «Фому неверующего» и его последователей среди «апостолов» в правильности принятого решения по строительству судов нового назначения, способных доставить груз от двери до двери, что и требовалось в задании. Они получали награды и премии за разработку, внедрение и освоение новой техники. Многие прекрасно понимали всю несостоятельность использования громадного судна, тем более никакого изменения в лучшую сторону с его появлением на арктическом театре не произошло: как обслуживали «работяги-малыши» многочисленные точки с помощью барж и тракторов, так и продолжали тянуть свою лямку трудами своих экипажей в нечеловеческих условиях. Время для них остановилось, будто они достигли околосветовой скорости.

За две навигации 1984—1985 годов даже самые упрямые апологеты использования лихтеровоза в северном направлении убедились в тщетности их желаний, хотя и перепробовали все имеющиеся направления его работы. К сожалению, они оказались в плену дутых цифр, навязанных советскими финансистами еще сталинской поры, не желающих понять, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Оставалось только ждать, когда мышеловка захлопнется, что она через несколько лет не преминула сделать, похоронив все мечты о лучшей жизни. Произошло то, что непременно должно было случиться, и «дешевое» топливо внесло немалую лепту в приближение хаоса, поразившего страну. Нужно было усвоить: при неэффективном ведении хозяйства не спасут никакие запасы и подземные кладовые, более того, происходит деградация людей, которых отучили от частной собственности и умения с ней обращаться, а это исправить гораздо труднее, чем наладить экономику. И если гигант не смог работать рентабельно даже при очень высоких ставках, традиционных для грузов северного завоза, то что же говорить о его эффективности на других направлениях. К тому же нашлась Ахиллесова пята и у нашего судна: при следовании за ледоколом в условиях сплоченного льда ширина ледокольного канала соответствовала ширине парохода, но резкие виражи ему были противопоказаны, ибо при такой длине он запросто мог вспороть бортовую обшивку острыми и крепкими обломками паковых льдов или стамух, так как ледовые усиления по бортам были самыми тонкими, в отличие от носовых и кормовых, соответствующих классу УЛА (усиленный, ледовый, арктический). Одинаковое усиление по всей длине накладывало серьезные ограничения и значительно ухудшало его возможности: уменьшало грузоподъемность и скорость из-за увеличения массы порожнего судна. По такому же принципу строились в свое время броненосцы, линкоры и линейные крейсеры. Линейные крейсеры, в отличие от линкоров, хотя имели такие же размеры и зачастую более мощное вооружение, чем у линкоров, обладали большей скоростью при меньшем бронировании, что позволяло им неожиданно появляться, обстреливать крупные вражеские корабли и тут же уходить, дабы не угодить под пятнадцатидюймовый снаряд своего оппонента.

Ведущий линейный ледокол, зная о слабости бортового ледового пояса проводимого «ковчега», старался совершать плавные повороты насколько позволяла обстановка.

Стоит лишь перечислить многочисленные порты и порт-пункты, где пробовали использовать лихтеровоз по прямому назначению: Тикси, Певек, Петропавловск-Камчатский, Анадырь, Эгвекинот, Провидения, Беринговский, Усть-Камчатск, Озерный, Лаврентия, Мыс Шмидта. В основных портах организовали накопительно-отстойные базы лихтеров, где они скапливались и готовились к приходу своей «матки». В пароходстве создали специализированную службу, которая занималась пароходом, лихтерами и грузами, согласовывая их с портами по назначению и ассортименту. Оценивая обстановку того времени, можно с уверенностью сказать, что лихтеровозная система нравилась лишь портовикам, ибо позволяла заранее, без спешки и безалаберной деятельности загружать в лихтеры завозной груз и оставлять их в таком положении в ожидании прихода лихтеровоза. То есть на какое-то время лихтеры становились плавучими складами и разряжали обстановку всеобщей суеты в преддверии начала северного завоза, когда готовые к отправке грузы заполняли все причалы и разобраться в столпотворении было не так просто.

В дальнейшем опирались на опыт дунайских и одесских лихтеровозов, обслуживающих вьетнамское направление, ибо береговая линия страны вьетов идеально подходила для использования судов такого типа, растянувшись узкой полосой вдоль всего Индокитая на две тысячи километров, со многими вполне судоходными реками и подходящими глубинами для прохода груженых лихтеров. Дунайские и одесские суда имели определенное преимущество из-за промежуточных заходов в пакистанский Карачи и индийский Бомбей, так как эти порты обладали большой грузовой базой, и агония этих лихтеровозов продолжалась несколько дольше, чем у «Алексея Косыгина». Не мудрствуя лукаво, решили поставить свой единственный уникальный пароход на эти перевозки, ибо другого выбора не оставалось. Вьетнам того времени, еще не полностью восстановившийся после десятков лет непрерывных войн, нуждался во всем. Его промышленность могла производить лишь примитивные предметы и изделия легкой промышленности в ответ на поставляемое оборудование, станки и прочие продукты машиностроения, удобрения и много чего другого, включая оружие, всегда востребованное. Ремонт советских судов примитивными методами, циновки, различные фрукты, знаменитое, в желтых бутылках, пиво «33», рубашки и прочие изделия легкой промышленности шли в обратном направлении. Многие из их товаров пользовалось спросом по традиционной советской причине извечного отставания легкой промышленности и отчасти компенсировали все увеличивающийся беспроцентный кредит. Впрочем, как выяснилось позже, советские суда работали совершенно бесплатно, если подходить с точки зрения итогов и здравого смысла, так как позднее российское правительство списало все долги в десятки миллиардов долларов. Но тогда еще никто об этом не знал и не задумывался, все делали, казалось бы, нужное дело.

Для России, как преемницы Советского Союза, одним из главных столпов, на которых зиждется преимущество социалистической системы, служит отсутствие безработицы, в отличие от буржуинов, для которых она является хронической болезнью. «Они делают вид, что платят, мы делаем вид, что работаем», — такая циничная поговорка появилась в СССР к началу семидесятых годов. Не в бровь, а в глаз!

Для обслуживания, координации, букирования (поиска и фиксирования грузов в пустые лихтеры на обратном направлении из Вьетнама) грузов одесских и дунайских лихтеровозов было создано совместное предприятие «Вьетсовлихтер». С появлением «Косыгина» образовали дополнительное подразделение, в которое с советской стороны в основном вошли работники пароходства, ранее занимавшиеся лихтеровозной системой на необъятных дальневосточных просторах. Появился серьезный отдел с немалым количеством сотрудников, каждый из которых отвечал за какое-либо конкретное направление (по крайней мере, так было расписано в функциональных обязанностях), и подотделы, получившие название секторов — что-то напоминающее повесть Салтыкова-Щедрина «Как один мужик двух генералов прокормил». В общем, народу хватало — поработать за границей, хотя бы и во Вьетнаме, во время все нарастающей советской безнадеги мечтали многие, и желающих было хоть отбавляй.

Начальником отдела лихтерных перевозок стал Юрий Мизерницкий — полный и спокойный мужчина среднего возраста, из капитанов, любящих хорошо поесть. Его широкое, одутловатое лицо почти всегда оставалось безмятежным, а голос спокойным, с преобладающими низкими тонами. На него трудно было рассердиться, так как все его существо излучало доброту. Он отвечал за внедрение и эксплуатацию системы. Сейчас его уже нет с нами. Царствие ему небесное! В обязанности Сергея Чекалина входили внедрение и эксплуатация системы, приемка и работа на лихтеровозе. Геннадий Мирончик — начальник сектора ЛЭШ. Александр Билюк сменил Мизерницкого в должности начальника отдела. Евгений Мель — последний начальник отдела, вплоть до ликвидации системы. Было немало и других специалистов по коммерческой эксплуатации, экономике и другим сопутствующим необходимым направлениям, обеспечивающим систему. Во Владивостоке и Находке находились накопительно-отстойные базы, которыми руководил Лев Вертинский, тоже из капитанов и тоже уже покинувший сей преходящий мир.

Во вьетнамских офисах «Вьетсовлихтера» работали: в Хайфоне — Ю. Мизерницкий, Л. Вертинский; в Сайгоне, нынешнем Хошимине — О. Шаламов и Г. Мирончик. Много можно рассказать о курьезных случаях и приключениях самого разного характера, имевших место во Вьетнаме с нашими представителями, но не стоит ворошить старое, пусть оно так и останется на совести непосредственных участников.

Три последующих лихтеровоза, переданные в Черноморское пароходство, всю свою недолгую жизнь, за исключением последнего, «Эрнесто Че Гевары», проданного почти одновременно с «Косыгиным» в 1996 году, но оставшегося единственным действующим до наших дней, проработали на вьетнамском направлении и, по всей вероятности, тоже не преуспели, так и не испробовав ледовых препятствий, о чем их экипажи, по всей вероятности, не жалели. Одно лишь осознание бронебойной крепости судна придавало им дополнительное чувство уверенности в непотопляемости своего плавучего средства. Броненосцам ушедших времен было далеко до них.

При таком расходе топлива, лишившись государственной поддержки, лихтеровозные системы Черноморского, Дунайского и Дальневосточного пароходств были обречены, дело стало лишь за временем, и вскоре неизбежное произошло. Как тут не вспомнить слова бывшего премьера Виктора Черномырдина: «Хотели как лучше, а получилось как всегда». Самое главное, что его нечаянно вырвавшаяся фраза стала крылатым выражением и подходит ко многим начинаниям советской системы, как и ее современной наследницы — ни убавить, ни прибавить. Да и вьетнамская линия не явилась панацеей, по сути дела принося одни убытки, которые были не под силу Российской Федерации, и без того отягощенной громадными проблемами, и тем более Украине, возможности которой были неизмеримо меньше. О пароходстве и говорить нечего: оно сжималось, как шагреневая кожа под солнцем, количество судов уменьшалось на глазах, а нерентабельные пароходы шли с молотка, хотя уже неоднократно указывалось, что перевести любой пароход в разряд нерентабельных не составляло труда — были бы желание и личная заинтересованность. А она лишь нарастала, ибо «аппетит приходит во время еды».

Скорейшему выводу судна из эксплуатации во многом способствовал развал Советского Союза, который резко снизил грузопоток по снабжению северных точек, и создавшаяся воронка еще более усугубила перспективы дальнейшего существования всей системы доставки лихтеров. Политическая составляющая, вне всяких сомнений, имела место, демонстрируя советский флаг как могущество всей системы, невзирая на громадные издержки, но недаром вновь приходит на ум знаменитая фраза Остапа Бендера: «Контора закрывается, громадный бюрократический аппарат съел все финансы». Не ручаюсь за ее точность, но смысл несомненен.

Погоня за американцами и на этот раз не увенчалась успехом. Память сохранила хрущевский перл, выданный им после посещения Соединенных Штатов, после которого долгое время он был чуть ли не в состоянии прострации: «Догнать и перегнать Америку по производству мяса и надоям молока». Голословный, ничем не обеспеченный, не подкрепленный никакими расчетами и не просчитанный призыв, таковым и остался. «Петух прокукарекал, а там и не рассветай». А кончилось это тем, что в угоду главному «кукурузнику» страны план по сдаче государству мяса сиюминутно увеличили в три (!) раза, и хозяйства вместе с домашними животными забили на мясо все поголовье крупного рогатого скота вместе с племенным стадом, после чего говядина стала редкостью. Впрочем, по-другому и быть не могло — все закономерно, нужно было менять систему, а не заниматься простым сотрясанием воздуха. Но о том и речи быть не могло, и все руководители советского толка, безусловно, определяли политику впереди экономики, что ставило ее в заведомо проигрышное положение, несмотря на все ухищрения идеологических изысков и громадный пропагандистский аппарат.

Рассказывать о долгой процедуре ликвидации совместной российско-украинско-вьетнамской компании «Вьетсовлихтер» не имеет смысла: скучное умирающее предприятие, конец которого всем известен и во многом походит на сотни подобных заключительных аккордов обанкроченных по злому умыслу или благодаря создавшимся обстоятельствам фирм с иностранным участием, в распоряжении которых находилась значительная собственность бывших советских республик, ставшая наследием частных акционированных обществ. В подавляющем большинстве они являлись чисто береговыми предприятиями «наземного базирования», но суть от этого не меняется, за исключением своих особенностей. Как правило, в выигрыше всегда оказывалась иностранная сторона, то ли по воле случая, то ли по ротозейству, хотя вряд ли! Такое странное однообразие наводит на известные мысли. Для Вьетнама подобное поведение особенно характерно: после многолетнего общения с крупными российскими чиновниками они многому научились и быстро усвоили, что с помощью сравнительно небольших финансовых средств можно без особых осложнений получить под свой контроль несравнимо бо́льшую собственность, стоило лишь определить конкретных лиц, способных принимать решения. В мутной воде того времени утонуло множество концов крупных совместных, как и бывших советских, предприятий, так и оставшись под черным покрывалом неизвестности, чего добивались их новые владельцы. В бурном водовороте быстро меняющихся событий никто не пытался их отыскивать, и вскоре они появлялись уже в другом качестве конкретных владельцев, в мгновение ока ставших долларовыми миллионерами на вполне законных основаниях.

Появление больших частных капиталов неразрывно связано именно с аналогичными предприятиями, их учредителями и руководящим составом, но… Не пойман — не вор, особенно если никто не ловит. Недаром известный русский философ Николай Бердяев в суровом 1918 году сказал, что «социализм — идеология зависти», и его счастье: в обстановке полной неразберихи того времени никто не услышал этих слов, иначе не сносить бы ему головы в известных подвалах. Правда, Бердяев ничего не сказал о развитом социализме, что простительно для него, ибо ни один из основоположников великого учения, включая Карла Маркса, не говоря о предшественниках-философах, не знал о такой общественно-политической формации. Этот феномен уже из области последних разработок единственного верного учения.

«Все сметено могучим ураганом,

И нам недолго осталось кочевать.

Махнем, мой друг, в шатры с тобой к цыганам,

Там не умеют долго горевать».

Слова Оскара Осенина!

В итоге «Алексей Косыгин» был продан в 1996 году как не оправдавший своего предназначения. Решение о его реализации принял департамент морского флота Министерства транспорта, не откладывая дела в долгий ящик, сознавая, что каждый день простоя приносит едва ли не миллионные убытки. Первым пришел и первым же ушел. Его близнецам также не был уготован долгий век, но тем не менее их продали значительно позже. Лихтеровоз «Индира Ганди» продан в июле 1999 года (Индира Ганди — многолетний индийский премьер и лидер партии «Национальный индийский конгресс», дочь Джавахарлала Неру, основателя партии «Индийский национальный конгресс» и первого премьер-министра независимой Индии, и мать Раджива Ганди, последнего индийского премьер-министра из рода Ганди, павшего от руки убийцы-смертницы: во время передачи премьеру корзины с цветами прогремел взрыв, в результате которого погибли, кроме сорокасемилетнего Раджива, еще пятнадцать человек), «Ле Зуан» (названный в честь вьетнамского генсека) — в августе 2003 года, и лишь «Эрнесто Че Гевара» (кубинский революционер, анархист по своей натуре, явный троцкист, боровшийся за дело революции во всех странах), хоть и проданный Черноморским пароходством почти одновременно с «Косыгиным», в том же 1996 году, остается единственным действующим судном, не считая «Севморпути», изо всей когорты советских лихтеровозов, и его последнее известное имя на борту — «Еide Carrier».

Новым владельцем «Алексея Косыгина» стала американская компания «Waterman Steam Ship». После капитального ремонта в 2003 году, с новым именем на борту — «Atlantis Forest», судно стало частью программы США по поддержанию безопасности торговых судов и военных кораблей под названием Maritime Security Program. Данная программа морской безопасности, подписанная в 1996 году, предполагает для каждого участника, в частности владельца судна, право на получение ежегодных выплат в размере двух миллионов ста тысяч долларов США.

В настоящее время семь судов различного типа, в числе которых четыре лихтеровоза, составляют флот американской компании «Waterman Steam Ship». Все корабли по различным причинам стали собственностью организации, однако их объединяет одно: все морские суда ожидала отправка на слом. После капитального ремонта и замены оборудования грузовые пароходы стали участниками программы, направленной на развитие внешней торговли Штатов. Одним из них и оказался бывший российский лихтеровоз «Алексей Косыгин». Успешно пережив ураган Катрина в 2005 году, находясь в порту Лейк-Чарльз, штат Луизиана, лихтеровоз «Atlantis Forest» продолжает выполнять свои функции по прямому назначению, чего нельзя сказать о других систер-шипах (однотипные суда). Известный лихтеровоз «Юлиус Фучик», водоизмещением более шестидесяти тысяч тонн, доживает свой век в одном из портов Греции в Элесисском заливе, а из металла других его собратьев давно уже сделаны автомобили или какие-либо другие машины, механизмы и металлоизделия, а может быть, и того хуже — предметы немудреной домашней утвари. Некоторые из отечественных лихтеровозов были выкуплены предприимчивыми судоходными компаниями, переоборудованы для морской перевозки яхт и успешно эксплуатируются под флагами других государств.

Очень интересны воспоминания капитана дальнего плавания Сергея Михеева (кстати, однокашника капитана «Алексей Косыгин» Олега Шагаева), в свое время работавшего старшим помощником капитана на лихтеровозе «Юлиус Фучик» Советского Дунайского пароходства. Чешский антифашист, известный последним журналистским шедевром накануне своей гибели — «Репортаж с петлей на шее», в самом деле перевоплотился в громадное судно, как в стихотворении Владимира Маяковского «Товарищу Нетте, пароходу и человеку»: «Мы идем сквозь револьверный лай, чтобы, умирая, воплотиться в пароходы, строчки и другие славные дела!» Книга Фучика увидела свет уже после его казни в фашистском концлагере. Ему была присуждена Международная премия Мира за разрывающий душу «Репортаж». Имя первому советскому лихтеровозу дали достойное.

В СССР не было ни опыта, ни современных технологий для постройки судов такого класса, а многие комплектующие и вовсе не производились в стране. В то же время рядом находилась Суоми, имевшая большие достижения в строительстве специализированных судов — одни ледоколы чего стоили, включая недавно построенную троицу самых мощных дизель-электрических ледоколов в мире: «Ермак», «Адмирал Макаров» и «Красин». Поэтому заказ на первых двух «монстров» был размещен в Финляндии, чтобы потом, ориентируясь на «первенцев», создать что-либо свое, похожее.

Появление первого великана в компании с близнецом «Тибор Самуэли» в Дунайском пароходстве было отнюдь не случайным: советское руководство тем самым старалось «привязать» к себе дунайские страны, не имеющие выхода к морю. Лихтерам и их «маткам» отводили решающую роль в осуществлении этих планов. Зависимость придунайских государств от большого восточного соседа и в самом деле становилась гораздо более ощутимой, напрямую влияющей на их внешнюю торговлю. Это был самый настоящий современный «дредноут».

Существовала практика направления старшего командного состава на столь сложные по своему устройству и эксплуатации суда в качестве дублеров на первом этапе. Затем, по мере освоения судна, дублер переводился на штатную должность, заменяя своего опекуна. Огромное судно со сложными механизмами и устройствами, среди которых выделялась система погрузки-выгрузки лихтеров. Между двумя кормовыми «фалдами» находился синхролифт грузоподъемностью 2700 тонн, и даже при несимметричной нагрузке, когда один груженый лихтер располагался на одном борту, платформа поднималась ровно. А затем уже лихтеры перемещались на три палубы с помощью гидравлических транспортеров. Каждый транспортер весил 230 тонн, и перемещение груза массой 3060 тонн на двухсотметровое расстояние — задача не самая простая. Цифры сами по себе поражают. Одно неверное движение — и… Даже представить трудно, и хочется поскорее избавиться от мрачных мыслей.

Расчеты по предстоящим грузовым операциям выполнял второй помощник капитана и проверял старпом. Помимо этого, необходимо было разобраться со множеством судовых помещений, начиная с носовой подшкиперской до ПУГО (пульт управления грузовыми операциями). На второй палубе находились каюты рядовых членов экипажа, младших механиков и электромехаников. Ряд помещений оставались незанятыми. Капитан, штурманы, радисты и старшие механики жили в надстройке. От грузовой палубы до капитанской лифт насчитывал семь этажей, и четыре вниз, в главный пульт машинного отделения. На третьей грузовой палубе находились ворота и два бортовых буксира, которыми заведовал второй механик вместе со своим помощником — четвертым механиком.

Четыре главных двигателя «Пилстик» работали на два гребных винта, разгоняя лихтеровоз до 21 узла на полном ходу. Но расход топлива при этом достигал 120 тонн в сутки, что даже при его «дешевизне» заставляло задуматься об эффективности работы. Более-менее приемлемым оказался режим экономического хода, при котором расход бункера тоже не впечатлял, не позволяя надеяться на рентабельную работу гиганта, хотя и составлял 80—90 тонн при скорости 16 узлов. Во время бункеровки в Усть-Дунайске, специально оборудованном в дунайских плавнях порту для обработки лихтеровозов, с бункеровщиков принимали 5000 тонн тяжелого топлива и 500 легкого.

Однажды в Москве, на вечеринке у друзей, Сергей беседовал с отцом хорошей знакомой, полковником внутренней службы, доктором технических наук и профессором «противопожарной» академии МВД. Когда коснулись пожарной подготовки экипажей судов, мэтр довольно пренебрежительно заметил: — «Чему там у вас гореть, к тому же с неограниченным количеством воды вокруг». Сергею пришлось обратиться к цифрам, присовокупив к количеству топлива сотни тонн масел и красок. Тон Якова Семеновича сразу же изменился, и по всему было видно, что он шокирован. «Да ты же на нефтебазе сидишь!» — лишь промолвил он. Вот тебе и профессор пожарных наук! Пришлось объяснить пожарному авторитету простую истину, что вода в судовых условиях чаще всего является отрицательным фактором, а не положительным, и это для него, по всей вероятности, явилось откровением, хотя преподающему профессору не знать о специфике морских противопожарных мероприятий, хотя бы в общих чертах, явно не к лицу. О постоянном противоборстве непотопляемости и тушения водой, как двух антагонистов, пришлось вкратце объяснить уважаемому маэстро, каким он себя позиционировал.

С момента приемки судна прошло совсем немного времени, и многие таблицы и инструкции еще не были разработаны. А их было непочатый край, включая планы по борьбе за живучесть, непотопляемость, борьбе с пожарами, инструкции по обязанностям членов экипажа и так далее и тому подобное.

Лихтеровоз «Юлиус Фучик» на ходу

Капитан, не откладывая дело в долгий ящик, сразу же обозначил объем работы для старшего помощника и его дублера по разработке инструкций и планов, не имевших аналогов. Все нужно начинать с чистого листа. А разработка всего этого бумажного вала не чета какой-нибудь диссертации, в которой можно завуалировать и затушевать многие негативные моменты. В нашем случае даже малейшие недочеты сразу же выплывут наружу при отработке практической части. При этом мастер обозначил крайне сжатые сроки, по сути дела заранее невыполнимые. Столь объемная работа продвигалась медленно, и капитан резко выражал свое неудовольствие, вероятно полагая, что подчиненные отлынивают от работы. Основной удар принимал на себя старпом. Чтобы как-то умерить капитанский пыл, разработчики решили показать мастеру черновой вариант своего творчества. Разложили все схемы, чертежи, наставления и объяснили общую идею работы. Надо отдать должное капитану, по достоинству оценившему титанический труд и далее уже не пытавшемуся подгонять. Численность экипажа в среднем равнялась 64 членам команды, включая ремонтную бригаду Килийского судостроительного завода, на котором строились отечественные лихтеры.

Печатание многочисленных текстов тоже отнимало немало времени, хотя, казалось бы, на судне хватало квалифицированных «машинисток»: хозяйственный и четвертый помощник не были столь перегружены, но доверить им столь тщательную работу, требующую понимания предмета, не представлялось возможным. Необходимо было их непрерывно контролировать, по сути стоять над душой, и проще это было сделать самому. Но мало придумать и синхронизировать всю схему, нужно было воплотить ее в жизнь, научить исполнителей. Учеба шла непрерывно, и каждый член экипажа имел свои конкретные обязанности при различных видах многогранной судовой деятельности.

Операторы транспортеров, управляющие их движением, которые принимали лихтеры на синхролифте, везли их до означенного места на всех трех палубах, где их ставили на так называемые «стулья» и крепили специальными упорами, получившими меткое прозвище «слоновая нога». Сопровождающие следили, чтобы ничто не мешало движению транспортера и отсутствовали посторонние предметы на крышках и рельсах.

Во время грузовых работ вахту у трапа несли хозяйственный помощник, врач, второй радист и помполит, тем самым подзарабатывая себе на хлеб с маслом.

Судовая учеба была построена так, чтобы охватить всех и при этом добиться взаимозаменяемости, особенно при производстве грузовых операций, чтобы можно было маневрировать специалистами. Когда груз бывал необычным и замысловатым, непохожим на массовые, требовались специалисты высшей квалификации, и за них шел настоящий торг между главным механиком и старпомом. Подогревало его бескомпромиссность то, что непосредственные участники получали изрядный довесок к заработной плате. На этом основании велся строгий учет достижений каждого во время повышения квалификации, и перед предстоящим циклом грузовых операций все спарринг-партнеры сдавали зачеты. Во время отработок судовых тревог и практических занятий по судовой эксплуатации неизменно обнажались некоторые неточности и неясности, что требовало корректировки планов и много другой рутинной работы. Казалось бы, за долгие 16 суток перехода до пакистанского Карачи можно многое успеть, но, как правило, катастрофически не хватало и этого времени: оно сжималось в мгновения, словно находишься в другом измерении.

Через месяц штатный старпом ушел в отпуск, и Сергей уже со знанием предмета принял его дела. В новом амплуа уже не приходилось ждать каких-либо скидок на неопытность. Первоначальная неуверенность, которая нет-нет да вспыхивала в голове, сменилась своей противоположностью, и теперь он чувствовал себя полным хозяином на необъятных палубах громадного судна.

С первых дней появления на безразмерном «ковчеге» он обратил внимание на значительную погибь палубы на баке. От клюза якорной трубы до фальшборта наблюдалась вмятина, словно родимое пятно, залитая бетоном. Как выяснилось, на переходе во Вьетнам, после Суэцкого канала, боцман и плотник занимались заменой тормозных лент на барабане правого якоря. Ленту поменяли и решили протестировать, не поставив никого в известность, хотя занятие это на полном ходу само по себе довольно рискованное и получить официальное разрешение на проводимую работу, скорее всего, было бы невозможно, капитан вряд ли бы согласился играть с огнем, прекрасно зная своих специалистов и их стремление «отличиться». Решение приняли спонтанно, под воздействием не одного стакана тропического «удовольствия», которое под жарким солнцем лишь усилило свое веселящее действие. Приотдали винтовой стопор, который и сдерживал многотонную громадину якоря, и якорь-цепь с грохотом начала «травиться». Очевидно, что ленточный стопор уже был бессилен остановить все нарастающую и ускоряющуюся многотонную массу, усугубленную полным ходом «ковчега». Осознав, что никакие силы уже не в состоянии удержать летевший в морские хляби якорь с цепью, со всех ног бросились с бака. Огонь, дым и грохот сопровождали их бесславную ретираду. Концевая скоба весом более сотни килограммов, вылетев из цепного ящика, ударила по палубе бака, навсегда оставив отметину. Новый якорь и цепь купили в Сингапуре, шипчандлеровским компаниям которого не привыкать к подобным случаям, ибо среди десятков тысяч проходящих судов наверняка случаются подобные курьезы. Дальнейшая судьба экспериментаторов, пытавшихся оспорить закон всемирного тяготения, неизвестна. Но то, что этот фокус не прошел им даром, не вызывает сомнений. Цена утерянного якоря с цепью наверняка исчисляется сотнями тысяч полновесных американских долларов.

У «Интерлихтера», оперировавшего лихтеровозами, были две линии работы лихтеровозных «монстров», которые использовались в зависимости от накопленных груженых лихтеров. Первая — на Карачи и Бомбей, а вторая — на Вьетнам, куда всегда следовали с полным грузом. Лихтеры собирались со всего Дуная. А вот с обратной загрузкой всегда были проблемы, в лучшем случае она не превышала и половины.

Во всех иностранных портах грузовые операции осуществлялись бортовыми буксирами. В Карачи постановка на рейдовые бочки являла собой сложную задачу. В условиях стесненного рейда, когда множество судов ошвартовано на бочки, возможности для маневра громадного «дредноута» были минимальными, не говоря об опасности. Парусность судна представляла собой немалую угрозу, тем более что она была неравномерна по всему бортовому периметру и крепиться к бочкам нужно было основательно.

Запомнился своеобразный агент, обслуживающий судно. После оформления прихода, почтительно проводив представителей власти, к которым в этих странах демонстрируется особое уважение, он сразу же обращался к Сергею: «Чиф, ты сегодня не ужинай и ребятам скажи. Я скоро вернусь». И вскоре возвращался с упакованными в бумажные кульки бараньими ножками, отнюдь не куриными по величине. Были они еще горячими и очень вкусными, еще издали, одним лишь запахом вызывающими обильное слюноотделение. Деликатеса удостаивались капитан, старпом, второй помощник, главный и старший механики. Взамен араба угощали тропическим вином, к которому агент был явно неравнодушен. При этом запретные суры Корана не упоминались по обоюдному молчаливому согласию. Все-таки вино было легкое и, может, у Аллаха есть какое-либо послабление на этот счет.

Карачинские лоцманы тоже были своеобразны и, хотя прибывали на судно на рейде как представители какого-либо султана или, на худой конец, эмира, приступали к работе, лишь когда бак судна проходил первую пару буев канала, а на выходе сходили на лоцманский катер сразу же за волноломом. Таким образом, лоцманы, несмотря на показной снобизм, явно отлынивали от своих прямых обязанностей, отдавая самый сложный этап маневрирования и швартовки в условиях стесненной акватории на откуп капитану, а сами предпочитали умыть руки, попросту сбежать, дабы не принимать участие в сложной швартовке, для чего они и были нужны.

Проблемы возникали с высадкой лоцманов во время летнего муссона, когда юго-западные ветры разгоняли большую волну и лоцманский катер болтался под бортом, словно ореховая скорлупка, опускаясь и поднимаясь на несколько метров, норовя раздавить медлительного «пайлота». Но в таких случаях лоцманам было уже не до важной медлительности: они скакали, словно голодные воробьи перед неожиданным подарком буренки. Такая же проблема существовала и в Бомбее, но на его внутреннем рейде хватало места для циркуляции лихтеровоза на якоре.

Система наглого, почти узаконенного мздоимства официальных и портовых властей процветала во всем своем беспределе. Прибывающие для оформления прихода чиновники тащили с собой огромные, безразмерные сумки, чтобы уложить все, что можно выклянчить у судовой администрации, используя для этого все возможные приемы, от наглого шантажа и угроз до банального подхалимажа. «Не мытьем, так катаньем», — это им всегда удавалось, ибо методы были отработаны и постоянно совершенствовались, стараясь идти в ногу с появляющимися вызовами. Подобная практика была характерна для многих стран Африки и Азии, но в индийских портах намного превосходила обычные средневзвешенные поборы, и Сергей долгое время считал порты Индостана чемпионами мира по вымогательству, пока не попал в Нигерию. Так что определить, кому отдать первенство в этом неолимпийском виде спорта, довольно затруднительно, за лидерство идет постоянная бескомпромиссная борьба, и наградой служит распространившийся по всему миру «бакшиш».

В индийских портах было что посмотреть: древняя культура уживалась с нищенскими трущобами, размер которых не поддавался видимому определению, уходя куда-то за линию горизонта; богатые, «суперовые» кварталы соседствовали с картонными жилищами бедняков, вонь нечистот которых не могли нейтрализовать никакие индийские притирания и благовония. Жаркий влажный климат приморских территорий всячески способствовал их распространению. Впечатлял остров Элефант, изюминкой которого являлся древний храм с эротическими барельефами, демонстрирующими сцены из Камасутры. Неудивительно, что Индия делит с Китаем первое место в мире по количеству населения, приближающегося к полутора миллиардам.

Архитектура древнего индуизма наиболее полно отражает индийскую историю и сложившийся за тысячелетия уклад жизни. Местные уроженцы умело эксплуатируют свою приверженность к обслуживанию иностранных туристов, привлекая национальные мотивы. Продажа сувениров, традиционная демонстрация «танцующей» кобры с вырванными ядовитыми клыками под мелодию играющего на дудочке факира, сидящего рядом в чисто индийской позе; женщины в разноцветных сари с корзинами фруктов на головах за умеренную плату фотографировались с туристами.

Прирученные и выдрессированные животные тоже были под стать хозяевам, норовя получить свою долю. Наглющие козы и обезьяны требовали лакомства от иностранцев, которых они мгновенно определяли, не смешивая с местным «бомондом». Их приставания переходили все допустимые пределы: козы по-настоящему бодались, а мартышки в открытую занимались воровством и грабежами. Стоило немного зазеваться — и прощай ручная сумочка или какая-либо еда, особенно фрукты. Любимой их забавой являлось задирание женских юбок. Когда ничего не подозревающая женщина засматривалась на что-либо примечательное, маленькие ловкие звереныши, неслышно подкравшись сзади, исполняли свой полюбившийся трюк, что вызывало настоящую панику у пострадавших и смех у окружающих, а мартышка, восседая на ближайшем дереве, с удовольствием скалилась, изображая довольную улыбку. Тем временем жертва розыгрыша долго не могла прийти в себя, залившись пунцовой краской и все еще придерживая юбку, хотя обезьяна уже с дерева показывала ужимки. Поэтому имеющие опыт женщины предпочитали появляться здесь в брюках вместо платьев и юбок.

Заходы в Сингапур, мимо которого во вьетнамских рейсах приходилось проходить дважды, были редкими и в основном по техническим причинам, чтобы закупить какие-либо дефицитные запчасти и судовое снабжение. И все же судно привлекло к себе внимание определенных деловых кругов, которые выдвигали даже предложения по эксплуатации «монстров» на перевозках между «городом льва» и портами Австралии, обещая большой объем грузов и полную загрузку в оба конца. Насколько они могли быть привлекательны и рентабельны, судить трудно, ибо никакой конкретики не было. В этом предложении прежде всего настораживают жесткие требования к заходящим в порты зеленого континента судам и громадные портовые расходы. Но «Интерлихтер» был заряжен именно на Вьетнам — по старой советской традиции, зародившейся еще во времена войны с американцами в семидесятых годах, когда множество судов доставляли самые разные грузы, помогая бывшему французскому (еще с девятнадцатого века) протекторату Аннам в его многолетней борьбе за независимость. Ради справедливости стоит сказать, что все многомиллиардные долги позднее были списаны, то есть наши суда работали бесплатно. Во Вьетнаме приоритетным портом был Вунгтау в устье реки Меконг, также заходили в реку на рейд Тхиень-Лиень. Старый лоцман рассказывал, что во время гражданской войны между Севером и Югом Вьетнама заводил на этот рейд американские авианосцы. На подходе к Вунгтау на горе высится громадная статуя Христа с распростертыми руками, словно копия бразильского, в Рио-де-Жанейро. Но в лице Господа все же угадываются вьетнамские черты. Преобладающей религией является чисто вьетнамский культ предков и буддизм, а на христианство приходится лишь несколько процентов верующих. Но тем не менее немногочисленная община католиков установила эту статую за счет своих пожертвований в 1974 году.

На реке Меконг четко соблюдается меняющийся приливно-отливный цикл, во время которого скорость течения реки уменьшается до 1—2 километров в час и затем возрастает до 10—12. При сильном течении даже два буксира с трудом справлялись с буксировкой лихтера, что значительно замедляло скорость грузовых работ. Особенно тяжело было работать в ночное время, когда наступает тропическая тьма и буквально погружает во мрак преисподней. Судовое освещение и прожекторы буксиров были явно недостаточными, но Сергей предложил использовать «прожектор Суэцкого канала», который разделяется на два мощных луча, дабы осветить обе кромки канала. Предложенное им новшество решило проблему освещенности.

Проверять лихтеры было крайне необходимо, в противном случае вал коммерческих убытков был неизбежен. Вьетнамцы крали все: снимали оборудование электрощитов, сливали масло из редукторов брашпилей, залазили в трюм, приподняв крышки домкратами без нарушения контрольных пломб, о срезанных швартовных синтетических концах и говорить не приходится. В этом виде также неолимпийского вида спорта им не было равных, и они, безусловно, лидировали на мировой арене. Ремонтная бригада на борту привычно восполняла и ремонтировала все за счет «Интерлихтера». Возили из Вьетнама в основном паркетную клепку, мазь «Звездочка» и водку «Слезы Хошимина». Вьетнам, десятилетиями воевавший, не обладал какой-либо значимой экспортной продукцией, но создать иллюзию равноправной торговли было необходимо.

С паркетной клепкой произошел трагический случай в Ренийском порту. Для министерства обороны привезли лихтер с паркетом. Подобные грузы фумигировались, дабы не привезти в Союз какую-нибудь тропическую заразу из Вьетнама, и откуда-то просочилась информация, что в роли фумиганта использовали печально известный газ «Циклон Б», применяемый Штатами для травли вьетконговцев. Народ насторожился, и лезть в лихтер никто не хотел ни за какие коврижки. Пригласили представителей войск химзащиты из болградской дивизии ВДВ. Приехали начальник-майор и его заместитель. Офицеры приступили к исследованию груза на лихтере. Катер, привезший их, ждал на протяжении получаса, но офицеры не появлялись. Так и не дождавшись, двое катерников пошли к лихтеру, надев аппараты индивидуальной защиты из пожарного комплекта. Заглянув в люк, обнаружили обоих офицеров, лежащих мертвыми в противогазах против химических отравляющих газов. Замеры химического состава воздуха в трюме показали наличие большой концентрации углекислого газа, который выделяла сырая паркетная клепка. Обычные противогазы были бессильны против него, и офицеры задохнулись. Если жертвами оказались самые квалифицированные офицеры химзащиты, не попытавшиеся даже взять пробы воздуха, то что же говорить об обычном люде. Как бы то ни было, но ни один из членов экипажа даже не пытался заглядывать в трюм, твердо усвоив, что заговоренных среди них нет.

Но были и свои радости. Во время грузовых операций в «Учкудуке» (Усть-Дунайске — «секретном порту» без причалов и складов) на борт привозили семьи экипажа. Административным центром являлся ветхозаветный теплоход «Кооперация», построенный еще в двадцатых годах. Это была та самая «Кооперация», которая в компании дизель-электроходов «Обь» и «Лена» участвовала в первой советской антарктической экспедиции в 1957—1958 годах. Судно поистине легендарное. О тех событиях эстонский писатель Юхан Смуул, бывший в составе экипажа, написал известную «Ледовую книгу». Теперь же, устав от многолетних арктических и антарктических плаваний, небольшой грузопассажирский теплоход продолжал служить людям, став надежным причалом для «перелетных птиц». В пассажирской зоне двери, поручни трапов и панели переборок были из красного дерева, напоминая о лучших годах его трудовой деятельности. Корпус, построенный по давнишним технологиям, находился в идеальном состоянии, металл был на совесть, не подверженный ржавчине, что говорило о его высоком качестве и чистоте — это вам не конверторная сталь, которая начинает ржаветь изнутри. С годами вилковские аборигены потихоньку растащили всю эту красоту из красного дерева и бронзовую отделку, но все же судно исправно служило дебаркадером, где можно было переночевать и подкормиться. Семьи членов экипажа прибывали на пассажирской «Ракете», которая швартовалась к «Кооперации», а потом их на портовых катерах доставляли на судно. У лац-порта «монстра» устанавливали понтон, на который опускали парадный трап. В этих случаях экипаж собирался под спасательной шлюпкой левого борта, высматривая своих домочадцев, кто к кому в каком составе прибыл.

Жена Сергея, Алия, посетив в первый раз судно, не увидела в нем ничего необычного. Даже подъем на лифте на «седьмой этаж» не впечатлил ее, ибо после домашнего 16-го этажа казался делом обыденным. Ее первоначальный вердикт был таков: «Ты говорил, что судно огромное, а ничего в нем такого нет. Ты даже не вышел к борту посмотреть, как мы подошли на „Ракете“!» Пришлось ей объяснить, что весь экипаж стоял под шлюпкой и наблюдал за прибывшими. Расстояние и размеры судна скрадывали даже немалую толпу в полсотни человек. Но доверия после абстрактных объяснений в глазах жены не прибавилось, нужно было устроить визуальный осмотр. На верхней пустой палубе эффекта никакого не было, но после спуска на вторую грузовую палубу зал в 160 метров длины и 25 ширины, с пятиметровой высотой потряс ее воображение. Она лишь произнесла: «Это все?» Сергей добавил, что впереди еще метров 60, а позади 40, и наконец-то до нее дошло. Глаза тут же поменяли выражение на истинное уважительное удивление.

Погрузка лихтеров ночью в Усть-Дунайске приносила хороший бонус как чисто в любительском смысле для заядлых рыболовов, так и в продовольственном — для пополнения стола, разнообразя его свежей рыбой. Ночью, после установки лихтеров на синхролифт и подъема до нужной палубы, на рыбинсах подъемника всегда оказывалось много самой разнообразной рыбы, включая осетров. Крупных сбрасывали в воду, а мелкие шли на уху, которую поварята тут же готовили к двум часам ночи — обеденному времени грузовой бригады. Уха получалась не хуже, чем у гиляровских гурманов — за уши не оттащишь. Поднять жену к этому пиршеству Сергею ни разу не удалось, даже несмотря на ее вечерние просьбы.

Самой большой проблемой на стоянке были дети, которых жены привозили с собой. А для них посещение «ковчега» было сродни визита в сказку, и разговоров об этом хватало надолго. В школе они на какое-то время становились героями, приковывая внимание после рассказов о посещении необычного судна и ловя на себе завистливые, восхищенные взгляды одноклассников. На судне в стремлении уединиться родители выпускали своих чад на волю, и самообразовывалась разнокалиберная шайка малолеток, носящаяся по коридорам, в спорткомплексе и помещении бассейна, который таил в себе главную угрозу. Обычно до или после прохода Босфора в него набирали чистую морскую воду (естественно, не зимой), и три-четыре дня она была вполне пригодна для использования. Хотя ее уровень опускали до доступного детям, но в любом случае это была большая головная боль для старпома. В описываемое время присутствовал один «медведь-пестун» — сын второго дизельного механика, который, будучи старше всех, как-то организовывал эту шайку и следил за ней. Но, как бы то ни было, он все-таки был ребенок. С каждым заходом в порт проводились разъяснительные беседы и предпринимались попытки организовать попеременное наблюдение за детьми силами жен, но каждый раз все достигнутые договоренности разваливались, едва начавшись. Детей не пускали в пустые отсеки, закрывая соответствующие двери и лазы, но стопроцентной уверенности это не давало, и приходилось по нескольку раз на дню сличать поголовье по списку.

Случился в практике курьезный случай, едва не ставший трагическим, когда в первый заход после завода в Питер старший офицер пограничного наряда отказался от предложенного сопровождения досмотровых групп членами экипажа. На нет и суда нет, было бы предложено. Досмотр длился 4, 6, 8 часов, все дольше растягиваясь, и досмотровое начальство пребывало в полной растерянности, но к судовой администрации за помощью не обращалось, видимо считая, что само может вывернуться из ситуации, которая возникла по ее же вине. Это сильно напоминает эпизод, когда Ходжа Насреддин спасал тонущего в арыке купца. Наконец волевым образом вмешался капитан, когда стало ясно, что у погранцов потерялись люди в чреве «ковчега». Исчезнувшая группа была направлена в помещение рулевого устройства по правому борту. Заблудших вскоре нашли на самом днище, и двое из троих были травмированы, ибо фонари погасли, израсходовав энергию, а ультракоротковолновая станция не пробивала толстый слой металла над головами. Состояние молодых ребят было аховое, так и с ума ненароком можно сойти: «Замуровали, демоны», — как в известном советском фильме. Вывели их на свет божий, и на этом досмотр закончился. Благодарности за спасение пограничников не последовало, скорее наоборот, экипаж виноват, так как не настоял на сопровождении. Но офицер со своей командой быстро ретировался. Знает кошка, чье мясо съела.

На судне закончили монтаж и наладку аппаратуры спутниковой связи. Протестировать ее работу в рабочем режиме пришлось старпому. Сергей продиктовал оператору в Токио номер своего московского домашнего телефона. В Москве было три часа ночи, и голос жены был сонным, но тревожным. «Как ты оказался в Японии?» — сразу же последовал вопрос. Пришлось объяснить причину столь неожиданного и странного звонка.

В следующий заход в базовый порт на борт явилась представительная военная комиссия во главе с контр-адмиралом из штаба Черноморского флота в Севастополе. Провели учения по борьбе за живучесть. Пожарная тревога, как и по борьбе с водой, дело обычное. Но вслед за ними решили приготовить судно к защите от угрозы радиационного и бактериологического заражения. К нескрываемому изумлению высокой комиссии, выяснилось, что огромное судно никоим образом не приспособлено к использованию в боевой обстановке. Для них это был нокаутирующий удар, ибо на протяжении своей военморовской карьеры никто из комиссии не мог представить, что может существовать судно под красным флагом, не соответствующее требованиям военно-морского ведомства. Ведь прежде всего это корабль, да еще какой. Их так учили. Коммерческие и другие назначения — дело второстепенное. Неисповедимы пути твои, Господи! Интересно, а задумывался ли кто-нибудь из них, откуда берутся деньги на их содержание? Вряд ли! А жаль! Может быть, и военный бюджет расходовался бы более рачительно и не списывался по многим ненужным пустякам. Привычка брать деньги из тумбочки, не интересуясь, каким образом они туда попадают, не приучает к экономности и бережливости, а лишь развращает. На «монстре» не было ничего: ни герметизации помещений, ни спринклерной системы, ни блока для укрытия экипажа с избыточным давлением внутри и очисткой забортного воздуха. Не было даже самого элементарного: принудительной системы голосового оповещения экипажа. Возмущению не было предела. В состоянии полного разочарования и негодования комиссия поспешно покинула борт негостеприимного «ковчега», который непонятно для чего построили.

После жуткой аварии на Чернобыльской АЭС при прохождении Суэцкого канала администрация ввела требование представлять замеры радиации и документальные подтверждения проведения дезактивации лихтеровоза. Пришлось достать дозиметры и изобрести ускоренный метод проведения дезактивации, что, конечно же, было полной профанацией, но для египетской администрации канала этого было вполне достаточно. Для проведения полной процедуры на громадном «дредноуте» наверняка потребовалась бы рота солдат, да и тем пришлось бы работать засучив рукава не один день.

Дни мелькали в ежедневной суете, наматывая недели и месяцы, и на судне сменялись капитаны. Пришел специалист широкого профиля, не терпевший ни слова возражений, и после двух рейсов он поставил вопрос ребром в соответствующих службах пароходства: «Либо я, либо Михеев!» Как обычно, в таких случаях верх остается за старшим по службе, тем более капитаном, и Сергею пришлось расстаться с лихтеровозом, о чем он не очень-то сожалел. Это была лишь ступень в его морской карьере.

За время его работы на судне временами происходили курьезные, комические, а порой и драматические, едва не ставшие трагическими, случаи, да и трагические тоже имели место. О некоторых из них он поделился с читателями.

Летающий «дракон» (боцман)

Большие лихтеровозы «Юлиус Фучик» и «Тибор Самуэли» в режиме полного хода развивали скорость до 21 узла, но фактически использовали экономичный ход в 16 узлов, при котором в сутки экономилось 30 тонн топлива, вместо 120 сжигалось 90. Если же судно запаздывало, то для входа в расписание давали полный ход, дабы наверстать упущенное. Однажды в таком случае следовали в Красном море на юг. Боцман занимался дооборудованием одного отсека и шел по палубе со стороны кормы навстречу потоку хотя и охлаждающего, но сухого ветра из африканской пустыни. Он направлялся к старпому, держа над головой лист многослойной фанеры.

Скорость хода создавала изрядный встречный поток воздуха, и совершенно неожиданно, как гром среди ясного неба, с юга налетел небольшой шквал, и оба потока встречного воздуха, слившись в один, подняли «дракона» в воздух, и полетел он на своем «крыле», как «фанера над Калифорнией», в сторону кормы. Не осознав произошедшего, выпучил глаза и лишь открывал и закрывал рот, словно выуженная на берег рыба.

Сергея мгновенно пронзила мысль, от которой по спине пробежал холодок: «Не дай бог, снесет его за борт, пропадет ведь». Остановить несущуюся махину и развернуться не так просто, это займет немало времени, да и акулы в Красном море не дремлют, славятся завидной прожорливостью, их нравы известны во всем мире. Старпом во всю прыть бросился за боцманом, крича что было сил: «Брось фанеру!» Но «дракон» есть «дракон», то, что в руки попало, так просто не отпустит. Смахивает на Шуру Балаганова из «Двенадцати стульев», когда тот, имея при себе 50 тысяч рублей, «подрезал» кошелек у женщины, в котором было 78 копеек и профсоюзный билет. На том и погорел — механическая привычка сгубила.

Боцмана уже подняло метра на два над палубой, да еще фанеру развернул, словно летающее крыло, хотя подъемную силу крыла в зависимости от угла атаки не изучал, похоже, идет на взлет. Тут уже старпом выплеснул из себя все, что когда-то слышал во время самых ожесточенных баталий, которые приходилось видеть, не забыв при этом упомянуть о его ограниченных умственных способностях, спорной половой ориентации и предстоящей встрече с мамой. Слава богу, что этот вулканический выброс дошел до боцмана, ошеломленный старпомовским красноречием «летун», к счастью, выпустил из рук фанеру и тут же шмякнулся на палубу, как коровья лепешка. Лист фанеры, потеряв устойчивость, начал кувыркаться, совершая замысловатые кульбиты, ударился о лихтер, раскололся пополам и тоже грохнулся на палубу.

Лишь после этого бедного «дракона» проняло, он затрясся, будто был на льдине в нижнем белье, а не в более чем 30-градусную жару в Красном море. Понял, что на кону была его жизнь. Учитывая его состояние, пришлось дать ему пару часов отдыха, пока в себя не придет.

Техника безопасности на рабочем месте

Большая численность экипажа предполагает усиленный камбузный состав работников горячего цеха: шеф-повар, второй повар, хлебопек, или пекарь, как его называют, и камбузник. У буфетчицы и дневальной своих дел хватает и на камбузе они не помогают. Среди поваров преобладали лица мужского пола.

Словно в преддверии этой темы, жена Сергея рассказала о несчастном случае, произошедшем с пекарем на хлебозаводе. Одно из основных правил хлебопекарного предприятия гласило: с прибытием на работу снять все украшения. Особенно это касалось колец. Хотя женщины превалируют на хлебном производстве, но на «ковчеге» встречались и субъекты противоположного пола. Для работы с упругим, выпирающим тестом, несмотря на тестомешалку, требуется немалая физическая сила. Словно в насмешку, судьбе было угодно, чтобы несчастье произошло именно с сильным и здоровым мужичком, работавшим пекарем. Осаживая тесто в тестомешалке, он зацепился обручальным кольцом за штырь фиксатора лапы, и вращающийся рабочий вал стал закручивать руку. Дотянуться до кнопки «Стоп» в таком положении не было ни малейшей возможности. В результате пекарь лишился безымянного пальца правой руки и по этой причине в дальнейшем уже не мог носить обручальное кольцо — пальцы-то не отрастают. Грубейшее нарушение правил техники безопасности налицо, и на «разборе полетов» досталось по первое число всем причастным и околостоящим.

Ну а теперь вернемся к следующим событиям на «дредноуте». Одна из позиций при выполнении грузовых работ обозначалась как «сопровождающий», в обязанности которого входило следить, чтобы на рельсах по ходу движения транспортеров не было посторонних предметов, могущих представлять помехи во время движения. Кроме того, нужно было отслеживать, чтобы на палубах лихтеров тоже было пусто. На первый взгляд, ничего сложного в этом не было, и к выполнению нехитрых обязанностей допускались даже «штатские лица» вроде доктора и помполита, в основном для пополнения личного бюджета, ибо в противном случае он сильно отличался от кошелька участников грузового процесса и вызывал негативные чувства в их эмоциональных организмах.

Однажды судовой доктор «Айболит», исполняя нехитрые функции, заметил на палубе лихтера талреп. Но вместо того, чтобы оповестить оператора транспортера, дабы тот остановил движение, и убрать препятствующее железное изделие, решил проявить инициативу — быстренько подняться наверх и скинуть железяку вниз, забыв при этом, что «инициатива наказуема». Действие происходило на второй грузовой палубе, внутри корпуса судна. Но сноровки и прыти не хватило, и мужика затянуло между балкой подволока и крышкой лихтера. Почувствовав опасность, он закричал, но, пока дошло до оператора и тот остановил движение, человек был раздавлен.

В результате разбора несчастного случая со смертельным исходом категорически запретили привлекать к работам вспомогательный персонал. Его стали задействовать лишь как вахтенных у трапа, где ничего не движется и не вращается во время грузовых операций.

Живность на борту

Многочисленность экипажа подразумевает изрядное количество пищевых отходов. Логическая мысль привела к выводам, что из этого можно извлечь пользу: лучше завести кабанчика, чем кормить прожорливых чаек, от которых никакого проку, разве что палубу загадят так, что краска слазит, да и гвалт мертвого разбудит. Что касается карантинных властей, то на «монстре» можно целый эшелон упрятать, никакая таможня или карантинщики не найдут. Но знающие «свиноводы» объяснили, что одного кабанчика недостаточно, он все-таки животное социальное и одиночество не очень-то любит. Скучно ему будет, что никак не улучшит качество жизни, отчего и привесы будут страдать, то есть расти он будет медленнее, значит, и «корм будет не в коня».

Именно этим объяснялся и феномен отсутствия зеркал в вагонах пассажирских электричек, курсировавших между Одессой и Измаилом. Зеркала исчезали по вине свиноводов, для которых являлись лакомым кусочком. Одинокая свинья плохо ест именно из-за одиночества и, соответственно, медленно набирает вес. Хотя свиное племя и является самым умным и сообразительным среди домашних животных, по мнению зоологов, но тягаться с человеком пока не может, и обмануть их представителей особого труда не составляет. В этом отношении их сознание напоминает двухлетнее детское, принимающее все за чистую монету и реагирующее совершенно искренне на все возникающие события. А если у корыта поставить зеркало, то свинья, подойдя к кормушке, видит, что еще какая-то неизвестная скотина лезет к ее же законному корму. Кому же такая наглость понравится, вот она и старается побыстрее слопать свое, чтобы сопернику не досталось.

Посему порешали купить в Вилково трех поросят: двух кабанчиков и свинку. «Пацанов» окрестили Борькой и Поршнем из-за чернявой масти последнего, а свинку — Машкой. Было поставлено жесткое условие — отсутствие запаха свинарника, то есть сами поросята и их апартаменты должны быть чистыми и вымытыми в любое время суток. Наверное, это и в самом деле были самые чистоплотные свинята в мире, так как чистка и мытье проводились по нескольку раз в день. Место проживания для них определили в швартовом посту на корме по левому борту.

Весь экипаж принял деятельное участие в свинском проекте. Все-таки хрюшки стали своего рода отдушиной, напоминающей, что где-то далеко на берегу есть другой мир, и всеобщими любимцами. Чистота в месте их проживания была идеальная, и ни одна досмотровая комиссия ни разу ничего не унюхала и не обнаружила. Дойти и обнаружить этот пост было непросто, так что все было шито-крыто.

Поросята росли, набирали вес, но подрастающая Машка была очень недовольна своими «кавалерами». Столь откровенное пренебрежение свинским очарованием объяснялось просто: оба подсвинка были кастрированы еще в раннем возрасте, и на Машкины приставания оба евнуха совершенно не реагировали, не понимая, чего добивается от них эта дура, злобно тыча своим пятачком в их лоснящиеся бока.

До поры до времени все шло хорошо, но однажды на переходе в Усть-Дунайск где-то в середине октября после прохода Босфора боцман помыл поросячьи апартаменты и окатил питомцев водой из шланга. Дело было вечером, а с приходом в порт назначения обнаружили групповое заболевание подсвинков. Сначала был испуг: «Эпидемия свиного гриппа!» Приглашенный из Вилково ветеринар определил банальную простуду, но вылечить ее на судне оказалось невозможно. Нужно списать на берег или пустить на мясо. Весь экипаж дружно отказался пожирать своих питомцев, словно опустился бы до каннибализма. В итоге списали их на берег, отдав в «хорошие руки». Отныне экспериментами по созданию подсобного хозяйства больше не занимались. Чайкам не следовало беспокоится, снова никто не покушался на съестные остатки, все вернулось на круги своя.

Хождение «свиньей»

Оба больших дунайских лихтеровоза обычно ходили с дифферентом на нос, или, согласно флотской терминологии, «свиньей», что никак не связано с попыткой завести новое подсобное хозяйство, довольно, уже попробовали. Столь неприглядное обстоятельство было вызвано тем, что «фалды», то есть консоли, на и внутри которых находился синхролифт — устройство грузоподъемностью 2700 тонн, образовывали своеобразный бассейн размером 46×26 метров. Консоли заглублялись на два метра, и объем воды, который приходилось возить с собой, достигал порядка 2400 кубических метров. С законами физики не поспоришь. Приподнимая «фалды», то есть немного изменяя дифферент на нос, значительно уменьшали объем вынужденного балласта. Какую-то толику, возможно, добавлял и ледовый пояс, наиболее прочный в носовой части вследствие большей толщины металла.

Очень точно выразился академик-корабел Крылов: «Теория без практики мертва и бесплодна. Практика без теории вредна и пагубна». Исходя из его постулата, решили провести эксперимент. Перед выходом из Бомбея в воду между консолей сбросили пустую бочку из-под масла, естественно не сливочного. С приходом в Усть-Дунайск она оказалась там же, будто и не было 4000 миль пройденного пути. Теория и в самом деле подтвердилась практикой, эксперимент окончательно поставил точку на всех сомнениях, тем более что даже штормы с ветрами и течениями не смогли выбросить ее из создавшегося бассейна. Таким образом, бочка в очередной раз подтвердила свою незаменимость, недаром древнегреческий философ Диоген, впервые провозгласивший космополитизм, создал принципы своего учения живя в бочке.

Но существовал еще один немаловажный фактор, учитываемый при начальной посадке судна. Лихтеры, ошвартованные к причалу, распечатывались, то есть крышки снимали береговым краном на причал. Несмотря на любые погодные условия (дождь, снег, песчаная буря, метеоритный дождь и стихийные бедствия), крышки закрывали только после окончания погрузки. Атмосферные осадки беспрепятственно проникали в открытый трюм, где и оставались. Порты не заморачивались закрытием трюмов из-за непогоды, как и откачкой воды. Все эти прелести доставались экипажу лихтеровоза: «Выйдут в море, там и разберутся». Поэтому приемщики лихтеров тщательно замеряли их осадку и дифферент, как и уровень воды в льялах, стараясь поточнее определить вес привезенного груза. Именно эта информация позволяла определять состояние лихтера: насколько он перегружен, как его нужно садить на «стулья», заводя швартовы, и многое другое. С выходом из «Учкудука» начиналась откатка вынужденного лишнего балласта из трюмов лихтеров на верхней палубе.

С верховьев Дуная отправлялось много удобрений, в основном мочевины. Герметичные пластиковые мешки далеко не всегда были таковыми, посему из льял откатывали тонны мочи, которая, стекая по ватервейсам в нос, вытекала за борт через носовые шпигаты. Химически агрессивная среда сразу же съедала краску, и по всему «дредноуту» разносилось известное амбре. При разработке грузового плана старались не грузить такие лихтеры на вторую и третью палубы. Оттуда откачка воды была невозможна. Если же, несмотря на принимаемые меры, они попадали в нижние отсеки, то приходилось сталкиваться с сильнейшей загазованностью в этих помещениях. Аммиак очень токсичен, и особенно остро его характерное качество проявляется в условиях высоких температур, о чем всегда приходилось помнить на судне. Все-таки при всех его недостатках, он сразу же предупреждает о своем появлении своим зловонием, которое спасло немало жизней. Штатная система вентиляции не справлялась с этой задачей. Попытки ускорить обмен воздуха путем собственных изобретений результатов не дали. Тогда еще не знали, что долгое общение с небольшими дозами аммиака провоцирует раковые заболевания, которые могут проявится намного позднее. По всей вероятности, эту информацию не доносили до экипажей судов, дабы не вызывать дополнительное раздражение и не увеличивать должностные оклады за вредность, как на химических производствах.

На морских переходах тщательно следили за балластировкой «монстра». Большой расход топлива требовал постоянного пополнения балластных танков, чтобы парировать возникающие при сжигании топлива негативные воздействия, в противном случае нарушался крепеж «слоновой ноги», который из-за погиби палубы зажимался настолько, что его невозможно было снять, и тогда приходилось добирать балласт в порту выгрузки. Перемещение пары полностью груженых лихтеров представляло очень сложный процесс. Трудно представить три тысячи тонн, движущиеся из кормы в нос. Возникают запредельные нагрузки на корпус судна, находящегося в воде, на изгиб и кручение. Все компенсирующие варианты просчитывались на специальном компьютере «Кукамс», позволявшем рассчитывать манипуляции с балластом, которыми можно компенсировать возникающие воздействия. Такие расчеты производились для каждой пары и даже для единично перемещаемых лихтеров. Расчетами занимались второй и старший помощники.

Еще одной серьезной проблемой являлось загрязнение нижних палуб, и особенно третьей. Ее выгружали последней, а грузили первой, практически не оставляя времени для нормальной уборки. Грязь и ржавчина с обсохших лихтеров накапливались на этих палубах. Громадные размеры помещений лишь усугубляли невозможность выполнения зачистки, и боцманская команда вместе с ответственными помощниками с завистью смотрела на паромы типа «Лев Толстой», где имелись специальные уборочные машины. На лихтеровозе с его громадными грузовыми палубами, словно в насмешку, для этого использовались изобретенные тысячелетия назад метлы, лопаты и тачки.

Проход Босфора и прочих узкостей

Каждый проход узкостей, и особенно Босфора, заблаговременно тщательно прорабатывался, и ситуации при этом отличались особой напряженностью, которая начиналась еще за день-два до подхода к проливу. Нарастало внутреннее напряжение, в котором сосредоточилась ответственность за безопасность громадного судна, и спадало оно, только когда пролив оставался за кормой. Размеры «ковчега» и очень большая парусность всегда вносили свои коррективы, превращая каждый проход в уникальный, не похожий на предшествующие.

По старой морской традиции боцман и помощник — на баке, у готовых к отдаче якорей, хотя это всего лишь дань той самой традиции — что могут сделать отданные якоря при такой массе, разве что немного уменьшить скорость, но при этом неумолимо начнется разворот в зависимости от направления ветра и течения, точнее, по их результирующей, и кто знает, что будет лучше. Впередсмотрящие — на крыльях мостика, два матроса — в рулевых постах, готовые по команде взять управление рулями в ручном режиме, сонм механиков — в главном пункте управления машинного отделения. Весь штурманский состав — на мостике с конкретно поставленными перед каждым задачами.

Проходы остальных узкостей, включая Сингапурский пролив, были менее напряженными.

Моряки и плавсостав

На этот счет ходит множество анекдотов, и многие понимают это высказывание как чисто юмористическую выдумку. Все бы ничего, если бы не было так грустно: таковой перл имел место на самом деле и высказан был без какого-либо потаенного смысла самим начальником пароходства, а не каким-нибудь клерком. Иначе как покушением на право называться моряками настоящим мореплавателям назвать такую эскападу нельзя. Не силен, видимо, был большой начальник в лингвистике, а может, наоборот, хотел внести свой личный вклад в собственный лексикон, который, глядишь, понравится всем. Очень похоже, что в море он никогда не бывал и, вероятнее всего, оканчивал Одесский институт инженеров морского флота, готовивший береговых специалистов для портового хозяйства. Впрочем, эксперимент с лексиконом ему удался в полной мере, такого успеха он точно не ожидал.

Этот перл был впервые оглашен на официальном уровне начальником Советского Дунайского пароходства на совещании командного состава: «Мы, моряки, и вы, плавсостав, должны приложить все силы для выполнения…» И так далее, как заезженная пластинка, «началось в колхозе утро»!

«Моряки» отличились уже во время постройки лихтеровоза. Естественно, им лучше знать, что нужно плавсоставу. В нашем случае существовала целая комиссия наблюдателей на судоверфи в финском Вуосаари, которая неимоверными усилиями «сэкономила» какую-то сумму отпущенных на строительство средств за счет отказа от лифта, идущего от первой жилой палубы до палубы под верхним мостиком, где располагались каюты капитана, старпома, главного механика, начальника радиостанции и некоторых других. Освободившийся объем финны заполнили дополнительными каютами и вспомогательными помещениями. Комиссия наблюдающих получила солидные премии за экономию средств. В первый заход в Ленинград для получения дополнительного снабжения, бункеровки и пополнения экипажа судно посетил министр морского флота СССР Гуженко. Пройдясь до каюты капитана с двумя перекурами и отдохнув в капитанском салоне с полчаса, перед тем как подняться на мостик, строго приказал:

1. Во время гарантийного ремонта установить лифт согласно проекту.

2. Премированную комиссию наблюдателей…!!!

Молодые старпомы, Сергей Михеев и Славик Самойлов, сознательно не пользовались лифтом, сжигая килокалории. А более пожившим членам экипажа лифт был жизненно необходим.

С лихтерами зимой в портах Черного моря заморочек было предостаточно. Стоящие у причалов либо на якорях лихтеры в застойной воде портов набирали «ледовую чашу» из ледяной снежуры (полусмерзшаяся вода, смахивающая на кашу). Мороз и ветер охлаждали корпус, и на днище налипал лед. Посадить такой лихтер (речь идет о лихтерах системы DM — «Дунай — море») на «стулья» синхролифта, транспортеров и штатного места на палубе транспортера было практически невозможно. Предпринимались попытки обкалывать ледяную корку, отпаривать паром и горячей водой, согревать корпус тепловыми пушками, но должного эффекта все старания не приносили по разным причинам. Но, несмотря на эти очевидные трудности, эксплуатационники с завидной настойчивостью загоняли «дредноут» в аналогичные ситуации.

Зимой 1987 года с такой же проблемой столкнулся в Ильичевске «Тибор Самуэли». Зимой следующего, 1988 года малый фидерный лихтеровоз «Николай Маркин» также заслали в порт Жданов, нынешний Мариуполь, для погрузки шести лихтеров. Предварительно капитан настаивал на невозможности погрузки по двум причинам:

1. В притопленном состоянии для погрузки лихтеров лед неминуемо попадет в трюм, и даже если экипажу удастся сделать невозможное — выгнать лед из трюма, то лихтеры все равно затащат его обратно. Наличие льда в трюме не даст никакой возможности установить их на посадочные места.

2. На днищах лихтеров неминуемо образуется «ледовая чаша», которая также не даст им сесть на штатное место.

Но, несмотря на все протесты, судно все-таки загнали в Жданов. Все попытки погрузки полностью подтвердили предостережения капитана. И тогда пришло новое сногсшибательное указание, уникальное в своем роде: завести лихтеры в трюм, закрыть рампу, подвсплыть до касания их днищами «стульев» и следовать в таком состоянии на выход из Азовского моря, ибо южнее, в Черном море, температуры воздуха и воды будут повышаться, лед растает и все станет на свои места. Ответ капитана был устным, так как на бумаге таковое не помещалось, и, наверное, вошел бы в Книгу рекордов Гиннесса, если был бы опубликован, по своей обнаженной конкретике. Лишь вмешательство службы безопасности мореплавания прекратило этот цирк-шапито.

На курсах переподготовки в ЛВИМУ зашел разговор о предстоящем открытии арктической лихтеровозной линии, и все сводилось к тому, что никто толком не знает, чего можно ожидать в суровых условиях Арктики. И тут знающие Сергея дружно вытолкнули его на сцену: «Вот он, лихтеровозник, расскажет, чего можно ждать». И тогда он поведал собранию все, что знал, с чем сталкивались, но вся ценнейшая и уникальная информация как-то мимо ушей заинтересованных лиц прошла, видимо, «не в коня корм», хотя могла принести немалую пользу лихтеровозным пионерам Арктики. Приходилось неоднократно замечать, что пароходства очень неохотно делились своими наработками с коллегами. Чувствовался явный местнический подход, каждый хотел выглядеть лучше на общем фоне, а там, глядишь, и по головке погладят.

Интересный пример с построенными в немецком Пассау специализированными судами-овощевозами, хотя никаким боком не относящимися к лихтеровозам, ярко свидетельствует о вопиющем бесхозяйственном отношении к дорогой и хрупкой собственности, отдавая ее на потребу сиюминутному моменту. На этих судах планировали возить овощи из средиземноморских стран в центральные районы Союза без перевалок на железнодорожный транспорт, что значительно улучшало их сохранность. Неизвестно что произошло, но уникальные суда ни с того ни с сего решили задействовать на перевозке арматуры и металлопроката с верховьев Дуная на Египет. Худшего груза, чтобы угробить эти пароходы, придумать невозможно. В тридцатые годы прошлого столетия сие решение наверняка бы обернулось уголовным делом по «спланированной диверсии» и «решал» как минимум ждала бы «гостеприимная» Колыма с большими сроками без права переписки. Но все попытки остановить этот вандализм провалились, «моряки» так порешали. Восторжествовал приказ грузить: «Грузить, и никаких гвоздей!» Но соломку все же подстелили, добавив: «Соблюдая все меры предосторожности». Это как? Подставлять свое тело под строп с металлом, если он летит не туда? Пусть объяснят это египетским докерам. Но оговорка об осторожности позволяла всю вину валить на экипаж в случае повреждений, которые были неминуемы. Нежные морозильные трюмы со всей их автоматикой и облицовкой были разбомблены с соблюдением всех мыслимых мер предосторожности.

Предположим, что груз еще не был готов, контракт не подписан и суда оставались без дела. Но почему бы не сдать их в тайм-чартер или поискать грузы между портами Средиземноморья, переждать появившееся «окно»? На такие суда, особенно новые, всегда был спрос на нежный груз, а специализированных овощевозов и вовсе «кот наплакал», но «жираф большой, ему видней». Так и завершился этот проект, не успев начаться. Да и свои оказались не лучше чужих: речники на Дону и Волге не хотели пускать конкурентов в свой огород и заломили несусветные тарифы на лоцманский сервис, убив идею на корню. И это в централизованной стране: стоило кому-нибудь из «верховных» взять телефонную трубку — и сразу бы все уладилось, но им было не до того накануне больших перемен. Морских капитанов, прошедших спецподготовку на Волге, даже не разрешили сертифицировать.

В Дунайском пароходстве также работали четыре небольших фидерных лихтеровоза, своего рода «карманные линкоры». Два из них, «Борис Полевой» и «Павел Антокольский», были построены в Финляндии, а два других, «Анатолий Железняков» и «Николай Маркин», — в Италии. Они брали шесть лихтеров типа «Дунай — море» или 12 типа ЛЭШ, дедвейтом 8800 тонн, длина — около 160 метров, ширина — 31. Единственный трюм притапливался, и в него заводили лихтеры. Люковых закрытий трюмов не было вовсе, и, наверное, по этой причине район плавания был ограничен, то есть океанские плавания не допускались. Они развозили лихтеры по портам восточного Средиземноморья, Красного моря с выходом в Индийский океан, до йеменского порта Муккала. Если на больших лихтеровозах, совершающих линейные рейсы, процесс оформления сопровождающих документов был отработан и вопросов с коносаментами (товарораспределительный документ; кто им владеет — тот и владелец груза) не возникало, главным образом потому, что отправители и получатели товаров были постоянными. Меньшие их собратья забирали лихтеры с небольшими партиями назначением по всему Средиземному морю, куда их «старшим братьям» заходить было невыгодно, и развозили по разным портам, зачастую с неизвестными получателями, потому что груз за время следования в пути мог быть несколько раз перепродан, и обратная сторона коносамента представляла собой какое-то подобие шумерской клинописи с расписками о получении, подтвержденными подписями и штампами компаний. По сути дела, они работали в трампе, то есть «бродяжничали» по Средиземному морю с выходом в Индийский океан.

Коносамент действителен, если он подписан капитаном или по его письменной доверенности агентом в порту погрузки, и передается отправителю, который предъявляет его в банк, после чего он служит основанием для оплаты сделки и фрахта согласно условиям, в нем указанным. Но лихтер являлся всего лишь складом для хранения товаров, и когда получатель приходил с индоссированным коносаментом получать груз, то, вполне естественно, ему нужно было удостовериться, что склад охранялся, пломбы на месте и груз не поврежден — все-таки лихтер находится в условиях агрессивной морской воды. Поэтому склад нужно было содержать в хорошем состоянии, охранять и нести дополнительные расходы. В этом и был камень преткновения, но проблему все-таки решили, хотя и в дальнейшем это была постоянная головная боль «Интерлихтера».

Уже гораздо позднее, в 2004 году, Сергей повстречался с бывшим «Павлом Антокольским» в роли яхтовоза в порту Эверглэйдс в американском штате Флорида. Его экипаж был русскоговорящим и на вопрос, в каком состоянии «старичок», поведал, что вполне бодрый, но ходит с крейсерской скоростью девять узлов. Сергей добавил, что в молодости он выжимал двенадцать, но ему ответили о сегодняшней возможности разгоняться лишь до девяти узлов. Как бы то ни было, «малыш» исправно работал. У финских лихтеровозов рампа опускалась в воду, а у итальянцев поднималась вверх, и под перевозку яхт они не годились.

На этом лихтеровозные воспоминания Сергея Михеева подошли к концу. Еще раз благодарю его за предоставленную информацию.

На том и закончилась лебединая песня бывших советских, российских и украинских лихтеровозов, если не считать атомный «Севморпуть», который остался в живых лишь благодаря своей ядерно-реакторной начинке и напоминает о не такой уж и давней истории самых крупных транспортных судов Страны Советов. Если с лихтеровозами еще на начальной стадии строительства было более-менее понятно, то варианты их использования, похоже, никем не просчитывались, ибо экономическая эффективность в Союзе всегда была на задворках политики. Получается, что еще до своего рождения им был уготован недолгий век. Когда же настала пора считать доходы и расходы, ситуация неумолимо изменилась, ибо когда «пировали — веселились, подсчитали — прослезились»!

А как хорошо начиналось. Но быстротечное время неумолимо и, совсем скоро став настоящим, полным радужных надежд, превратилось в мрачное прошлое, поставившее крест на благих начинаниях и оставив лишь воспоминания о плавучих «дредноутах» с глубокой грустью в душах работавших на них мореходов.

Январь — ноябрь 2022 года

P. S. Как ни прискорбно, но бывший советский лихтеровоз «Алексей Косыгин» Дальневосточного морского пароходства, носивший второе и последнее имя «Аtlantis Forest», утилизирован в индийском Аланге в мае 2007 года. Следы его близнецов, за исключением «Че Гевары», затерялись во времени, и, скорее всего, они существуют в совершенно другой форме, отличной от их первоначальной морской, возможно вспоминая прежние дальние плавания, штормы, арктические льды и тропический зной, как и людей, ими управлявших, лишь в глубоких, быстро проходящих снах, сразу же исчезающих из памяти при малейшем намеке на пробуждение. А может быть, это и к лучшему, ибо сохранившаяся тоска о прежнем необыкновенном существовании в совершенно другом виде ничего, кроме вечного глубокого сожаления о канувшем в Лету времени, не обещает.